Лития́

Во тьме средь бела дня даже сигаретный дым пахнет по-другому, особенно когда вокруг столько всего — масло, духи… а может ладан? В храме божьем при свечах, которые горят не только за здравие и упокой, но и за мечты, надежды, за прощение, Сайно молит господа бога о милости, о спасении. Он клонит голову к раме иконы божьей матери и не может отвести взгляда от её печальных глаз. Они словно даруют ему призрачную надежду, при том сожалея о трудностях, которые тот успел преодолеть. Вокруг шепчутся молящиеся, ведь стены священного места не терпят громких звуков, но терпят всё остальное. И нельзя придумать места более экстравагантного, чем церковь, для тех, кто каждый день отнимает жизни равных им пред глазом божьим. Выродки из червоточины мира, что пользуются телами, как мусором или даже грязью, топчут чужие желания в пыль и идут по головам для достижения собственных целей, сейчас стоят и наслаждаются песнопениями, крестятся и благодарят местных за службу. Закончив с мольбой, Сайно крестится неправильно и ставит тонкую свечку, ещё раз проговаривая про себя своё желание. На нём далеко не церковные одежды, он не носит платка, хотя в его новом положении очень даже стоит. Украдкой смотрит по сторонам в поисках священников, дабы выказать благодарность, но те быстро отводят взгляды, не имея полномочий смотреть именно на него в ответ. Лишь из-за одного кивка, которого Сайно не может видеть, все лишние уши и глаза покидают зал, куда солнечный свет попадает сквозь витражные мозаики и искажается до неузнаваемости. Остаются лишь фигуры в чёрном, что воронами кружат над награбленным и чахнут под гнётом собственных грехов, отмаливать которые придётся ещё сто лет к ряду. Всё равно не удастся даже одним глазком приметить границы рая. И ангелы за ними придут лишь единожды, чтобы проводить к плахе всеобщего равновесия и снести головы, забрать на дно ада, туда, где они точно не смогут никому навредить. — Где Барбатос застрял? — громогласный голос женщины, притаившейся возле иконы Георгия Победоносца, разрывает тишину священного места, омраченного присутствием якобы верующих. Теперь не слышно даже шепотков за прилавками от бабушек, что никогда не будут настаивать на покупке библии, потому что знают: такая книга попадёт лишь в руки избранных ею самой. — Отдыхает, — отвечает ей мужчина в плаще и перчатках, чьи глаза плавят золотом, а руки по локоть в крови, сколько бы святой воды на них не пролилось. — У него была трудная ночь, — и этим всё сказано. Сайно никогда не узнает, что конкретно Моракс вытворяет с Барбатосом — или наоборот — но рад, что не сможет занять его место, даже если возжелает того больше, чем собственного прощения. — На повестке дня у нас несносный мальчишка? — женщина, чьи черты выточены искусными мастерами, не лишена жестокости, даже если душа её отдана вечности, которую не смогут постичь умы, ограниченные земными тягостями. Её голову не покрывает платок, о котором молил батюшка. Тёмные очки отнимают зрение, но она всё равно умудряется рассматривать ангелов под куполом церкви, тех, что оберегают сына господа и даруют ему всё, чего может жаждать смертная душа. Длина её волос отмеряет победы, которые верные псы принесли госпоже. Глаза отражают скуку и в то же время умиротворение, ведь перед ней не устоять, к ней не подобраться. Моракс — единственный, кого чары не смогли опутать. Он сломал каблук её туфли и им же грозился вскрыть ей вены на глазах тех, кто бесконечно предан, а теперь стоит посреди гранитной кладки и смешивает запах ладана с сигаретным дымом, ведь он есть бог этого города, есть сама сила, несгибаемая и непробиваемая. С него можно писать святое лико, по нему складывают легенды, ночные кошмары, которыми пугают детей. Кто не будет слушаться — падёт во власть Моракса, что украдёт и сделает частью своей коллекции мёртвых душ. — Буер… Не хочет вдаваться в подробности. Мурашки пускаются в бегство от загривка вниз, огибают позвонки и рёбра, добираются до лодыжек и покидают тело, словно крысы тонущий корабль, потому