Отцвела в цветах тоска твоих губ; цветы целую

***

— Вы готовы, учитель? — Ло Бинхэ сидел на коленях перед Шэнь Цзю, слушая собственные ощущения. — Да, — Шэнь Цзю устало прислонился к стене. Ло Бинхэ уже какое-то время пытался уловить странный импульс, который возник в его теле, когда он дал Шэнь Цзю кровь. Но для него все было впервой, и он запутался, разматывая, клубок нити, которая связывала его кровь и тело Шэнь Цзю. — Нет, так не получится, давайте начнем с самого начала, — сдался Ло Бинхэ. Он снова рассек ногтем себе кожу и поднес запястье к губам Шэнь Цзю. — Пейте. Шэнь Цзю поморщился и немного отодвинулся. — Пейте, учитель, это станет вашим лечением, — если дед, конечно, ничего не напутал, с первой попытки-то не вышло, Ло Бинхэ волновался, но не переставал надеяться. И все-таки учитель приник губами к его кровоточащей ране. Ло Бинхэ едва не мурлыкнул от нахлынувших ощущений, губы учителя были такие мягкие и теплые; в первые разы, мучаясь другими тревогами, он не успел распробовать его касания. Но сейчас Ло Бинхэ был полностью сосредоточен на том, чтобы прочувствовать их с учителем близость. И вот! Снова родился тот самый необычный импульс. Неужели все-таки работает? Но как же с ним взаимодействовать? Он представил себе, что импульс был маленькой птицей, бьющей крыльями в его теле, и схватил ее в ладони. Птица металась в руках Ло Бинхэ, но согретая его теплом вскоре перестала вырываться. Ло Бинхэ подул ей на крылья, на мягкие перья, и Шэнь Цзю тихо застонал сквозь зубы. — Что-то почувствовали? — Ло Бинхэ внимательно следил за Шэнь Цзю, пытаясь понять по реакции, как на нем отражаются его действия. Поначалу лицо учителя оставалось спокойным, но потом… Шэнь Цзю еле заметно кивнул. Он почувствовал. Ему казалось, что его нутро состояло из деталей мозаики, подобно мозаичной дороге, которая соединяла розовый сад и двери бамбукового дома. Однако мозаика была разбита, цветные плитки, разлетелись по всему саду, дорогу забыли и забросили, а цветы давно засохли. Но кто-то вознамерился заново засадить сад, собрать детали мозаики, вновь составить сложный узор и заполнить пустые места. Кто-то с тщанием нашел потерянные плитки, протер каждую влажной ветошью, восстановил рисунок там, где он стерся, и осмелился вернуть утраченную красоту форм и линий. Было приятно чувствовать, как медленно по одной плитке детали встают на свои места. Понемногу возвращалось ощущение контроля над собственным телом, и становилось легче дышать. Захотелось снова навестить сад. — Помоги мне подняться, — бросил Шэнь Цзю, смотря на Ло Бинхэ, а звереныш будто только этого и ждал. За много лет Шэнь Цзю привык использовать Ло Бинхэ. Если мальчишке так нравится быть инструментом, пусть будет и дальше. Кто Шэнь Цзю такой, чтобы отговаривать от губительных желаний? На Ло Бинхэ можно было выместить негодование, злость, а можно и обиду. Звереныш безропотно сносил каждое оскорбление, принимал как губка все терзающие Шэнь Цзю эмоции, будто без них ему было трудно дышать. Будто они питали его существо, будто взращивали… взращивали внутри него что? Когда Шэнь Цзю собственными глазами увидел, кем стал Ло Бинхэ после снятия печати, он подумал, что демоническая натура звереныша — его рук дело. Вот результат его влияния. И хоть это невозможно, отчасти он и сейчас так думает. Сад Шэнь Цзю состоял не только из магнолий и роз. Он так же со всем тщанием и заботой выращивал злосчастные губительные бутоны, которые тянулись из его самого сердца. И так случилось, что одаренного ярко улыбающегося мальчишку сразу захотелось провести на другую сторону своего сада, дать ему полюбоваться роскошными цветами. Выросшими из горечи и пепла. Но вместо того чтобы сбежать, мальчишка продолжил тереться где-то всегда неподалеку, маленький острозубый звереныш. Шэнь Цзю просто взбесился, когда увидел, как Мин Фань неправильно удаляет засохшие бутоны с его красавицы, не стесняясь демонстрировать невежество. Это было простое задание, но Мин Фань понятия не имел, с какой стороны надо подходить к розам, и как не повредить листву и цветущие кусты, а ведь до этого он справлялся отлично. На что Мин Фань оправдался тем, что плохо себя чувствовал. И правда, в следующий раз все было сделано идеально. А еще через раз Шэнь Цзю увидел, что его красавиц холит и