Осенний ноктюрн

Леви навис над дневником, как палач над жертвой, заглушая внутреннее желание вновь заглянуть в него. Кожаный переплёт обжигал ладони. Нетерпение. Любопытство. По внутренностям разливалась тревога, вопросы одолевали сознание. Со свойственной себе предусмотрительностью убедился, что Кайлы нет на горизонте, а затем вернулся в подсобку, сел на деревянный стул, схватил дневник и решительно открыл на первой странице. Чернила изрядно выцвели, но написанный неуверенной детской рукой текст всё ещё можно было прочесть: «845 г. Здравствуй, дневничок! Вчера у меня был день рождения, и мне исполнилось двенадцать лет. Мама с папой помирились, и мы праздновали вместе, всей семьёй. Надеюсь, больше они не будут ругаться. Я очень скучала по папе, его не было дома ровно тридцать четыре дня. Но сегодня он пришёл, принёс маме огромный-преогромный букет цветов и подарил мне тебя, дневничок. Надеюсь, мы с тобой подружимся! Я буду навещать тебя каждый день! Твоя К.» Леви перевернул страницу — вторая запись, вопреки обещанию владелицы дневника, была сделана лишь год спустя: «846 г. Привет, дневничок! Знаю, что обещала писать каждый день… Сегодня с битвы за стену Мария вернулись беженцы, которые прибыли к нам, за стену Роза, год назад, после атаки титанов на Сигансину. Ушло двадцать пять тысяч человек, а вернулось не больше сотни. Так говорят… Когда пришла новость, папа лишь облегчённо вздохнул и сказал: «Зато теперь мы не будем голодать». Как он может быть так жесток?! Я плачу весь день, не могу остановиться. Мама сказала, что папа просто «мыслит трезво». Ненавижу его. Ненавижу всех этих злых взрослых! У них вместо сердец одни желудки». «846 г. Дорогой дневничок! Родители снова ругались, и папа ушёл из дома. Я умоляла его не уходить, но он ответил, что так нужно. Что это значит?! Почему он всё время бежит от нас с мамой?! Ненавижу его!» «846 г. Я слышала, как мама сказала бабушке, что папа «опять пошёл по своим бабам». Неужели это правда? Так не может быть, дневничок! Просто не может! Неужели папа разлюбил маму? Это подло и нечестно». «846 г. Сегодня я наконец всё поняла! Всё-всё! Будто ото сна очнулась… Папочка сильно напился и снова ругался с мамашей. Она выставила его из спальни, и он пришёл ночевать ко мне — прямо как в детстве… Он обнимал меня и плакал. Говорил, что очень любит мамашу, но она его не понимает, а только и делает, что вечно подозревает в изменах и жалуется на отсутствие денег. Папа сказал, что я одна всегда его понимала и принимала. Мне было стыдно признаться, что я писала о нём гадости и думала, что это он виноват в том, что мы несчастны. Клянусь, папочка, я больше никогда-никогда не буду так думать! Потому что люблю тебя! И не буду винить во всём, как мамаша». «846 г. Сегодня был классный день! Мы с Митчем гуляли на самом верху стены! Его папа служит в Гарнизоне и разрешил нам посидеть на пушках, как на лошадях. Мы видели, как из разведмиссии возвращался Разведкорпус. Все в Гарнизоне только и говорили о капитане Леви, будто бы он в одиночку убил двенадцать титанов. Он настоящая легенда. Митч купил орехи в карамели, мы ели их, сидя на стене и свесив ноги. Я никогда не ела карамель, потому что она очень дорогая. Было до чёртиков вкусно». «846 г. Папу Митча сегодня чуть не отправили в отставку, и всё из-за меня! Мы дурачились, сидя на пушках, а потом я упала. Вниз, со стены! Я могла умереть. Хорошо, что в тот день на стене были разведчики, и капитан Леви успел поймать меня. Он и впрямь настоящий герой! Нам с Митчем запретил гулять по стене… Неужели я больше никогда не увижу капитана Леви?» «847 г. Я сказала родителям, что хочу пойти в Кадетское училище, а после служить в Разведкорпусе. Папа пожал плечами. Мама сказала, что я сошла с