что Сайно каждой клеточкой чувствует, как Моракс смотрит на него сквозь пламя свечей, пока задувает их одну за другой. — Эти сумасброды отхватили западную часть города с такой легкостью, словно она им изначально принадлежала, — Райден продолжает чужие мысли, чтобы уловить нить повествования, ведь ей полагаются лишь крупицы информации. — И мы предлагаем им мирный договор, хотя стоило бы поубивать на месте за те шедевры телесного хоррора, которые они оставляли на парковках и складах. Мои ребята под себя ходят от жутких историй, а я должна сотрудничать? — Буер отказалась от моего предложения. Моракс заканчивает с очищением скверны чужих нужд, запечатлённых в пламени свечей и, цокая невысокими каблуками по каменной кладке, идёт к иконе, от которой Сайно не в силах отдалиться. Медленно кладёт ладонь на крепкое плечо, каждый палец по отдельности, а затем сжимает ткань и кожу под ней с силой, позволительной лишь для хозяина. Приближается к чужому уху достаточно, чтобы Сайно мог разглядеть тонкие губы в отражении стекла, за которым прячется божья матерь. В свете тонких свечей, что угасают в присутствии нечисти быстрее обычного, золотые глаза забираются в горло и встают там комом. — Меня не устраивает их отказ, — шепчет то ли, чтобы не нарушать покой пристанища господня, то ли чтобы свести с ума тех, кто к горести своей ещё может его услышать. — Что значит отказалась? — нервничает Райден. Она садится на лавочку для прихожан в смятении, складывает руки на груди и дергает ногой так, что каблук соскальзывает. Моракс ей не отвечает, ведь занят своим верным подданным, которому посвятил много времени, которого приручил кнутом и пряником, лишь бы использовать в нужный момент. Райден ждёт столько, сколько считает нужным, а после сносит рукой кандило без свечей, стоявшее возле иконы Николая Чудотворца. Привлекает внимание, нарушает покой, а потому так не нравится Мораксу. От грохота Сайно, очарованный видением в отражении стекла, приходит в себя и ведёт плечом, намекая хозяину, что тому следует держать руки при себе. Усмешка заставляет юное сердце пропустить удар. — Псина Буер оказалась крупнее, чем я предполагал, — отвечает наконец Моракс и кладёт уже вторую ладонь на плечо Сайно, дабы показать, что тот не прав. Он стоит за спиной привидением, чьё присутствие и без того ощущается даже в пустой комнате, а сейчас пугает до обжигающего оледенения — и скулы тянет напряжение, и кулаки ноют. Сайно не в силах пошевелиться, тем более оттолкнуть — смотрит диким взглядом на икону, игнорируя то, что отражается в стекле поверх неё, и ждёт участи, уготованной ему божественным началом. С каждым вздохом внутри растёт убеждение, выжигающее мысли, заставляющее верить, что смерть привлекательнее всего того, что ждёт в конце этой беседы, но даже так он будет цепляться за существование, будет прогрызать себе путь к свету. — Псины горазды лишь на то, чтобы тяфкать и трахать всё, что движется, — цокает Райден и вытирает тушь с нижних век. Помада мажется о язык, когда та облизывается, ведь тайные помыслы Моракса закрадываются в её сознание. — Этим мы и воспользуемся, ведь у нас есть приманка, — пауза стоит целого вдоха, — волк в овечьей шкуре, — Моракс наклоняется ближе к Сайно и принюхивается к запаху белых волос. Перебирается пальцами от плеча к раковине уха, массирует мочку, создавая своими перчатками неприятный звук, от которого Сайно ёжится и сжимается, чтобы не вывернуло наизнанку. Шепчет так, что только один человек способен расслышать, ведь его роль в игре за территорию становится ключевой: — Ты заставишь этого пса подписать наши условия, ведь иначе дело обернётся трупами, среди которых случайно затеряются и те, ради кого ты тут, — а большего и не нужно. — Где и когда я стану троянским конём? — спрашивает, а Моракс наслаждается остаточным страхом предыдущих жертв, которым пропитаны капли испарины на чужой шее. Он гладит Сайно по голове, аккуратно и нежно, чтобы показать любовь, извращённую, неискреннюю, нужную лишь для того, чтобы сильнее привязать к себе, ведь кнут уже был — теперь очередь пряника, а дальше по кругу. — В конце недели назначены новые переговоры. Мы с трудом условились, поэтому непростительно упустить такой шанс, — рука в перчатке скользит к лопаткам и давит на поясницу, проверяя изгиб чужого тела. — Мои люди отвезут тебя туда, — стены церкви гремят от смеха, ведь у Райден отменный слух, воображение не знает границ, а предвкушение провоцирует аппетит. — И даже не думай вернуться с пустыми руками…

