Collaboration

— Джи… — Шуршит около двери, опуская букет лилий. Крадётся, боится сделать неверное движение, будто от этого зависит вся его судьба. А в глазах страх. Настоящий, неподдельный. Страх за шаткое будущее, которое вот-вот разобьют, как хрупкий хрусталь о стену. Стену её отчуждённости. Он слегка ступает к ней, смотря в упор, дыша, как будто воздух сжался в лёгких, боясь, как будто перед ним не его милая и любимая девчонка, а самый настоящий кошмар. Тот, которого боишься, накрываясь одеялом с головой, тот, что дремлет под кроватью и прячется в полуночной бездне, окутывая душу беспросветным мраком. Она разгибается, собирая себя в кулак. Чтобы не казаться слабой перед ним, не быть тряпкой, не показывать слабости. Ничего не выходит. Рёв её истерзанной души, павшей сейчас в муках агонии, доносился до его ушей, прикасался к глазам, забирался внутрь. Ей сложно моргать из-за большого скопления воды, ей сложно думать и анализировать сказанное. Ей холодно и, отступая немного назад, она обнимает себя руками, требуя его замереть. И он замер, кинув настороженный взгляд на Тэхёна. Того, что бесцеремонно развалился на стуле с лицом, на котором и мышца не дрогнет, и глаз не дёрнется. Словно он бездушный свидетель развернувшейся сцены, которую предполагал. Чонгук снова устремляет взгляд на неё, разрываясь на атомы от ее этого вида, от её слабости, от боли, которая расползается по телу, по ее хрупкому разуму. Она дрожит, очевидно. Чонгук расклеивается, безусловно. — Тэхён, что происходит? — Спрашивает надломлено, потому что ответ явный. «Тэхён, что ты делаешь?» Тэхён, без особого энтузиазма и с видимой манипуляцией в факте развязных эмоций, взлетает глазами в потолок в раздумьях. — М-м-м… — Тянет, думает, добивает, утверждает. — А на что это похоже? По-моему, на правду. Тэхён удобнее поёрзал по стулу, поднимая глаза на неё. Чонгук готов был поклясться, что видел этот взгляд на неё — впервые. Тэхён впервые по-настоящему смотрел. Этот взгляд казался самым отличительным от тех других, которые дарил ей Тэхён. В нем не кроется только привязанность, в нем яркое влечение, интерес, возбуждающая страсть. Потайная горечь, которая выливается весь тот промежуток времени, что он наблюдал. В нём нет ничего из этого по-отдельности, но есть всё вместе. Почему? Потому что понимал её? Потому что сочувствовал? Потому что жалел? Хотел? Или ты просто не видел? — Тэхён! — Требовательнее, чтобы оторвать его пронзительный взгляд от неё, чтобы ответил, чтобы оправдался. Чтобы не дал Чонгуку прямо сейчас разваливаться от отчаяния на куски. — Ты спишь с ней? Её первая реплика протаранила Чонгука насквозь, переехала своей едкой печалью. Он видит, как краснеет кончик ее носа, как раздражаются глаза, но она непокорна истерике. Упорно держится, сжав свои кулачки и смотрит со всей своей смелостью, сообщая ему, что услышит правду только здесь и только глаза в глаза. — Джи… Нет, у меня ни с кем, правда… — Чонгук делает еще шаг, разбиваясь под её пристальным бесстрашием. Девичье существование вертелось вокруг тяжело вздымающейся груди, вокруг его прекрасного облика. Он так очаровательно красив в черном костюме, черной рубашке, со смоляными волосами и черными искрящимися глазами. Они светятся в полумраке жидким ужасом, который выливается в трясущиеся пальцы и рваные фразы. Джи усмехается, вводя его в онемение. В то самое оцепенение, от которого не шевелится больше ничего. Она так горько улыбнулась, будто услышала полную ересь. Будто все его оправдания не имеют большего веса. — Но это ведь ты на видео, и голос твой. — Она