Черный бархат, алый шелк

      Ха-ха. Корона Императора.       Легко сказать, да трудно сделать.       Мерсер бежал вдоль канала, и ветер хлестал его в спину. Погода стремительно портилась; небо клокотало, огни фонарей прыгали туда-сюда, деревья взъерошились и шипели, как гадюки. Лавки опустели. Стражники натянули поверх кольчуг уродливые вощеные плащи.        Ощущение было странно, незнакомо. Будто в ногах появились пружинки. Какое-то волнение, злость — или, как сказал бы Галл, ажитация — заводили вора, точно ключиком, гнали прочь от людей.       Покажет, он ему еще как покажет! Чертов ублюдок. Интриган. Финт с воротником — вообще ни в какие рамки, надо было ему реально пальцы переломать. Да сжалился Мерсер, дал товарищу — уже бывшему? — уйти ни с чем. Сыграла в нем честь воровская.       Ничего. Будет еще повод морду расквасить.       Монета — пустышка, дрянь, причуда воспаленного разума. Корона Империи — вот дело для настоящего мужчины. Пускай умник думает что хочет, гоняется за тайнами, тратит ресурс на сомнительные мероприятия с неизвестной наградой. Пускай он и его чокнутая эльфийка ставят друг друга на ножи, спорят, поминают прошлое. Мерсеру это неинтересно.       Тем более что умник, как оказалось, умеет быть тем еще подонком.       — Я просто не хочу, чтобы ты пострадал, — прокатилось по Цистерне.       Мерсер спрятался за углом, затаил дыхание. Подсматривать — это, конечно, неблагородно и все такое, но очень уж хотелось узнать, чем дело кончится.        — Тогда поговорим о насущном, — ответил Галл масляным, мурлыкающим тоном. — Значит, нужно украсть корону Императора?        Бретон припал к стене, вцепился ладонями в мокрый кирпич.        В пустом подземелье журчали трубы. Умолкли разговоры, затих точильный станок, и можно было расслышать эхо, с которым капли ударялись о мутную воду бассейна.       — Ты мне зубы не заговаривай, — нежно, будто ребенку, прошелестела Дралси. — Где ты нашел монету?       — На Солстейме.       — Где?       — В Вороньей Скале.        — Где — в Вороньей Скале?        — Прошу прощения, миледи, — заговорил Галл, отступая, — но вы, насколько я помню, только что угрожали мне убийством. Разве это подходящие условия для диалога?       Воровка шумно вздохнула.       Ох, чертяга. Нашел перед кем выделываться.       — Послушай, — заговорила она, — ты считаешь себя умнее всех, я знаю. Но заявиться ко мне с этой штукой? После похорон товарища, как будто нам больше нечего обсудить? Удивительная безграмотность.        Имперец молчал. Факелы задрожали в дыму.       — И скажи мне, пожалуйста, честно: да, я устранил гильдмастера, чтобы занять его место. Да, я жестокий мудак, планирующий все наперед. Давай. Скажи это.       Галл покачал головой.       — Нет, миледи.       — Да брось. Я не буду сердиться.       — Нет, — повторил Галл. — Я никого не устранял.        Дралси рассмеялась.        — Именно. — Она вскинула руку с монетой, и та сверкнула, будто подмигивая. — Ты никого не устранял. А причина, по которой я здесь — вот она, у меня в руке. Ты просто хотел задать пару вопросов.       Тяжелая капля сорвалась с потолка и упала Мерсеру на щеку. Тот поморщился, но от стены не отлип.       — Так что нет, Галл. Ты не умнее всех. То, что ты сделал — просто удивительно, смехотворно, потрясающе тупо.       Имперец стоял, опустив голову, и не шевелился.       И тут вдруг зашагал вбок — как краб, как очень хитрый кавалерийский полк, задумавший атаку с фланга.        Дралси дернулась.       — Что ты делаешь?       — Не шевелитесь, миледи, — сказал хитрый полк, поднимая к лицу кружок из пальцев. — Ваша максилла. На монете она выступает чуть меньше.       — Мерзавец! — крикнула эльфийка, поворачиваясь.       И увидела Мерсера.       Тот позорно вжался в стену, жалея, что не умеет становиться невидимым.        — Ты что тут забыл? Брысь отсюда!       Бретон выругался и побежал прочь.       Спустя пару шагов, убедившись, что скрылся из виду, остановился. Выгнали из партера? Не беда, послушаем с галерки.       — Это вы, — сказал Галл, торжествуя. — Это вы, Дралси Индорил.       Голоса утопали в звуках воды, в плеске падающих капель.       — Это не я. Это женщина с моим лицом, но с другим именем, из другой эры. И она давно мертва.       — Разве? А мне кажется, что я разговариваю с ней прямо сейчас.       — Довольно! — Крик Дралси эхом закачался под куполом. — Я помогала тебе, Галл. Я всегда, всегда тебе помогала! Но знаешь что?        Мерсер расслышал звук удаляющихся шагов.        И удары капель. Кап. Кап.        — Никогда больше.       В Цистерне снова воцарилась тишина. Если, конечно, можно назвать тишиной настырное журчание городских отходов.       Кап.        Последние слова прозвучали, как из-под крышки гроба:        — Удачи с Императором.       Фрей кинулся к люку, ведущему в город. Сзади послышались сердитые шаги: коварный имперец шел туда же. Младший вор отступил, припал спиной к склизким камням. Галл прошел мимо, с силой дернул за цепь, и недавних соратников осыпало песком.       — Ничего себе! Вот это она психанула! Ты…       — Заткнись, — сказал имперец и запрыгнул на лестницу.        Бретон крякнул — будто по лицу хлестнули мокрой тряпкой.        — Эй!       И полез за ним, стараясь держаться подальше — чтоб ненароком не схлопотать по морде зазубренной шпорой.        Над Рифтеном разгоралась гроза. Тучи сгустились, окна щетинились ставнями, кладбищенская калитка ходила туда-сюда: пришлось закрыть на защелку. Галл летел по темной аллее, как быстрая, длинноногая, и, кажется, очень злая тень. Плащ развевался на ветру.        — Погоди! — крикнул Фрей, едва поспевая за ним. — Надо поговорить!       Дезидений резко развернулся.       Его лицо было желтым, как бумага.        — О чем?       Мерсер подбежал к товарищу.       — Как «о чем»? О Дралси, о деле, и…       — О каком еще деле? — Имперец устало потер переносицу. — Мерсер, ты, возможно, не заметил, но это «дело» — для одного. И вообще, ты первый вызвался. Иди, покажи им всем.        И снова зашагал своими нечеловеческими шагами.       — Нет, стой! — Мерсер схватил друга за плечо; тот мученически вздохнул, но обернулся. — Зачем ты с ней так? Она ж там сама как по ножу ходила! К чему было злить ее еще больше?       — А может, я хотел ее разозлить? — Глаза Галла, и без того черные, вдруг сделались темнее самого бездонного колодца. — Может, я и сам зол, и мне нужно, чтобы окружающие разделили это чувство? Разделишь его со мной, а, Мерсер?       Бретон отшатнулся, замотал головой.        — Нет. Нет, даже не думай. Я тут не при чем.        — Не при чем? — Галл задрал брови. — А чья была идея — направить в Гробницу целый элитный отряд?       — Я сделал то, что ты мне сказал! — рявкнул Фрей. Липкая прядь выбилась из-за уха, упала ему на лицо. — Как и в прошлый раз. Как и всегда!       — Возможно, пора научиться не только делать, но и думать, — фыркнул Галл и двинулся к мосту.       Мерсер бросился следом. На повороте едва не влетел в фонарный столб, затормозил, выругался.       — Ты чего там лепечешь, скотина? — Ветер свистел в ушах, трепал сто лет не мытые волосы. — Ты на меня свои грешки не скидывай! Сам обделался — сам и ответ держи!       — Мерсер, я иду по своим делам, — бросил Галл через плечо, — а ты бежишь за мной и кричишь мне в спину. Сделай милость. Перестань позориться.       Фрей замер, как вкопанный.        — Она права! — гаркнул он, перекрикивая хлопанье рваных знамен. — Каджита убили из-за тебя. Из-за тебя и монеты твоей проклятой!        Галл обернулся, в два прыжка оказался рядом с Мерсером и схватил того за воротник.       «Неудобно получилось», — успел подумать бретон, прежде чем пятки оторвались от земли. Воротник пребольно впился в шею. Нитки захрустели.       — Из-за меня?       Мерсер сделал над собой усилие и дерзко уставился Галлу в глаза. Было у него такое правило: когда опасность приперла к стенке, не отводить взора, не мяться, как девчонка, а всеми силами показывать превосходство.       Особенно если показать, в общем-то, больше и нечего.       — А может, вы оба правы? Бегаю тут с ерундой, что-то придумываю… Монеты какие-то старые. — Галл говорил монотонно, почти шепотом. — А тут раз — и прилетает отряд, и убивает гильдмастера, и вот место свободно, и можно испытать судьбу. Ведь можно же. Да, Мерсер?       Фрей запрокинул голову, прищурился.        — Отпусти меня.        Галл разжал ладони. Отряхнул их, будто от мела, выдернул примявшиеся манжеты, поправил пуговицу на рукаве.       — Отличный план, старина, — сказал он, по привычке выставив указательный палец. — Я тебя недооценивал. Желаю тебе много, много удачи. Без нее, сам знаешь, не обойтись.       