La fleur

«Le Baiser est la plus sure façon de se taire en disant tout... »

Поцелуй — это самый верный способ хранить молчание, говоря обо всём. Всю ночь Юнги не может сомкнуть глаз. Он до сих пор помнит, каким печальным был Чимин в последнюю их встречу, каким разбитым казался всё то время, что позировал для него. И так хотелось забрать часть его боли, чтобы душу не разрывало на части, но скульптор не мог ничего поделать, молча стоя напротив и не молвив ни слова, чтобы его успокоить. Не найти подходящего утешения тому, кто безутешен сам. Сквозь боль, но Юнги осознает, что женитьба — это естественно. Рано или поздно это должно произойти, ведь так оно обычно и бывает. И Чимин заслуживает полюбить, завести семью и стать счастливым. Сам он, к слову, дал обет на вечное одиночество, как только сделал искусство смыслом своей жизни. А может, то само пришло к нему, не спросив разрешения и поселившись в его душе навсегда. Таковы были правила: скульптор творит, пока бьётся его сердце, и бесконечно любит это. Казалось, ничто не в силах изменить сии устои, однако недавно в его жизни появилось кое-что совершенно хрупкое, не знакомое ранее. Его муза, ставшая для него самым прекрасным рассветом, прохладным весенним утром и воздухом совершенно волнующим, которого сколько ни вдыхай — не надышишься. Или же от которого, напротив, замирает дыхание и даже страшно становится от того, насколько это чувство всепоглощающее. Оно мягко обволакивает каждую клеточку тела, заставляя таять от одного лишь его имени. Чимин. И когда натурщик творит, они молчат. И ему так боязно нарушить эту особенную тишину между ними. Юнги открыл Чимину свою душу, позволив занять её без остатка, заполнить каждый её уголок. Скульптор не может сопротивляться, просит лишь, чтобы его Вдохновение было рядом, пускай и тайно — на языке взгляда, ведь мужчина, увидев его однажды, никогда не сможет отвести от него глаз. Его красота божественна и совершенна. Он есть искусство, это неоспоримо. Значит, весьма понятно и то, что искусство есть он. Мин почти кончиками пальцев ощущает, как одно перетекает в другое, как теперь всё вокруг начинает обретать свой смысл. Юнги любил искусство всю свою жизнь и это значит, что и Чимина он любил всегда, ведь натурщик является высшим проявлением прекрасного. Недостижимым идеалом, которого невозможно касаться и дышать рядом с ним. Тот создан лишь для того, чтобы на него смотрели и молча им восхищались, ведь слова здесь излишни. Юнги не понимает, как у его музы получается сочетать в себе столь удивительные качества. Чимин настолько невесом, что мог бы с лёгкостью подняться в воздух, словно лазурная бабочка; настолько нежен, что при виде его душа, даже самая израненная и измученная, покрывается трепетом и обретает своё смиренное успокоение; настолько эфемерен, что каждое прикосновение к нему кажется мучительно сладким сном. Как отпустить его? Юнги чувствует, что не сможет сделать это по своей воле. Не сумеет попрощаться с самым драгоценным, что у него есть и когда-либо было, ведь это — то же, что и забрать его сердце навечно. Мин до последнего своего вздоха будет питать надежду на то, что Чимин не покинет его, однако рассудком и понимает, что однажды это должно будет произойти. Мужчина держит у рта дымящуюся сигару, медленно выдыхает дым со вкусом каждой их встречи и смотрит в небо. Прикрывает глаза, чувствуя удары своего сердца, что бьётся во имя одного лишь Чимина. Даже когда он не рядом, Юнги любит его нисколько не меньше, напротив, все его мысли лишь о нём одном, а бессонные ночи стали слишком обыденными. Мин ждёт его снова, надеется словно наивное дитя на то, что тот придёт как и всегда. Что успокоет его, лишь улыбнувшись, и излечит все раны, выжженные у скульптора глубоко внутри.