всё еще держит издевку на своем лице, кивая на телефон, который в руках Тэхёна, всё еще находящегося здесь. — Послушай, пожалуйста… — Еще ближе к ней, исходясь зарождающейся истерикой, боясь и почти без сил, но идёт, идёт к ней, чтобы не потерять. — Всё не так, я сейчас всё объясню, пожалуйста, пойдём, поговорим наедине… Джи опускает сверкающий взгляд, чтобы проглотить то, что невыносимо слышать, не смотреть на то, что неприятно созерцать. Его попытки. Они такие жалкие, что хочется скрючиться от бессилия. Первый всхлип и отрицание в ней, и он оторопел, словно совершил очередную глупость и сразу же пожалел. А вина выгрызает в нём всё. Всё, что знал свидетель развернувшейся сцены. И Тэхён заворожен этим видом, этим поединком с самим собой из-за бабы, из-за какой-то девки. Которая так уничтожает людей только одним своим существованием. — Ты сказал, что у тебя с ней ничего не было… Ты говорил мне… Ты… — Она грубо утирает скатившуюся слезу ладонью. Не хочет показывать ему собственную разбитость. Он не имеет на это права. Больше нет. — Джи, ничего не было, открой дверь. Собрала себя в кулак, глядя на него, ослабевшего от столь сильного выкручивания нервных клеток, от усталости, которую пришлось испытать после сильного счастья. — Малыш? Я на студию, задержусь немного. — Правда? — Озадаченный и ироничный Тэхён обозначил своё всеми забытое присутствие, перевоплощая обреченность ситуации в скачок раздражения. — Закрой пасть… Чонгук взволнованно рассекает напряженный воздух, кидая небрежность в сидящего, не отводя взгляда от причины оцепенения, потому что страшится потерять. Будто она испарится, исчезнет, растворится в своей лихорадке. А глаза гаснут, потому что вера покидает их. Остается только опустошенность. Место для запредельного тлена, что сжирает свет и тепло. — Чонгук? Он на пару дней в Пусан поехал по делам. В сознании эмоции Хосока, который никогда не умел врать. Тэхён выставил руки, подняв ладони, наигранно уводя нахальный взгляд, задрав брови. — Когда это закончилось? С ней, когда? После первого поцелуя или первого секса? — Чон, идешь? — Не, я ещё потренируюсь. Она только сейчас осознает, что та девушка практически всегда крутилась в поле зрения. Стояла за звукозаписывающей аппаратурой, держалась ближе к гримерке. Была на виду, а ты упорно её не замечала. Девичье упорство загоняет в ловушку, не отводит глаз, в которых копится жалящий обман. Копится в уголках глаз, заполняя больше пространства, рискуя перелиться. Пройти предел. Скатиться вниз до подбородка и капать холодной сталью на одежду. Она смотрит так, будто единственное, что важно для нее самой — истина. Та самая правда, которую она хочет слышать. — Джи… — А где Чонгук? Джи Су искала его, доверчиво вглядываясь в лицо Чимина. — Когда?! — Он чуть позже подъедет. — Но у нас репетиция. Она провожала тогда Пака с ошарашенным лицом, упершись руками в бока, разворачиваясь следом, чтобы увидеть, как он пожимает плечами. И только сейчас осознает, что наблюдала, как он мило общается с этой девушкой, улыбается, смеется над её репликами. Стояла там, в стороне, наблюдая картину со стороны. Пальцы застыли на вешалке с костюмами, но мысли разлетались и не давали действительности свалиться на плечи тяжёлым грузом. Потому что он с Джи. Потому что вечером он прижмет ее к двери собственной комнаты, и докажет, что она — единственное, что ему необходимо. Безжалостный тон давит, бесповоротно уничтожает все попытки ненужных оправданий. Чонгук тупит взгляд, не выдерживая её — пронзительного и внимательного. — После Швейцарии. Тэхён опустил глаза.

