Черный бархат, алый шелк

      Целые сутки Мерсер спал.       Ему было скучно. Ничего не происходило.       Внутри его смутных, беспокойных снов дела обстояли немногим лучше. Ему снился то Рифтен, охваченный наводнением или пожаром, то погоня, – недавний позор в Вайтране все еще не давал жить спокойно! — а иногда и пропитанный запахом моря столичный город Вэйрест.       Город, который он оставил давным-давно.       Порою сны эти бывали приятны. В них Мерсер становился птицей: свободный, как сам ветер, он парил под крышей небес, и взирал на мельтешащих внизу людишек с чувством превосходства и гордости.       Только один раз он испытал это чувство наяву — когда стоял на самой высокой башне Солитьюда. Это был, как он сейчас помнил, холодный день. Дул ветер. По небу метались ястребы.       Это был день, когда его жизнь изменилась — семь лет тому назад.

***

      На нос упала капля.       Мерсер открыл глаза и недовольно уставился в потолок. На каменной кладке вырисовывались чудные узоры. Между плит притаилась вода: только и ждала, коварная, момента, чтоб удариться об пол с противным цокающим звуком.       Делать нечего: пришлось вставать.       Крысиная нора звалась так не для красного словца. Каждый день, на рассвете — насколько, конечно, может случиться рассвет в застенках глубокого подземелья — Мерсер Фрей просыпался от звука падающих капель. Когда Галл был еще здесь, он пытался сконструировать какую-то штуку из старых ножен и проволоки («дренажную систему», как он ее называл) и присобачить ее к потолку. Как только имперец смылся, вода тотчас же взялась за свое.       Мерсер потянулся, похрустел костями и сел на кровати. Стопы коснулись холодного пола. Один ботинок валялся тут же, рядом с изголовьем, а вот второй куда-то подевался. Попрыгав по комнате на одной ноге, точно цапля (поправочка: изрыгающая непотребства цапля), Фрей обнаружил недостающую часть гардероба под кроватью Галла.       Будь тот здесь, он бы точно уже разворчался.       Отогнав надоедливые мысли (прям с утра, с чего бы это?), Мерсер подобрался к умывальнику. Тот, кстати, тоже был делом вечно скучающих рук мозговитого хлюпика: устав таскать ведра с водой, Галл сообразил подобие фонтана из бочки, пары жестяных кружек и старой реторты. Жидкость в него подавалась с помощью трубок неприятного происхождения, а сливалось это дело в решетку в полу. Мерсер понятия не имел, как работает данная штука, а потому молился, чтобы в ней, не дай Восемь, чего не сломалось: ведь чинить ее давно уже некому.       Над умывальником висело зеркало. Сквозь мутно-серые пятна в нем проглядывало Мерсерово отражение.       Он с отвращением пощупал свой нос. Ну что за нос? Таким шнобелем разве что землю рыть. Губы тонкие, в ниточку. Под скулами — несмываемый румянец, будто только что из бани. А щеки? Помнится, у Сухорукого Джо из Вэйреста имелась густая кудрявая борода, а ведь он был совсем чуть-чуть старше, чем сейчас Фрей; тому шесть недель назад стукнуло пятнадцать, а его щеки оставались гладкими, как бочок поросенка.       Он вздохнул и провел пальцами по скулам. Вдобавок ко всему каждое лето, будто одуванчики — луг, его лицо покрывали веснушки. Какой же это вор? Как был младенцем, так им и остался.       Впрочем, Галлу приходилось еще хуже.       Похлопав себя по штанам (сегодня, хвала Восьми, обошлось без ночных неприятностей), бретон наспех умылся, зашнуровал на груди рубашку и отправился в «Буйную флягу», завтракать.       Под сводами подземных коридоров было тихо; только издали разносился монотонный скрежет точильного камня, да ставший привычным плеск воды. Войдя в таверну, Мерсер поднял голову к потолку. «Фляга» оказалась пуста; из-под высокого купола лился золотистый свет. Небольшое подземное озерцо мерцало разноцветными искрами.       