ума. Да что она понимает?! Ночью она ругала папу за то, что он не стал меня отговаривать. Идиотка. Она никогда не поймёт ни папу, ни меня!» «848 г. Всё время думаю о Моём Леви. Недавно видела его в Тросте, когда гуляла с Кларисс. Он покупал чай. Он не узнал меня…» «849 г. Наверное, я просто маленькая глупая влюблённая дурочка, но я весь день следовала за Моим Леви. Я не решилась подойти, он был в компании своих подчинённых. Честно говоря, он такой зануда! И говорит только об уборке. Терпеть не могу убираться. И чай тоже терпеть не могу, мне больше по душе отвар из шиповника и душицы». «850 г. Вот уже несколько месяцев я пью только чай и заставляю себя следить за порядком в доме, а ещё тренируюсь во дворе. Зато мамаша довольна, что я при деле. Она не знает, что я просто хочу поскорее свалить из этого проклятого дома и служить рядом с Моим Леви. Чтобы не видеть, как она каждый день пилит папу, не слышать её крики и истошные вопли. Почему она не может заткнуться?! Хотя бы на секунду!!! Просто заткнуться и не лезть к нему в душу! Будто первый день живёт с ним, будто совсем его не знает! Я так устала». «851 г. Отчего-то весь день вспоминаю, как в детстве мы всей семьёй ходили летом на рыбалку. Вставали до зари и шли на речку у леса. Мы были так счастливы… Почему мы больше не счастливы?» «851 г. Поступила в Кадетское училище! Ещё немного и буду рядом с Моим Леви! Я буду лучшим солдатом и лучшей подчинённой. Я знаю, что он одинок. Поговаривают, у него был роман с командующим Смитом — хах! Что за глупости? Людям бы только языки почесать. Даю слово, что буду отличным товарищем, лучшим другом и лучшей женой спутницей жизни. Не то что мамаша. Я никогда не буду докучать Моему Леви. И в душу лезть, как моя противная мамаша, тоже не стану». «854 г. Поверить не могу, что нашла дневник! Думала, потеряла его, даже новый завела. Но в кадетке особенно не предашься размышлениям — всё время кажется, что тебе кто-то за плечо заглядывает. Тот дневник я выкинула, в нём нет и капельки меня, сплошная самоцензура. Какой смысл в личном дневнике, если не можешь быть откровенной с ним? Напоминает мои жалкие попытки сделаться женщиной в объятиях всех этих слюнявых юнцов — они не капитан Леви. Не сомневаюсь, он пылкий и опытный любовник. Иначе не был бы таким первоклассным бойцом. В общем-то, с этими сосунками я сплю лишь для того, чтобы хорошенько набраться опыта и не упасть в грязь лицом в постели Моего Леви. Тут главное, конечно, не переусердствовать, не то решит, что я потаскуха. Вряд ли он будет в восторге от потаскухи». «Ты бы удивилась», — мысленно ответил Кайле Леви, безотчётно приложив ладонь к горящему от неловкости лицу. Он ненадолго отложил дневник в сторону и уставился в плохо освещённый деревянный потолок. Дискомфортное, стыдное чувство: «Словно смотрю на неё, раздетую, в замочную скважину», — подумал он и поморщился. В подсобку беспардонно залетела Дорис, испуганно подпрыгнула и, ойкнув, приложила руку к груди. — Напугали, капитан! — пропищала помощница. Леви встрепенулся и рефлекторно захлопнул дневник. — А стучать тебя не учили? — проворчал он. — Там это, ваша любимая бабуся пришла, которая пошлые анекдоты травит, — Дорис сделала кивок в сторону зала, — спросила, не выйдете ли поздороваться? — Во-первых, не «бабуся», а госпожа Тетчетт, — пробубнил Леви, а затем добавил мягче: — Передай ей, что я занят. В другой раз обязательно обслужу её сам. — Ладно, — пискляво отозвалась Дорис, пожав плечами, и вышла за дверь. Надув щёки, Леви запрокинул голову и протяжно выдохнул — чуть не попался. Он подумал, что мерзкие сигареты Лив пришлись бы сейчас кстати, потому что сердце трепыхалось как полоумное. Переведя дух, Леви выпрямился и придвинул дневник обратно: «854 г. Опять