Предел пройден

Помутнение. Он расплылся, теряя фокус, повторяя тихо её имя. Оно эхом бьётся в черепе, улетучиваясь. Она выдыхает потрясение, надрывно, переведя глаза на Тэхёна. Всё знал. Всё это время знал. Расслабленное девичье лицо устилается градом из слез. Моргать не выходит, толща воды давит на мягкие веки, не позволяя закрыться. Всё размыто. Потеряно. Стёрто. Остаётся только шагнуть вперед, туда, где нет плавящегося воздуха, туда, где нет горькой печали. Он почти сносит её своим резким движением, откинув букет в сторону. Потеря ориентира и слабая пелена, в которой он такой травмированный, разбитый, измученный, шепчет ей что-то. Хватается за её лицо ладонями, истерично шепча. — Джи, посмотри на меня… Пожалуйста, это всё в прошлом, слышишь? Я никогда… Я был идиотом, послушай… Тэхён всё ждёт, медленно моргая в пустоту. Каждое слово изувечивает его. Каждая мольба колеблет нервы. Но она не просит, она простит его сейчас. Она слишком разрушилась, и Ким уйдёт отсюда. С проигрышем. Это всё, чего он удостоен. Чонгук просит у тела, что только что испустило дух, преследующее цель улетучиться в воздухе, раствориться в инстинкте. Сделать то, что он боялся. Делает, идет, сдавливая его согнутые предплечья, с нажимом. уйди — Джи, ты слышишь? Я всё закончил, потому что это была ошибка, я всё прекратил… Его колошматит, выпуская на волю панику. Всё скопившееся отчаяние передается ей через прикосновения. Мерзко, очень мерзко. убери Она безмолвно давит на руки, стаскивая их, а он хватается с новой силой, отступая за её шагами. — Пожалуйста… Я люблю тебя, слышишь? Я всё исправлю. Джи, послушай. Его слова режущими возгласами врезаются, копьями бьют. Холодом пронизывают кости. Всех вокруг. Убивают, калечат, ранят. Он измученно выстанывает свою мольбу. Своё признание, что отмирает, словно гниль, на поверхности сердца. За окном сверкнула гроза, озаряя вспышкой комнату. Её одинокие глаза, что фокусируются на нём. На глубине которых виднеется скорбь. Невообразимая, та, что присваивает желание выжечь свои собственные глаза. Она кивает и расплывается в улыбке. Той, что пугает его. Такой, что не забывается. — Что ты исправишь? — Смеясь-плача-пугающе. — Мою убогость? Мелкий дождь начинает хлестать по стеклу, смешиваясь с диким лихорадочным дыханием ей в лицо. Его страдания отпечатались на лице подобно яркой горести, искажают приятные черты сумасшествием. — Джи. — Трясет, сжимает её аккуратное лицо в ладонях. Под гнетом лихорадки плавится, соприкасаясь с ней лбом, почти воет. А она всё стаскивает его с себя, рвётся подальше. Уходит. Он ждёт, он просит, он боится, что уйдёт. Хватается, шепчет горькие отрицания. — Тэхён. — Обращается приглушенно, калечит взглядом, убивает всё, что есть в мире Чонгука. Равняет с землей. — Убери его от меня. Убери Тэхён тянется к Чонгуку, хватая за локоть, дергает, смотря в пространство сверкающей комнаты. — Отпусти её. Реакция незамедлительная. Отдергивается, теряясь в пространстве, размазанный по стене, стертый с лица земли. Тело вильнуло в сторону Тэхёна, Чонгук потерял равновесие. А она рывком оттолкнула, уходя за пределы помещения, где стены впитают гадкие моменты. — Убери руки! Чонгук хочет идти за ней, ноги заплетаются. Так, как после концерта, вынося ориентацию за пределы тела, успевшего влететь в закрывающуюся дверь. Тэхён всё сидит, наблюдая, как вершится правосудие. Как закатывается в асфальт такая приторная история. Она вывалилась в коридор, сталкиваясь плечом со стеной, теряя