Похоже, сегодня он и впрямь проснулся на рассвете.       На столах стояли пустые винные бутылки. Очаг за барной стойкой еле теплился; возле ящиков валялась метла.       Скрежет прекратился.       — Не трать время, — донеслось из темноты. — Иди спать. После такой попойки они нескоро очухаются.       То был голос Марты.       Мерсер прошел по шаткому мостику, соединявшему таверну с берегом, и оказался у кузницы. За точильным станком, убрав темно-серые волосы в тугой хвост, сидела женщина и, улыбаясь, смотрела на него.       Вокруг ее рта и глаз собирались морщинки.       Ей было лет пятьдесят, или, может, чуть меньше того. И Фрей, и Дезидений несколько лет безуспешно пытались определить ее расу, пока однажды Мерсер не набрался храбрости и не спросил в лоб. Выяснилось, что отец ее — имперец, а мать (бывает же такое) — полукровка норда и редгардки. Поэтому глаза у Марты были черные, кожа — белая, а родиной она признавала вообще Эльсвейр.       Интересная, короче, дама. И красивая.       — Утречко, — поздоровался юный вор, подавляя зевок. — А что случилось?       Марта отложила один меч и принялась за другой. У ее ног стоял ящик, до краев наполненный стальными заготовками.       — Данкайро, один из наших лучших парней, погиб недавно в бою. Ребята устроили поминки.       Мерсер сочувственно кивнул.       Он знал этого парня — молодого контрабандиста из Брумы. Тот классно сражался, красиво мошенничал и имел привычку время от времени исчезать неведомо куда. В Гильдии не страшились смерти и, стоило ей навестить воров, уважительно снимали шляпы, но Фрей несколько суток не появлялся в Крысиной норе — и потому был ощутимо не в теме.       — Мир праху его. Или как там, — он все-таки не выдержал и зевнул. — Кому-то теперь светит повышение.       Говорить пришлось громко, потому как от визга станка едва не закладывало уши. Из-под лезвия снопами сыпались искры.       Марта реплики бретона не услышала, но оно и к лучшему: непременно помыла бы мозги на тему уважения или еще чего-нибудь.       — Мерсер, — сказала она, бросив меч в кучу других. — С тобой что-то не так. Ты шатаешься бес знает где, а когда появляешься, просиживаешь штаны за стойкой. Ты отлыниваешь от заданий и прохлопываешь золото. Йен тобой недоволен.       Мерсер вздохнул.       Он и без чужих упреков понимал, что дела идут не так, как надо. Но вцепившаяся в него хандра была покрепче похмелья. Дни тянулись, цеплялись один за другой, а уныние все не отпускало.       Даже расцветающая снаружи весна не помогала — только хуже делала. Сколько бы Фрей ни слонялся по Рифтену и округе, сколько бы ни пил медовухи в «Пчеле и жале», сколько бы ни вился за девчонками с окрестных ферм, приходящих в город продавать молоко, — все было пусто.       Хотя нет. Пожалуй, девчонок из этого списка можно убрать.       — Я сегодня… — начал было он, но подавился собственным голосом, — …я все еще скучаю.       Марта, к счастью, была проницательна. Да и по кому, собственно, еще может скучать Мерсер Фрей?       — Знаю, дорогой. Мы все знаем. Но тебе нужно учиться жить и без него, и, в конце концов, ему самому так будет лучше.       — Лучше? — возмутился бретон. — То есть просиживать штаны за никому не нужными книжками — это, что ли, лучше?       — Тебе стоит поумнеть, — изрекла Марта, поворачиваясь обратно к точильному камню. — Ты и сам прекрасно помнишь, как часто Галл проваливал дела. У каждого свой путь, Мерсер. Кто-то — прирожденный вор. Кто-то — нет. Смирись.       Фрей язвительно огрызнулся:       — Как будто бы Марта — воровка!       — Разумеется, нет, — безмятежно улыбнулась она. — Однако Гильдии нужны не только воры. Алхимики, лекари, точильщики, кузнецы — что бы вы делали без них? И вот, пожалуйста, — она убрала за ухо выбившуюся из хвоста седую прядь, — ваша мастерица на все руки.       Мерсер вздохнул еще раз.       — Но?       — Но шансы на то, что в Гильдию вдруг срочно потребуется ученый и маг, крайне низки. Галл сделал свой выбор. Не осуждай его.       Фрей отвел глаза. Золотое свечение из-под потолка становилось все ярче. Вода в озере шумела и плескалась, и эхо ее замирало где-то под куполом.       Вдоль стены, около коридора в Цистерну, поползла чья-то пьяная тень.       — Вот что я тебе скажу, — заговорила Марта, перекрикивая каменный скрежет. — Если тебя тянут к себе какие-то мысли, не сопротивляйся им. Подумай обо всем, о чем хочется подумать, вспомни все, что хотел бы вспомнить. И прими уже, ради Девяти, мысль, что ты теперь сам по себе.       Мерсер медленно кивнул.       Пожалуй, да. Все те месяцы, что он просыпался в одиночестве, он тщетно старался гнать свою тоску прочь. И если уж почему-то именно этот день решил целиком посвятить себя воспоминаниям о Галле — что ж, так тому и быть.       В конце концов — чем даэдра не шутят? — может, тот тоже вспоминает о друге холодной порой.       Чертов умник в своей чертовой Коллегии Винтерхолда.       Дальше все пошло как обычно.       Примерно через час во «Флягу» подтянулись разбитые и помятые гильдейцы. Трактирщик Бранд, поминая чью-то матерь, ползал под столами и собирал осколки; Эшла, редгардка, лениво спорила о чем-то с Йорунном и Харвальдом, а в углу обнимался с бутылкой поникший Ремендадо, дружок покойного.       Марта как ни в чем не бывало точила клинки, мурлыкая себе под нос «Рагнара».       Мерсер поковырялся в овощном рагу (сделанном, должно быть, из кирпичей) и со вздохом отодвинул его на другой конец стола. К Дагону. Он лучше заплатит лишний золотой в «Пчеле и жале».       Когда появился Дар'Йензо, воры поутихли. Каджит болтунов не любил, а еще был щедр на резкие слова и злопамятен как сам Клавикус Вайл: любое неосторожное слово в его присутствии могло обернуться увлекательным путешествием в Маркарт за какой-нибудь позолоченной вилкой. Так что возникающая в его присутствии почтительная тишина объяснялась скорее боязнью за свои задницы, чем гильдмастерским авторитетом.       Однако сегодня глава был мрачен и молчалив. Он выслушал отчеты о проделанной работе — кража со взломом у Эшлы, неудачная сделка Харвальда, закончившееся вино у Бранда, — и, царапнув когтями столешницу, выдал новые задания.       Вернее, задание. Одно. Доставить плату от Грунхильд, хозяйки рыбного порта. И досталась эта халтура — какая неожиданность! — Мерсеру.       Закатив глаза (не забыв перед этим их закрыть — куда ж без вежливости), Фрей кивнул, выразил товарищам-ворам свое почтение и по-быстрому смылся.       Лучше уж лишний час погулять по докам, чем выслушивать истерики Бранда по поводу его отвратительного рагу.       Быстро миновав сочащиеся влагой кишки Крысиной норы, Мерсер очутился в городе.       Небо над Рифтеном переливалось медью утренних облаков. В воздухе пахло свежей рыбой и влажным деревом. В лодке, уткнувшейся носом в камни у причала, посапывал пьяный.       Вор взбежал наверх. Мостки и ступеньки скрипели под ногами, а в просветах между досками сверкала вода. Каналы блестели на солнце, как цветное стекло; на фонарных столбах догорали, сливаясь с солнечным днем, бумажные лампы.       Рыночная площадь потихоньку просыпалась. Огмунд, кузнец, раскладывал на прилавках свежезаточенные клинки и скрипящие новой тетивой луки.       — Утро, — поздоровался Мерсер, подплывая к витрине. — Что-нибудь новенькое?       