Осенний ноктюрн

      Всюду кровь. Целые реки крови. Хор из истошных, пронзительных воплей. И снова — кровь. Её так много, что вскоре она превращается в мощный поток, снося всё на своём пути. Он барахтается в липком, противно-тёплом течении, захлёбывается, уходит с головой в багряно-чёрные глубины. Он не может пошевелиться, не может противостоять необузданной стихии. Впереди показался холм — нужно быстрее к нему! Холм поднимается, и вскоре открывает громадные зелёные глаза, разевает зубастую пасть, в которую тотчас вливается кровавая река, наполненная толпой барахтающихся в ней людей. Без надежды, без шанса. Симфония ужаса.       Леви распахнул глаза, сделав глубокий болезненный вдох, и уставился в деревянный потолок, на вальсирующую в солнечных лучах радужную пыль. Обвитая лианами красных волос Лив лежала рядом, приластившись кошкой, и обеспокоенно смотрела на него. Один из её локонов опутал торс Леви, и она легонько провела вдоль него указательным пальцем. — Будто зияющая кровоточащая рана… — прошептала Лив.       Леви резко отнял её руку и, покачнувшись, кое-как сел, спустив ноги на пол. Посмотрел на правую ладонь, на два отсутствующих пальца, и с ненавистью сжал её в кулак. До побелевших костяшек. — Ты кричал во сне, — сказала Лив, приподнявшись на локте. — Готов поспорить, ты вчера кричала громче. — Красиво ушёл от разговора. — Лив встала с постели и надела халат. — Я ещё подниму твою самооценку, но попозже. А теперь расскажи, что с тобой случилось? Потому что ночью у меня возникло стойкое ощущение, что ты не любовью занимаешься, а извиняешься за что-то. — Как будто тебе не всё равно, — пробурчал Леви. — Время уже вышло, я пойду. Иначе придётся доплачивать твоей мадам Розе, а я и так на мели: за этот месяц спустил столько, сколько не тратил, наверное, за всю жизнь. — Думаешь, я слушаю только потому, что ты платишь? — Скрестила на груди руки и, сощурившись, пристально посмотрела в его глаза. — А разве нет? — безжалостно ответил он, даже не моргнув.       Мысленно отвесила звонкую пощёчину и выпотрошила его до основания. От злости и обиды у неё горело лицо, но Лив проглотила горечь брошенных капитаном слов и ничего не ответила. Леви натянул брюки с рубашкой, но даже не застегнул их, сел в кресло и направился к двери. Лив перегородила ему дорогу. — Прошу, расскажи, — настаивала она. — Это за мой счёт. — Мне не нужны подачки, — оскорбившись, выплюнул Леви. — Ты всегда так делаешь? Причиняешь боль, чтобы окружающие, не дай бог, не решили, что у тебя есть хоть какие-то слабости. Это жестоко. — Мир вообще жесток, девочка. Неужели для проститутки это в новинку? — Не выйдет, капитан. Знаешь, что по-настоящему не в новинку для проститутки? Грубость. Меня этим не проймёшь. — Она усмехнулась. — Я прекрасно вижу, что ты вытворяешь. Это всё притворство. Поверь той, кто по несколько раз на дню делает вид, будто получает сказочный оргазм! — Вытянула шею и приблизилась к его лицу. — Вчера ты дал слабину, а сегодня осознал это и до смерти испугался. И не говори, что это не так.       Страх однажды потерять Лив породил в Леви и другой — привязаться к ней. Все, кого он любил, оставили его. Он не вынесет, если это повторится вновь. Но, казалось, в природе не существовало силы, способной противостоять печальным ультрамариновым глазам.       