Буран

      Россия открыла глаза. Вверху тёмный, мутный потолок, который постоянно встречает девушку по пробуждении. По бокам неясные очертания спальни, слабо видимые без источника света. Русская тут же бросила взгляд на часы, стоящие на тумбе, цифры которых светились заурядным зелёным цветом: «5:21». Вчера девушка легла довольно рано, поэтому уже в пять часов утра спать ей не хотелось. Дел никаких с утра вершить не пришлось, а просто лежать и смотреть и без того уставшими глазами в яркий экран смартфона Россия не желала. Выбор был сделан в пользу небольшой прогулки вокруг стен Кремля. Она хорошо помнит, как бегала во сне, что давалось ей с огромным трудом, ибо мы все прекрасно знаем, что пытаться убежать от угрозы во сне бесполезно.       Девушка достала блинницу из-под плиты, наспех смешала масло, муку, сахар и другие ингредиенты, вылила на блинницу, разогретую на плите, выпекла три блина, начинила каждый орехами со сгущёнкой, овощами, мясом и фруктами. Решила позавтракать прямо во время прогулки на морозе.       Ранняя Москва встречала полупустынными улицами. Странно, ведь время подходило к шести. По широким трассам и эстакадам носились редкие автомобили, словно первоклассники в школьном коридоре. Во многих окнах уже зажглись огни: день начинается с пробуждения и обязательства идти в школу или на работу. Официальный рабочий день России начнётся через два часа. Теплоэлектростанции работали во всю, заполняя тёмное небо серым дымом. Вдали сквозь пелену смога мегаполиса сияла полярная звезда, словно пытаясь пробиться сквозь эту тюремную решётку. Луна вдали тоже разливала свой печальный свет, но смог мешал ему обволакивать многовековой город. По Москве-реке плавали льдины изо льда и снега, которые раздвигал очередной речной трамвайчик. Москва-Сити… А что Москва-Сити? Эти громады освещённых зданий просто жгут глаза своей величественностью. И здесь больше нечего говорить.       Русская медленно прохаживалась по линии кремлёвской стены, медленно, с наслаждением, жевала блин и всё грузила свой необъятный разум думами. Морозный ветерок обдувал уже налившиеся румянцем женские щёки и покалывал их, словно туда впивались десятки маленьких иголочек. В бездонных глазах отражались такие же бескрайние просторы от тайги до северных морей. «Какие же всё-таки удивительные сны приходят ко мне в последнее время… Я прямо диву даюсь… Но ведь грустно мне неимоверно, ведь былое остаётся лишь вспоминать. А последствия наших необдуманных решений и правда будут выслеживать нас всю оставшуюся жизнь» — думала Россия, прикасаясь к красному кирпичу кремлёвской стены.       Посмотрев на руки в чёрных перчатках до локтя, русская невольно вспомнила время, когда они были забинтованы тем самым неизвестным человеком, который вытащил девушку из страшного изгиба. Сейчас эти бинты уже давно не на руках России, а раны затянулись. Раны затягиваются, а вот шрамы… Но бинты русская сохранила как напоминание о той памятной встрече. Может, это был сон или она сошла с ума? И такие страшные видения, как-то усеянное крестами поле — это лишь плод воспалённого воображения, и всё это не имеет реальных прототипов? Однако выглядели эти образы хуже и страшнее всего. А реальная жизнь куда страшнее людского вымысла.       Мысли о богатом событиями сне не пропадали, а лишь преумножались. Кровь горячая, русская не застывала, но пили её, пили очень долго, да не выпили всю. И не высосали даже половину. Россия отпряла от стены Кремля, настигла ближайшую скамейку, смахнув тонкий слой снега, присела и устремила взор в бескрайнее небо. Оттуда медленно валились крупицы снега, и иногда их можно было спутать со звёздами. В городе альтернатива звездопаду такова. Может быть, она даже лучше, ибо мы смело можем потрогать эти небесные крупицы, взять каждую в руку, положить на щёку или даже на язык. Правда растает она в считанные мгновения, что даже узор на ней не успеешь разглядеть. Россия поглядела в небо ещё с минуту и, встав со скамьи, пошла в Кремль.