Здоровенный норд смерил его недобрым взглядом из-под лохматых бровей.       В нем было добрых два метра росту. Наверное, Галл тоже мог бы быть таким высоким, если б не горбился.       Тьфу, Галл. И думать забудь.       — Для тебя — ничего, — зычно провозгласил он. — У меня здесь оружие для честных рук. А вами, ворьем, пусть Марта занимается.       Мерсер вздохнул.       Солнце сверкало в голых ветвях берез. Возле колодца послышался хруст колес: дочка мясника по имени Наннерль вытолкала на площадь тележку с товаром. Над каналами носились чайки.       Огмунд взглянул куда-то поверх Мерсерова плеча, и лицо его прояснилось.       К оружейному прилавку подошла девушка. Нет, еще почти девочка: рыжие волосы спускались по плечу тугой косой, на белой коже у виска рассыпались бледно-розовые прыщики.       Подрагивающие губы были плотно сжаты, худая кисть покоилась на лоскутных ножнах.       Едва не столкнувшись с ней взглядом, Фрей с отсутствующим видом склонился над клинками. В начищенной стали клеймора мелькнули его собственные зеленые глаза.       — Мне нужен меч, — услышал он девичий голос. — Короткий. Легкий.       Мерсер скосил глаза до боли во лбу, прицеливаясь к девчонке сквозь упавшую прядь волос.       Ее он видел впервые. Девочек-подростков в Рифтене можно было сосчитать по пальцам: неженка Розмари, пухлая, будто надутая рыбачка Фригга, задиристая Селин и еще с полдюжины толстых, тощих, высоких, низких, белокожих и светловолосых дочерей нордов с ближайших ферм, разговаривать с которыми Мерсер считал ниже своего достоинства. И они все носили платья.       Рыжеволосую же нордку в кожаных брюках он раньше не встречал.       Огмунд окинул покупательницу ласковым взором и протянул ей узкий клинок.       — Посмотри-ка.       Она стряхнула с меча ножны, ловко покрутила его в руках.       — Не посеребрен?       — Нет.       Мерсер осмелился чуть поднять голову. Девочка провела по лезвию большим пальцем, и сквозь ребра ткнулось смутное волнение: не порезалась бы.       — Я возьму его, — наконец сказала она.       И тут же столкнулась с пристальным взглядом бретона.       Глаза у нее были светло-серые.       Она взмахнула ресницами и поджала нижнюю губу.       — Ох, какая жалость, что у вас нет хитиновых палиц, — ляпнул Мерсер первое, что пришло в голову. — Я, пожалуй… хм… погляжу на Солстхейме. Спасибо.       И, сунув руки карманы, он проворно зашуршал о камни стертыми подошвами.       В карманах свистел ветер. Но ощущение почему-то было такое, словно они до краев набиты золотом, а на Мерсера смотрит вся рифтенская стража.       С запада веяло рыбой и озерной водой.       Интересно, кто эта девчушка? Цепочка размышлений, или, как говаривал умник, дедукция не привела Фрея ни к чему — кроме того, что она, похоже, умеет держать меч или что-то вроде того. Вот Галл бы с одного взгляда определил, кто она, где живет, чем занимается и сколько у нее было парней.       Тьфу ты, дьявол! Опять!       Тряхнув русыми вихрами, как вылезшая из воды собака, Мерсер потрусил к докам. Рабочие, коловшие дрова — два угрюмых каменнолицых данмера — подняли головы, синхронно вытерли закатанными рукавами лбы и снова опустились к колодам. Сбоку доносился визг пилы.       За городскими стенами было потише.       На верфи неподалеку звенели молотки. Раскинутая над озером цепь пристаней и мостков угрожающие пошатывалась при каждом шаге, но Мерсер смело шлепал по доскам: эти конструкции из веревок и цепей только выглядели хрупкими, а на деле могли выдержать орду закованных в броню орков. И одного-то пятнадцатилетнего бретона они точно выдержат.       Под досками лениво качалась водная гладь.       