{ }

Их дом полон чужих людей, пакующих мебель и выносящих её на улицу. Старинные картины, золотые подсвечники — то, что окружало Чимина всю его жизнь, отправляется в неизвестность. Юноша совершенно не понимает, зачем это необходимо. И, к счастью, из своих покоев выходит отец, что выглядит так хмуро. Возможно, он ответит на все его вопросы. — Папа́, что происходит? — шепчет Чимин, приближаясь к отцу, и смотрит на него с испугом. Его глаза судорожно бегают по родному лицу в поисках ответа. — Во Франции становится слишком опасно. Мы обязаны уехать в другую страну, — отвечает мужчина, а после кладёт тяжёлую ладонь сыну на плечо, утешая от неожиданной новости. Юноша, держащий в руках сверток бумаги, ненарочно роняет тот на пол, но тут же поднимает его обратно, пряча от родителя. После вчерашнего бала его накрыло неизбежное Вдохновение и он впервые написал кое-что. Весьма нехорошо обращаться так со словами, льющимися прямиком из сердца. — Народ как-то прознал о помолвке и решил взбунтоваться. В Париже уже с утра очень неспокойно, я боюсь себе представить, что может начаться вечером. — Но ведь никакой помолвки ещё не состоялось, — тихо произносит Чимин, выглядя испуганным, — Вы же обещали... — И я держу своё слово, — строго кивает глава семьи, — но народ в этом не переубедить. Чимин судорожно вдыхает, приоткрывая рот и смотря перед собой. Картина, стоящая на полу, перенимает весь его взор на себя и отливает лишь самыми нежными воспоминаниями, запертыми в юном сердце. Розовый куст, где ни одного шипа, но отчего-то душу пронзает нечто намного острее. Внутри закрадывается чувство невыносимого страха. Юноша ощущает, как резко из-под ног уходит твёрдая поверхность. Эта новость ударила по нему словно гром среди ясного неба. — Но... — он хмурится и поджимает губы, ведь глава семьи мотает головой. Не позволено возражать. — Наш корабль отходит вечером, как только начнёт смеркаться. Собери свои вещи, но только самое важное. Чимин взглядом столь крепко вцепляется в эту самую картину, совсем не дыша. Если отпустится — не сможет удержаться на ногах. Юноша смотрит, не моргая, и вспоминает каждую их непринуждённую встречу, невинные букеты цветов, что скромный натурщик дарил своему скульптору. Он собирал каждый из них сам с таким трепетом, ведь во время этого и в нём самом расцветал прекрасный сад. — Я не помню сего шедевра у нас дома, — произносит мужчина. — Эту картину нашли у тебя в покоях. Жаль, что я совсем ничего о ней не знал. Юноша резко зажмуривается, а по его щеке быстро скатывается прозрачная слезинка. Ещё совсем горячая и до боли обжигающая утонченную кожу. Никому не позволено было видеть этот прекрасный куст. Он лишь о них двоих и ни о ком больше. Юнги нарисовал его специально для Чимина, прося остаться его воспоминанием. Как же это больно — осознавать, что теперь они друг для друга станут лишь тёплым прошлым. Несомненно, незабываемым и самым красивым, но настолько не долгим, что хочется разрыдаться и спросить судьбу, почему же она была к ним так добра в самом начале, а сейчас решила забрать всё обратно. Всё до единого лепестка...

Abel Korzeniowski - Dance For Me Wallis

Чимин резко подрывается с места, бежа к себе, на верхний этаж. Он судорожно ищет свою мантию, в надежде на то, что её ещё не унесли из его покоев. Юноша дышит столь быстро, оглядываясь по сторонам. У него ничего не выходит и он почти сдаётся, чувствуя ужасное отчаяние. Ведь он настолько сильно боится, что не сможет попрощаться с Юнги, не увидит его такой необыкновенной красоты, достойной быть спетой романсом и сыгранной на пианино; взрослой сдержанности, что вновь и вновь очаровывает юного Чимина, что ещё так мало знает о жизни; неторопливости и привычной молчаливости, когда скульптор выполняет работу и погружается в свой мир, а его натурщик так любит наблюдать за ним со стороны. Юноша осознаёт, что ему нужно рассказать Юнги обо всех своих чувствах, прежде чем он уедет из Франции, не зная наверняка, получится ли вновь сюда вернуться. — Мсье, — вдруг раздаётся голос Бастиана позади, а Чимин вздрагивает от неожиданности, оборачиваясь. В его руках та самая мантия, при виде которой младший едва сдерживается, чтобы не расплакаться от благодарности. — Я очень быстро вернусь, обещаю. Прошу Вас, помогите мне уйти из дома, — юноша складывает руки в умоляющем жесте и он так редко делает это, что прислужник сразу же соглашается. Они осторожно выходят из дворца, Чимин быстро кланяется старшему, надевая капюшон поверх своих переливающихся перламутром волос. Он направляется в сторону города, чувствуя, как сжимается его грудь от страха, решительности и непередаваемой боли. Чимин сбегает по склону вниз, загнанно дыша и не разбирая дороги. Его сердце колотится очень быстро, вот-вот норовя выпрыгнуть из груди. По телу проносится неприятный холод, который словно замораживает всё внутри. Это значит, больше не будет никаких встреч, взглядов и тайных касаний. Его жизнь никогда не сможет вернуться в прежнее русло, потому что Чимин никогда не забудет своего спасителя. Мужчину, который убеждал его каждый раз, насколько он прекрасен и твердил об этом так, словно юноша ни за что на свете не должен в этом сомневаться. Он не сможет забыть его хрипловатого голоса, что заставлял все страхи уйти навсегда и больше не возвращаться. И, наконец, юноша никогда не забудет того особенного чувства, возникающего, когда Юнги был рядом. Ему казалось, что его душа покрывалась цветами, что с каждой встречей бутоны на них становились всё пышнее и красивее, а сейчас их настолько много, что Чимин задыхается. Натурщик задыхается от любви к своему скульптору, который навсегда изменил его. Чимин не знает, как он сможет жить без Юнги...