равновесие. Дикий спазм сковал тело, что ковыляло по коридору. Дальше отсюда. Уходи. Иди. Ползи. Она расклеивается сейчас, вглядываясь дальше. Узкий коридор плыл, кружился перед опухшими глазами. Ладонь держится за стену — единственное, что удерживает на ватных ногах. — Ты что наделал? — Тихонько выдыхает Чонгук, врезая иссякающий едким отчаянием взгляд в Тэхена, все ещё сидящего в непринужденной позе, с закинутыми ногами на стол. Тэхен хмыкнул в сторону, вдоволь насытившись выражением напротив. Чонгук всем своим раздавленным видом отторгал происходящее. Терзал свою грудь острой одышкой, следя за вальяжными, по-тэхеновски царскими замашками. Встает, выгибаясь в спине, потягиваясь, задвигая стул, засовывая руки в карманы своих классических брюк, застывая в позе, напоминающей эстетически приятную для взора мраморную статую. Пополз глазами от самого кончика туфель Чонгука, плывёт дальше по коленям, рукам, груди и наконец оставляет свой очевидный высокомерный взор напоследок, охватывая глазами откровенно ахуевше-шокированное лицо Чонгука, даря в ответ лишь мертвый пиздецки-спокойный посыл. Тебе больно что ли, Чонгук? Тэхен хочет спросить, но медлит, наблюдая за зарождающейся истерикой в глубине избитых глаз. А ведь Чонгук терпеть не может утягивающие вещи и неудобную обувь. Что, цветы? Серьёзно? Она так сильно задела тебя, Чонгук? Чонгук насилует свою грудь тяжелым дыханием, способный лишь безмолвно наблюдать. Впитывать острый взгляд, в котором витала скользящая, мутная злоба. — Зачем? — На выдохе, рвано, почти не слышно. Потому что пиздец как больно ощущать и принимать факты. — Не хотел быть единственным подонком для нее. — Тэхен удушливо скалится в ухмылке, — Теперь буду предпоследним. Знаешь, — Улыбнулся, вонзая в дырявое кровоточащие сердце ещё одну иглу своим этим выражением, опускает глаза, обдумывая свои язвительные мысли. И всё это наигранно. Фальшиво. — Даже как-то легче становится. — Выныривает рукой из кармана, машет у лица, изображая колоссальное облегчение, бегая глазами по сторонам в поисках истины. — Не ощущаю себя тварью, об которую она запачкалась. По-настоящему она ведь измазалась грязью, только связавшись с тобой. — Ты что несёшь? Всё ещё не верит. Задыхается, делает широкие шаги, подбегая к причине рухнувших надежд, стискивая неприлично дорогую ткань в пальцах до треска, прямо на груди. Там, где напрочь теперь отсутствовало сердце. Встряхивает, не удерживая адских псов на поводке. Тэхен спокоен, дёрнулся в стальной хватке, но не дрогнул в лице, все ещё вырисовывая провоцирующие «ну давай, слабак, врежь мне». Вкладывает во взгляд всю жестокость, на которую способен, с такой же тихой ненавистью. Он давно этого ждал. Сейчас будет легко обоим. — А ты думал, один имеешь на что-либо право? Везде забираешь первенство и решил, что это твоя неизменная привилегия? Функция в заводских настройках? Раз Провокация Тэхена обжигает радужки, убивая в них последние остатки сдержанности. Гук разжал пальцы, не веря ушам, даже моргнул, пытаясь убедиться в том, что это Тэхен. Его лучший друг. Он поправляет смятую ткань, разглаживая её на груди, смотря в лицо Чонгука с очевидным похуизмом. — Что? Считаешь меня падлой? Думал, что я буду прикрывать твою задницу, как все остальные? — Я тебя щас по стене размажу, Тэхён. — Боясь собственных слов, произносит ломанно Чонгук, пытаясь не концентрироваться на ядовитых намеках, которые уже отравили кровь. — Так же, как я её в Швейцарии? Два Чонгук моргает, вглядываясь