не попала в отряд капитана. Это какое-то издевательство! Все вокруг говорят, что я блестящий солдат, что подаю большие надежды, а он меня не видит в принципе, словно я пустое место. Набрал каких-то бездарных дылд к себе в команду и всего пару девчонок — у него какие-то комплексы или предубеждения насчёт женщин?!» «854 г. Это просто смешно. Почему ОН меня не замечает?!» «854 г. …до сих пор щёки горят. Вот же удача! Он не закрыл дверь в свой рабочий кабинет, и я почти час смотрела, как он заполнял рапорты и отчёты, а потом, видимо, устал и захотел разрядки… я видела, как он себя трогал… мне так хотелось войти… Интересно, он бы прогнал меня? Был бы взбешён или просто смущён? Надо было войти — на удачу войти! Теперь-то я знаю, какой темп ему нравится, знаю, как нужно водить рукой в случае чего. Как бы он был доволен! Мой! Мой Леви!» «854 г. Земля дрожит целый день. Всюду раненые, всюду пыль, всюду трупы и обломки разрушенных стен. Папу раздавил один из тех колоссальных титанов. Лучше бы он меня раздавил. Или мамашу». «854 г. Капитана Леви вместе с командующей Зое и горсткой их подчинённых зовут предателями. А мне плевать — пусть они на куски разорвут Эрена Йегера. Не знаю, чем всё закончится. Знаю только, что больше не хочу быть солдатом». «858 г. Думала, что с армией навсегда покончено. А тут какие-то грязные марлийцы сбились в шайку и объявили себя организацией противников перемирия с Парадизом. Военная верхушка тут же собрала все доступные силы. Даже «опальных», вроде меня, призвали — главное, чтоб оружие держать умели. Йегеристы задолбали, выделываться начали уже с первого дня военной кампании. Зато дружно боготворят нового командующего Разведкорпуса — из своих ведь. Ещё бы отсасывать ему начали. Тошно». «858 г. Поверить не могу, что капитан Леви вернулся на Парадиз, ведь он один из них — из предателей. Но мой капитан вернулся. В лепёшку расшибусь, но познакомлюсь с ним! Его временно назначили новым командующим, чтобы успокоить недовольных бунтовщиков. И хорошо: прежний командующий был безмозглым старикашкой, не считающимся ни с какими потерями. И йегерист докучи. До сих пор не возьму в толк, какого чёрта Арлерт сложил с себя полномочия? Я слышала, будто он ушёл в отставку сразу после того, как его жена забеременела — тоже мне причина. Теперь всё это не имеет значения. Главное, что теперь у меня есть шанс стать ближе к капитану. P.S. Не знала, что у него изуродовано лицо и нет двух пальцев». «858 г. Ходят слухи, что во время вылазки капитан переспал с новобранцем Нолой. У этой маленькой сучки ещё молоко на губах не обсохло, а она уже попала в спецотряд Леви! Хвостом за ним вилась, крутила своей худосочной задницей. Кажется, на сей раз правда: парни говорили, что видели, как капитан напился и ушёл с ней в палатку…» Леви прервался и, растопырив пальцы, посмотрел на свою ладонь: едва заметный, тонюсенькой ниточкой протянувшийся поперёк линии жизни шрам напомнил ему о той ночи. О жгучей боли и тоске по его Осени. О полубезумном акте самоудовлетворения и раскуроченной в кровь ране. Блаженство и боль — всё, что ему тогда привелось испытать, а вовсе не ласки новоиспечённой разведчицы. «860 г. Получилось! Столько лет спустя! Не могу поверить, что смогу видеть его почти каждый день! Смогу говорить с ним, слышать его голос и чувствовать его запах (пахнет он отлично!), прикасаться к нему (разумеется, как бы невзначай). Перед тем, как устроиться, я выяснила, что у него какие-то финансовые трудности, и долго думала, как это можно использовать. Пришлось прошвырнуться по рынкам и поискать торговцев чаем: оказалось, азиаты в этом деле большие знатоки, и научили меня искусству чайной церемонии (выложила кругленькую сумму за это, но оно того стоило). Я предложила