— хххх —

Бронированная машина с тонированными стёклами рассекает по узким улицам города, превышая скорость без зазрения совести. В салоне сидят четверо, двое из которых спрятаны от глаз общественности целиком и полностью. Опаздывать на встречу никак нельзя — риск не оправдывает цели. Сайно одет как невеста на похороны жениха — весь в чёрном, но настолько парадном, что даже жалко. Моракс лично подбирал ему костюм в течении нескольких дней, задействовал своих лучших портных. Опирался исключительно на собственные предпочтения, советуясь лишь с Барбатосом, чей восторг разносился по округе ветром и сточными трубами. — Оружие оставьте в машине. Нас заверили, что оно вам не понадобится, — здоровяк в костюме сидит на соседнем сиденье и слегка обеспокоенно смотрит на того, чьё имя даже произносить порой страшно. — Если с вами что-то случится, босс устроит масштабную войну. Сайно закатывает глаза, ведь знает, что грош цена его красивости в глазах Моракса. Он лишь бомба замедленного действия, которую заворачивают в цветные фантики и рекламируют перед потенциальным смертником как высококачественную модель, параллельно уничтожая любые упоминания о нраве и способностях, чтобы подозрений не было, чтоб приняли с распростёртыми объятиями. — Я всё-таки беспокоюсь за вас, вы… — глоток воздуха, — кажетесь хрупким, — здоровяк по правую руку кусает заусенец большого пальца и скрипит зубами. Явно недавно повысили, раз не знает Сайно в лицо. Точно слышал — все знают пса, который не раз рвал цепи клыками и голыми руками расправлялся с непокорными. Он в самом деле принимает Сайно за подарок, который везут лишь чтобы замять конфликт. У бедняги шрам через всё лицо и мешки под глазами, а ногти на руках изгрызаны до мяса, ведь нервные клетки не восстанавливаются, а стресс проживать как-то надо. — Мне не нужно оружие, чтобы защитить себя, — с презрением в голосе отвечает Сайно, пока вертит в руках папку с условиями мирного договора. Отдаёт её здоровяку, чтобы ещё раз пробежаться по собранным досье. Уже известно, какой человек участвует в переговорах со стороны Буер — не из простых. Зовут Аль-Хайтам, он всего лишь секретарь по документам, пешка, на которую многие не смотрят, но на его совести несколько телохранителей телезвёзд, славящихся развязностью, и — что оскорбительнее — шестёрки из команды быстрого реагирования, которая подчиняется непосредственно Мораксу. За плечами подпольные бои и годы университетов, где особого внимания не привлекал — Сайно перелистывает страницу. Именно этого парня нужно заставить вывести закорючку на бумаге и прибить без свидетелей, ведь он — неофициальный, но прямой представитель Буер, что прячется за его спиной. — Надеюсь, — мнётся здоровяк со шрамом и откусывает кутикулу большого пальца, а затем слегка жмурится, ведь своей неосторожностью открыл кровавую ранку — тут же защипало. Сразу трое выходят из машины, которая вскоре отъезжает к парковке отеля высотой в десять этажей. На пороге курят постояльцы и завсегдатаи ресторанной зоны — пузатые и тощие. Там же пасутся шлюхи в поисках наживы, парочка журналистов и толпа телохранителей, что перекрывают собой не только обзор, но и кислород. Сайно поправляет чёрную жилетку поверх рубашки такого же цвета и слегка расслабляет галстук, пока за его спиной вырастают два здоровых парня. Первый — тот, что со шрамом, притворяется телохранителем. Второй — также исполняет роль, но по образованию — переводчик: вдруг придётся с быдловского, а может нарциссического, переводить на человеческий. Нужно держать себя