***
Это был пропитанный осенними влагой и морозом день, окутывающий каждого в свои умиротворённые и осыпанные засохшими листьями узлы.
Внезапный дождь, сопровождающийся ветром, оказался столь сильным, к чему горожане были явно не готовы. Не готовы были и узнать, что из-за непогоды произойдет короткое замыкание, и в прохладный вечер все жители будут вынуждены лишиться привычного и бесперебойно потребляемого света.
Вероятно, низшие и полукровки привыкли к подобному, но для большинства чистокровных, это явление могло бы быть и в новинку. И если семья Хитклифов сталкивалась с перебоями за все свои годы, прожитые на Земле далеко не в первый раз, неудобств произошедшее не убавиляло. Однако сначало отсутствие паники.
Готье, что и делает чаще всего во время присутствия членов семьи в доме, засиживался у себя в комнате. Капли дождя не переставали биться в стекло окна, так и норовя пробить его напрочь, а ветер не прекращал вгонять влагу вовнутрь помещения благодаря тому, что окно было приоткрыто. Складывалось впечатление, что где-то на потолке, рядом со стеной, имеется собственное-домашнее-облачко, излучающее без намёков на хоть временный стоп ливень, поскольку целый ручей воды скатывался прямо с подоконника, ударяясь о деревянный пол. И вполне разумным решением в данный момент было бы закрыть окно, и избавиться от всевозможных мокрых следов, однако Готье намеренно шёл против здравого рассудка. Он лишь глазами бегал по тексту очередной книги, служащей опорой при написании эссе, совершенно не вдаваясь в подробности написанного.
Очередное клише.
Очередная, как ему казалось, бессмыслица, излагаемая массой литературных, временами и не совсем уместных, приёмов. Он понимал, что освоить и тем более проанализировать прочитанное ему потребуется, но всячески оттягивал этот процесс. Он знал, что есть человек, который будет только рад погрузиться во все скрытые огромными смыслами метафоры, уделить внимание каждому написанному слову, найти объяснение каждому знаку препинания и при всём этом не забывать восхищаться автором, вдобавок декламируя, даже заучивая прочитанное. А ещё знал, что несмотря на бушующую на улице стихию,
тот самый человек мог бы привычно пожаловать к нему через окно. Он единственный, кто появляется в комнате именно благодаря этому способу. Он – единственный, являющийся причиной для всегда раскрытого настежь окна и отсутствия сетки, ведь для Готи закрыть окно равноценно тому, что и запретить Скэриэлу появляться в доме.
Но он окажется самым чтивым лжецом, если вдруг признается даже самому себе в том, что не ждёт своего самого близкого
друга в любое время и в любую погоду.
Воображение рисовало взъерошенные чёрные и ещё более кудрявые из-за влаги волосы, сжатые в переносице брови из-за пробегающего холодка по спине, лёгкую и такую "невинную" улыбку от того, что следы испачканных в грязи ботинок вновь остались на рабочем столе. Надежда увидеть его вновь не умирала даже после того, как напористый ветер силой закрыл окно. Прошлые несколько часов Готье неподвижно сидел за столом с раскрытой уже явно не на нужной странице книгой, перебирая ткань домашних штанов. Сейчас подняться, чтобы открыть окно по новому не составило и малейшего труда.
Быть может, именно
это послужит причиной для скорого появления Лоу? Быть может,
это даст объяснение тому, почему полукровка умудряется
так часто теряться из виду, объясняя всё это школой и/или прочими занятиями, при этом не внушая и капли доверия? И возможно именно
это позволит узнать, почему тяга к "покорителю окон" набирает обороты так быстро и уверенно, что звать Скэра просто «
другом» уже не так приятно и…
неправильно?
***
Просторное, не имеющее лишних декора с мебелью помещение освещали выстроенные в словно начерченный под линеечку трактир свечи. Каждая из них приобретала собственный огонёк, как стоило только Гедеону умеренным шагом пройти мимо. В одной из рук, с достаточно толстым серебряным кольцом на безымянном пальце, находилась зажигалка. Лицо парня как и в обычное время не излучало лишних эмоций. Лишь слегка приоткрытые губы, обнажающие идеально ровные и белоснежные зубы давали понять, что голова заполнена не столь угнетающими мыслями. Что и было правдой. Блаженный аромат, исходящий от ароматизированных свечей ощущался расползающимися по венам успокоением и смирением. Мысли в голове скользили столь плавно, что олицетворить их можно было только солнечной и слегка облачной погодой.
Немыслимый контраст по сравнению с тем, что творится за окнами на самом деле, не так ли? Но старшего Хитклифа происходящее за пределами его кабинета вовсе не волновало.