Мерсер сплюнул и потер шею.       Больной ублюдок. Дал бы по морде, да кулака жалко.        — Да пошел ты, — огрызнулся он. — И, кстати, если я еще раз увижу, как этот палец указывает в мою сторону, я его сломаю. В двух местах.       Где-то в горах бухнул гром. Вороны с карканьем взмыли с городской стены.       Имперец улыбнулся и картинно вскинул изящные руки.        — Сначала поймай, — ответил он, растворяясь в дрожащем воздухе.              Мерсер Фрей остался один.       Его потрясывало — не то от злости, не то от холода, пробравшегося под ворот лихо расстегнутой рубашки. На голову падали крупные холодные капли. Он выругался, потирая предплечья, скользнул под скрипучий навес и засеменил прочь, по привычке держась тени.       У стены кутался в плащ любопытный стражник. Завидев Мерсера, вытянул голову — смешную железку на тонкой шее.        — Чего смотришь, — буркнул вор. — Не твоего ума дело.        — Ты как… — заворчал шлем и двинул было навстречу, но Мерсер свернул в подворотню — только его и видели.        А оттуда — в порт, подальше от храма Мары, поближе к бурной воде.       Так и оказался на набережной. Он промчался по мосту, прошелестел мимо дозорных, бросил беглый взгляд на свернутые палатки. Вдалеке, возле гор, уже сверкало. Березы неистово шуршали, пытались пригнуться к земле.       Порт обезлюдел — будто бы потемнел. Попрятались рабочие, скрылись торговцы — только вывески хлопали по захлопнутым дверям. Хорошо здесь, уютно. И до квартиры — рукой подать.       Что делать? Как быть? Задание нужно выполнить во что бы то ни стало. И даже не для того, чтобы поставить мерзавца на место (насчет этого у Мерсера как раз-таки имелись сомнения), а чтобы доказать самому себе, что не зря все эти годы жил на свете.        А ведь такое ограбление — не просто не из легких, а из невыполнимых. Из тех, о которых слагают легенды. Мерсер понял это сразу же, едва услышав из уст данмерки волшебное слово «испытание». И, повинуясь магии этого слова, неведомая сила вытолкнула вора вперед, не позволила промолчать, будто шепнула: если не сейчас, то больше уж, верно, никогда.       Гроза разыгрывалась нешуточная. Березки клонились к воде, велотийские пики озаряло фиолетовым, но Мерсер не обращал на них внимания: внутри зрела собственная, куда более захватывающая буря. И уж, конечно, до умника дела ему тоже не было.        Заявить о себе! Провернуть нечто стоящее, да еще и в одиночку! Галл слетел с катушек — плевать. Мерсер и без него прекрасно справится.       У каждого найдется то, ради чего стоит жить. То, что дает крылья. И если у Галла эти крылья отрастали при виде загадки, то Мерсера, втайне от него самого, манила слава.       И золото.       Очень. Много. Золота.       Он ввалился на квартиру и зашарил в темноте по Галлову письменному столу. Вернее, стол-то был как бы общий. Просто Мерсер им никогда не пользовался.       Стало быть, самое время начать.       Где, черт побери, огниво? Неужто он и свет не сможет зажечь без помощи проклятого зазнайки?       Нашел. Запалил клочок шерсти, поджег фитиль. А потом плюхнулся на табуретку, достал лист бумаги, обмакнул в чернильницу перо и вывел печатными буквами:

ПЛАН

      На этом вдохновение иссякло.       Рука, еще подрагивая от гнева, застыла над бумагой. На кончике пера закачалась пухлая черная капля.       Побить Галла на его поле, доказать, что тоже не пальцем делан — но как?       Немного подумал, уточнил:

ПЛАН ОГРАБЛЕНИЯ БАШНИ БЕЛОГО ЗОЛОТА

      И тут же смекнул: да это ж прямая улика, вещественное доказательство будущего злодеяния! Перечеркнул последние четыре слова, постарался, чтоб вышло нечитаемо. Эх, жаль. Такой листок замарал.       Ладно.       Перво-наперво основное: добраться до Имперского города. Уж с этим-то Мерсер справится.       Второе: узнать, где хранится корона. А вот тут уже назревал напряг.       Достать карту — но у кого? Спросишь местных жуликов — те ни за что не согласятся пустить чужака на свою территорию. Попробовать найти во дворце — можно, но тоже иголка в стоге сена.       Если первые этажи Башни все еще открыты для посетителей, есть вариант пошариться там, втереться кому-то в доверие — поварихе там ключнице, или же скользнуть в невовремя открытую дверь. Но что потом?       Нет, брат, это не дело. Не зная, где цель, лучше и не начинать.       