Моему Леви устроить такую, чтобы привлечь новых покупателей, и он согласился! Теперь я точно буду у него на хорошем счету. А там, глядишь, и подружимся. Для начала будет неплохо». «860 г. Это ужасный день. Вернее, сначала он был фантастический, а потом мне захотелось удавиться… Ну почему жизнь так несправедлива?! Мой Леви женат и к тому же отец… Неужели всё безнадёжно?.. Хочу скальп себе снять, сердце выдрать — только бы не чувствовать эту гадскую ревность и обиду! Не знаю, показалось ли мне, но похоже, что у него с женой не всё так гладко. Надо подумать, как это использовать». «860 г. И всё-таки я нужна ему. Нужна! Мы, будто парочка заядлых сыщиков, выясняем, кто устроил ему подлянку с чайными. Это утомительно, но я должна быть рядом. Кто, кроме меня? Явно не его жёнушка, которой он, судя по всему, не рассказывает о проблемах. Меня трясёт от злости, когда он о ней говорит. Но не думаю, что он её любит. Уверена, она его не знает и не понимает. Как моя тупая мамаша, которая никогда не понимала и не жалела отца». «860 г. Сегодня я была в его гостиничном номере: не было ни Моего Леви, ни его премерзкой жёнушки. Я лежала в его постели и вдыхала запах его подушки — уверена, это была его подушка. Руки сами потянулись вниз, и я долго ублажала себя. Кажется, я кончила целых три раза — никогда у меня такого не было. Ну и прохвостка же я!» Леви поднял голову и, проведя пальцами по зажмуренным векам, брезгливо поморщился. «860 г. Сегодня Мой Леви покинул Парадиз. Я стояла на причале и беспомощно смотрела, как он поднимался на судно со своей проклятой жёнушкой. Я так хотела, чтобы он заметил меня…» «860 г. Приплыла в Марли сразу, как появилась возможность. Я не оставлю Моего Леви! Сказала ему, что якобы навещаю подругу. Так унизительно, что приходится выдумывать всякие небылицы и жить в убогом подобии гостиницы: здесь всюду плесень и сырость, собачий холод и не работает уборная, приходится справлять нужду в номере соседки-алкоголички». «860 г. Всюду хожу за Моим Леви. Вид его спины преследует меня даже во сне. Он всё время несчастный и грустный — прямо как папа. И так же, как папу, я спасу его от гадины-жены. Леви сказал, что ему нужен друг, и выбрал меня. Это не может быть случайностью, не может ничего не значить. Он потеплел ко мне. Точно потеплел. Если бы ещё его раздражающие помощнички, эти бесячие Заки с толстухой Дорис, не крутились вечно вокруг нас, то было бы идеально. Но приходится слушать их идиотские шутки и притворяться милым ангелочком, делать вид, будто мне есть дело до их трёпа. А треплются они много. Так много, что подчас хочется обоих пришибить заварочным чайником». «861 г. Сегодня бушует вьюга и мороз такой, какого я до этого не знала, но это был самый счастливый день в моей жизни! Мой Леви… Мой Леви поцеловал меня! Я знала, знала, что он неравнодушен ко мне! Кажется, нас видела его гусыня-жёнушка, и ему пришлось пойти за ней. Не сомневаюсь, что дело дошло бы и до секса, если бы нас не застукали. Но Мой Леви из приличий побежал за своей размалёванной курицей. Одного жаль: я была так пьяна, что воспоминания о поцелуе какие-то… будто смазанные. Наверное, не стоило так уж сильно напиваться, Мой Леви и так поцеловал бы меня. Знаю, что поцеловал бы. Ему было нужно это. Да и гусыню свою он давно не трахал, сам признался. Он вообще много всякого рассказал, совсем за языком не следил. Смешной такой!» «Неужто всё так и выглядело? — растерянно спросил себя Леви. — Я, конечно, законченный кусок дерьма, но… что всё это значит? Уму непостижимо». В дневнике оставались ещё записи, но он не мог заставить себя читать дальше. К горлу подкатила тошнота. Леви не понимал, что теперь чувствует к Кайле — мозг отказывался переварить прочитанное. В голове творился