в руках и демонстрировать марку, ловить испуганные взгляды. Сайно это бесит, ведь всегда действовал в одиночку, так, чтобы не заметили, а теперь вынужден проходить сквозь толпу, дышать сигаретным дымом и красоваться так же, как шлюхи, которым за то хотя бы платят. Шёпот толпы и неоднозначные кивки персонала подтверждают, что все вокруг знают, кто этот мелкий парень с пепельными волосами, заплетёнными в тугой хвост — элитная псина Моракса просто так нигде мордашкой не светит — повод явно особенный. На ресепшене не спрашивают, кто кого ожидает. Девушка слегка дрожит и путается, пока работает с программой, но с горем пополам всё же сообщает гостям нужный этаж и номер. В лифте едут втроём, потому что их пропускают даже инвалиды, лишь бы не нарваться, а вот в комнату уже не пускают громилы-вышибалы, которых точно не божье начало создавало, а некое сверхъестественное чудовище. — Только вы, — бугай с железными кастетами на пальцах кивает на Сайно. — Нам драмы не нужны, — заслоняет рукой огромную деревянную дверь с нужным номером до тех пор, пока подставная охрана не делает несколько шагов назад. Смотрит на Сайно исподлобья и жуёт жвачку, наглость в его лице — второе счастье, но везёт ему только потому, что сегодня смерть пришла по другую душу. — Ждите, — Сайно забирает документы и украдкой облизывается. Вздёргивает подбородок и ступает навстречу закатному солнцу, что освещает комнату сквозь панорамные окна, слегка щурится. Всё же стоит иногда верить городским легендам, ведь каждый первый знает, что можно кого угодно пускать к себе в дом, но только не Сайно. Он без проблем, как король положения, проходит в просторный номер, посреди которого на махровом индийском ковре располагается огромный стол из красного дерева с бумагами и печатями. По обе стороны он него — кресла, обтянутые бархатом: одно занято, второе пустует. — Хах, черти прознали мои вкусы, — от этого голоса вдруг пробирает до костей, от запаха выворачивает легкими наружу, чтобы поглотить как можно больше. Сайно задыхается в атмосфере, захлебывается в серо-зелёных глазах, которые оценивают его скорее как товар, нежели, как человека. — Я ждал Моракса, а не его шавку. — Босс занят, — Сайно старается в вежливость, хотя ему вдруг кажется, что поводок слишком уж растянулся — раньше было жёстче. Его не запускают в мясорубку, не заставляют биться насмерть, а прилично одевают и дают на растерзание лишь одного человека. Назубок. — А вы свободны? — Хайтам точно такой же, как на фотографиях с камер слежения. Усмехается и облокачивается на спинку своего кресла, теряя всякое напряжение. Кладёт ступню в лакированной обуви высшего качества на колено другой ноги, снимает с себя галстук резким движением и расстёгивает верхние пуговицы чёрной обтягивающей рубашки. По нему видно, что всё это было приготовлено для Моракса чтобы… ну так, дань уважения хоть какого-нибудь отдать. — У меня много других дел… — Сайно не хочет церемониться, не хочет разглагольствовать по пустякам — в его компетенции быстро раскидывать дела по полкам без лишних эмоций и избегать ненужных жертв. — Но ты всё отменил, чтобы встретиться со мной, — перебивает и додумывает за него Хайтам, отбрасывая уважительный тон и манеры. Его седые волосы уложены не слишком аккуратно, руки избиты татуировками поверх шрамов, а спина настолько огромная, что даже Моракс бы счёл её выдающейся. Сайно на мгновение таит дыхание, ведь подходит ближе и теперь ему проще исследовать собеседника взглядом, легче найти слабые места — не видит, а потому настолько циклится на чужом теле, что прежде, чем сесть в кресло, кивком просит разрешения — это лишь привычка, но она стоит многого. Хайтам не в силах сдержать усмешку. — Присаживайся, как тебе удобно, — слова на ветер никто не бросает. Сайно закусывает щёку изнутри, смотрит в сторону, отговаривая себя от рукоприкладства раньше времени. — Мы предлагаем выгодные условия, — начинает по шаблону, за (м)ученному. На самом деле ему глубоко плевать, с кем разговаривать, потому что ошибки в личности