Рыбный порт располагался дальше всего, после нескольких пристаней. Пробежав по мосту (и едва не столкнув в воду одного мечтательного стражника), вор остановился перед чугунной дверью.       Ох и неблагодарная же работенка.       Он приложился плечом и толкнул.       Проржавевшие петли визгливо заскрипели. Внутри дощато-каменного сарая висел полумрак, пропитанный таким сильным рыбным запахом, что Мерсер едва сам не начал покрываться чешуей. Под потолком, что те гирлянды в Солитьюде, висели на бечевке карпы и лососи. Вода в маленьком бассейне казалась густой и мутной.       Хлопнула другая дверь, и в помещение, громыхая сапогами, вошла Грунхильд.       Она была воплощением того, во что превращаются розовощекие Мерсеровы ровесницы спустя пару десятилетий жизни: грузная, неповоротливая северная женщина с тяжелой рукой и еще более тяжелым взглядом. Красное лицо покрывали оспины. Бесцветные соломенные волосы косичками болтались возле жирных щек.       — Крысиный выкормыш, — процедила она, швыряя в воду хлебные мякиши. — Что, коврик послал обобрать меня?       Мерсер вцепился ногами в пол. Кончики пальцев похолодели.       Под «ковриком» ходячая гора подразумевала каджита-гильдмастера. Остроумное определение. Но почему-то не смеялось.       — Гильдия воров требует оплаты за покровительство, — сглотнул бретон.       Мда.       Ужасно.       — Что? Покровительство? — расхохоталась громадина. — Это ты-то, щенок, покровительство? Или главарь ваш мохнатый? Или твой дружок-стервятник — где он, кстати?       О, а это она зря.       Мерсер дернул плечами и дерзко вскинул голову:       — Не ваше дело, госпожа Тролльхильда. Отдайте мне бабки, и дело с концом.       — Да? А в Хонрике искупнуться не хошь?       — С удовольствием. А потом посмотрю, как мои приятели-редгарды прополощут вас. Что-то мне подсказывает, что плаваете вы хуже ваших рыбок. — Лицо толстухи всколыхнулось, и Мерсер хищно подмигнул: — Зато воняете так же.       Грунхильд смерила его самым презрительным взглядом, на который была способна.       Он-то, может, и щенок. Сам по себе. Но за его плечами стоит Гильдия.       И рыбная хозяйка прекрасно это понимала.       — На, — она схватила с полки кошель и швырнула его под ноги Мерсеру. — Представляю, как ты обдрищешь свои штаны, когда ярл вздернет всю вашу шайку!       Фрей поднял кошель и покачал его в руке. Края золотых монет приятно выпирали под мешковиной.       — Надо мной хотя бы виселица не переломится, — хохотнул он.       Нордка схватила с той же полки кружку и с поросячьим визгом запустила ее в Мерсера. Тот увернулся, и жестянка с грохотом ударилась об стену, покатилась и плюхнулась в бассейн.       — Ах ты скампеныш! Вон! — завопила Грунхильд. — Вон!       Вор едва успел скрыться за чугунной дверью и тут же припустил по мосту. Доски скрипели и шатались. Неровен час еще догонит и хребет переломает: ручищи что окорока, с нее станется.       Но хозяйка в погоню не пустилась.       Отбежав на безопасное расстояние, — порт замаячил вдали, сливаясь с серыми прямоугольниками стен и складов, — Мерсер выдохнул и сдул волосы со лба. Теперь можно вернуться во «Флягу». Да только для чего? Чтобы опять шариться по углам, слушать полезные, но унылые наставления Марты сквозь скрежет точилки, да хлебать разбавленный мед? Бред. Дар'Йензо не сдохнет без кошелька. Уж пару часов-то точно.       Бретон глубоко вдохнул, вбирая в себя сырой солоноватый воздух, выдохнул и побрел по пристани.       Мостки уходили далеко в озеро. Мерсер плюхнулся на самый край, бросил мешок, развязал башмаки и опустил босые ноги в воду.       Пальцев коснулся мокрый холод. Вверх по голени побежали мурашки.       