настоящий хаос, чернильные строки вонзались в сердце и крошили его на части. Кто он в этой истории? Глупец? Злодей? Или тот и другой разом? Он жалел Кайлу из-за горького детства и ненавидел из-за стены лжи, которую она выстроила вокруг себя, чтобы заполучить его благосклонность. Скрипнула дверь, и Леви вновь встрепенулся. Он потянулся, чтобы захлопнуть дневник, но застыл, увидев на пороге Кайлу: она стояла в заснеженном пальто, прижимала к груди бумажный пакет с ароматной выпечкой — и едва не выронила его, заметив, что дневник был открыт. — Капитан Леви! — радостно прощебетала она, сохраняя хладнокровие. — Давненько вас не было, — добавила, сконфуженно приулыбнувшись. — Как вы себя чувствуете? Госпожа Лив говорила, что у вас грипп, — тараторила дрожащим голосом, — мы с ребятами так переживали! И очень скучали по вам… — Я уже понял, — оборвал её Леви, грозно глядя исподлобья. — Понял, что ты скучала. Кайла прижала к себе пакет с выпечкой, будто щит, и продолжила топтаться на пороге. — Думаю, ты захочешь узнать: я помню ту девчонку, которую спас от падения со стены. Кайла неосознанно приоткрыла рот и испуганно округлила глаза. — Садись, — Леви сделал кивок в сторону второго стула, — поговорим. — Знаете, вообще-то неприлично читать чужие… — Садись давай, — раздражённо повторил Леви. Покачнувшись, Кайла сделала неуверенный шажок и опустилась на стул, продолжая сминать в руках отсыревший из-за конденсата пакет. Она вперилась взглядом в Леви, задумчиво потирающего ладонью рот и смотрящего куда-то сквозь пространство. — Вы меня ненавидите?.. — осипшим от страха голосом спросила Кайла. Леви продолжал пялиться в пустоту и даже не шелохнулся. — Я хотел извиниться перед тобой за тот… ну, за тот поцелуй, — тихо проговорил он, не поднимая глаз. — Я был расстроен, пьян и вообще не в себе. — Он шумно выдохнул. — Я один виновен в том, что допустил это. — Леви наконец посмотрел на Кайлу — в упор. — Ты должна знать, что я сожалею. И что всем своим нелепым и гнусным существом люблю жену. У меня нет никого роднее и ближе Лив. Что бы ты ни думала о моём браке, как бы сильно ни верила своему воображению, это не изменит правды. — Капитан Леви… — Тебе придётся уйти, — вновь прервал её он. — Мне не нужны ни объяснения, ни оправдания — ничего. Я так разочарован, что у меня даже на злость нет сил. Нет сил стыдить тебя. Просто уйди. Навсегда, с концами. — Не прогоняйте… — проскулила Кайла, и слёзы проступили у неё на глазах. — Прошу, не прогоняйте! Отбросила пакет и кинулась с объятиями Леви на шею, принявшись влажно целовать его лицо. — Я вас люблю! Люблю! — причитала она. Зажмурившись, Леви вертел головой из стороны в сторону, уворачивался от нежеланных поцелуев. — … она вас не понимает и никогда не поймёт так, как я… — захлёбываясь слезами, шептала она сквозь поцелуи. — Остановись, — процедил Леви сквозь зубы и попытался отстраниться от Кайлы. — Хватит… — … я сделаю всё, что захотите, всё, что попросите, капитан Леви! — не унималась она. — Ну скажите, чем эта белоручка вас заманила? Да что в ней особенного, кроме смазливого лица?! Она мизинца вашего не стоит… — Я сказал, хватит! — скомандовал Леви: схватил Кайлу за плечи и с силой тряхнул. — Приди в себя! Кайла притихла — не хватало силёнок справиться с каменной хваткой Леви. Она всхлипывала и с мольбой глядела в его лицо. Последняя надежда, отчаянная попытка подчинить себе ускользающую реальность. — Чёрт!.. — Леви стиснул челюсти и устало прикрыл веки. — Понятия не имею, что ты нашла в неприглядном старом грубияне и почему с таким самоотречением борешься за мою взаимность. Тц! Это даже звучит абсурдно! Тоже мне — разбиватель женских сердечек… — Но ваша потаскушка ведь что-то нашла, — выплюнула Кайла. — Не удивляйтесь, капитан, я