Самопожиратели

Рацио просыпается в полном одиночестве в своей однокомнатной квартире в двадцать три квадрата и на мгновение не может вспомнить, где он. Мысли и доводы уже атакуют его с утра пораньше, стояк не радует глаз. Он смотрит на часы. За эту неделю не видел Авантюрина ни разу. Тот не отвечает на звонки и сообщения, даже в сеть не заходит, словно после их неоднозначного диалога его сбил пьяный водитель, в секунду, в замедленной съемке. При любом раскладе прошла неделя, окутанная тремя исписанными тетрадями в девяносто листов, сигаретным дымом и стихами неизвестного поэта, наложенными на симфонический оркестр на той пластинке, что агрессивно продавал дед с барахолки. Рацио успел поругаться с продавщицей на кассе в супермаркете из-за отсутствия у него паспорта, а у неё, как оказалось, нужных сигарет. Успел подстричься, купить новую рубашку и отзвониться родителям в другой город, что спонсируют его учёбу, которой сейчас попросту нет. Бесит. Его бесят эти мысли, бесит стояк по утрам, бесит собственный почерк — эти аккуратные буквы под копирку из прописей для первоклассников. Бесит боль в мышцах, когда он отжимается и качает пресс, вместо того, чтобы дрочить на гейскую порнуху. Уже не первой свежести завтрак в глотку не лезет, горячую воду отключили два дня назад, голова деревянная и гудит как паровоз, пока железный чайник кипит на газовой плите и разрывается, но всё равно не перебивает внутренний диалог, от которого не позволяют избавиться даже медитации — всё пробовал. Переспал, похоже, не вставал с постели почти тринадцать часов — это слишком. Теперь будет пухнуть до вечера, пока третья чашка противного растворимого кофе не подействует, пока сигареты не расслабят плечи и не заглушат желание кому-нибудь присунуть минут на десять. День тянется медленно, часы словно стоят на месте. Встреча сексоголиков — ещё медленнее, и вот там стрелки реально застряли на одних и тех же цифрах. Высказывается парень с пирсингом в носу, у которого подружки жены вместо секс-игрушек, у которого кредиты из-за ценников на приватные сайты. Он не рыдает, ставит паузы и ударения в неправильных местах, а Рацио способен только думать о том, как исправить парню прикус и вынести ещё двадцать бесполезных минут. Когда компашка из девяти человек, включая его и психолога, в очередной раз произносит хором слова поддержки, отложившиеся на сетчатке глаза, Рацио еле сдерживается, чтобы выйти из кабинета, а не вылететь пробкой из-под шампанского. Он осматривает коридор так, словно видит его впервые, подмечает сестёр местной церкви, что стоят живой стенкой возле подоконника и, сложив ручки у груди, внимают гласу того, кто на господа похож разве что количеством незапланированных дырок в теле человеческом. Авантюрин, сложив руки на груди, болтает с девушками в длинных платьях и с покрытой головой. На нём самом майка-безрукавка, чёрные джинсы с цепями по бокам и панама с глазками лягушки. Он сидит на подоконнике, кивает и жуёт жвачку. Столько же колец, столько же цепочек, глаза спрятаны под теми же очками. Рацио сглатывает, украдкой смотрит на Жуань Мэй, что в этот раз благодарит за смелость того парня с пирсингом в носу. Затем он проходит чуть дальше, чтобы вслушаться в диалог, идёт по стеночке, даже слегка опирается на неё и закатывает рукава новой рубашки — он рассматривал себя в зеркале: так точно будет сексуальнее. — Веритас! — вдруг окликает его Авантюрин и спрыгивает с подоконника, мастерски огибает сестёр, сбрасывает вызов на телефоне и останавливается в нескольких метрах от него. Рацио теряется в догадках, подбирая приемлемые варианты, которые могут привести к удачному взаимодействию. Так тщательно подходит к делу, словно собирается перерезать нужный провод на взрывчатке или правильно пришить вену к тазобедренной артерии, но вот на что собственно надежда в его похотливом сердце? На свидание или голландский штурвал? — Добрый день, — начинает как всегда холодно и манерно, протягивает руку вперёд для рукопожатия, а Авантюрин хмыкает и улыбается, поджимает губы и кивает ему. — Я писал вам и звонил, но вы не отвечали, что-то