***

      Вновь кладбище. Белая земля. Бесконечное полотно чёрных могильных крестов, посаженных словно грядкой, вперемежку. Снова смертельный туман вокруг.Снова запах гнили, наполняющий лёгкие и заставляющий схватиться за горло, дабы это зловоние покинуло резервуары для воздуха. Куда не глянешь, везде могилы. Иероглифы на них смутно различимы, но сейчас не до этого. А до чего? Что можно делать в этом месте, кроме как гнить изнутри и корчиться от боли и мерзотности на земле. Кашель не прекращался, отчего концентрироваться на окружающей действительности было невозможно.       Где-то вдалеке, около одного из крестов, калачиком свернувшись, лежал человек монголоидной расы. Его лицо погрязло в ужасных преобразованиях: набухшие вены, окровенелые глаза и сгнившие зубы. Рядом с ним лежала коробочка с какими-то семечками возле ней самой. О нет… Концентрация гнили в лёгких нарастала. Осталось лишь схватиться за грудь и упасть наземь без возможности даже издать истошный вопль.       Китай резко поднялся с кровати в холодном поту. Рефлекторно он тяжело глотал воздух, пока его грудная клетка содрогалась от каждого вздоха. Сумасшедшими глазами КНР оглядывал комнату своего жилища. Всё как надо, всё в порядке. Мужчина подпёр голову кулаком, продолжая дышать. Что за чёрт… Время было позднее: полпервого ночи. Первое, о чём подумал Китай, — позвонить России. У неё как раз сейчас не так уж и поздно. КНР поднял с тумбы телефон, набрал уже знакомый номер и стал ожидать ответа. Ответили сразу же, с первого гудка. — Слушаю. — Алло, Россия? Ты можешь поговорить? — Почему нет? Для тебя у меня всегда найдётся минутка-другая, — сладкоголосо молвила русская, перебрав пряди своих волос. — Что-то случилось? — Да так, приснился абсурдный кошмар. — Что конкретно ты видел? — Во сне мне явились поля могильных крестов...       Россия насторожилась. Это звучит ей знакомо. Подобное видение уже случилось ей лицезреть однажды. И не раз. Безусловно, она внимательно слушала продолжение истории своего коллеги и друга. — Я задыхался и не мог сосредоточиться на окружении, поэтому видел всё только отрывками. Но я хорошо помню, что видел одного из моих соотечественников, который лежал в опиумном трансе. Рядом были семена этого растения. Это навевает мне об очень давних недугах моего народа... — Опиумные войны, которые были проиграны, а твоя мать потом впустила саксонцев в себя. — Как бы то прискорбно не было, ты всё равно сумел избавиться от этой зависимости. — Как смог... — Знаешь, Китай, у меня часто случается такие видения. Вижу и там горе своего народа. — Как же сильно мы страдали с тобой. — Так угодно Богу.       Поняв, что, возможно, не стоило говорить это, она реабилитировалась. — Вероятно, я зря это сказала. — Ни в коем случае! Мой любимый Достоевский много писал о Боге, так что я не жалуюсь! — Тот, кто хочет увидеть живого Бога, пусть ищет его не в пустом небосводе собственного разума, но в человеческой любви, — молвила Россия. — Вы правы. — Кто "мы"? К кому ты обращаешься? Я одна здесь. Либо же можно без формальностей. — К тебе и к Фёдору Михайловичу. — А, действительно. — Чего это ты так? — Заработалась.       Россия и Китай созванивались так, без формальностей, от силы два раза в неделю, когда хотелось просто поговорить по душам, обсудить жизнь, лидеров других государств как людей, а не как "лидеров". Тянулся период, когда они, будто на слащавом свидании семнадцатилетних, поочерёдно пытались передать те ощущения, что оставались после пробуждения. И он, казалось, не думал заканчиваться.       Общество России было приятно Китаю, а таковое КНР — уже русской. И чёрт бы с идеологическими противоречиями и прошлым, хотя Китай ещё вспоминает, как отец России предал коммунизм. У этих двоих одна цель и одно существование на двоих. И разговоры также на двоих, которые напоминают тех же семнадцатилетних. Потому что часто всё выходило на пустые разговоры о погоде, премии "Оскар" в нынешнем году и о пирожном "картошка".       Но кончалось всё одинаково: оба были рады заочной встрече. Словами завершали примерно такими: — Ладно, Китай, я пойду, а то мы просидели до десяти вечера с тобой... — Ага, спокойной ночи, Россия. — Не сбивай больше режим!