знаю, кем она была раньше — мне сказал один из посетителей, — добавила самодовольно. — Вот именно — она моя потаскушка, — ответил он, сурово надвинув брови. — И то, что между нами, касается лишь нас двоих. — Вас не волнует, что её перетрахала половина сраного Либерио? — потеряв всякий страх, спросила Кайла, ощущая удушливый гнев. — Да ей, небось, каждая облезлая собака присунула! — Теперь у неё одна облезлая собака — это я. И её прошлое меня не волнует, ведь я был его частью — самой грязной и самой голодной из всех похотливых собак, — не моргая, отчеканил Леви. — Ни хрена ты не знаешь. Ни меня, ни того, что на моей душе. Пожалуйста — уйди. Уйди прямо сейчас, Кайла. Пока я и впрямь не возненавидел тебя. Она снова попыталась его поцеловать, но Леви отклонился и отвернул от неё хмурое лицо. — Вы об этом пожалеете, капитан, — буркнула она, отстранившись и смахнув с век слёзы. Леви молчал. Кайла взяла дневник, затолкала во внутренний карман пальто и вылетела из подсобки, громыхнув дверью. Безумие. На мгновение Леви почудилось, что он просто уснул, и всё произошедшее было сном. Нелепица. Такого не могло случиться — точно не с ним. Рабочий день прошёл как в бреду. Закрывая вечером чайную, Леви продолжал прокручивать в памяти обрывки дня. Строчки из дневника впивались в сознание острыми иглами, звучали голосом Кайлы и утопали в её налитых слезами и отчаянием разноцветных глазах — зелёном и карем. На ум Леви пришла странная мысль, будто её глаза — глаза двух разных личностей, непостижимым образом уживавшихся в одном человеке. Будто Кайла не девушка вовсе, а тёмное двуликое божество. «Тц! Ну и бред, — заключил он, провернув ключ в замочной скважине, и тряхнул головой. — Прицепится же иногда какая-то несуразица». На город опустились сизые сумерки, и снег укрывал уставшие улицы. Леви шёл в расстёгнутом пальто и жадно глотал колючий морозный воздух — только бы вернуть себе рассудок и отвлечься от мыслей о Кайле. Злоба всё-таки накрыла его, и он яростно сжимал в кулаки закоченевшие пальцы. «Надо остыть, — мысленно повторял он, — нам с Лив ещё бандитку в парк вести. Как я покажусь жене в таком состоянии? Отвратительно». Но остыть не получалось. Строчки дневника плавно перетекли в собственные воспоминания Леви: о том, как они с Лив ссорились на глазах у Иви, как бросали друг другу в сердцах жестокие слова. Вряд ли Иви сейчас что-то понимала, но не могла не чувствовать: «Что если мы по неосторожности уже причинили ей вред? Что если она ненавидит нас? Она ведь страдает, когда мы ссоримся — не может не страдать. Всё это в высшей степени безответственно. Хочу, чтобы она не сомневалась в нашей любви, даже если у папы с мамой проблемы. Дело не только в том, что мы ругаемся. Все люди ругаются, это тоже жизненный урок. Но куда важнее, как именно мы будем ссориться и как мириться. Иви должна видеть, что это можно делать без взаимных унижений». Ему страшно захотелось обнять дочь, укрыть от всего дурного, ото всех глупостей, что совершают нерадивые взрослые. Ветер усилился, и Леви стянул края пальто, поёжившись от холода. Впереди показалась знакомая фигура. До скрежета зубов, до омерзения знакомая фигура. Это был Паоло. К удивлению капитана, тот был один, без свиты драгоценных наёмников. Леви остановился и обернулся по сторонам — никого. «Какая ирония, что мы с Лив только-только решили, будто нужно потянуть время, подгадать момент, чтобы расправиться с тобой. А тут ты — сам плывёшь в мои руки. Ну уж нет, эту возможность я ни за что не упущу». Он неторопливо перешёл на тротуар, вынул из сапога припрятанный нож и двинулся навстречу долгожданной вендетте. Его так трясло от ярости, что земля казалась пружинистой под подошвами. Медленно. Надо медленно. Без спешки, без