быть не может, а имени достаточно, чтобы могильная плита была востребована. — Все западные районы города легально станут вашими, включая некоторые посёлки. Остальной же город как принадлежал Мораксу, так и будет ему принадлежать. Буер откажется от притязаний на них. — Мы уже это обсуждали с другими шавками, не люблю повторять дважды, — отвечает Хайтам. Сайно хочет поймать его взгляд, но тот даже не смотрит в его сторону. Всё внимание сосредоточено на книге, которую он держит в руках. Её даже там не было, но сейчас Илиа́да больше похожа на яблоко раздора, чем на классику мировой литературы. — Меня не устраивает пункт договора под номером восемь-точка-один. В случае моей смерти мои ребята будут вынуждены целиком и полностью перейти в полное подчинение Моракса… — облизывает большой палец и переворачивает страницу. — Добровольно. — Разве? — не понимает Сайно, пробегается глазами по названному пункту. — Четко написано, что лишь в случае смерти вашего босса эти условия вступят в силу, — ждёт реакции, которой не следует, — но добраться до Буер кажется невозможным. — Моей госпоже шесть лет, — перебивает Хайтам, а у Сайно тело холодеет. Подобной информации не было нигде, абсолютно. Даже чего-то похожего не находилось. Закрытые данные, до которых хакеры Райден добраться не смогли, оглашаются сейчас с такой лёгкостью и непринуждённостью, словно этот факт освещался во всех возможных СМИ всего мира. — Власть ей чужда, разве что над куклами, а вот мне приходится исполнять её обязанности. Придётся ещё долго, до тех пор, пока малышка не встанет на ноги, — с каждым словом Хайтам становится всё серьёзнее. Сайно начинает мерещиться всякое у того за спиной. — Её жизнь прервется только через мой труп, а значит… — Это же значит, что вы в выгодных условиях, — вместо того, чтобы вжаться в кресло от страха, Сайно закипает. Не юлит и не заикается, а стискивает зубы от злости, ведь не любит, когда его ни во что не ставят, когда равняют с мусором и вытирают ноги. — Это значит, что твой хозяин спустит на меня собак в тот момент, когда я подпишу бумаги, ведь ему нужна западная территория, и ему не нравится, что мы её заняли, — Хайтам всё ещё не отрывается от книги. — Заключим пари, — Сайно разминает костяшки от великого желания прервать изначальный план и построить на костях уже свой. Хайтам простреливает его насквозь коротким взглядом, в котором есть лишь толика внимания, а всё остальное занято беспросветной скукой. Тем не менее он закрывает книгу без закладки и снова оценивает чужое тело с некоторой требовательностью. — Вы подпишете договор и начнёте сотрудничать с Мораксом, а взамен я дам вам… — сбивается Сайно, а Хайтам уже откладывает книгу на стол, ожидая продолжения. Но язык прикушен. — В случае вашей смерти я позабочусь о Буер. Её не тронут, могу гарантировать, — увереннее некуда, вот только лжёт напропалую, потому что ещё одну невинную душу на своём горбу он уже не вытащит. Моракс не оставит в живых помеху ни при каких обстоятельствах. Но из могилы Хайтам не увидит, выполнили ли условия сделки — капля лжи в море правды, которая так важна для Сайно. Его принципы и убеждения, что всё ещё сохраняются внутри, пока всё остальное рушится. В любом случае задание слишком простое: как только подпись появится на бумаге, можно будет собственными руками придушить Хайтама и покончить с холодной войной. Но вместо ответа звучит смех, тихий, благосклонный — губы закрыты кулаком, глаза выжигают веснушки, спрятанные где-то на смуглой коже чужих щёк. Хайтам ставит ноги крепко на пол, наклоняется вперёд и кладёт локти на колени, ведёт бровью и облизывается, как зверь перед званым ужином. — Меняю условия пари, — закрывает нос и рот руками, чтобы скрыть клыки, обнажившиеся из-за улыбки. Он заострял их столько лет ради лёгкой победы на рингах, чтобы выдирать кадыки противникам, а сейчас фантазирует о том, как прокусит ими нежную кожу там, где заканчивается рост пепельных волос и начинают выделяться позвонки. — Я подпишу все нужные документы, если Моракс