Леви устало сомкнул веки и понурил голову. — Я ничтожество, — безапелляционно отчеканил он. — Позавчера на моей улице какие-то ублюдки с криками «долой дьяволов Парадиза и их приспешников!» открыли огонь по прохожим. Убили соседа — старика Флетчера, которому я иногда помогаю… помогал в овощной лавке. Со мной были ребята, которые присматривают за мной — почти как семья — Габи и Фалько. Паренька ранили, он без сознания лежит в госпитале. Не знаю, выкарабкается ли он вообще. — Впился ногтями в обивку на подлокотниках коляски. — А я ничего не мог сделать! Вывалился из этого сраного кресла в бессмысленной и жалкой попытке встать, упал мордой в землю и беспомощно барахтался. Только и мог, что плеваться песком да смотреть в стеклянные глаза Фалько, на вытекающую из-под него лужу крови. Слышать крики и вопли, перемешанные со звуком пальбы. Что это за грёбаный солдат, который не может защитить людей? — Его ледяные глаза наполнились слезами. — Скажи мне, Лив?       Лив села перед ним на колени, взяла его руки и прижала к губам. Она не знала, что сказать. Ей хотелось выпить всю его боль, избавить от неподъёмной ноши, от груза вины и ненависти к себе самому. Она бы забрала без остатка все его страдания! Плевать на неё — она падшая, запачканная и бесполезная. Она никто: просто кусок мусора посреди этой зловонной трущобной помойки. А Леви — достойный человек, запертый в искалеченном теле, он не заслужил своей участи. — Я хотел… — Леви почувствовал, что вот-вот даст волю слезам, и умолк, чтобы справиться с эмоциями. — Хотел сделать хоть что-то. Хоть для кого-то. Я потому так… в общем, я хотел, чтобы тебе было хорошо. — Мне и было, — прошептала Лив, шмыгнув носом. — Я прежде ни с кем не могла… ну… расслабиться. Я впервые получила удовольствие с мужчиной… — Она отчего-то смутилась. — Это, наверное, так неуместно сейчас! — Криво приулыбнулась. — Господи, я всегда такая несуразная! Прости меня. — Тебя? — Леви трепетно вытянул медный локон, упавший ей на лицо и убрал за ухо. — За что?       «Ты не можешь быть несуразной. Ты совершенство. Гладишь меня, страшилу штопаного, жалеешь. Прощаешь каждое поганое слово, все мои издёвки. Ложишься со мной в постель… Не смей просить прощения! Я не заслуживаю даже твоего взгляда, не то что сочувствия и ласки». — Мне пора, — нарочито отстранённо проговорил он, испугавшись разбушевавшейся внутри нежности, и отнял руки от её тёплых мягких губ.       Лив посторонилась и отворила дверь в коридор.

***

      Конечно, Леви не рассказал Лив, как прошлым вечером сунул себе пушку в рот. Как его рука вновь трусливо дрогнула, и он помчался по выученному наизусть маршруту: он соврал, когда говорил, что пришёл лишь для того, чтобы сделать ей приятно — ему и самому хотелось тепла. Оказавшись за порогом борделя, Леви почувствовал себя глупцом: «Это ж надо было такое выдать — заявился к ней, чтобы, видите ли, сделать ей хорошо. Чудо-любовник и спаситель! Браво, Леви. Ты окончательно превратился в недалёкого кретина. Лучше бы оставил мешок денег и поклялся никогда не прикасаться к ней».       Не катился, а плыл, не чувствуя под колёсами землю. Холодный октябрьский ветер беспардонно забирался под одежду, пощипывал кожу, и солнце похитили наглые тучи. Красота покинула это место и сердце Леви. Безликие люди, бесцветные улицы. Палитра звуков превратилась в бессмысленный фоновый шум. Леви вдруг представил, как разворачивается, возвращается обратно к Лив и падает в её спасительные объятия. Как обливается очищающими слезами. А она гладит его, гладит по дурной голове!.. Пока воображал, доехал до дома — поздно возвращаться. Да и смог бы он в самом деле?       