Осенний ноктюрн

      Привычный и понятный уклад: устав, штабы, построения, субординация и всего одна цель — уничтожить противника. Едва Леви сошёл с корабля и ступил на Парадиз, как прожитые мирные три с половиной года представились сном, будто их и не было. «Мне казалось, я возненавидел всё это, но, похоже, бессовестно лгал самому себе», — думал он, стоя перед зеркалом и надевая снаряжение для УПМ. Ни на секунду не замешкал: руки безукоризненно помнили, как облачиться в доспехи убийцы. Застегнул все ремешки, повязал на шею жабо, которое практически не носил, живя в Марли, надел короткую бежевую куртку и накинул зелёный плащ: «Вот теперь я сам в себе, — решил Аккерман, — а не тот жалкий влюблённый идиот».       Удалой и полный сил — казалось, для полётов ему и тросы не нужны. Леви был уверен — все налёты под его командованием безупречны потому, что он позабыл о Лив, целиком и полностью отдался новой войне. Он опрометчиво не связал свою окрылённость, моральный подъём и невероятное оживление с тем, что на пороге вероятной гибели был близок с женщиной, которую любил. Тоска запустила свои предательские ядовитые когти в сердце капитана не сразу. Она долго выжидала, чтобы потом стремительно подкрасться, набросить ему на горло удавку печали и потуже её затянуть. Вместе с тоской пришла и полоса неудач на фронте: объединённые отряды элдийцев и марлийцев несли значительные потери в сражениях с членами организации противников перемирия с Парадизом. Из-за прокола нового командующего, назначенного после сложившего с себя полномочия Армина, была нарушена цепь снабжения, и большая часть провианта, снаряжения и оружия была захвачена врагом. Леви не переносил на дух нового командующего, постоянно вступал с ним в перепалки и, стиснув челюсти, выполнял отдаваемые приказы. В отсутствии подчинённых так и вовсе не скупался на оскорбления. «Бездарный самодовольный кусок дерьма, — крыл его Леви после очередного сражения с повстанцами, идя вдоль бесконечных груд окровавленных тел. — Сколько жизней напрасно загублено из-за его недальновидности и беспросветной тупости».       Среди солдат росло недовольство действиями командующего, а его открытая конфронтация с капитаном Леви разжигала пламя всё сильнее. Капитан понимал, что раскол внутри армии ни к чему доброму не приведёт, однако его попытки повлиять на высшие военные чины законными способами не увенчались успехом, и он попросту не пресекал мятежнические настроения. И когда в конце апреля разъярённая толпа окружила главный штаб, угрожая расправой над армейской верхушкой, королева Хистория была вынуждена самостоятельно выйти к митингующим и удовлетворить требование отставки командующего. На вопрос, кого солдаты хотят видеть во главе, ответ был почти единогласным — капитана Леви Аккермана. Самому Леви такой исход был не по душе, но он осознавал, что несёт ответственность за произошедшее, и поэтому согласился. «Я стану командующим, но только на время этой военной кампании, а после вернусь в Марли, обратно к своей гражданской жизни. Это моё условие», — заявил он, соглашаясь с выдвижением своей кандидатуры.       