Плотно закрытое окно и задёрнутые шторы не позволяли вызвать и подозрения в том, что природа в данный момент отличалась от привычного состояния; на улице царила полноценная тьма, позволяющая понять, что вечер поздний, однако стрелки на настенных часах говорили о том, что запланированный сон ещё не скоро. Привычная усталость окутывала тело с головой, но измождённость не достигала предела. Время нужно скоротать. А что может быть лучше, чем занять свой разум чтением? Так ты не потеряешь столь ценные минуты зря, поскольку будешь изучать новое, вдобавок и забудешь о суровой реальности, позволяя себе ощутить ещё бо́льший покой.
В очереди на прочтение стояла книга классического китайского автора. Гедеон расположился на своём диване, идеально, без складок, укрытый пледом в области ног, прижатый спиной к боковине топера
Накопленный гнев Гедеона, кой всегда отдаётся жаром в теле и тяжестью в груди и одна мысль о том, что подобие спички просто существует, позволяет моментально зажечь косвенный огонь. Только вот настоящего пожара в их доме по планам нет, а значит, всё должно этому соответствовать. Вариант осветить пространство остаётся одним — свечи. Посему они располагались так, чтобы чтение не вызывало трудностей. При этом и так, чтобы ни одно лишнее телодвижение не нарушило их расстановку.
Погружаясь в поэзию, Хитклиф далеко не сразу распознаёт слышимые шаги с каплями, стекаемыми на пол. Его вид остаётся невозмутимым, только теперь взгляд направлен не на страницы чтива, а в сторону входной двери. Как только шаги стали громче и ближе, а дверной ручки коснулась чужая рука, взгляд моментально устремился обратно на напечатанный текст.
— У-ужа-ас, Гедеон, я весь до ниточки промок!!! Ещё и тьма…фу-ух, было подумал, что попаду не в
нашу комнату, а в какой-то там…шкаф, или…да хоть в медведя! Господи! — появившийся рядом с дверью Оскар принялся сжимать и прокручивать свои рукава, избавляясь от влаги и даже не думая о том, где именно. До этого предварительно сделал явный акцент на «нашу» комнату, но безрезультатно. Спустя время, замечая уже привычное безразличие со стороны Гедеона, он поспешил продолжить.
— Я безумно боюсь грозы! Смотри, какие мурашки по всему телу! , — Вотермил тут же закатил мокрые рукава, делая шаг ближе к блондину и демонстративно выпрямляя локти. Тот и не подумал одарить его взглядом.
— И я честно пытался уснуть!!! Но...эх, не вышло, — следует выдавленный вздох, планирующий вызвать хоть долю жалости. Оскар чешет затылок, расплываясь в лисьей улыбке. То ли из-за мыслей, то ли…
Гедеон перевернул страницу, отвечая своим безразличием. Но было ли оно действительно таковым? Буквы давно утратили своё расположение, решая плыть подобно каплям по трубам. Мужской голос больше не был слышен. При помощи периферии и острому слуху становится понятно, что незваный гость избавляется от своей одежды. Мысленно Гедеон покрывает все его деяния матовым покрытием, на пару мгновений прикрывая, со вздохом, глаза. Покой будто бы и не наступал. Слух
ласкало терзало тихое напевание неизвестной мелодии, когда Оскар избавился от ремня штанов и, усевшись на диван своей влажной задницей, принялся избавляться от джинсов. Гедеон закусил губу, хмуря брови и мимолётно кидая взгляды на его почти обнаженное тело. Но как только появлялся намёк на то, что может выстроиться их зрительный контакт, Хитклиф моментально опускал ничего не значащий взгляд на страницу книги, удерживая её за кончик бумаги, будто бы после псевдо-дочитанного абзаца последует следующая. На лице Оскара мелькнула улыбка и тот привстал, подходя ко шкафу и неаккуратным движением раскрывая его.
— Ох, Гед…ты в халате — моя слабость, — под стать словам тот коснулся шелковистого чёрного халата, проводя по ткани пальцами. — Только попробуй после моих слов выбросить его! , — это была, как ему казалось, гениальная шутка.
Гедеон приподнял мышцу левой брови, не отрывая взгляд от по-прежнему плавающих букв. В ответ послышался тихий смешок Оскара. Тихий – не в плане еле слышимый, а в том плане, что по сравнению с настоящим как, мягко говоря, топот копыт, смехом — этот был едва уловимый.
— Не смей. — подал наконец голос Гедеон впервые за весь вечер. Тон обжигал своим холодом, а сами слова звучали как не восклицание, вопрос или даже утверждение – а как приказ, без возможности на невыполнение.
— Ого-о, я уже и забыл, что ты говорить умеешь! , — Оскар в «удивлении» вскинул брови, разворачиваясь с халатом на вешалке, держащую в левой руке, к чистокровке.