Пункт третий: обойти стражу и проникнуть в сокровищницу. Что, опять-таки, невозможно, если не знать расположение того и другого. А ведь потом нужно вынести корону, и сбежать с нею из дворца, и переправить через границу, и…       В дверь постучали.       Мерсер вздрогнул. Да неужели. Не иначе как подонок пришел просить прощения!       Но это был ровный, самый обычный стук. А друзья всегда пользовались особым, кодовым.       Он сунул лист в кипу Галловых бумаг, отодвинул чернильницу и пошел открывать. Открыв же, увидел на пороге не Галла, а достопамятную леди Дралси Индорил.       Черный плащ укутывал данмерку с головы до ног. Лицо ее было под стать тучам: темно-серое, непроницаемое.       — Зайду?       Этого еще не хватало. Наверное, будет и дальше скандалить, разбираться, откуда взяли монету и все такое прочее. Нет уж, дудки. Своих проблем по горло.       — Извините, мы закрыты, — пробормотал Мерсер и попытался захлопнуть дверь, но эльфийка вцепилась в нее железной рукой. Ишь. Поди, попробуй такую куда-нибудь не пустить.       — Мерсер.       — Понял, — вздохнул юноша, ретируясь вглубь.       На улице начался дождь. Эльфийка прикрыла дверь, осматривая бревенчатый потолок и бумаги, приколотые к стенам кинжалами. От нее веяло холодом и смутной, едва уловимой угрозой.       — Хорошо, что ты взялся за ум. У нас проблемы.       Мерсер провел ее в комнату, где она, не раздеваясь, села на край плохо убранной постели.       — У нас?       Дралси откинула плащ, достав из поясной сумки длинную самокрутку. Повертела ее в пальцах, чуть смяла хрустящий кончик.       — У нас с тобой. Закурю?       Бретон пожал плечами. Данмерка нагнулась к свече, прикурила, выпустила в потолок облачко горького зеленоватого дыма.       — Скажи-ка, Мерсер. Ты хочешь стать гильдмастером?       Фрей сел на табуретку, скрестил руки на груди.       — Ну… Я не то что бы обдумывал это, но когда вы предложили… Упомянули. В целом, да, я решил, что можно попробовать…       — Вопрос звучал по-другому, — перебила Дралси. — Ты хочешь стать гильдмастером?       Мерсер беспомощно заерзал, подергал застежку на предплечье.       Потом вспомнил: смотреть опасности прямо в глаза, не мяться, как девчонка.       Одернул себя, выпрямился. И выдохнул:       — Да, хочу.       Дралси откинулась назад, взмахом сбрасывая с плеча длинную косу. Вблизи, в тепло свете свеч, она не выглядела такой уж опасной. Изможденной, скорее. Алые зрачки беспокойно дрожали под ресницами.       По крыше глухо забарабанил ливень.       — У тебя не получится.       Бретон покосился в окно. Там сделалось совсем черно; струи змеились по стеклу.       Он ощутил неожиданный укол раздражения — будто злость, от которой так пружинили ноги, и не девалась никуда. Опять? Неужто каждой собаке в этом городе вздумалось над ним издеваться?       — Не продолжайте, — мрачно изрек Фрей. — Ваш обожаемый протеже оказался полным придурком, но вы по-прежнему его защищаете. Чтобы что? Чтобы его шансы стали еще выше — не девять из десяти, а прямо-таки круглая десятка?       — Нет, наоборот, — сказала Дралси, любуясь дымной полупрозрачной пеленой. — Но насчет шансов ты прав. Галл украдет все, что угодно, и сделает это так, что поневоле воскликнешь: святая Ноктюрнал, ну почему это придумал не я? А святая, между прочим, помогает ему напрямую.       Мерсер насупился.       Дралси затянулась косяком. Курила она непрерывно, и пришлось подождать, когда она неспешно, гладкой лентой выпустит дым из рта.       — Поэтому, — продолжила данмерка, стряхнув пепел на пол, — я хочу предложить тебе помощь.       За окном заурчал гром. Дождь совсем осерчал; заскрипели оконные рамы, и ставни с дребезгом ударились в стекла. Из коридора послышалось, как хлопает дверь — видно, войдя, Дралси ее не закрыла до конца.       — Помощь? Мне? — Мерсер покачал головой. — Галл — ваш любимец. Вы, может, и психанули, — да, я все слышал, — но вы спасли ему жизнь, учили, продвигали на совете. Вы сделали его Соловьем. Даже это чертово соревнование придумано, очевидно, специально под него! Зачем мне вам верить?       Данмерка наклонилась вперед. Ее глаза горели неестественными красно-золотыми бликами.       — Можешь не верить. Но тогда проблемы будут у нас обоих. Понимаешь, о чем я?       Мерсер не понимал, но чувствовал. А вор, как известно, должен доверять своей чуйке.       — Я думаю, ты в курсе, откуда Галл взял монету. Когда он показал ее мне, я сразу поняла, что нападение на Гробницу было подстроено. Семь лет назад Сунна Сул добрался до меня именно таким образом; что стоит Галлу повторить этот трюк?       Юноша опустил глаза.       О том, что нападение — его, а не Галла, идея, он решил по-скромному умолчать. В конце концов, там, на мосту, имперец повел себя не по-товарищески. Нечего его теперь выгораживать.       — Он подверг опасности то, что поклялся защитить. Из-за него погиб глава Гильдии, которому он тоже вроде как должен был быть верен. И все это — ради чего?        — Ну да, он у нас большой любитель таинственного, — сказал бретон неохотно. — Но не предатель же?       Совесть требовала, чтобы Дралси была чуть более справедлива в оценках.        Данмерка пыхнула дымом.       — А я и не обвиняю его в предательстве. Но он теряет голову от тайн, как зверь от запаха крови. Его нужно остановить.       — Так это и вправду вы, — усмехнулся Мерсер. — На монете.       Дралси обреченно опустила взгляд. Ресницы ее подрагивали. Плечи вдруг сгорбились.       Такая перемена была совсем не в характере стальной леди.       — Да, Мерсер, — тихо сказала она. — Это мое лицо. И ни ты, ни Галл, ни кто-либо еще не должен узнать, как оно туда попало. Я потратила годы, чтобы уничтожить любые следы моего существования; думала, что они похоронены под пеплом Красной Горы. Но если я ошиблась… — она нервно закинула ногу на ногу, — если Галл обнаружит ниточку, он не остановится ни перед чем, чтобы ее размотать.       — Вы могли бы попросить его не делать этого. Он вас уважает. Должен прислушаться.        Дралси горько рассмеялась:       — Прислушаться? Мерсер, ты же все слышал. Теперь он под страхом смерти не станет со мной разговаривать. И будет совершенно прав.       Она оперлась на руки и скрестила пальцы возле лица. Дождь лил стеной, и ровные удары капель по крыше слились в один сплошной шум.       — Я потеряла контроль, — прошептала она. — И уже его не верну. Но ты можешь мне помочь. А взамен я помогу тебе.       Мерсер тяжко вздохнул.       У выхода образовалась небольшая лужа. Похоже, крыша не выдержала ливня и дала течь. Надо будет проверить.       — Это нечестно, — сказал он, выискивая пятна на потолке. — Я не буду помогать ему раскапывать ваши тайны. Но и ваша помощь мне не нужна. Галл — мой друг. Отвратительный, но все еще друг.       Данмерка затянулась и выпустила дым из ноздрей.       — Думаешь, это взаимно?       Мерсер сглотнул:        — Что…        — Лето шестидесятого. Галл неожиданно уезжает в Коллегию. Он предупредил тебя? Уговорил не скучать, повел себя, как полагается? А может, писал тебе письма?        Бретон стушевался.       — Ну, он просто…       — Проходит год, — продолжила Дралси, — он возвращается и тут же исчезает снова. Когда он умирал, ты ни на шаг не отходил от его постели. Он же, живя у меня почти месяц, ни разу не упоминал твое имя. Он знал, что ты считаешь его мертвым, и это его не беспокоило. Боги, Мерсер, ему важнее было выучить данмерис, чем связаться с тобой! А ты, пока он сидел за книгами, пересек весь Скайрим, чтобы его увидеть — непонятно как, непонятно с кем, плевав на опасности, ведь дружба важнее. Ты считаешь Галла своим другом. Считает ли он тебя своим?       Мерсер закусил губу, уставился в стену. Вспомнил глаза — черные, без бликов.       — И даже сейчас, — говорила эльфийка, — когда все вроде бы в порядке, не использует ли он тебя для своих целей? Ты ведь наверняка помог ему добыть эти монеты. Держу пари, было непросто. Но стоило ли это риска? Провала, возможного заключения, смерти?       Бретон припомнил скрипучую лодку, взрыв, крики за спиной, и по позвоночнику пополз холодок.       — Галл предложил мне денег…        — И ты их получил? — Данмерка усмехнулась. — Не обманывай себя, Мерсер. Деньги здесь не при чем. Ты следовал за Галлом, потому что он твой друг, потому что он весел и умеет уговаривать, потому что ты готов пойти за ним на край света, — напомню, что это не метафора, ты шел за ним вполне буквально, — потому что в голове у тебя живет Дружба, твое убежище, твой прекрасный идеал. Кто-то верит в Любовь, а ты вот — в Дружбу. А Галл, поверь мне, о таких вещах и слыхом не слыхивал. Разве что в книжках читал. И вся эта история с монетой доказала, что верность для него — весьма абстрактное понятие.       