случилось? — интересуется всё так же на «вы» и сглатывает волнение. Сёстры перешёптываются всё ещё возле подоконника. Авантюрин им нравится, а вот про сексоголиков ходит слишком много слухов, они даже не решаются заходить в эту группу, только одна из них частенько там бывает, но у неё на то свои причины. — Всё нормально, — Авантюрин снимает очки с глаз, проверяя собственную теорию, делает шаг навстречу к Рацио и смотрит на того исподлобья, а тот размыкает губы, чтобы сказать нечто правильное, но молчит, потому что тишина в голове отнимает все слова и упраздняет буквы. — Всё окей? Из кабинета выходит Жуань Мэй, вызывающая себе такси, и оценивает ситуацию, тянет сумку повыше. Её длинные волосы заколоты изящной шпилькой с длинной цепочкой, а белый халат подвязан пояском. На открытой лодыжке виднеется обручальный браслет — прекрасная женщина с формами, с характером, с мягким сердцем, но Авантюрин недобро косится на неё, возвращая собеседнику способность разговаривать. Он отходит назад, прячет пальцы в задние карманы, отклоняется немного и тут взглядом исподлобья возбуждает Рацио до одури, вгрызается им в губы, без рук и слов перехватывает чужое дыхание, смотрит долго — это другой взгляд, совсем другой, ни на что не похожий, не затыкающий, а стимулирующий на рывок, словно красное полотно, код синий; словно пожар в операционной или приближающееся цунами. Авантюрину нравится то, как краснеют чужие уши, как пальцы сжимаются в кулаки — он кончиком языка касается уголка губ и расплывается в азартной полуулыбке, от которой адреналин перенасыщает кровь. — Кажется, нам нужно уходить, — заигрывает он и делает ещё шаг назад, а Рацио идёт вперёд, пока Жуань Мэй в попытке разобраться мечется взглядом из угла в угол. Сёстры у подоконника затихают и наблюдают молча. — Идём? — Авантюрин поворачивается спиной к собеседнику, но вытягивает назад руку, а тот быстро её перехватывает, переплетая их пальцы. Тихий смешок, пронзительный взгляд. — Доктор Рацио! — взывает к здравому рассудку Жуань Мэй, но её удостаивают беглым взглядом, в котором уже банально всё расписано и разложено по полочкам. Веритас ловит инсайты, контролирует дыхание, лишь бы не сорваться прямо здесь. Ёбаный рот, срань господня, да это пиздец, сравнимый с апокалипсисом. Мир внутри, который Рацио так долго собирал по кусочкам, рушится как карточный домик, потому что эту похоть не остановят и тысячи сигарет, не остановит полиция, чужие крики и мольбы, никакие подавители. Она заполняет каждый уголок сознания, пожирает изнутри — его просто держат за руку, крепко-крепко. — Быстрее, — шепчет Авантюрин, но Рацио его слышит, смотрит на светлый затылок, задыхаясь от удивления, улавливает страх или волнение в чужом голосе, придумывает этому тысячу и одну причину, но при этом не успевает сообразить, а что собственно происходит здесь и сейчас. В дверях, к которым они идут, появляется высокий мужчина с пепельными волосами, в белом костюме и перчатках, в фиолетовой рубашке и начищенных до блеска туфлях. В одной руке у него сигарилла, во второй — зонтик. Надменный, властный взгляд золотых глаз, узкие губы — ради такого Рацио возможно стал бы пассивом, но голова сейчас не этим забита. — Авантюрин, кто это? — сухой мраморный голос, от которого нутро взрывается бурей эмоций. Веритас заглатывает и задерживает дыхание. — Кто бы вы ни были, отпустите моего подопечного, — просит тот вежливо, а названный цыкает и только ускоряется, словно готовится прорываться силой. — Авантюрин! — Направо, — командует тот и резко сворачивает в самый крайний кабинет, в котором окно нараспашку, полупрозрачный тюль приведением летает по комнате, а ветряные колокольчики звенят не унимаясь. Он тянет Рацио за собой, а тот поддаётся, успевает лишь переглянуться с незнакомцем в белом, и вот они уже перепрыгивают подоконник, приземляясь в церковный палисадник, где растёт лук и клубника. — А теперь бегом! — весело сообщает Авантюрин, всё ещё крепко держит чужую руку, только перехватывает поудобнее, и они пускаются в бега по узким улицам города. Авантюрин бренчит подвесками, смеётся, теряя капли