резких движений. Силуэт Паоло приближался, становился всё чётче — даже собачью шубу можно было разглядеть. Как бы кстати сейчас было УПМ! Воткнуть бы трос с гарпуном в холёное брюхо, притянуть необъятную тушу к себе, смотря, как она жалобно корчится на снегу, и вонзить лезвие в глотку. Но придётся работать с тем, что есть. «Когда ещё удача с такой кокетливостью улыбнётся мне?» — Леви непреднамеренно оскалился, словно дикий зверь, почуявший кровь добычи. За спиной зажглись автомобильные фары, и Леви инстинктивно дёрнулся в сторону, вжался в кирпичный высокий забор. «Успокойся, сейчас он уедет», — успокаивал он себя. Но машина затормозила рядом с Паоло. «Да чтоб тебя! Твою мать! — отчаяние захлестнуло Леви. — Плевать, прикончу всех». Он прибавил шаг и стремительно полетел к поправлявшему шубу Паоло. Отворилась дверца, и из автомобиля показалась худенькая девочка-подросток в клетчатом пальто и красном берете. — Юная леди, позвольте… — крикнул ей вдогонку шофёр. Но она бросилась к Паоло и крепко обхватила его стан. — Привет, пап! — хиленьким, но радостным голоском произнесла она. — Дафни! Детка! — воскликнул Паоло и обнял дочь в ответ. — А где Рауль? В машине? — Ага, спит: его опять укачало… Леви встрял, как вкопанный — едва не рухнул на тротуар. Рука, сжимавшая черенок ножа, дрогнула. Сделав глубокий вдох, Леви поверженно попятился назад, пока не уткнулся спиной в кирпичную кладку забора. «Разве смогу я убить ещё одного отца на глазах у ребёнка? Пускай даже этот отец законченная свинья. Проклятье!» Провёл свободной ладонью по макушке, умыл лицо подтаявшим снегом и молча наблюдал, как во мраке улицы исчезает его надежда стать свободным. — Ты чего так легко оделась, детка? Опять заболеешь. Да и мама будет недовольна, знаешь ведь, — мягко журил дочь Паоло. — С тех пор, как ты ушёл, она всегда недовольна… — поникнув, ответила Дафни. — Мама говорит, в тебе живёт бес, — внезапно добавила девочка. — Но это же неправда, пап? Почему она так говорит? — Она принимает таблетки, которые выписал доктор? — поинтересовался Паоло. — Вроде бы. Тебе бы навестить её. — Дел много, детка. — У тебя всегда много дел… — Я теперь большой человек, Дафни, — гордо произнёс Паоло. — Подожди ещё немного, скоро у папы будет больше времени: съездим с тобой и Раулем на мою родину, отдохнём, покупаемся в море. Знаешь, какое там красивое море? И кругом виноградники… — Ты говорил, пап, я помню, — прошептала Дафни, потупив взор и теребя серой варежкой край отцовской шубы. — Скажи, а мама поправится? Ребята в школе говорят, что ей место в психушке, что она никогда не станет прежней… — Кто говорит?! — пробасил Паоло, приподняв лицо дочери за подбородок. — Да так, ребята говорят… — испуганно ответила Дафни. — Ты на них не злись, пап. Мало ли, что другие говорят. Правда же? Леви развернулся, сунул руки в карманы пальто и быстрыми шагами пошёл прочь: перешёл на соседнюю улицу и двинулся к дому. Когда он вошёл в коридор, в голове у него творился настоящий бардак. Внутри, как в котле, бурлило непонятное варево из десятка разрозненных эмоций и чувств. Леви не ощущал пола под ногами. Опёрся ладонью на стену в надежде найти хоть какую-то опору. — Что с тобой, родной? — голос Лив прозвучал словно откуда-то из-под воды. — На тебе лица нет. Что-то случилось? Леви не решался на неё посмотреть. Он молча вылез из сапог, небрежно повесил пальто на крючок вместо вешалки и поплёлся в гостиную. Рухнул на любимое кресло и закрыл лицо ладонями — как делал бессчётное количество раз, когда пытался спрятаться от Лив. — Ладно, отдыхай, — смиренно произнесла она, — я пока пойду разбужу Иви: она весь день носилась как угорелая, а час назад прикорнула на нашей кровати. — Пусть спит, раз уснула, — бесцветно отозвался