Она потушила косяк и кинула окурок в кувшин с водой.       Права, права чертова ведьма. Бывали у Мерсера подобные мыслишки и раньше, когда умник совсем уж забывался. «Первый среди равных», значит. «Можно испытать судьбу…»       Но и этого вероломной эльфийке показалось мало.       — А почему он очутился на улице? Нормальные дети бегут от бедности, от побоев. Он же, не раздумывая, оставил семью, давшую ему все, о чем другие могут только мечтать, ради ветра в парусах. Или в голове? Нет, Мерсер. Дело, конечно, твое, но если не поможешь, то Галл запросто сворует корону и станет твоим начальником. И будешь ты до конца жизни ходить за ним, как собачка. А я… — Она медленно закрыла глаза. — После того, что я ему наговорила, он не остановится ни перед чем, чтобы раскрыть мои секреты. И не сносить мне тогда головы.       Бретон уронил голову на руки. Он вдруг почувствовал себя так, словно его хорошенько ударили в живот.       Неужто все это правда? Неужели он и впрямь, как дурак, верил в самое светлое, пока коварный имперец использовал его для собственной выгоды?       Мысли рождались и гасли, как светлячки.       — Я понял, — выдавил Фрей. — Что нужно делать?       Неправильно так поступать. Нечестно. Нельзя.       — Хранить мою тайну. Не позволять Галлу копать. Отговорить его невозможно, но можно направить по ложному следу. Где он нашел монету?       — В доме советника Морвейна. Галл сказал, что их привезли в подарок, не знаю, кто и откуда. Какие-то контрабандисты с побережья.       — Хорошо. Я попробую выяснить по этой линии, а ты уведи его подальше от собственных идей. В любую другую сторону.       Мерсер выпрямился. Окно залило светом, и тут же грянул гром — да так, что едва не заложило уши.       — А что взамен?       На секунду в животе защекотало — так, как щекочет, когда переступаешь запретную черту.       Да нет в этом ничего такого. Нет, не было и не будет. Галл дразнил его. Использовал.       Он сам напросился.        Данмерка подошла к столу, взяла бумагу с пером и принялась что-то писать.        — Две вещи. Первая: загляни ко мне домой. В лаборатории на втором этаже есть шкаф с бумагами, на нижней полке — перевязанный черной лентой свиток: там все, что я собрала к собственному ограблению Башни Белого Золота. Карты, планы и прочее. Государственные драгоценности прячут на одном из высоких этажей, примерно на полпути к императорским покоям. Можешь взять деньги, они под ковром в гостиной. Не порви растяжки в лесу, они вызывают даэдра. Вот бумага — записка для алхимика, его зовут Годрин Савано, у него советую закупиться зельями, выйдет почти бесплатно.       Мерсер мрачно уставился в черное стекло. Спросить и себе косячок, что ли? Закурил бы, если б знал, что полегчает.       — И второе: даже со всем этим победить Галла будет нелегко, ведь он Соловей. Советую крепко задуматься об этом.       Фрей поднял глаза.       Дралси и так была выше, чем он, а теперь, когда он сидел, а она — стояла, она казалась ему черной птицей. Взволнованным грифом в обломках сухих ветвей.       — Стать Соловьем?       — Обрести новые таланты, бессмертие и неиссякаемую удачу.       — Так просто?       — Проще некуда.        Мерсер тоскливо взглянул на лампу. Огонек спокойно покачивался.       Счастливый. Светит себе — и знать не знает, что за окном лютует буря.       — Способность Галла, дарованная ему Ноктюрнал — бесконечная невидимость. Покойный Дар’Йензо умел моментально вырубать, считай, что взглядом. У меня тоже есть особый дар.       — Какой?       — Делать друзей врагами.       — Держу пари, он у вас не от Ноктюрнал.        Дралси накинула на голову капюшон.       — Подумай, Мерсер. Тебе выпал шанс схватить судьбу за горло. Решишься — спасешь меня и себя. Струсишь — спрашивать будет не с кого.        Она поклонилась и вышла, скрывшись, как за портьерой, в струе дождя.       Молодой вор поглядел ей вслед, а потом взял со стола клочок бумаги, снял с крючка непромокаемый плащ и потушил огонь. Лужа на полу будто бы стала больше. Но протекшая крыша была последним, о чем хотелось думать.       Когда же ушел и он, и ключ с хрустом повернулся в замке, в доме осталась только темнота. И если бы случайному прохожему вздумалось вдруг подслушать, то он бы услышал, как темнота говорит — низким, чуть хриплым голосом:       — Интересно.