пота со лба, прыгает через бордюры, бежит на месте на красных светофорах, высоко поднимая колени, а Рацио рассчитывает угол поворота, чтобы не врезаться и не упасть, держится за бок, потому что кардио в его планы не входило, и понимает, что его домашние тренировки ни черта не помогают. Они несутся по проспекту, пугают пожилую пару и школьников в маленьком сквозном магазинчике, попадают в двор-колодец, где старик выставляет свои картины за копейки, и почти наступают на хвост чёрному коту, что убегает обратно, откуда выполз, так и не испортив им карму. Авантюрин несётся к пешеходному фонтану и почти что толкает туда Рацио, который мысленно уже переживает все стадии лечения простуды и примеряет, какие лекарства нужно докупить в аптечку. Они оценивают друг друга вздёрнутыми бровями, когда мокрая ткань липнет к телу. Первый заливается смехом и заигрывает, второй стискивает зубы и отводит взгляд, чтобы не думать о том самом. Позади остаются улица, фонарь, аптека, непонимание, в какой они части города, и вопросы, на которые Авантюрин не хочет отвечать. Он прикладывает руку Рацио к щеке на очередном светофоре, целует тыльную сторону ладони, сбрасывает вызов на телефоне и тащит его за собой в сторону высоких ворот, где домофон открывается усилием воли и пинком. Заводит во дворы, где стоят ульи, некрашенная годами детская площадка, где узкий проход ведёт в маленький сад со скамейками и памятником пожарному, что в далёком прошлом вытащил из огня ребёночка. — Фух, прогулялись! — звонко оглашает вердикт Авантюрин и наконец выпускает чужую руку из своих пальцев, а та мгновенно холодеет, причём настолько, что Рацио становится не по себе. Они одновременно падают на лавочку: один вытягивается, как мартовский кот на залитом солнцем подоконнике, второй проверяет пульс и возвращает дыхание в привычное русло, вытирает лицо, шею и машет перед собой руками, чтобы остудиться. — Понравилось? — Что? — с явным раздражением уточняет Веритас, даже не смотрит на своего похитителя, которого по факту он украл. Авантюрин ржёт откровенно и нагло, запрокинув голову назад, прячет ладони подмышками и потягивается. — Понравилось меня подчинять? — издевается. Но, прежде чем Рацио успевает возразить и высказать вообще всё, что о нём думает, тот переключает тему. — Я больше не хочу туда возвращаться, — просит он с совершенно безучастным выражением лица. Рацио медлит, смотрит на Авантюрина слегка прищурившись и поджимает губы, заглушая свои мимолётные порывы, но не перестаёт анализировать общую картину, разбирает ту по кусочкам, делая свои выводы, выстраивая причинно-следственные связи. — Ты не алкоголик, — озвучивает диагноз, наконец переключаясь на неформальный стиль общения и упираясь локтями в колени, попутно расстёгивает сразу две верхние пуговицы. — Ты лжёшь, но ходишь на группы поддержки, причём не по собственной воле, — Авантюрин не отвечает. — Ты притворяешься алкоголиком и тебя заставляют от этого лечиться, зачем? — Я могу пожить у тебя? — непробиваемый. Наклоняет голову чуть вбок и косится на Рацио своими неоновыми глазами, теперь без очков, потому что те похоронят в церковном палисаднике с клубникой. — Ты ведь спрашивал, кем ты можешь стать для меня, вот, — жестикулирует, словно комаров разгоняет, — стань соседом. — Я сексоголик, — припоминает Рацио ещё раз, ведь уверен аж до трясучки, что его так и не услышали, не поняли, как следует. При таком раскладе срыв неизбежен — накроет с головой и не отпустит ни на мгновение. — Значит, не соседями, — вдохновлённо думает Авантюрин. — Будем любовниками, — предлагает то, от чего Рацио бежит изо дня в день, с чем играет в прятки ради паршивой справки, что откроет ему путь в хирургию. Земля уходит из-под ног, расплывается раскалённой магмой, которая обжигает ступни и плавит сознание. Рацио опускается до брадикардии и качает головой, вспоминая, где его значки со смайликами за дни проведённые в завязке, где его книги, которые он ещё не переписал, где пачка сигарет, которую не докурил, которую потрошит прямо сейчас, чтобы взять в рот, чтобы расслабить плечи. — Это плохо кончится.