Леви. — А ночью ты с ней что будешь делать? Не уложить ведь будет. — Да, точно… — Ты помнишь, что мы сегодня договорились погулять в парке? — Лив сделала новую попытку пробиться сквозь его невидимый кокон. — Помню. Не слышит. Или не может. Лив стояла в нерешительности и вопросительно вглядывалась в его ладони, спрятавшие лицо. Лицо, на котором, наверняка было написано всё. — Если у тебя нет сил, то давай перенесём, — тихо произнесла она. — Нет. Я… я сейчас буду в норме, — ломано ответил Леви. Лив присела рядом, на подлокотник кресла, оберегающе сжала колено мужа и робко спросила: — Может, всё-таки расскажешь, м? Леви наконец убрал от лица руки и посмотрел на неё пустыми, стеклянными глазами: — Обещаю, я всё расскажу, Осень. Только не сейчас, ладно? — Как скажешь. Она поглаживающими движениями похлопала его по колену и поднялась с кресла, но Леви крепко обхватил её запястье и притянул Лив обратно. — Я буду в норме — даю слово. Только мне бы… мне бы башку очистить. — Он стиснул зубы и сконфуженно насупился. — Поможешь? — добавил с мольбой. — Хочу, чтобы ты ублажила меня ртом. Щёки Лив залились краской, сердце неистово забарабанило о грудную клетку. Она согласно кивнула, несмотря на скребущую горло тревогу: «Я уже видела этот плотоядный взгляд — в ту ночь, когда он ездил в порт по приказу Паоло. Тогда я не знала, где он был и через что прошёл, не понимала, почему странно себя ведёт. Видимо, сегодня тоже случилось что-то плохое». — Я пугаю тебя, Лив? — спросил Леви, видя её замешательство. — Немного, — честно ответила она. — Ты не хочешь меня? — Не в этом дело… — Обещаю, я не стану ничего скрывать. — Он пламенно сжал её кисть. — Просто… мне нужно ненадолго выкинуть это из головы, иначе крыша поедет. — Леви потянулся к её накрашенным красной помадой губам и провёл по ним указательным пальцем. — Как потаскушка, — процедил он. — С ума схожу, когда они красные… Лив перехватила его руку, процеловала каждый палец. Опустилась перед ним на колени, широко развела ноги и расстегнула ремень с ширинкой. Покрыла поцелуями внутреннюю сторону бедра, а затем обнажила напрягшийся, подрагивающий член и сжала в ладони. Облегчённо выдохнув, Леви откинулся на спинку кресла и запрокинул голову. Он слышал, как над ним глумливо хохотали его внутренние демоны, которых он якобы усмирил, чувствовал, как сердце окутывает тьма. Снова. Беспощадно. «Неважно, — сказал себе Леви. — Сейчас всё иначе. Знаю, что иначе. Теперь со мной моя Осень, и больше я не намерен прятаться от неё, скрывать дьявольскую личину и притворяться, будто всё хорошо. Всё, без сомнений, херово. И она это видит. Но Лив рядом — только это имеет значение». Кроваво-красные губы сладостно скользили по вздыбленной плоти вверх и вниз, горячий язычок подразнивал головку, щекотал уздечку, и Лив тихонько постанывала под влажные звуки своего бойкого, умелого рта. Не рот — обитель избавления от всех печалей, греховное святилище. — Лив!.. — Леви сжал в кулаке жидкую медь её волос и легонько протолкнулся в её горло. — Вся моя, моя… Так сладко, что хотелось рыдать. Леви набрал в лёгкие побольше воздуха, сомкнул посильнее челюсти — только бы успокоиться. Сумасшествие. Липкое, ядовитое. Прекрасное сумасшествие. Лив, звонко причмокнув, выпустила член изо рта, хихикнула и несколько раз игриво шлёпнула им по губам. Леви перевёл на неё смущённый взор и довольно ухмыльнулся: «Тц! Да уж, неизменно артистка и театралка — хоть на сцене, хоть во время любовных утех». Разрядка всё ближе. Вот сейчас!.. Задержав дыхание, Леви надсадно вскрикнул, и тёплое семя густо обволокло язык Лив. Бережно поглаживая жену по волосам, Леви пялился в потолок, на перемежающиеся с лунными отблесками тени. Ни единой мысли или тревоги. Чарующая пустота.