лелеет вовсе не Мин Фань. Ло Бинхэ с такой заботой смотрел на бутоны, и даже что-то им нежно нашептывал. Шэнь Цзю сам считал, что чтобы цветение было пышнее, с растениями надо разговаривать. И он всегда так делал, когда не был вынужден отвлечься на дела ордена или медитацию, перепоручив сад ученику. Внимательным и усидчивым хранителем его сада оказался звереныш. Неужели без этого острозубого на его пике ни на кого нельзя положиться?! Разумеется, Шэнь Цзю догадывался, что тяжелую, нудную или грязную работу его ученики не стеснялись перекидывать на покладистого звереныша. И уж Шэнь Цзю не мог не знать, что годами позже, именно звереныш брался за самые сложные и опасные миссии ордена. Там где требовалось несколько человек, звереныш справлялся один, принося славу учителю и благосостояние пику Цинцзин. Но кроме силы, исполнительности и чутья мальчишка успел воспитать в себе и вкус к литературе и без труда отвечал на любые вопросы главы пика искусств во время его редких групповых лекций на отвлеченные от совершенствования темы. До смешного. Само собой, Шэнь Цзю знал, что вечерний чай, который ему каждый день приносила Нин Инъин, не был заварен ее руками. Вкус чая а-Нин ему хорошо был известен, в нем сочеталось в меру всего, всегда выверенный и сбалансированный, независимо от того черный или зеленый. Но в один вечер вкус неузнаваемо изменился, насыщенный, вызывающий, заваренный так, чтобы привлечь внимание. Еще и в нос ударял вычурно броский аромат жасмина и мяты. Шэнь Цзю понял, что это не чай а-Нин, едва она поставила поднос на низкий деревянный стол. Но ему понравилось. И когда один сезон сменился другим, и Шэнь Цзю убедился, что его ни разу не разочаровали, он даже начал отдавать указания, в каком заварочном чайнике, какой сорт хотел бы видеть. Раньше чай приносимый Нин Инъин подавался в чайнике с кухни пика Цинцзин, но теперь Шэнь Цзю предоставил доступ к своей личной коллекции посуды. Конечно он передал свои пожелания только Нин Инъин, но она хорошо справилась с наставлением того, кто так боялся раскрыть себя, что не заметил, как раскрылся. Тот человек не мог знать, что невольно стал виновником вновь проснувшегося интереса к пополнению и так богатой коллекции чайной посуды и посещению удаленных мест в поисках редких сортов. Но зверенышу было дозволено не только прикоснуться к редким сортам чая, но и проникнуться красотой редких цветов. Досадно, ведь Шэнь Цзю надеялся не вспоминать о тех цветах. Однако когда Ло Бинхэ был пойман в его саду, в памяти невольно всплыли розги из шиповника. Был знойный летний день, солнце нестерпимо пекло. Шэнь Цзю недавно тяжело переболел и все еще чувствовал слабость в теле. Пьянящий аромат роз в саду Цю вскружил голову. Он задержался взглядом на сочных багряно-карминовых бутонах лишь на мгновение, очарованный благоуханием. А в следующее миг очнулся в их объятиях. Его разбудил свирепый окрик Цю Цзяньло. Розы примялись под Шэнь Цзю, устелив землю, а те розы было сложно вырастить. Тем же днем Шэнь Цзю ночевал на земляном полу сарая. Он лежал на животе, а багряные цветы расписали ему спину. Шипы обласкали и его бедра, и запястья. Когда руки начали заживать, ему поручили собрать букет роз голыми руками. В тот год свежесобранные букеты украшали покои Цю Хайтан до самых холодов, а он нелепо краснел за свою «неуклюжесть», пряча порезы за бинтами. Завидев Ло Бинхэ, возящегося с розами, Шэнь Цзю невольно вспомнились цветы, которым Цю Цзяньло расписывал ему спину. Тот говорил, что они ему идут. Шэнь Цзю стало интересно, пойдут ли они зверенышу. Он не хотел ради интереса губить свой сад, ведь и его розы было сложно вырастить, а дикого шиповника поблизости не водилось. Так что Шэнь Цзю взял первые попавшиеся гибкие ветки. Он до сих пор помнил, каково это, когда тебе разукрашивают кожу, но ему всегда было интересно, что испытывает тот, кто держит в руках кисть, наслаждается ли картиной собственного творения. Его гибкая кисть легко заскользила по доверчиво подставленной спине, и вскоре начала оставлять пышущий алым цвет. Такой же яркий, как знойные алые розы, такой же яркий как кровь. Он как зачарованный приник пальцами к алому сиянию, и вот же, на ощупь оно тоже было как кровь. Его собственная спина вспыхнула, он чувствовал, как намок шелк нижнего халата. Но как