— ххх —

Для Авантюрина чужой дом пахнет немного странно, точнее, там сильно воняет клубничной смазкой, жжёной яичницей, старыми книгами и сигаретами с ментолом. Столько пластинок он не видел ни в одном виниловом баре — они повсюду: между книгами, на шкафу, на полу, в коробках. На журнальном столике покоится мраморная пепельница в виде грудной клетки, как напоминание о том, что терпят лёгкие из-за неугомонного либидо. Авантюрин не трётся у двери, а сразу проходит внутрь, теряя кроссовки по пути, пытливо изучает тёмный коридорчик, где не работает лампочка, сам находит в комнате выключатель, которым Рацио не пользуется, потому что настольной лампы и солнца ему вполне хватает. Авантюрин трогает корешки книг, сдувает пыль с полок, проверяет упругость листьев монстеры, убеждаясь, что за ней хорошо ухаживают, перебирает пластинки, лезет в холодильник на кухне и тут же вливает в себя яблочный сок. После чувствует себя стеснённым и стыдится зеркала в душевой, где, слава богам, снова есть горячая вода — вертится, рассматривает себя: реально похудел, много скинул, слишком много. Выходит из ванной в полном обмундировании: кофта с длинными рукавами и треники на размер больше его собственного, которые собрались в складки на талии из-за того, что сильно затянуты. Рацио, может, и не такой огромный, мускулистый, как хотелось бы, но он выше Авантюрина, шире в плечах. Последний нюхает рукава чужой одежды и пристально разглядывает молчаливого собеседника, который в очках для чтения сидит скрючившись за столом, одной рукой ведёт по строке в философском трактате на пятьсот страниц, а второй неустанно переписывает буквы. — Что ты делаешь? — спрашивает он, огибает Рацио и кладёт руки на крепкие плечи, слегка сжимает их и мнёт — у Веритаса взрывается вулкан фантазии от этих прикосновений, а оттого он только усерднее надавливает на ручку, вот-вот начнёт выцарапывать текст на столешнице. У-у-у, сука. — Пишу, — коротко отвечает. — Это моё хобби. — Ты переписываешь чужие книги, — тянет Авантюрин и нависает сверху, обнимая чужую шею, что уже непростительно, недопустимо, непоправимо. К тому же он трётся щекой о щеку Рацио, да так тесно, что даже стояк в штанах не может сравниться по крепости с этой хваткой. — У тебя есть выпить? — интересуется прямо на ухо. Веритас поворачивается и впивается в него злобным, усталым, негодующим взглядом, но не осуждает, а вопрошает. — Я пошутил, просто пошутил, — спешит оправдаться Авантюрин и отстраняется, подняв руки перед собой, словно на него пистолет наставили и заставляют прижиматься лицом к капоту. Рацио не спешит разговаривать, сидит, уже переодетый в домашнюю футболку, которую стирает по четвергам вместе с синим бельём, и в штаны-трубы, которые стирает по пятницам вместе с серыми носками. — А поесть что-нибудь найдется? — переключается Авантюрин, снова возвращаясь взглядом к холодильнику за стенкой и решая, допить ему яблочный сок или из вежливости оставить. — Там блины были с ветчиной и сыром в морозилке, — хозяин квартиры не встаёт, не проводит экскурсию, он тут с ума сходит от возбуждения, какое знакомство с мебелью… — Хм-м-м, — протяжно сопровождает свои нелепые телодвижения Авантюрин — он идёт к кухонному гарнитуру огромными шагами, словно перепрыгивает с одного островка на другой, но не как лягушка, а как неповоротливая цапля, что при длиннющих ногах своих всё ещё не способна преодолевать такие громадные расстояния. Рацио аж отвлекается и с интересом наблюдает, выглядывает подозрительно, когда сосед наклоняется — а не садится на корточки, с-с-сука — открывает нижнюю