Леви со своим спецотрядом вот уже две недели находился в засаде, в лесу древних гигантских деревьев, когда пришёл официальный приказ о временном назначении его командующим объединёнными войсками Разведкорпуса и марлийских добровольческих отрядов. Он сидел у костра вместе с Армином, обсуждая план разведывательной вылазки, намеченной на следующий день. — Что там, капитан? — поинтересовался Арлерт, наблюдая за сосредоточенным лицом Аккермана, читающего послание, принесённое одним из солдат. — Приказ о моём назначении командующим, — сухо ответил Леви, складывая письмо обратно в конверт. — Назначили! — восторженно воскликнул Армин. — Ну, наконец-то! — Чего развопился? — строго осёк его Леви. — Дай ребятам отдохнуть перед завтрашней вылазкой. — Вы не объявите? — удивился Армин. — Позже. Сейчас от этой информации никому не будет ни жарко ни холодно. Объявлю сразу после выполнения задачи. — Но, капитан… то есть, командующий Леви, — с улыбкой поправил себя Армин, — это же такая радостная весть! Уверен, эта новость здорово поднимет всем боевой дух. — Чего пристал, как пиявка? — не сдавался Леви. — От тебя одного уже сколько шума, а если ещё и остальные радостно захрюкают, то начнётся чёрт-те что. Позволь напомнить, что мы не на пляже тут загораем. — Да ладно вам, кап… командующий! — Кто командующий? — вмешался в разговор проходивший мимо Жан. — Капитана Леви назначили командующим, — тотчас сообщил Армин, — как мы и хотели! — Назначили? — Жан молодецки подбоченился. — А чего молчите? — Он повернулся в сторону лагеря и громко крикнул: — Ребята! Капитана Леееввв…мммм!       Леви стремглав подлетел к нему и с силой заткнул ладонью рот. — Ещё один болван, — недовольно изрёк он. — Я разве давал команду орать на всю округу? Честное слово, я будто в песочнице с карапузами, а не на разведке с бывалыми солдатами. — Да ладно вам, капитан, — не унимался Армин, — мы здесь полмесяца торчим без единой хорошей новости, а тут такая! Ну, пожалуйста, позвольте немножко отпраздновать ваше назначение? Даю слово лично проконтролировать, чтобы никто сильно не увлёкся. — Что значит «не увлёкся»? — Леви нахмурился. — Вы что, оболтусы, спиртное притащили на задание?       Жан с Армином шкодливо переглянулись и виновато почесали затылки. — Дак капельку совсем, — уточнил Жан, приводя в порядок растрепавшуюся после захвата Леви укладку. — И что такое, по вашим меркам, «капелька»? — Аккерман, сощурившись, вперился в Жана. — Ну… один ящик… — Чего? — Текилы. — Текилы? — удивился Леви. — Это ещё что? — Напиток такой, из южных стран, — пояснил Жан, намеренно упустив слово «крепкий». — Конни ещё в феврале стащил ящик в отместку одному занозливому йегеристу. Мы сами-то всего по стаканчику тогда выпили, ждали повод. А тут всем поводам повод, — умасливал Кирштайн.       «Не угомонятся, — заключил Леви. — Сейчас эта новость расползётся по всему лагерю, как холера, и все по одному будут с ночи до утра приползать с поздравлениями, пока окончательно не доведут меня до ручки». — Ладно, — тяжело вздохнув, сдался капитан. — Чёрт с вами. Но чтоб завтра никаких отговорок. На задание хоть с рвотой у рта поползёте, ясно? — Так точно, командующий! — с улыбкой отозвался Жан.       «Тц! Тоже мне — командующий. Даже как-то не по себе. Одно дело величественный и внушающий бесстрашие Эрвин, от одного только слова которого все впадали в боевой экстаз. И я — полтора метра желчи. На какую же всё-таки авантюру я подписался».       Погрузившись в очередной поток самобичеваний, Леви не заметил, как солдаты толпой подхватили его с деревянного ящика, на котором он сидел, и стали с восторженными возгласами подбрасывать вверх: — Командующий! Командующий! Командующий! — хором кричали они, ловя и вновь подбрасывая своего капитана.       «Ну, началось», — пронеслось в голове Аккермана, когда перед глазами ходуном заходили перистые сизые облака и лунный круг, которые то приближались, то резко отдалялись. — Всё, достаточно, — безуспешно пытался их унять Леви дёргающимся от подбрасываний голосом, — ну, хватит уже…       Ощутив наконец землю под ногами, Леви, качаясь, дошёл до своего места и сел обратно к костру. Конни притащил ящик со спиртным, и все разом окружили его, нетерпеливо суя жестяные кружки. — Капитан, выпьете с нами? — крикнул Конни. — Выпью. Чай, — отозвался Леви. — У меня ж теперь своя чайная лавка в Марли, — с гордостью заявил он. — О, круто! — Конни одобрительно кивнул. — Здорово, что вы нашли себе занятие по душе, а то мы с ребятами переживали. — Он сел напротив, на место Армина. — Только чай — это как-то несерьёзно. Давайте с нами, а? Одну кружку хотя бы. — Разводилы, — шикнул Леви. — Ладно, наливай.       «Не отстанут ведь, — понимал Леви. — А так хоть поставят галочки и уймутся». Принюхался к содержимому: резкий запах ударил в нос, вышиб слёзы. Леви залпом осушил кружку, слегка поморщившись, и пристально уставился на хохочущего с Микасой Жана: «Южный напиток, говоришь? Вот это пойло? Задам же я тебе взбучку, Кирштайн». — Как ваша ладонь? — поинтересовался Конни.       Во время последней вылазки один из повстанцев направил клинок на ничего не заметившую Энни и вполне мог убить её, если бы вовремя не подоспел Леви и не перехватил лезвие голой рукой. Итогом стала глубокая рана, которая никак не могла затянуться из-за постоянного использования УПМ и оружия. — До свадьбы заживёт, — ответил Леви, закусывая «пойло» печёным картофелем. — Было бы здорово дожить до этого момента. — Конни непреднамеренно хихикнул. — Разрешите личный вопрос? — Нет у меня подружки, — предугадав, отозвался Леви. — Нет? — удивился Конни. — А про кого же тогда Габи писала в письмах Райнеру? — Понятия не имею, — недовольно протянул Леви, проклиная мелкую Браун за длинный язык. — Смотрю, у Жана с Микасой вроде наладилось, — нарочно сменил тему. — Ха! Надолго ли? — со скепсисом произнёс Конни. — Нафиг вообще все эти заморочки с женитьбой? У меня чуть ли не каждый месяц новая девчонка, и знаете, что я понял? Что нет ничего лучше развлечений без обязательств. Никто никому ничего не должен, не выносит мозги, и всё такое. От привязанностей всё равно ничего хорошего, причём от любых, — посмурнев, добавил Конни, вспомнив последний вздох умирающей Саши Блаус. — Твоя правда, — ответил Леви, вглядываясь в рыжие языки пламени.       В голове колокольчиком прозвенел задорный девичий смех, сопровождаемый похотливым мужским голосом: «Куда же ты, жар-птица?» — Прочь из моей головы! — зажмурившись, чуть слышно вымолвил Леви и мотнул головой.       Конни вопросительно уставился на него: — Вы в порядке, капитан? — А? — Леви не сразу осознал, что произнёс это вслух. — Да, я в порядке, — солгал он. — Тебя вроде Кирштайн зовёт, — кивнул в сторону Жана и Микасы. — Иду! — Конни обернулся с поднятой вверх рукой и, без спроса подлив капитану ещё немного текилы, направился к друзьям.       При всей любви к тишине и покою Леви стал всё больше страшиться оставаться наедине с собой, ведь когда в ушах не звучала чужая болтовня, в голове начинал раздаваться его внутренний голос, который отнюдь не поддерживал самообман капитана, решившего, будто он избавился от Лив. Как только Аккерман ловил себя на попытке удариться в воспоминания о своей Осени, он тотчас пытался с кем-нибудь заговорить или прислушивался к чужому оживлённому разговору.       