в глаза напротив. Мертвые, бездушные, на дне которых плещется слепленная из дерьма обжигающая правда. Тэхен наклоняется ближе к уху Чонгука, задержавшего дыхание. — Понимаю тебя, ведь у нее такой сладкий рот Три Звенящая тишина оглушила, обрушив на зрение яркую слепоту, похожую на сотни вспышек. Он не слышал очередного смешка, выпущенного губами Тэхена. Он слышал только обороты собственного дыхания. Набирая в легкие как можно больше яростной черноты, заползающей змеей во все внутренности. Первый удар пришелся точно в челюсть, тело отшвырнуло в сторону, следуя за болью. Тэхен взялся за скулу, стирая большим пальцем кровавую жидкость с порванной губы, смотря исподлобья на наступающую, исходящую яростными припадками гору мышц. Второй последовал незамедлительно в то же место. Чонгук ухватился за ворот, отбиваясь о довольное лицо, рассекая приятную кожу ссадинами. Даря ей яркие сочные синюшные оттенки. Тэхен улетел от очередного удара в стол, снося с него мелкие предметы, млея от садистского наслаждения, наблюдая, как ломается пополам Чонгук. Я сломался, и ты сломаешься. Новая порция ударов не достигла обладателя. Тэхен схватил со стола ноутбук, оглушительно и с треском разнося его о летящую в него руку. Чонгука откинуло в сторону, следом челюсть пронзает острая боль. Подобная той, что незамедлительно рвала сейчас его на ошметки. Тэхен вложил в тяжелый удар максимум своей обиды, которая снесла Чонгука в комод, с которого с грохотом посыпались флакончики. Он с трудом удержался на ногах, держа опору локтями. Тэхен довольно растянул кровавую улыбку, заваливая голову назад, смотря с резонирующим спокойствием. — Слушай, братишка. — Саркастично выдаёт демон в теле близкого человека. — Я думал, ты никогда не догадаешься, заебался ждать, пока до твоей тупой башки дойдёт. Она столько сопротивлялась, стоило наверное ей сразу всё рассказать, да? Чонгук с бешенством рванул в сторону злобных острот, чтобы разбить лицо об собственный кулак. Оставить след. Впечатать в эту улыбку боль. Свою. Её. Джи слегка повернулась на громкие стуки, бегая глазами по плывущему пространству. Жмёт руки вокруг, в попытках унять. Больно. Слишком. Она падает практически на колени, завывая выброс кричащих страданий. Что застряли в глотке. И хочется смерти. Самой настоящей. — Джи? — Напуганный Юнги падает напротив, беря бледное лицо в ладони. Разглядывает, мечется. — Джи Су, что случилось? Следом за его вопросом раздается пронзительный грохот. Два тела вываливаются в коридор, сплетаясь в кровавой бойне. Юнги спохватился. Мимо пролетел Чимин. — Блять. — Юнги привстал на вой, на глухие удары неясной возни, всё еще держа ее лицо. Мечется, осознавая, что Чонгук вдалбливает Тэхёна в пол, а тот и не сопротивляется вовсе. Вернул шокированные глаза к ней. — Джи, иди в мою комнату, поняла? Он не дожидается ответа от нее, подрываясь на выручку Чимину, пытающемуся схватиться за Чонгука. Эти крики, чтобы они перестали. Эти стёсывающиеся об кожу костяшки. Эти удары. Невыносимо. Чертовски невыносимо. Она бредёт дальше, оглушенная, не знающая куда, не видящая. — А ты знаешь? — По-садистки улыбается избитый парень, на лице которого всё меньше здорового места, без страха смотря на занесённый кулак. Чонгук сверху, держит его за рубашку, сильно сжимает, словно куклу, готовый яростно вбить его отраву обратно. — Я почти трахнул её… Смеется, закашливается. Видя, как взрывается выдержка. Новая вспышка, в которой порывается Чонгук, обрушивается на лицо в скверной