Неделя прошла как в бреду. Леви сходил с ума от одиночества и переизбытка чувств, которые с трудом контролировал. Пусть и постылый, но ставший за три года привычным мир рассыпался на части. Леви ясно осознал, как за прошедшие годы стали важны для него Габи и Фалько. Их звонкие голоски и ясные умные глаза исчезли, и дом осиротел. Сидя в гостиной и наблюдая за последними листьями, опадающими с почерневших деревьев, Леви думал лишь о том, что хочет повернуть время вспять, вернуть всё на свои места.       В замке радостно скрипнул ключ, и Аккерман с надеждой обернулся. — Да тихо ты, медведь, ногу же так отдавишь, — для проформы ворчала Габи, а у самой на лице не было ни капельки возмущения. — Вот так, ступай осторожно. — Извини, Габи, я не нарочно, — тихо ответил Фалько слабым голосом. — Капитан Леви! — из последних сил крикнул он в гостиную. — Капитан, мы дома!       Леви выкатился в коридор и тут же принялся помогать Габи, усаживающей Фалько на табурет в углу. — Живой, — с облегчением произнёс Леви. — Куда ж я денусь, — наивно произнёс Фалько и кротко улыбнулся. — Как вы тут без нас? Я так переживал за вас, места себе не находил.       «Совсем сдурел? — подумал Леви, и сердце его заныло. — Чуть не помер, а печётся о бесполезном калеке. Я не заслуживаю любви этих детей». — За себя бы переживал, я-то чего? — строго ответил он. — Да на мне всё как на собаке! — И на мне, — отозвался Леви. — Вы ещё подеритесь, — вмешалась Габи. — Кстати, капитан, вам тут письмо пришло. — Достала из кармашка плаща конверт и протянула Леви. — С печатью главной нотариальной конторы. — Прочтёшь? — попросил Леви. — А то я эти ваши марлийские каракули буду неделю разбирать. — Обязательно каждый раз ворчать? Не такой уж и сложный у нас алфавит, — обиженно парировала Габи, разворачивая письмо. — Ну? Чего там? — в нетерпении спросил Фалько. — Это… завещание мистера Флетчера. — Она прищурилась. — Оказывается, у него нет родственников, и он всё завещал нашему капитану: дом и овощную лавку. — Изумлённо открыла рот.       Леви открыл рот следом за Габи. — Вы теперь у нас бизнесмен и собственник! — резюмировал Фалько.       Леви перевёл на него взгляд, полный скепсиса: — Сказанул так сказанул, — на выдохе произнёс он. — Да ладно вам, это же трогательно, — не унимался Фалько. — Вам теперь нужно к нотариусу, капитан Леви. — Так странно: тело Флетчера ещё не остыло, а я уже буду хозяйничать в его доме и его лавке.       Леви поник. — Надо за десять дней успеть подписать все бумаги, иначе правительство приберёт себе его наследство, — сказала Габи, дав капитану минуту всё осознать. — Хотите, я пойду с вами? — заботливо спросила она. — Спасибо, Габи, — ответил Леви.       «Не думай. Даже не смей воображать! — приказал себе он. — Этого никогда не случится. Судьба никогда не была к тебе добра, не надейся, будто она смягчится в этот раз». Впился пальцами в бедро, пока не стало больно — тщетная попытка вернуться с небес на землю. Картинки уже успели приобрести яркость и фактуру, выстроиться в идиллические сюжеты будущего, которое никогда не случится: он видел Лив, одетую в сиреневое платье, играющую во дворе дома с маленькой черноволосой девчушкой. Во дворе их дома. С их маленькой девчушкой.       Какой вздор. Бесплодная грёза. — А ещё я по дурости написала Райнеру, когда Фалько загремел в госпиталь.       Голос Габи вернул Леви в реальность. — Так что скоро наши ребятки приплывут с незапланированным визитом. Может, хоть немного развеетесь, — предположила она, пожав плечами.       