Благо, на сей раз даже идти никуда не пришлось: двое изрядно накидавшихся солдат расположились на траве, возле костра, и заплетающимися языками обсуждали свои любовные похождения: — … а потом меня туда послом назначили, — говорил один, широкоплечий со смешными усиками, — представляешь? — Да уж, я б такого осла точно не позвал в дипломаты, — соглашался второй, щуплый сладкоголосый блондин. — Дай я закончу, — с трудом выговаривал широкоплечий. — Так вот, про тот шлюхатник. — Икнул, разлив содержимое своей кружки. — Там девки все бритые от бровей до пят, представляешь? — Я слышал, марлийские проститутки тоже, — перебил щуплый. — Ну, про марлийских ничего сказать не могу, но те южные — просто сказка! — Широкоплечий звонко поцеловал ладони. — Я её и так повернул, и сяк повернул, туда сунул и туда сунул!.. — Он усердно жестикулировал, что-то рисуя в воздухе. — Это куда это ты ей сунул? — захлопал длинными ресницами щуплый. — Вовсюда сунул. У неё не рот, а газовый баллон для УПМ — так шпарит, будь здоров! И всё в глаза мне смотрела, вообрази, а? А глазища у неё не то орех, не то трава — хрен пойми. Но как смотрела, чертовка! Потом, значит, зад мне подставляет свой, мол, бери. — А ты? — Говорю же, вовсюда я её! А потом она меня. — Она тебя? — переспросил щуплый. — Извращенец. Даже знать не хочу, чем это она тебя там… — Ты бы такой кошке тоже дал, придурок, едва бы она мяукнула. — А она чего, прямо мяукала? — Так сладко, что у меня чуть не пар с ушей валил! Потом, значит, она меня и ступнями, и руками ублажала. Я её и меж бёдер, и меж грудей имел…       Леви шумно выдохнул: — Да вашу ж мать! — шёпотом процедил он сквозь зубы. — Нашли место для своих… разговоров.       Встал с ящика и пошёл в палатку, улёгся на тонкий походный матрас, сложил на груди руки и попытался уснуть. Ворочался с боку на бок — без толку. Раньше он и не подозревал, что долгое отсутствие секса может стать проблемой, потому что его не было в принципе. «Чёрт, и как я раньше жил без этого? — хмурясь, думал Леви. — Но как-то же жил. Теперь даже чей-то вульгарный трёп таит в себе угрозу. Почему меня вообще это завело? У этого с усишками не рот, а выгребная яма, а рассказ — плоский и ущербный. Тогда чего я такой взвинченный?»       Нервно встал, откинул плед и вышел обратно под открытое небо.       Бух! В плечо ударилась Нола — девушка-новобранец, которая с началом войны только-только поступила на службу, но уже показывала выдающиеся способности ведения одиночного боя, что позволило ей сразу вступить в спецотряд Леви. Со всей страстью, присущей юным сердцам, она влюбилась в своего командира и частенько ходила за ним хвостом, пытаясь хоть в чём-нибудь угодить. — О, капитан Леви! — Нола, покраснев, вытаращила на него большие карие глаза. — А чего это вы не со всеми? Это же ваш вечер. — Завтра важный день, — буркнул Леви, не глядя на неё, — надо хорошенько выспаться. — Посидите с нами ещё немного? Пожа-а-а-алуйста! — заканючила писклявым голоском.       Леви посмотрел на неё и вдруг с невиданной прежде ясностью осознал, что небезразличен ей. Алкоголь это был или провидение, но он увидел со всей отчётливостью её порозовевшие щёки и влюблённый зачарованный взгляд. «Я бы мог переспать с ней, — внезапно подумал он, — это было бы легче лёгкого. Оборвать все ниточки к проклятой Осени. Конечно, спать с теми, кто под твоим командованием, вещь паскудная и абсолютно неуместная, но если это задушит все воспоминания о Лив, то оно того стоит». — Ну, пойдём, посидим, — ответил он, взял за руку изумлённую Нолу и повёл к костру.       