ярости, которую не может остановить Чимин, хватающий за руку. Юнги порывается стащить Чонгука, бьющегося в припадках. Она осела, в самом конце коридора, зажавшись. Видя, как вбивается рука, как кровоточит лицо. Сильно, быстро, без жалости. В эту самую секунду понимая, что это всё из-за неё. Юнги бросает взор на неё, пытаясь оттащить Чонгука, вырывая из дикой страшной агонии. — Джи Су, бегом отсюда! Чонгук мгновенно замирает, обернувшись. Смотрит, вглядывается в неё. А страх душит. Сильный страх. С каким она смотрела на избитого Тэхёна, довольного до жутких судорог в теле. На Чонгука, у которого кровь текла алой струйкой по виску. — Джи… Чонгук будто под гипнозом слезает с обмякшего тела, идёт к ней. К своему сокровищу, спотыкаясь в дикой усталости. Она таращится на него в ясном потрясении. Где мокрые глаза расширяются с каждым шагом. Ползёт по стене на непослушных ногах. Юнги что-то кричит ей. Что он кричит? Что это? Как услышать? И она срывается, бежит. Убегает по лестнице, слетая вниз, на своих резервных силах. Чтобы не видеть. Не дать прикоснуться. Тэхён подрывается следом, хватая помятый пиджак около лестницы, бьет в лицо в развороте. Ты не пойдёшь Получая тот же дичайший удар в ответ, отлетая в перила. В новом адском столкновении тела летят по лестнице кубарем. Следом слетают ошалевшие Юнги и Чимин, налету отрывая бьющихся друг от друга. Душераздирающий рык обессиленного Чонгука звучит жалко. Он повис на руках удерживающих его братьев. Истошно дыша, глядя на присаживающегося на пол Тэхёна, держащего ладонь у разбитых губ. А взгляд зловещий. Стремительно сжирает ослабевшего Чонгука. — Что, больно? — Издевается Тэхён, глядя на причину хронической боли. — Я тебя убью, мразь! — Рассудок Чонгука колышется на грани животного аффекта. Где нет воздуха и здравомыслия. Есть только чистейшая ярость. От такой погибают. Такая испепеляет всё живое на много километров вокруг, включая обладателя. Он дергается в руках парней, что оттаскивают его, волочат прочь. — Мне тоже было. — Тэхён добивает, смотря с присущим высокомерием на одинокую немощность, выкашливая болевые приступы. Скалится, складываясь пополам, падая на пол. — Тэхён, заткнись! — Юнги скручивает стойкие порывы, рвущиеся из Чонгука, который падает на пол, ища ее глазами. Входная дверь распахнута, ходит на створках от порывистого ветра, заливая порог ливнем, тарабанившем по стеклам. Она бежит сквозь отрезвляющую бурю, трясясь от пронизывающего холода. К машине, которую он подготовил для выезда. Единственное спасение. Он выбежал за ней в раскат грома, заливаясь ледяной дождливой стеной. Кричит имя на бегу, сталкиваясь ладонями со стеклом машины, в которую она залетела. А внутри она — смысл жизни, и ее почти не видно под стеной потока, оглаживающего кровавые ладони. — Джи, стой, открой дверь… Приглушённо, дико. Она не слышит. Убегает прочь от своего любимого чудовища, давит на газ, игнорируя мольбу и дерганье ручки заблокированной двери. Ладони бьют по стеклу и съезжают в сторону. Девушка несется, истерично заливая лицо водой, во благо услужливой погоде. Сжимает руль, плотными припадками содрогается, громко и истошно вырывая собственный плач из груди. Погода тоже плачет, огненными вспышками обдает тело, что бредет за машиной, туда, где не достать больше. Хватаясь за голову, обливаясь её болью. Дождь смывал с избитого лица горячие дорожки. Те, которых не видно, но можно почувствовать. Они растворились в холодном ливне. В нём растворился и он сам.

