Пустой и глянцевый...

Мне нравится это утро, Трава под инеем, Морось, сбивающая дыхание. Мне нравится тяжесть искренности, придание тягучей, мучительной вечности. Мне нравится узнавать, какие мысли в чужих головах — Их много до бесконечности, И так же нравятся долгие беседы о мироздании. Я люблю звёзды — они рождаются из чего-то более значимого, чем что-либо. Я люблю верность — ведь в ней моё зыбкое счастье. А тьма для меня — истинная погибель, А космос так близко, что в нём, в безгибели — страшно. Но почему же бессмертно всё то, что мы видеть боимся? Но почему он — безгибель, если такой же чёрный? А нам космос, пустой и глянцевый, снова снится. А нас в этих снах вновь и вновь обнимает морок. Маяк, освещающий путь, раскрывает руки. В них упасть так легко, как и жить, никуда не падав. Мне хватает моей разносладко-лесной прохлады, Мне хватает притворства в мягко горящей муке, Чтобы падать к нему навстречу, туда, где мне рады. Нависает над ночью безмерно родимый космос, В его верности я утонуть могу ненароком. Мы в трагедии только своей тяжело одиноки. Разбегайся, лети, иссыхая в прохладе ранимой. И, минуя все птичьи рубиновые изгибы, Осознай, как все люди до боли своей жестоки. Обращайся, моё естество, лживым альбатросом, Что лишь тянет в могилу своей сладкой речью упадка. Я останусь; и я оглянусь невесомо-кратко. Там, где космос, и ужас, и лес, и моря-утесы… Я нашёл свой безмолвный покинутый берег в тумане, Что казался мне полным надежды при солнечном свете. Но в густой темноте меня волны холодные манят, В одинокой ночи меня тянет в объятия ветер. Словно жемчуг, блестит обнажённая память, Горько-сладкая боль, что в душе расцвела аконитом. Мне так хочется прошлое в сердца глубинах оставить И упасть на песок, для других став цветком ядовитым. И я еле нашёл в себе силы покинуть дурманящий морок, Что окутал туманом холодную ветхую пристань. А вверху разлилась ледяная чернильная вечность, А в солёной воде ночь рисует созвездия кистью. И я тихо плыву в разукрашенном звёздами море, Не осмелившись взгляд поднять в вечный израненный космос. А в нём тысячи шрамов-галактик, что вскоре Догорят, погрузив его снова в тревогу. Но порою конец может быть просто долгим прологом… Неожиданно в бурю зажжётся огонь маяка, Неумение плавать окажется только предлогом, Ведь из шумного моря вдали вытекает река. Да, там тихо, но нет над рекой альбатроса, А тогда нет и смысла морской покидать ураган. Я плыву в темноту… Где над сотнями тихих причалов, Отдавая нам свет, догорают огни дальних звёзд. В море вновь тишина… И рассвет станет новым началом, Впереди тихий берег, куда меня вёл альбатрос.