такое возможно? Цветы снова расцвели на его собственной коже. Он был в смятении, хотелось убедиться, что ему не кажется, он сжал кисть и с новой силой начал выводить длинные росчерки. И чем ярче разгоралось алое сияние перед глазами, тем сильнее пламя охватывало его тело. Голова кружилась, к горлу подступала уродливая тошнота. Внутри груди было пусто, гулко и жутко. И что-то впивалось ему в руки. Он перевел взгляд на свои руки и выронил кисть, его пальцы и запястья были увиты лозой, острые шипы вонзались в пальцы, раздирая кожу, и там, где кожа была содрана, проступали алые лепестки. Звереныш перевел на него взгляд, его глаза горели тем же алым цветом, что и лепестки. Вновь звереныш издевался над ним, молчаливый, спокойный, он так легко показывал свое превосходство, как будто ему это ничего не стоило. В глубине души Шэнь Цзю знал, что, даже сбежав из дома Цю, он унес часть наследия Цю с собой, оно проросло в нем крепкими корнями, и даже прочными ножницами не перерезать все лозы, что опутали его с ног до головы. Шэнь Цзю затошнило, он больше не мог на все это смотреть. Ему нестерпимо хотелось со всем покончить. Уходя, он слышал, как алые лепестки падают на пол его бамбукового дома. Этот бамбуковый дом стал его новой жизнью, но новое и старое так легко перемешивается. Он утолил свой интерес, теперь он точно знал, что конца не будет. По крайней мере, хорошего. По крайней мере, для него. Он верил, что умер, когда упал во врата бездны. Он все еще верил, когда пришел в себя и увидел звереныша. Так почему и в новой жизни его встречают старые тревоги? Неужели ко всем его новым воплощениям будет примешиваться старый горький пепел? И какая-то нелепая идея посетила его голову, а что если… Что если было ошибкой с самого начала полагать, что он человек и человеческое счастье ему доступно? Что если он сам воплощение несчастья? Всех, с кем он соприкасался до этого момента, постигало несчастье. Семьи Цю не стало, У Яньцзы тоже, и причиной их падения была вовсе не его личная ненависть к ним. Ненависть слишком человеческое чувство, а Шэнь Цзю не человек, и его ненависть не играет роли. Не случись обстоятельств, те жили бы и дальше. Но к несчастью для Цю Цзяньло появился У Яньцзы. А к несчастью для У Яньцзы встретился Юэ Цинъюань. И что-то большее, чем ненависть, решило их судьбу. Может это называется свет отчаяния? Внутри Шэнь Цзю был словно диковинный цветок, и когда разрушительный свет попал на его бутон, тот раскрылся, показав свою противоестественную красоту тем, кто оказался рядом, тем, кто помогал его питать. А после, обменяв их смерть на свою жизнь, его жадное до чужой боли несчастье зажило собственной жизнью. Юэ Цинъюань вовремя отделался от несчастья и стал счастливым. Поэтому, когда они снова встретились, Шэнь Цзю больше не давал подходить к себе близко. Рядом с ним не было безопасных мест. Особенно для тех, кто нарушает клятвы. Даже Бог Войны попал под воздействие. Сколько раз они с Лю Цингэ сталкивались во время ученичества? Шэнь Цзю знал, что рано или поздно настанет очередь и Лю Цингэ оценить красоту смертоносного цветка. И его очередь настала. Как же Шэнь Цзю хохотал, когда выяснилось, что Лю Цингэ слишком дремучий, чтобы оценить неподдельную красоту, и благодаря этому смог пережить встречу. И наивный Лю Цингэ еще чувствовал себя благодарным за якобы спасение. Вот же, подарил черный нефрит. Подарок достойный Бога Войны, ведь этот камень не купишь и на аукционе, но чтобы достать его, надо совершить путешествие к границе с бездной и вернуться назад. Говорят, иногда создания бездны прорываются в мир людей и уносят с собой ее частичку. Шэнь Цзю бы и хотел отказаться от ненужной благодарности, но отказаться от судьбы было не в его силах. Черный нефрит ему был созвучен. Черный нефрит ему подходил. Они оба откололись от мира мрака и несли в себе затаенный секрет. Откровенно, Шэнь Цзю думал, что умрет в пещерах, пытаясь утихомирить энергию Лю Цингэ, но нет, цветок хотел цвести дальше, получить больше жизней. Шэнь Цзю бы уйти в уединение и засадить дорогу назад бамбуком, чтобы никогда не найти путь обратно, но несчастье знало, в чьей душе поселиться. Он не мог взять и уйти, он был слишком привязан к этой приятной, полной красивых вещей и вкусов жизни на пике Цинцзин. Тьма лениво скреблась