***

Авто неслось по шоссе на дикой скорости. Будто он там, сзади, бежит за ней. Вот-вот догонит. Свет встречных машин слепит раздраженные глаза. Она рыдает. Горько и истошно, позволив истерике захватить её затуманенный разум. Громкие всхлипы. Слишком выразительные, чтобы держать в себе, рукав, пропитанный мокрыми страданиями. Дворники, работающие слишком активно, разрывающийся от вибрации телефон. Он не перестаёт звонить, не прекращает сияние экрана. Она упорно не смотрит, а он настойчиво дребезжит на соседнем сидении. Машина вильнула от слепящего света. Она не видит. Оглушенно и горько сотрясается рыданиями, дернув руль к обочине, останавливая машину. Девушка надрывно выпустила глубокий, надрывной рёв, ударив по рулю. Ещё Ещё Ещё раз Не отпускает. Душит. Руки обессиленно тарабанят по рулю, вымещая собственную злость. А из глотки рвётся плач. Раскатистый. Тот, что переламывает и изувечивает разваливающуюся на куски душу. Она сковала себя руками, рухнув лбом на руль. Из свежей утробной раны сочится фонтаном грязь, и бороться больше нет сил. Остаётся скулить в одиночестве, отбрасывая в сторону собственный тлен. Собирать свои душевные лохмотья, чтобы бежать. Еще дальше. Где нет холодного дождя, и есть яркое теплое солнце. Которое выжжет всю эту скверну дотла. Машина резко тормозит напротив неприметного дома, сносит мусорный бак с грохотом. Она открывает дверь, вываливаясь на улицу с острыми мыслями. Там тебе и место, урод Плач усиливается, когда на крыльце появляется такой нужный сейчас человек. В халате и тапочках, держа газету, вглядываясь в нее из-под очков. Она, промокшая до нитки, подтягивается спиной к ледяной глади задней двери, захлёбываясь слезами, купаясь в дожде. — Джи! Он кричит. Он уже бежит к ней. Он поможет. Тянет руки, в последнюю секунду растворяясь в истерике. И становится тихо. Она расслабляется в руках, что отрывают ее от земли. Она ощущает, как становится легко. Далёкий голос Ёна колеблется на задворках покинувшего ее сознания. — Всё будет хорошо… Она открыла глаза на утро. С огромным усилием разлепила заплывшие веки, с трудом фокусируясь на взволнованном лице. Дернулась от плотного сковывания мышц. Все пледы по дому собрал, укутав ее, и будто вовсе не спал, сидя здесь с помятым взволнованным видом. Изничтоженная и раскуроченная ливнем газета лежала на его коленях. Бросил на крыльцо пока бежал. Безмолвное созерцание не приносит понимания, только опускает на головы двух людей очевидный накал. Слегка поёрзала, отгоняя сонливую неуютную тишину. А он и не спрашивает ничего. Взрослый мужик. Всё всегда понимает. — Пей. — Протягивает со стола стакан, наблюдая, как присаживается девушка. Она уже наглоталась воды. Солёной. Той, что безостановочно лилась, вытесняя скопившуюся обиду. Опускает голову, игнорируя жест, и стакан исчезает из поля зрения с тихим вздохом. — Джи, я не буду спрашивать, что произошло, но взамен ты примешь ванну и попытаешься поесть, второго обморока у себя в доме я не вынесу. Он наклоняется, заглядывая в опущенное лицо, закрытое завесой волос. — Договорились? Девушка безмолвно кивнула, смотря в одну точку заплаканными глазами. А перед ними лишь он. Просящий. Разбитый. Злобный. Избивающий Тэхёна. Кидает свой взор через плечо, глядя на неё, точно загнанное животное, любящий своей больной любовью. Вымотанный и брошенный. Плетётся к ней, умоляет, сотрясая воздух её именем. — Джи… Остаётся только в очередной раз зажмуриться, окунуться в плач, ниже опустив голову. И вытравить всё из лохмотьев, что назывались душой. Рассказать, на одном выдохе, плакать, выть, но говорить. А он слушал, держа за руку. Не перебивая, не вклиниваясь в потоки колкой речи. Стоило смыть с себя вчерашний день и выплакать все глаза, пока Ён нервозно расхаживал около двери в ванную, вслушиваясь в плач, как на смену такой кровавой пробоины пришла зияющая пустота. Он любезно предложил вещи своей дочери, впуская в пространство комнаты, что давно пустовала. На столе, где в ряд были сложены мягкие игрушки, ей улыбалась девушка в школьной форме. Младше Джи, озорная и красивая. Напоминала улыбкой Ёна. Дождь лил весь следующий день, облегчая состояние подавленности и апатии. Это состояние становилось навязчивой идеей. Джи даже думала о том, что где-то слышала, что в период сильного стресса свой собственный организм начинает выделять антитела для борьбы. Бороться было нечем. Телефон разрывался вибрацией, лёжа на одиноком прикроватном столике, пока она вглядывалась в окно, по которому стекали широкие струйки. Дребезжал, пока вовсе не сел, окутывая разбитую душу приятной тишиной. Так давно она не оставалась в уютной прострации. То самое привлекательное чувство, с которым не хотел бороться изношенный организм.

Понедельник.

— Джи, надо поесть. Тарелка вставала на тумбочку около двери и покидала помещение под тяжелые вздохи, оставаясь на тронутой.

Вторник.

— Джи, не сиди в одиночестве, пошли посмотрим сериал. — Позитивный тембр разбивался о явное равнодушие, рассекающее напряженное пространство.

Среда.

— Джи, там Намджун звонил. — Взгляд упёрся в спину сидящей на краю кровати, на которой она буквально поселилась, меняя лишь два положения. С лежачего на сидячее. Каждый божий день. Иногда она вовсе не вставала, игнорируя происходящее вокруг, томясь в собственной нирване. — Не важно…

Четверг.