{ }

Утро казалось бесконечным, тянувшимся столь долго и беспокойно. Юнги так и не смог заснуть вновь, томящийся ожиданием встречи, а потому всё это время смотрел на скульптуру своей музы. Он словно предчувствовал нечто особенное, что отличалось от обычных дней, только когда к нему приходил Чимин, ни один день не казался ему обычным. Мужчина беспорядочно расхаживает по мастерской, ведь так ему кажется, что время пройдёт быстрее, и вдруг его взгляд обращается на дверь. Мин специально оставил её приоткрытой. Он замирает, когда видит Чимина, заходящего в мастерскую, перед собой. Сначала он безудержно радуется, едва сдерживая себя, чтобы не подбежать к своей музе и не заключить в объятия, потому что очень скучал. Однако, сие приподнятое расположение духа в короткий миг испаряется, ведь лишь по одному взгляду младшего скульптор понимает — что-то произошло, а после видит, что в его руках нет привычного ему букета цветов. Повернутый боком мужчина внимательно осматривает своего натурщика, одним ухом улавливая, насколько загнанно тот дышит. — Юнги... — шёпотом выдыхает юноша, словно боится произнести это имя вслух. Его голос дрожит, — мой отец собирается увезти нас из Франции. Он говорит, скоро здесь будет небезопасно и нам нужно скрыться, прежде чем начнётся новая революция, несмотря на то, что страна до сих пор не оправилась после первой. Мин слушает его, ни разу не перебивая. Смакует каждое произнесенное Чимином слово и не верит в услышанное. Выражение его лица медленно становится пустым и кожа бледнеет с каждым произнесённым натурщиком словом всё больше. Чимин стоит прямо напротив него и опечаленно смотрит в глаза. Юнги ещё никогда не видел более разбитого взгляда, даже когда его музу хотели женить. И Мин чувствует, как больно бьётся в груди собственное сердце, как его биение эхом раздаётся по всему телу, отдавая в каждой клеточке. Дышать настолько тяжело, словно весь воздух разом испарился, а руки, привыкшие к работе, судорожно дрожат. Младший медленно опускает глаза в пол, будто чувствуя собственную вину, однако всё это — ложь. Его вины нет абсолютно ни в чем. Юноша замирает на месте, затаив дыхание, и боится пошевельнуться. Юнги тихо выдыхает, не отводя от него взгляда и делая совершенно осторожный шаг вперёд, навстречу своему натурщику. Он рассматривает его аккуратный нос, взглядом поднимаясь на светлые брови и лишающие способности говорить глаза, после — на аккуратный лоб и невероятные, такие красивые, словно настоящее чудо, губы. Они оба молчат. Мин вдыхает так осторожно, боясь задохнуться рядом с Чимином, и шагает ещё немного вперёд. Его ранимое сердце сходит с ума от осознания, что его муза оставляет его, а ноги буквально подкашиваются от нахлынувших чувств, но молодой мужчина делает ещё один шаг. Последний. Юнги смотрит на Чимина каждую секунду, что тот здесь находится, он бы хотел сказать ему так много, но увы, не смеет. Его губы совсем не хотят размыкаться и произнести хоть одно слово. Младший моргает лишь изредка. Его веки опущены и кажется, что его глаза закрыты, но он смотрит себе под ноги. Мин больше всего на свете хотел бы взглянуть в эти глаза снова, хотел бы ладонью провести по щеке столь невесомо, ощутив нежную и мягкую, словно ландыши, кожу. Но он не может себе того позволить, ведь этот жест станет для них обоих запретным, словно тот самый плод, из-за которого Адам и Ева были отправлены на землю, обречённые страдать. Только вот запретный плод и есть самый сладкий. Пак тихо дышит, так и оставаясь на том же самом месте, и Юнги понимает, что должен сделать хоть что-то, лишь бы показать, что ему не всё равно, что ему тоже нестерпимо больно. Хочется поведать Чимину о том, что он значит для скульптора на самом деле. Что Мин из-за него не спит по ночам и живёт лишь одним ожиданием, вечной тоской, сдавливающей его грудь. Что Юнги любит Чимина так сильно и готов хранить эту любовь в себе до самого конца. Мужчина обречённо прикрывает свои глаза, подаваясь немного вперёд и слегка приподнимаясь на носочках. Он задерживает дыхание и осторожно, совсем невесомо касается чужого тёплого лба своими мягкими губами, мысленно говоря про себя и посылая Чимину: «Я