К удивлению всех боевых товарищей, Леви пытался поддержать беседу, а над неловкими шутками Нолы и вовсе посмеивался, хотя шутила она скорее неуместно и глупо. Леви был словно наэлектризован, двигался нервно и порывисто.       «Сам не свой, — заметила Микаса, от скуки внимательно наблюдавшая за капитаном, так как Жан уже почти сопел на её плече. — Знаю я эту нервозность. Когда Эрен хотел себе что-то доказать, то тоже становился таким дёрганым. Конечно, в несколько раз дёрганее, но всё же». — Так, мне хватит! — Нола захихикала. — Не то завтра на ногах стоять не смогу. Ну, доброй ночки всем! — Она встала и направилась в сторону своей палатки. — Проводить тебя? — тихо спросил её Леви.       Нола, замерев, обернулась и посмотрела в лицо капитана: в его глазах плясали черти. — Проводите, — чуть дыша проговорила она.       Осмелела и сама взяла его за руку, повела за собой. Леви шёл за ней, будто на смерть. Каждый шаг был тяжелый, свинцовый. Нырнул в палатку следом за ней. Нола села напротив него и ждала, когда он наконец решится. Леви положил руку на её плечо, потянулся к её приоткрытому рту.       «Возьми меня. Пожалуйста…»       Его словно ударило током. Леви застыл в миллиметре от лица Нолы и мотнул головой. — Всё в порядке? — спросила она.       «Пожалуйста, возьми меня, капитан, и отделай хорошенько…»       «Заткнись, Лив!» — Леви попытался собраться с духом и вновь потянулся к губам Нолы.       «Чтобы искры из глаз летели». — Кажется, я тоже перебрал, — надтреснутым голосом проговорил Леви. — Доброй ночи, Нола.       Громовым копьём вылетел из её палатки и, не разбирая дороги, бросился вглубь леса.       «Пожалуйста… пожалуйста…» — маняще взывала к нему медноволосая сирена.       «Хоть бы минуту помолчала».       «Пожалуйста…»       «Вот разоралась», — ворчал Леви, отмахиваясь от влажных еловых ветвей.       «А!..» — громко и сладострастно вскрикнула Лив. Так, как кричала лишь на самом пике блаженства.       «Да замолчи же ты!»       Леви обессилено припал спиной к шершавому могучему стволу высоченного дерева, взмывавшего в почерневшие небеса, навстречу серебристым равнодушным звёздам. Запрокинул голову, хватал ртом прохладный воздух, будто выброшенная на берег рыба. Надвинул брови, сомкнул отяжелевшие веки. Стоял не шевелясь, проваливаясь в тягучую бездну. Под напружиненными пальцами струился призрак упругих крутых бёдер и высокой груди, шёлк курчавых волос.       «Ну же, милый мой».       Ослабил пряжку ремня, лязгнул ширинкой и дрожащей рукой обхватил напряжённый член. Торопливо и небрежно водил рукой вверх-вниз, лишь бы скорее приблизить желанный миг разрядки. «Кричи! Кричи! — умолял он свою Осень. — Кричи, чёрт тебя подери!» И её стон жалом вонзился в его затуманенное сознание. Мокро, скользко. Безжалостная кисть всё набирала скорость. — Лив!.. — ломано прокричал Леви в недосягаемую высь.       Рука перестала слушаться, никак не хотела скользить с прежней лёгкостью. Леви флегматично облизнул ладонь и почувствовал его — железный, металлический привкус крови. Открыл глаза и уставился на свою руку: открывшаяся и развороченная рана поблёскивала в темноте обсидианом. Опустил голову — весь низ живота перемазан кровью. «Чёрт с ним», — решил он, сгорая от возбуждения, и продолжил. Ладонь ныла адски, но вопреки боли кисть Леви наращивала темп: «Блаженство и боль — всё, что ты мне оставила после себя, Лив», — пронеслось в его голове в последний миг, прежде чем он излился в истерзанную руку.