— Джи, я сказал, что ты приболела, сидишь на карантине. — Она чувствует спиной, как слегка ломается его голос, как он сдерживает такое ясное волнение, кашлянув в кулак. — Седжин просил тебя запустить эфир, обозначить, что с тобой всё в порядке. В агентстве переполох. Ши Хёк требовал объяснений у этих двух разукрашенных олухов. Упорно молчат, хотя и так ясно… — Махнул рукой, пренебрежительно цокая. — У Тэхёна фингал такой смешной, ты бы видела. — Он грустно посмеялся, замявшись сразу, как только голова, накрытая тонким пледом, слегка поменяла положение, повернувшись в его сторону. — Я буду у себя, если что-то понадобится.

Пятница.

Она включила собственный телефон, игнорируя уведомления, что сыпались со скоростью света. Ён выглядит уставшим. Не говорит больше о работе, но приходит поздно. Его круги под глазами стали заметнее, но он просил и он не виноват, что ты разваливаешься Она подпирает телефон, освещаемая в темноте лишь холодным светом экрана. Потёрла лицо ладонями, разглядывая усталый вид собственного отражения. Накинула капюшон толстовки, которую Ён купил вчера, потому что неуютно в чужих вещах. Не угадал с размером, ведь она утонула в кофте. Хотя её осунувшееся за неделю лицо говорило о стремительной потере веса. Глаза режет яркий свет телефонного фонаря. 200 человек. 500 человек. 1000 человек. Всё чего ты добилась, Джи? «Где Чонгук?», «Где Тэхён», «Юнги выходи за меня», «А где бантаны?», «Ты выглядишь уставшей», «Джигуки-и-и», «Джи, когда фансайн?», «Почему ты молчишь?», «Без парней как-то тухло», «Покажи сиськи», «У тебя глаза красные, ты спишь вообще?», «Покажи Намджуна», «Тэхён-а-а я люблю тебя»… Комментарии лились достаточно медленно. Она видела их все. И каждое слово добивало. Заставляя полуразрушенные механизмы собственного естества работать, выжигая на душе новый след. Она думала, что не осталось места, а люди по ту сторону экрана считали по-другому. И сил нет что-то ответить. Они иссякли ровно настолько, насколько желание на это всё, стоило увидеть буквы в жалящей расстановке. Она разглядывает свою оболочку безмолвно, прибавляя громкость на рядом стоящей колонке, из которой вырывались такие правильные слова. Такие нужные.

Come on, little lady, give us a smile

Комментарии теряют актуальность. Маленькая комнатка сжимается до крохотных размеров.

No, I ain’t got nothin’ to smile about I got no one to smile for, I waited a while for A moment to say I don’t owe you a goddamn thing

Изучает себя, глядя в экран, испытывая отчуждение к своему жалкому виду.

I, I keep a record of the wreckage of my life I gotta recognize the weapon in my mind They talk shit, but I love it every time And I realize

Чонгук подарил ей такую очевидную разрушающую любовь. Изучение собственного отчаяния прервалось на его имени, вынесенном на дисплее.

I, I keep a record of the wreckage of my life

Она затаила дыхание, пропуская внутрь тягучее раздражение, блеснув глазами на входящий вызов.

I gotta recognize the weapon in my mind

Она хочет разрыдаться прямо здесь, на виду у сотен человек, осознавая, что он смотрит эфир.

They talk shit, but I love it every time

Ён топчется у двери, бездумно вглядываясь в пол, не решаясь постучать.

And I realize

Рука тянется к дребезжащей вещи, выключая эфир. Пошёл к чёрту. Просто пошёл к чёрту.

I’m no sweet dream, but I’m a hell of a night

Ноги несутся к окну, распахивая створки, до ощутимого скрежета сжимая телефон. Так, чтобы стекла в ладонь, так, чтобы подальше, далеко и насовсем. Замах. И не может. Швырни, и он перестанет мучить.

That I’m no sweet dream, but I’m a hell of a night

Новая порция внутреннего изматывания вырвалась из груди гортанным плачем, стоило Ёну мягко сжать запястье, опуская руку плачущей девушки, которая вжалась в грудь мужчины, что мягко, успокаивающе гладил поблекшие волосы. — Тс-с-с… — Успокаивающе говорит, слушая ее глухие всхлипы. — Мы еще им всем покажем, вот увидишь, звёздочка.

That I’m no sweet dream, but I’m a hell of a night