внутри него. И он знал, чем дольше он живет, тем больший урожай будет собран. Хоть раз обмануть цветок ему понравилось. Правда, Шэнь Цзю не обольщался на свой счет, это не ему повезло спасти Лю Цингэ, это Лю Цингэ оказался слишком твердолобым для проклятия. Обмануть цветок во второй раз ему тоже понравилось. Пусть даже и используя звереныша. Но уж звереныш-то не будет таким наивным как Лю Цингэ. Ведь это Шэнь Цзю запятнал своего ученика. Согласно здравому смыслу такое невозможно, но он уверен, что демоническая кровь оказалась в Ло Бинхэ из-за него. Он искреннее звал его «зверенышем», и слова стали материальны. И его опасения о большом урожае тоже стали материальны. Союз Бессмертных созывался множество раз, но только в то время как он был горным лордом, и когда участвовали его ученики, случилось вторжение демонов и больше тысячи смертей. Да даже само открытие врат бездны. Что если он родился под столь несчастливой звездой, что одним своим присутствием навлекал проклятие? Теперь бездна его поглотила, а он исчез из мира смертных. Это перерождение? Исполнение проклятия? Или просто темные души притягиваются друг к другу? Значит ли, что теперь беда стучится в сами врата бездны? Что-то печально недоброе внутри него тихо заурчало. Целительная энергия звереныша приятно текла по телу, тьма внутри Шэнь Цзю начала медленно расправлять плечи и приподнимать голову. Всегда такой исполнительный, услужливый, вежливый, внимательный звереныш протягивает ему свою когтистую руку. И Шэнь Цзю вцепится в нее и повиснет на нем мертвым грузом. У Ло Бинхэ был шанс расстаться со своей бедой, было множество шансов убить, уйти, найти утешение в другом месте. Но он выбрал свой путь, и пусть познает сполна, каков запах и вкус беды. Если кто-то добровольно желает посадить чуму себе на плечи, его право. Шэнь Цзю поделится своей тоской. Тоска самое дорогое, что у него есть. Тоска одна кто хранил ему лебединую верность всю жизнь. Была с ним и в час мрака, и в час спокойствия. Грела его сердце острыми когтями, тихо царапая тонкие стенки до появления шелковых алых лепестков. У сестрицы Тоски было еще две младших сестры, одну звали Обидой, а другую Зависть. И когда Шэнь Цзю было одиноко или страшно, он приходил к ее сестрам и клал голову им на колени. Заботливые руки расчесывали его волосы, по коже головы бежали приятные мурашки, и сестры тихо пели ему зачаровывающие песни, а он внимательно их слушал. Стоило взглянуть на звереныша, как младшие сестры навещали его и нежно гладили по голове и запевали сильными голосами, пробирающими до самого сердца, а он никак не мог перестать их слушать. Но самый красивый голос был у сестрицы Тоски. Она только с любовью на тебя посмотрит, а ты уже чувствуешь себя выброшенным на острые камни в бушующем море. А когда ее песня дойдет до припева, под твоими ногами разверзнется пропасть, и ты начнешь свое томительное низвержение вниз, но у пропасти нет дна. И бархатная песня сестрицы все льется и льется… От долгого и усердного воздействия целебной силы легкость разлилась по всему телу и расправила крылья. Боль ушла. Он почувствовал, что может подняться, и схватился за протянутую руку. Ему удалось встать, но он тут же завалился вперед, рефлекторно хватаясь за звереныша. Все-таки ему никуда не уйти. И идти тоже некуда. Звереныш улыбнулся и подхватил его на руки. Он говорил ему что-то, но Шэнь Цзю не слышал его слов. В темноте сестрица Тоска слишком громко затягивала свою песнь. У нее было много песен, но в ее словах здесь и сейчас он мог разобрать голоса, которые больше не хотел слышать. Сердце звереныша стучало громко, достаточно громко, чтобы заглушить голоса, и Шэнь Цзю сосредоточил все внимание на этом стуке. Они шли вперед, рассекая мрак. Иногда им попадались неудачливые создания. Шэнь Цзю был прав, встреча с ним несла несчастье, все одно, что по эту сторону бездны, что по ту. Когтистая звериная лапа гладила Шэнь Цзю по спине. Черный нефрит вибрировал в мочке, отзываясь на шепот оскверненной второй половины. И изнутри что-то темное все больше подавало требовательный голос и мурлыкало, выпрашивая внимание. — …голодны? — раздался тихий вопрос, и тварь внутри Шэнь Цзю заинтересованно приподняла голову.

***

Саундтрек Mozart l'opéra rock — Je dors sur des roses Сны Саламандры — Метаморфозы