дверцу жужжащего холодильника, который размораживают раз в месяц. Тот здоровается с гостем пиликаньем и тёплым жёлтым светом — Авантюрин засматривается на брикет мороженого, три одиноких пельменя и ту самую упаковку замороженных блинов. — Что? Что там? — не выдерживает Рацио эти провокации и встаёт из-за стола, бросая ручку на страницы книги. Он бросает своё дело, что отвлекает от любых мыслей, спасает в трудные времена и уверенно шагает к холодосу, только уже как нормальный человек, умеющий использовать ноги по назначению. — Мороженое можно? — с надеждой спрашивает Авантюрин, хотя звучит больше как утверждение. — Можно, — отвечает Рацио, и, пока гость вытаскивает брикет, тот тянется к одному из верхних шкафов, прибитых к стене с помощью саморезов, скотча и спер… не будем об этом. Выуживает из тёмного угла глубокую тарелку, в которой уже лежат столовые приборы, и отдаёт её Авантюрину, что блуждает взглядом по дубовой столешнице в поисках ножа. Рацио облизывается, разминает лицо, кусает щеки — живот уже скрутило и вывернуло наизнанку от похотливой истомы, потихоньку превращающейся в адовое болезненное чувство неудовлетворённости — вместе с ним приходит агрессия, в его случае — пассивная, и она разъедает изнутри душу, а снаружи — желание кого-либо видеть. Но Авантюрин светится, как лунный камень у него на шее, впитывающий в себя всё самое ужасное и обжигающее в прогнившем мире, искрится прям — может, у него анальная пробка со светодиодами завалялась в кармане, откуда этот божий свет? Из его рта вытекает то ли слюна, то ли капелька яблочного сока. Ух ты ж бля — ловит себя на мысли Рацио и отворачивается, не позволяя себе смотреть на то, как Авантюрин режет мороженое на кусочки, чтобы есть было удобнее. — Ну что ты делаешь? — давит из себя сексоголик, у которого крыша держится на последнем шурупчике, что вот-вот сорвётся, когда Авантюрин возникает у него перед лицом и буквально отбирает у него кислород. — Ты же тоже будешь мороженое? — снова вопросительное утверждение, ломающее правильное восприятие реальности. Рацио закатывает глаза для перезагрузки системы, а у Авантюрина в кармане тихонько вибрирует телефон, который скоро загорится от количества пропущенных. Веритас старается отвернуться, но его прижимают к кухонному гарнитуру, берут пальцами за подбородок и давят на стыки челюстей, как коту, которому надо запихать глистогонное в глотку. Авантюрин открывает рот, но несёт ложку с мороженым к чужим губам. — Скажи а-а-а, — у Рацио нет выбора, он вынужден слизывать эту ванильную холодную массу с железа и прикидывать ценник на антибиотики. Авантюрин улыбается, кладёт ладони ему на голову, зарываясь пальцами в мягкие волосы, не сдерживается и целует в лоб, в висок — святая корова… Веритас готов кончить только от этого: он чувствует от другого человека запах собственного шампуня и не верит, что всё это время пах точно так же, настолько сладко и приятно. — Как ты сбрасываешь напряжение? — интересуется Авантюрин, пробуя пломбир и удивляясь его вкусу, словно впервые ест что-то подобное, а потом ненарочно — не надо, дядя — трётся бедром о чужой стояк. Рацио реагирует сдавленным полустоном-полурыком, от которого стыд разливается по телу невозможной волной. — Отойди сейчас же! — просит он громко и ясно, краснеет до кончиков ушей и отталкивает от себя Авантюрина, сам уходит в сторону, врезается спиной в стену и закрывает лицо руками, скатывается на корточки и чуть ли не задыхается, запрокинув голову назад. — Да чтоб тебя… Прости?.. — не зная, как на такое реагировать, Авантюрин машет руками перед