— Я.сказал.не смей.трогать.мои.вещи. — отчеканил тот каждое слово, делая особый акцент на «не смей» и «мои».
— Ну скажешь тоже! Я же не впервые их трогаю! Хотя, если честно, вариант касаться их на твоём теле мне больше по душе. — подмигивает, разворачиваясь обратно к зеркалу во весь рост и приближает вещь к себе, мысленно примеряя. – А самый настоящий оргазм – касаться полностью обнаженного,
твоего тела.
Гедеон протяжно выдыхает, прикрывая глаза. Ещё пару минут его присутствия и он начнет считать до миллиарда на всех известных ему языках, в надежде сдержать свой пыл, не срываясь прямо на нём.
— Гедеон! Ну разве я не краса-а-авчи-и-ик? — расплывающаяся на всём лице улыбка и поворот обратно к Гедеону; выжидающе поглядывает на его серьезный, опущенный на книгу, взгляд, — Ц! Ни за что не поверю, что какие-то там буквы красивее такого обояшки как я, — не дождавшись ответа произносит, глаза закатывая, небрежно вешая халат в шкаф обратно. Начинает блуждать мимо нескончаемого количества пиджаков и костюмов.
Гедеон продолжал всячески игнорировать не только то, что во время их совместного прибывания цепочка мыслей набирает особые обороты, а и его присутствие в целом.
— Скука несу-усве-етная! Ты хоть знаешь про существование иных цветов? Мир не чёрно-белый, в конце то концов! А, ну... спасибо, хоть синий в гардеробе есть...помнится, видел даже красные, ого, трусы! Оказывается, не всё так потеряно!, — скользит мимо «разнообразия» вещей, недовольно цокая языком и возвращаясь в самое начало. В руки вновь попадает халат, а вешалка летит (вместе со всеми оставшимися нервными клетками Гедеона) в сторону. Шипение и странные, будто бы при смерти животного, писки, после чего халат оказывается на теле Вотермила и тот, словно не натягивал несчастный халат на себя, а без передышки и неоднократно бегал вокруг всей планеты, выдыхает и валится на диван к Гедеону. Оскар был выше Хитклифа, и халат смотрелся на нем не только у́же, но и короче. Он прикрывает свои глаза и заметно расслабляется, не замечая, как его тело начинает сползать всё ниже.
Не смотря на то, что вид Гедеона в основном выражает полнейшее безразличие и не заинтересованность в происходящем, сам чистокровный предпочитает быть осмотрительным и бдительным во всех ситуациях. А если рядом с ним Оскар, к которому он уже давным-давно признал свою тягу, то повышается не только…внимательность.
Рука насильно вжимается в чужое запястье, царапая ногтями ткань собственной вещицы на Оскаре. Взгляд наконец пересекается с потрясённым выражением лица «бухарика».
— Я сколько раз просил тебя не приходить ко мне в нетрезвом виде, Оскар? , — Гедеон тянет к себе ближе, не позволяя столкнуться Вотермилу с полом и без надежды на дельный ответ и уж тем более на то, что после очередных слов в Оскаре хоть что-то изменится, откладывает свободной рукой книгу в сторону. Сейчас страница, на которой он прервал чтение была последним значимым объектом. Вторая рука перехватывает подмышку, усаживая чужое тело напротив себя. А тот, кто оказался напротив, таким жестом явно не удовлетворился. И, небрежно перебирая собственной тушкой, оказался уже
на Гедеоне. А именно, чуть выше пупка, разводя свои ноги между его телом.
— Ну я же боя-а-а-лся, тебя не было рядом, и ты даже не читал мои сообщения!!! , — Оскар под влияниям алкоголя всегда начинал растягивать слова и отыгрывать их ярко выраженной мимикой, зачастую неудачной и крайне забавной. Гедеон знал это лучше других. Он знал не только всё про Оскара, но знал и его самого. Ведь все рассказы из его жизни, да и бо́льшее количество времени были рассказаны и проведены именно с ним.
— Тупица. Как бы сообщения отправились без связи?, — казалось, что Хитклиф готов прожечь своим взглядом дыру в парне напротив. Или просто напросто забыл о том, как моргать, не отрывая взгляд от ярко голубых глаз. Произнёс он это, явно не опираясь на оскорбление.
Часами ранее, как только пропал свет; как только усилился ветер за окном и начали быть слышны крики Габриэлы и характерные звуки грозы, тот моментально вообразил перепуганный силуэт Оскара. До этого думал о нем неоднократно и удивлялся тому, как чистокровный не остался вместе с ним. И даже находясь рядом с Габриэлой, утешая её и успокаивая от накалившегося страха, пока служащие зажигали свечи и прочие источники света, мысленно он был в объятиях именно с
ним.