Вдалеке курился туман. Он поднимался над озером, обнимал вздыбившиеся спины гор и спящие у их подножия рощи. Волны несли на гребнях пожухлые прошлогодние листья, украденные из-под недавно сошедшего снега.       Это была его первая одинокая весна.       Никаких тычков и пререканий. Никаких закатываемых глаз с голубоватыми белками, никаких улыбок одной стороной рта. Никаких нудных лекций из истории Тамриэля. Никаких кудрявых темных волос, оставшихся между страницами книг.       Почти половину своей пятнадцатилетней жизни Мерсер Фрей провел в компании несносного умника. Они жили в одной комнате, если за одним столом, умывались из одной бочки. Они вместе ходили на дела, — с тех самых пор, как мелкими голодранцами лазили по канализации, — и исследовали тайные уголки Рифтена. Сколько чердаков было обобрано за эти годы! Сколько подвалов и лестниц подметено! В детстве каждая крыша прятала под собой мир. Березовые рощи за городскими стенами превращались в первозданные джунгли Сиродила, а они сами — в Реманов, Тайберов Септимов и Пелиналов, в любых вариациях и количествах. Галл мог выдумать Что Угодно из Ничего, собрать своего маленького Акулахана из жестянок и веток, нарисовать на мокром песке карту сражений Войны Красного Алмаза и тут же зачитать наизусть хитрые данмерские проповеди. Внутри большой головы помещались десятки историй — таких фантастических, что Мерсер в жизни бы не поверил, расскажи их кто-то другой. Битва у Красной Горы. Азура, проклинающая кимеров. Армия каджитов, ведомая царем с косой из тысячи грив. Город Вивек и смявшая его луна.       С ним невозможно было скучать.       Он вдохновенно врал и изящно воровал. Но с каждым годом, проведенным под куполом Цистерны, он становился все прозрачнее и прозрачнее.       Последние несколько лет изменили Галла до неузнаваемости. Дети неизбежно растут: это факт. Но с ним произошло нечто странное: он вытянулся, не повзрослев, вырос в высоту, но забыл раздаться в ширину. У него сломался голос, и звонкий мальчишеский смех уступил место клокочущему хрипу.       Они, само собой, тренировались вместе. Мерсер брал два клинка, а Галл, в силу болезненной, уже не нормальной хрупкости — тонкую и легкую рапиру. Вскрытие замков давалось ему без малейших усилий, но карманное воровство портил кашель, приступы которого накрывали его все чаще и чаще.       Гильдия полнилась шепотками. Фрей чувствовал невнятную вину. Почему он, бездомная бездарность, здоров как бык? А тот, чьи мозги весят намного больше куриных (что в воровском мире ой какая редкость!), с каждым месяцем теряет вкус и волю к жизни?       В общем, Дезидений сбежал.       Собрал вещички и смотался в Коллегию, куда перед этим настрочил с дюжину бумажек. Было это почти год назад, летом. Мерсер получил от него два письма: одно короткое, успокаивающее («Приехал. Погода отличная, снега почти нет»), а другое — длинное, монотонно-беспокойное («Почему он считает, что может научить меня захвату душ? Мерс, мастер колдовства не сравнится с гением мистицизма…»).       И все.       Все письма, что Мерсер посылал с курьером, оставались без ответа.       Он поболтал ногами, взбивая на поверхности озера пену. Холод сковал кости.       Жизнь без Галла оказалась другой. Пустой. Скучной. Мутно-серой. Гильдейцы из товарищей превратились в кучку равнодушных лиц, город — в нагромождение луж и домов, леса — в жидкие рощи. Друзей у Мерсера не было (а зачем, когда рядом такое человечище?), а ровесники из города шарахались от него подальше. Да и появись у него кто-то, разве стал бы он терпеть ядовитые смешки и брюзжание?       Короче говоря, сплошное и полное дерьмо.       На пристани послышались шаги.       