собой и садится на пол напротив в позу лотоса, спуская к себе на колени тарелку с мороженым — он нарезал абсолютно всё, что было, и ему явно этого мало. Рацио сглатывает, поджимает губы и смотрит в сторону на свои тетради, на их бессмысленное и беспощадное количество. Внутри всё чешется, голова разрывается доводами за и против такого сожительства. Здравая часть его рассудка нагнетает ситуацию и вычёркивает заветную справку из реестра наград, а после начинает накидывать варианты переезда в другой город, а может, в другую страну, где он сможет начать учёбу заново, где будет вести себя сдержаннее и осторожнее. — Объясни мне, каково это, — вдруг говорит Авантюрин, уплетая мороженое за обе щеки и вдыхая затхлый воздух через холодный фильтр во рту так, что горло немеет. — Отвратительно, — сознаётся Рацио, облизывая складку над верхней губой. Он мастерски видит чужой накал эмоций, может заметить, когда человеку становится тесно в штанах, а в глазах бесятся чёртики. Ловит эти мгновения и правильно их использует, но не в этом случае. Подскакивает на ноги, врубает холодную воду и засовывает голову в раковину под струю, что кажется ему ледяной — с таким же успехом можно залезть в морозилку, даже действеннее получится. — Считаешь секс отвратительным? — Авантюрин всё ещё сидит на полу, не унимается. — Мои мысли о нём отвратительны, — объясняет Веритас, выключая воду и зачёсывая мокрые пряди назад. Этому взгляду, хищному и властному, невозможно сопротивляться. Он смотрит сверху вниз на чужую макушку, а Авантюрин это чувствует и вздрагивает — мурашки ползут вниз по позвоночнику. Сглатывает и тихонько присвистывает, чувствует себя подопытным на каком-то опасном для жизни испытании. — Когда хочешь трахаться, лишь бы не думать, лишь бы в голове было тихо, лишь бы внутренний монолог прекратил анализировать всё подряд, — выдыхает, сжимая пальцами столешницу. Авантюрин поднимается, цепляясь за чужие ноги, как за канат в школьном спортзале, и забирается на кухонную тумбу, болтает ногами, растопыривает пальцы и держит ложку во рту, рассасывая большой белый кусок, к ней прилипший, а Рацио косится то на ручку этой ложки, то на чужие ступни, случайно представляя, как будет облизывать их и прикусывать. — То есть секс позволяет тебе отдыхать, но ты им не занимаешься? — настойчиво уточняет детали Авантюрин, прижимаясь затылком к тем самым верхним шкафчикам и сверля взглядом Веритаса, который смотрит куда угодно, но только не ему в глаза. — Я занимался им слишком много, с огромным количеством людей, и это повлияло на атмосферу там, где я работал, стало причиной моего незапланированного отпуска, — объясняет Рацио, не вдаваясь в подробности, которых от него ждут. Это похоже на игру в морской бой: один всё кидает ракеты, а другой слишком умный и поставил свои корабли так, что сложно угадать их местонахождение. — Трахнул жену главврача? — но этот юродивый топит самый огромный крейсер на поле битвы. Веритас теряет челюсть, сжимает руки в кулаки. Не отдаёт больше отчёта своим действиям, а потому устраивается между ног Авантюрина и тянется к его губам, когда тот кладёт ладони ему на грудь и гладит вверх по ключицам, пробегается ногтями по горячей шее и сжимает всё ещё мокрые пряди на затылке, оттягивая голову Рацио назад. — А что сделал ты, чтобы попасть в группу алкоголиков, будучи трезвенником? — они занимаются иглоукалыванием, пялятся друг на друга и улыбаются, позволяя одержимому азарту, нарастающему внутри, взять вверх над ситуацией и установить свои правила. — Это долгая история, — хитрит Авантюрин. — Хочешь послушать?