— Ой… Ну! Гедеон! Сам догадаться не мог что-ли? Понятное же дело, что я испугаюсь! А от тебя… — он не успевает договорить, ощущая обжигающие губы на собственных. Гедеон частенько затыкал парня поцелуем, осознавая, что слова никак ситуацию не исправят. Наоборот — позволят найти этому засранцу ниточку для нового разговора. И самое отвратительное, что в такие моменты Вотермил будто бы специально продолжал говорить-говорить-говорить, на самом деле будучи уверенным, что Гедеон будет продолжать целовать-целовать-целовать. Однако Хитклиф, понимая его намерения, поступал совсем иначе, временами затмевая собственные желания – не дать власть над собой ему хотелось всегда.
Голос Оскара был чем-то обыденным и никогда не казался чем-то неприятным. Но были моменты, когда слышать хотелось совершенно не то, что получалось. Или даже не хотелось вовсе. Сейчас же было желание просто целоваться и передавать всю свою любовь через касания. Гедеон всегда предпочитал делать, а не говорить. Оскара трудно назвать его парнем, ведь они оба никогда не обсуждали тему отношений всерьез. Им хорошо друг с другом, у них есть границы и есть взаимность. Этого хватает. Пусть и кажется временами, что они полнейшие противоположности и их встреча — самое абсурдное, что только могло быть, спустя время каждый из них приходит к выводу, что антитеза в лицах друг друга их только объединяет. И сейчас игнорировать тот факт, что Оскар необъяснимо симпатичен в лунном свете сквозь шторы окон, было невозможно.
Рука с ярко выраженными венами пробежалась по затылку Вотермила, принуждая наклонить его голову под углом 120°, предотвращая столкновения носами и создавая новые ощущения при запуске языка внутрь и собственническом поиске того, что не было ещё изучено в полости рта Оскара. Чувствуется привычный привкус полу-сладкого вина с чем-то, напоминающее цитрусы. Тот с шумом выдыхает и протяжно стонет, сцепляя ладони на шее Гедеона. Их языки сплетаются в импровизированном и ритмичном танце, руки же без доли стеснения, будто бы они оба не знают расположение каждой родинки на коже, изучают тела друг друга. Время потеряло весь счёт и всю значимость. Их рты смыкаются и поступают антономично, с новой силой прижимаясь к набухшим от столь резвых махинаций губам. Гедеон привычно своей манере закусывает в особенности нижнюю губу Оскара и оттягивает её, через мгновение словно извиняясь зализываниями с предельной, не всегда ассоциирующиеся с ним, нежностью. Оскар всячески старается не оставаться в стороне: кусать, лизать, обхватывать, обводить руками полюбившиеся тело. Но вместо этого теряет и без того потерянное обладание, простанывая и дёргая Гедеона за ткань одежды, надеясь, что та спадёт от такого напористого влияния. На что в ответ получает прохладу от ладоней Хитклифа, начинающуюся от внешней стороны бедра и заканчивающуюся в груди, где сердце бесконтрольно отстукивало бушующий бит. Как жаль, что даже чистокровные нуждались в кислороде, иначе бы наслаждения в поцелуях могли бы быть бесконечными.
Гедеон одним толчком прижимает Оскара к дивану, нависая сверху и ныряет к его шее, с силой хватая воздух ртом, стараясь восстановить дыхание как можно скорее. Кажись, Оскар был сейчас явно не во вселенной сей. Он не прекращал касаться, щупать, ласкать, обводить, сжимать кожу Гедеона. И всё всхлипывал, словно прямо сейчас, совсем как ребенок, разрыдается непонятно от чего. На что ему зажимали рот ладонью, обжигая шёпотом слух и неуловимыми словами, ласково целовали. Вотермил потерял контроль и связь, как казалось, со всем чем можно было потерять и даже больше, выгибаясь и без сдерживая простанывая имя Гедеона. Здесь не помогала и плотно прижатая ко рту рука. Гедеон замирает всего на мгновение и выдыхает, целуя куда-то в ключицу и ложится рядом на диван, всё ещё восстанавливая дыхание и зачёсывая влажные, от накалившейся температуры воздуха в пространстве, волосы. После чего трепает по голове Оскара и тянет его руку на себя, заключая в объятия.
— Не бери в следующий раз мою одежду без разрешения. И сходи сейчас в душ. — не скрывает ласку и заботу в голосе, проводя большим пальцем по скуле Оскара, чувствуя то, как влага со стороны области паха Вотермила касается и его ширинки.
— Размечтался, милый. — самодовольно улыбается, оставляя быстрый поцелуй на кончике носа и тянется к Гедеону за новыми, в разы более влажными.
Кажись, свечи давно были не на диване…