Мерсер обернулся. К нему приближалась длинная женская фигура — с прямой, как аршин, спиной и знакомым очертанием широких плеч.       Опять появляется в самый чудесный момент. Чуйка у нее, что ли, эльфийская?       Дралси Индорил нагнулась, сбросила туфли с ног и села рядом.       — Добрый день, Мерс. Чего скучаем?       Бретон нехотя поднял глаза.       Она не менялась. Вообще. Взрослел Мерсер, вытягивался Галл, Дар'Йензо обрастал серебристыми усами, а буйные волосы Марты пядь за пядью захватывала седина, и только Дралси оставалась прежней. Она жила где-то на западе и появлялась в Гильдии раз в пару месяцев, принося с собой запахи дальних стран, свежие новости и охапки золотых монет.       — Как вы меня нашли?       Данмерка достала из кармана бархатный кисет с табаком и хрустящую бумажку. Неторопливо согнула ее пополам, насыпала табаку, скрутила и чиркнула по краю языком.       Мерсер завороженно наблюдал.       — Увидела с берега, — ответила она. С кончика серого пальца сорвалась искра; конец сигары вспыхнул.       Дралси поднесла ее к губам и затянулась. Из ноздрей вырвался сладковатый, с незнакомой горечью дым, и Мерсер зафыркал, как лисица.       Несколько минут они сидели молча. Эльфийка курила сигару, медленно выпуская в воздух зеленоватые облачка. Фрей безмысленно пялился на горизонт.       — Прости, — наконец сказала Индорил. — Я снова подсела на эту дрянь. Грибной табак, прямиком с побережья Внутреннего моря. Будешь?       — Буду.       Она протянула сигару ему. Мерсер взял ее двумя пальцами, скосил глаза на тлеющий кончик, зажал между зубами и вдохнул.       Легкие наполнились горьким тягучим чадом. Он опалил рот, уколол глотку, и Фрей закашлялся, едва не уронив сигару в воду.       — Ладно, рано тебе еще, — сказала Дралси, отбирая наполовину истлевшую самокрутку. — К такому привыкать надо. Ты лучше скажи, почему Йен на тебя жалуется?       Мерсер сглотнул загустевшую слюну, прочистил горло.       — Откуда я знаю?       Данмерка положила руку ему на плечо.       — Можешь не притворяться. Каждый, у кого есть глаза, видит, как ты скис за последний год.       Еще бы не видеть.       — А что, у меня много причин радоваться? — буркнул Мерсер, поднимая ногами тучу брызг. — Этот придурок свалил и даже не попрощался. За год ни на одно письмо не ответил. А я должен горбатиться здесь и улыбаться от ушей?       — Мерсер, — сказала Дралси то ли ласково, то ли осторожно. — Галл не собирался тебя покидать. Или, того хуже, предавать. Все, чего он всегда хотел — это учиться.       Бретон кисло улыбнулся.       Ну конечно. Учиться. Книжки, карты, реторты. Как вообще можно было надеяться, что этот чокнутый псиджик станет вором?       Красные эльфийские глаза сверкнули на солнце, как мокрые вишни.       — Поэтому он даст тебе по куполу за такие мысли, когда вернется.       Юный вор тоскливо посмотрел вдаль.       На дальнем берегу озера желтели соломенные крыши ферм. От городской стены отчалила рыбацкая лодка и, хлопая единственным треугольным парусом, поплыла на глубину.       — Если вернется.       Дралси прицелилась и кинула окурок в воду. Озеро встрепенулось, круги всколыхнули серебристую рябь.       — Он обещал. Я, кстати, затем тебя и искала: собираюсь в Винтерхолд на этой неделе. Хочешь, передам что-нибудь?       Мерсер помолчал пару секунд и посмотрел на небо.       Над головой со свистом пронеслась чайка. В мозгу вспыхнуло воспоминание — последнее совместное дело: ночь, янтарные огни в черной глади, друг отчаянно бьет веслами по воде, размахивая тощими белыми локтями, а он швыряет в отплывающую лодку мешки с золотом.       Как давно это было.       — Передайте ему, что он мудак, — сказал Мерсер и рывком поднялся на ноги.