мне подарит… — тянет паузу, а Сайно свирепеет на глазах, от чего Хайтам заводится с полоборота. — Тебя, да… Да, как шлюху. Я хочу твой поводок. — Моя клятва и верность принадлежат Мораксу! — срывается Сайно, но цедит сквозь зубы. Внутри сама душа, неспасённая, загнанная и избитая, горит пламенем из преисподней. — Я это исправлю, — от такой уверенности берёт ступор. Сайно чувствует себя странно, хотя до этого был королём положения. Вокруг него словно строится клетка из платины, опутанная свежим плющом вместо колючей проволоки. Он не видит границ своей злости, что нарастает в груди и застилает глаза пеленой. За всю жизнь в нём так и не взрастили терпение, не научили подчинению. Даже Мораксу приходится спускать поводок, ведь иначе Сайно вырвет ему руки, а тут вдруг ему охота скулить и биться о стены, чтобы убежать, ведь чужой голос, аура чернее самой тёмной ночи загоняют в угол. — Мне стоит уточнить этот момент, — полушёпотом отзывается он и закусывает щёку изнутри до крови, чтобы не сорваться. Его красные, налитые кровью глаза жаждут пробиться под кожу Хайтама, сломать ему рёбра и собрать из них веер. До ломоты в пальцах хочется сжать в руках сердце, как бьющуюся валентинку. Но чужие стены настолько высоки и плотны, что ни одна эмоция собеседника не смущает и не колеблет расслабленные струны души — эти метания внутри Сайно лишь разжигают в Хайтаме нечто, что весь мировой океан не потушит. — Даю тебе десять минут, — земля не вертится, время стоит на месте. — Можешь позвонить с моего телефона, отойти на балкон, если нужна приватность, — Хайтам достаёт кнопочную звонилку из кармана брюк со стрелками. Сайно дышит через раз, утомлённый битвой, которой ещё не было, и качает головой. Встаёт с кресла, поправляя жилетку, и идёт к балкону. — Я свяжусь с Мораксом без твоей помощи, — проваливается в свежий воздух, где вдруг осознаёт своё положение. Хлопает дверью так, что панорамные стекла в пластиковых рамах дрожат, словно вот-вот лопнут. Позвонить нетрудно, а вот высказать условия — очень даже, ведь это унизительнее, чем утренняя тотальная подготовка, которую нельзя было проигнорировать. Сайно понимает, зачем его таскали по врачам, как животное, что нужно привить, зачем проводили процедуры, о которых и упоминать стыдно. Он готов оторвать витиеватые прутья балкона с корнем и разнести ими всю комнату. Набирает номер в спешке, зная, что ему позволят убить жертву без подписи, разрешат избавиться от назойливой мухи насилием как это было всегда — в его репертуаре высшая степень искусства выглядит как материал для расследования секретных служб. Говорит в трубку на грани срыва, а в ответ слышит лишь: — Принеси мне документы с подписью, остальное не имеет значения. Его продали. Сердце умирает в груди и вдруг пускается в бегство от реальности, пробивает себе путь наружу, чтобы выбраться. Красные глаза смотрят на огромный город под ногами, а в голове крутится лишь одна мысль — лучше спрыгнуть, чем вернуться внутрь и признать поражение. Но не дано ему ступить на скользкую дорожку грешника божьего. Скулы сводит, руки дрожат, а ноги словно гвоздями прибивают к полу — Сайно действительно хочет сигануть. Расправить руки, словно крылья, окунуться в небытие и раствориться в городе, где про него всё равно забудут, ведь его настоящего там уже давно нет. — Похоже, ты теперь принадлежишь мне, — пейзаж, закатное солнце и ветер… Всё на свете затмевает собой бумажка, на которой красуется подпись Буер, словно клеймо, от которого в жизни не избавиться. Огромная рука ложится на талию, ощупывает выпирающие кости таза и сжимает их с силой, уверяя в правдивости намерений. Сайно запрокидывает голову назад, пересекается взглядом с серо-зелёными глазами. Чувствует запах победы, ведь теперь ему все дороги открыты, а по той, что ведёт в ад, он с радостью проводит глупца, уверенного в своих силах. Вот только вкус на языке отличается от того, что он обычно испытывал, заставляя людей истекать кровью. Ликёр, пепел сигареты. А губы чужие оказываются приторно-сладкими.