найду Вас... Обещаю... » Юнги отстраняется, наблюдая очаровательный румянец на щеках младшего. Тот так и не поднимает своего взгляда и Мин невероятно сильно хочет его запомнить, сохранить этот юный невинный образ на целые века и даже дольше. Хочет помнить сию совершенную красоту и сей сладкий голос, нести Чимина в своей памяти сквозь боль, но ласково улыбаясь при этом. Вспоминая, как он однажды любил и оберегать это чувство на протяжении всей своей жизни. Мин понимает, что больше ему может не представиться возможности признаться в своих одновременно нежных донельзя и таких разрывающих сердце чувствах. Ему страшно раскрыть о себе эту правду, но и молчать он слишком устал. Юнги сжимает руку в кулак, судорожно выдыхая. Снова приближается к нему, не веря в то, что делает. Он слегка склоняет голову, невесомо прислоняется к чиминовому виску своим лбом, прикрывая глаза и дрожа всем телом. Его натурщик должен знать о том, что скульптор живёт и дышит лишь им одним. — Юнги... — загнанно шепчет Чимин, словно чувствующий, как скульптор борется сам с собой. Он не осмеливается поднять на него свой взгляд, но ощущает сердцебиение мужчины рядом со своими ключицами. — Моя муза... Я так сильно люблю Вас, — шепчет скульптор наконец. Совершенно отчаянно, словно он не успеет договорить до конца то, что так долго расцветало в нём, — любил каждую секунду с первой встречи и буду делать это до последнего своего вздоха. Младший замирает, не двигаясь и не моргая. Его бархатистые щеки пылают с новой силой, а сердце стучит так быстро, норовя выпрыгнуть из грудной клетки. Ему кажется, что это сон, ведь невозможно, чтобы их чувства были взаимными. Чтобы они любили друг друга столь сильно всё это время. — Да, я знаю, Вам... Страшно... — томно выдыхает Юнги, не открывая глаз, — но я никогда не попрошу у Вас ничего взамен. Моя любовь к Вам чиста и непорочна, я очень боялся в этом признаться. — Я не забуду Вас никогда, — вдруг отвечает ему юноша совсем не громко, поднимая свой взгляд всё ещё застенчиво, но очень осознанно. Смотря совершенно искренне, — Вы сделали меня самым счастливым человеком. Юнги, открывший глаза, смотрит на него и не может поверить. — Я тоже... Люблю Вас, — совсем тихо шепчет Чимин, а затем снова опускает взгляд, — Всем своим сердцем люблю... — Он достаёт белоснежный свёрток из кармана своей мантии. — Прошу Вас, прочтите это, когда я буду не рядом. Проговорив это, юноша накидывает капюшон и поспешно направляется к двери, исчезая на улице. Юнги бежит за ним, но резко себя останавливает, смотря юноше вслед. Не дышит, пока тот совсем не пропадает из виду, а после резко зажмуривается, чувствуя, как учащается его сердцебиение и как невыносимо больно становится стоять на ногах. Он прижимается спиной к стене и спускается по ней вниз. Руку обжигает тот самый свёрток, что вручил ему Чимин моментом ранее. На тыльной стороне чёрными чернилами стоит: «De ta muse éternelle» Юнги, оставшись наедине с собой, оказывается на холодном полу. Держит в руках послание, написанное таким красивым почерком. Всё в Чимине прекрасно и даже это... Он осторожно разворачивает записку дрожащими руками. Там, буковка к буковке, выведено дивное стихотворение, пронизывающее все частички юнгиевой души. «Моя к Вам любовь — словно тонкое кружево. У неё нет начала и нет конца. Я прячу её, шепчу: «Вы так нужен мне», Ведь сумели зажечь нежность в наших сердцах. Рассветом ворвались, не спросив разрешения, Вы в жизнь ко мне. Не виню Вас за это. Ведь Вы — это лучшее божье творенье. Отныне в душе моей вечное лето. По ночам я мечтаю о нашем счастье: О том, как едины мы до самой смерти. Не отпускайте, я навсегда в Вашей власти. Мое каждое слово — правда, поверьте. Прошу, дайте нам вечность, если её будет мало, Я найду Вас в каждой из следующих жизней. Даже в горе: если бы Солнце светить перестало, Я бы за Вами отправился в бездну. » Юнги откидывает голову, опираясь ей о стену, так нежно улыбаясь и смотря на чиминову скульптуру, что величественно стоит в его мастерской. Он растягивает губы, но по его щекам текут тёплые слёзы-кристаллики и у него совершенно не получается успокоиться. Мужчина впервые плачет так сильно.