***

       Мерсер Фрей, чертыхаясь, прыгал через колючки. Полуденный свет бил сквозь яркие листья.       Ночи в месяце Высокого Солнца были короткими — даром что северный край, а и тут название в календаре пришлось в точку. Солнце, действительно, стояло высоко. Лес переливался приятной зеленью.       Вот только Мерсеру было совсем не приятно.       Для него эта ночь длилась вечность. А то и две. Сначала — в Данстар, заплатив извозчику втридорога; тот извел лошадей, едва не перевернулся на перевале, но довез-таки взъерошенного путника к рассвету.       Там Мерсер устроил катавасию. Вломился в дом покойного Меллори, сунул его отпрыску бриллиант, повелев как можно скорее отправиться в Рифтен, отыскать там Галла и объяснить: ошибочка, мол, вышла. Заинтересовался юный нумизмат, прошерстил старинные книги, и оказалось, что ни к какому Имперскому монетному двору украденная деньга отношения не имеет, а имеет к… в общем, к чему-нибудь другому. Желательно удаленному географически.       Затем, несмотря на протесты Делвина и его малявки-брата, так же помпезно удалился — и рванул на юг, в Вайтран. Там пригодился безупречный сапфир. Его вор отдал за красивого коня с густой, в косичках, белой гривой.       Эх. Вот так и нищает казна.        Теперь этот конь мирно дремал на опушке недалеко от Фолкрита. А хозяин ему завидовал.       Он не смыкал глаз уже двое суток — состояние вполне привычное, но от этого не менее мучительное. Жутко ломило спину. К горлу то и дело подступала тошнота: пообедать, разумеется, времени не было.       Мыслишки лезли самые паскудные. Что за дело — принимать столь щедрую помощь? Галл — тот еще фрукт, но и он до такого не опустился бы. А если узнает?        Ну и пусть узнает, отвечал себе Фрей. Разозлить двух вернейших союзников за один вечер — это надо постараться. Ничего, пусть расстроится, но поймет, что не все бывает, как ему угодно. Тоже еще, «первый среди равных» выискался.        Но совесть — штука упорная. И она не затыкалась, а все шептала, сливаясь с треском ветвей, с пением птиц.       Твердила: крыса ты, Мерсер. И методы у тебя — крысиные.       Он пробовал спорить, убеждал себя, что методы самые обычные, но от сознания собственной моральной нечистоты начинало противно ныть под ложечкой. Тогда бретон воображал горы золота. И алмазы. И нити переливающихся жемчугов.       И неподвижные глаза без бликов внутри.       Все это помогало совести заткнуться, и юноша возвращался в состояние блаженного согласия с собой.       Он помнил дорогу к дому Дралси (они с умником, бывало, наведывались туда в ее отсутствие), а все-таки то и дело сбивался. Тропинка петляла, терялась в оврагах, упиралась в большие деревья с оборванными веревками в ветвях. А еще растяжки — как назло, черные. Поди заметь такую на земле.       Наконец листья расступились. В просвете чащи показались очертания потрепанного особняка.       Мерсер поднялся на крыльцо, пошарил в карманах. Дралси не снабдила бретона ключом, но тот и не требовался.        Просторная гостиная насквозь пропахла стариной. Было темно; окна заросли виноградом. Пылинки плавали в воздухе, светились в редких золотых лучах.       Фрей бросил взгляд на диван. Тот был точно таким же, как семь лет назад — даже вмятины, казалось, на месте.        Время здесь будто застыло.        Мерсер поднялся наверх. Ступени скрипели под сапогами. На втором этаже было три комнаты: в одной он когда-то спал, вторая была заперта, а за дверью третьей переливались старые реторты. Туда-то ему и надо.        В лаборатории оказалось чище, чем где бы то ни было. Интересно, почему? Похоже, Дралси все-таки проведывала дом: просто с друзьями не пересекалась.       