***

      Лив не помнила, как протекли март и апрель, проведя почти всё время в сладком наркотическом забвении. Богатый постоянный клиент регулярно снабжал её маленькими зелёными проводниками в мир грёз, в котором каждый потный здоровяк мог с лёгкостью преобразиться в милого сердцу капитана Леви. Иногда она неосторожно перебарщивала с дозой и лежала под очередным гостем в полной отключке.       Лишь с первым майским теплом, ростками травы из-под оттаявшей земли и цветением вишен к Лив вернулось желание жить. Да и Констанс, которая поймала Лив за руку во время употребления таблеток, приложила не мало усилий, чтобы помочь подруге прервать порочный круг и начать выкарабкиваться из бесконечного уныния. — Я скучаю по капитану Леви, — сказала ей однажды Лив, когда они во время совместного выходного гуляли во дворе с сыном Констанс. — Скучаешь? А чего тогда наорала на него полгода назад? Мне Марла рассказала, что видела, как ты перед ним вазу шваркнула, а он шваркнулся сам, когда попытался с коляски встать и догнать тебя. — Потому что я должна была так сделать, — ответила Лив. — Солнце моё, вялый хрен тебе в уши! Ты можешь уже объяснить, что у вас творится? Что творится с тобой? — шёпотом добавила Констанс. — Всё из-за Паоло, — тихо ответила Лив. — Прости, я не могу сказать больше. Не хочу, чтобы кто-то пострадал из-за моей дурацкой сентиментальности. — Пострадал? — хмуро спросила Констанс. — Да. Всё очень серьёзно, Консти. — Ты меня пугаешь, малышка… — Знаешь что… — Лив остановилась, крепко зажмурившись. — Давай просто поговорим о какой-нибудь ерунде, ладно? Не хочу сейчас думать о всяком дерьме. — Ты сказала «дерьмо»? — Сказала, — ответила Лив. — Так и не замечу, как ты окончательно вырастешь. — Констанс нагнулась к сыну, принёсшему ей букетик из одуванчиков. — Спасибо, родной. — Поцеловала кроху в русую макушку. — Очень красивый. Соберёшь такой же для тёти Лив?       Мальчуган закивал головой и вприпрыжку поскакал за цветами. — Кстати, а ты в курсе, что на Парадизе никто и знать не знает про презервативы? — сказала Лив, закуривая сигарету. — Да ладно? Как же они там живут без резинок?       Лив пожала плечами. — Я когда капитану первый раз показала наше «марлийское чудо», у него культурный шок случился. — Она захохотала. — Смотрел так недоверчиво, мол, неужели я заставлю его драгоценный член экипироваться перед очередным заходом?       Констанс, не удержавшись, громко прыснула. — Правда, мы всё равно предохранялись через раз. — Лив задумчиво вздохнула. — Фу, как безответственно. От тебя тем более не ожидала. — Констанс взяла у Лив сигарету и, один раз затянувшись, передала обратно. — Я с ним вообще в дуру совершенную превращалась. Хотя он не то чтобы сопротивлялся, когда я напоминала, просто, знаешь… у нас в основном всё так спонтанно случалось. Ну, как у нормальных людей. А я и не парилась: залететь мне всё равно не светит, а вероятность подцепить что-то от мужика, который десять лет ни с кем не трахался, очень мизерная. — Но не нулевая же, — возразила Констанс. — Говорю же — дура я.       Лив опустила голову вниз и стала пинать маленький камешек, залетевший под подошву ботинка. — Надеюсь, он всё ещё жив, — печально проговорила она. — Пусть я и не могу прикоснуться к нему, не могу сказать, как он мне дорог и что я люблю его больше своей никчёмной жизни, — она посмотрела куда-то вдаль, — но мне хочется знать, что мы ходим по одной и той же земле, смотрим на одно и то же солнце по утру и засыпаем под одними и теми же звёздами. — Перевела на Констанс наполненные влагой глаза. — Наверное, я даже звучу как дура! — Лив засмеялась.       По её щекам покатились слёзы.