Друзья. Похоже, придется перестать вспоминать это слово.        Он осторожно присел на колени возле шкафа. Вот он, свиток с черной лентой. Вор развернул его, и целая кипа бумаг с шелестом выскользнула на пол.        Ничего не видно. Можно, конечно, прочитать снаружи, но вдруг не то?       На краю алхимического стола стояла лампа. Мерсер взял ее — и с удивлением обнаружил, что та наполовину полна. Для верности поднес к уху, потряс, даже попытался заглянуть внутрь.       Внутри, определенно, было масло. И, судя по запаху, не старое.       Он выбежал из лаборатории, забегал взглядом по заброшенным книжным полкам. Ага, вот еще одна!       Но вторая лампа оказалась пыльной и пустой.       Мерсер сбежал по скрипучим ступенькам, зашарил взглядом вокруг, стараясь обнаружить следы человеческого присутствия. Непохоже, что здесь часто зажигают свет. Почему же в лаборатории кто-то позаботился о том, чтобы наполнить лампу свежим маслом?       Спокойно, Фрей. Это у тебя, как ее там… паранойя, вот. Излишнее внимание к ненужным деталям, вызванное хаосом бессонных ночей. Дралси, может, и не живет здесь, но наверняка пользуется лабораторией: где ж найдешь такое собрание трубок и реагентов, да еще и забесплатно? Дом покинут, но не заброшен. В конце концов, она продолжает защищать его от мародеров. А пока ты здесь телишься, умник уже наверняка выдвинулся в Сиродил.       Мерсер вернулся в лабораторию, поджег фитиль и поднял охапку бумаг. Тут был и поэтажный план дворца, и карта подземного города, и списки входов-выходов, и еще Акатош знает что.       У вора заколотилось сердце. Он аккуратно смотал все обратно в свиток, перевязал его лентой и сунул в рюкзак. Затем спустился и задрал угол пыльного ковра: под данмерскими узорами обнаружился деревянный люк, а в нем – небольшой ящик, забитый украшениями.       Мерсер погрузил руку в золото, как в воду, насладился приятным холодком.       Выглядело не слишком многообещающе. Но дорогой сердцу металл то и дело отсвечивал неземным сиянием, а раз зачаровано — значит, чего-то да стоит.       Денег в ящике не было. Бретон набил цацками карманы, закрыл тайник, положил на место ковер. Перед выходом зачем-то огляделся.       Застывший камин. Подушки. Пыль в солнечных лучах.       Время остановилось — и нечего его тревожить.       Он запер за собой входную дверь и побежал, как ребенок, по заросшей лужайке. Лето дышало свободой. В траве жужжали шмели.       В Вэйресте гуляло смешное такое выражение. Мерсер даже мог его записать — что было забавно, учитывая, что и на общем языке бретон писал не шибко-то уверенно. Но давным-давно, в детстве, случился у бойкого юнца кратковременный всплеск интереса к языкам. Галл тогда только что показал ему алфавит — и сразу добавил, что существует еще куча: и загадочный древний, и элегантный даэдрический, и даже у таинственных цаэски имелось собственное письмо, вертикальное.       Мерсер, разумеется, задумал освоить сразу все. Но выяснилось, что он, в отличие от Галла, способен уложить в память только двадцать шесть букв.       Тогда он спросил, на каком языке пишет его народ. Помнил ведь, что помимо общего языка слыхал на берегу залива Илиак и другой.        Галл ответил, что бретоны пользуются теми же двадцатью шестью буквами, но с дополнениями: галочка тут, черточка там. Мерсер тут же принялся изучать бретонское письмо. И оказалось, что черточка — та еще заноза: то налево смотрит, то направо.       Ничего путного, как обычно, не вышло. Однако Мерсер выучил, как пишется пара крылатых фраз. Среди них была и та, смешная. Он точно помнил, что все черточки в ней смотрят вправо. Было бы перышко — записал бы.        Фраза была такая: à la guerre comme à la guerre.