Прибывшие пару дней спустя товарищи в самом деле отвлекли Леви от новых забот и мрачных мыслей. Новостей было так много, что гостиная, казалось, трещала по швам от рокота несмолкающих голосов. Главной новостью было рождение сына Армина и Энни: ещё в прошлом году, когда ребята приплывали с Парадиза, эти двое, казалось, не проявляли друг к другу никакого интереса, но спустя несколько месяцев сошлись. Почти в шутку, не предполагая, что всё зайдёт так далеко. И вот на руках Леви дрыгал ножками голубоглазый мальчишка, умазанный слюнями, которому не было и двух недель от роду — апофеоз нового мира. — Я устала, — Энни плюхнулась на мягкий диван, подперев щёку, и глубоко вздохнула.       Армин сел рядом с ней и заботливо погладил по плечу. — Говорил же, что тебе ещё рано в путешествия. — А я тебе назло поехала, — честно отозвалась Энни. — Думала, что справлюсь. — Ты всё равно молодец, — приободрил её Арлерт.       Леви, медленно попивая скотч, внимательно наблюдал за ними. — Кто бы мог подумать, что у этих чудил что-то получится, — с хохотом произнёс Жан, оседлав стул и опустив подбородок на спинку. — И ведь никого не посвящали в свои отношения. Мы обо всём узнали, только когда они нам объявляли, что карапуза ждут. Охренеть! — До дна осушил содержимое своего стакана, звякнув подтаявшими льдинками. — Что, и Микаса не знала? — удивился Леви. — Знала. Как потом оказалось. — Но тебе не сказала. Хм. — Леви перевёл взгляд на Микасу, сидевшую в другом конце комнаты и смеющуюся с Габи. — Я, наверное, впервые за полгода вижу, как она смеётся, — обиженно сказал Кирштайн. — И не со мной…       Жан сделал Микасе предложение всего через восемь месяцев после смерти Эрена, и, к его удивлению, она согласилась. Он был уверен, что её тоска по Йегеру не станет препятствием и что вместе они со всем справятся. В конце концов, какой из покойника может быть соперник? В итоге Жан измучил Микасу своей ревностью, и брак уже больше года висел на волоске. — Мы как незнакомцы. — Грациозно пригладил непослушную прядь, упавшую на лоб. — Завтракаем в тишине, засыпаем в разных комнатах. — Как будто ты не знал, на что подписываешься, — ответил Леви. — Не пробовал поговорить с ней об этом, а не со мной? — Да что с ней говорить? — отмахнулся заметно опьяневший Жан и залпом прикончил ещё один стакан. — Она же всё отрицать начнёт. Скажет, мол, я не давала тебе повода ревновать, и всё такое… А я, идиот, на свиданки с Пик бегаю. Мы оба не поняли, как это вообще между нами случилось, но с ней я хотя бы чувствую себя нужным. Желанным, чёрт побери!       «Да уж, нашёл компанию для чистосердечных признаний, — подумал Леви и отставил бутылку со скотчем подальше от Кирштайна. — Вроде такие лбы уже, а всё равно глупые малявки, тыкающиеся в жизнь как слепые котята. Даже пить-то не умеют». — Я не советчик в подобных делах, — с горечью произнёс Леви. — Но что бы вы сделали, капитан Леви? — капризно спросил Жан. — Вот пристал, — шикнул Леви. — На твоём месте я бы давно покончил с этой комедией. Только восприми это как совет, а не призыв к действию. Потому что я — это я. И потом, ломать не строить.       Габи, изрядно накидавшись, вешалась на любимого кузена, как на вешалку, стискивала в удушающих объятиях. Райнер не противился, стойко перенося её восторженные безумства. И под утро, когда компания двинулась в сторону набережной на прощальную прогулку, нёс уснувшую сестру на руках.       Причалил паром, и ребята хором стали загружаться на палубу. Идя по мосткам, Райнер на мгновение встрял, уставившись куда-то на берег. — Браун, не спи! — Конни безуспешно попытался толкнуть его вперёд, но только ушиб руку о мощную спину Райнера. — Да я просто… Там какая-то синеглазая красавица мне помахала, — самодовольно произнёс Райнер, машинально поправив галстук. — Хистории тут нет, балбес! — Конни загоготал. — Да я не про Хисторию. Мне помахала рыжая девушка в голубом сарафане, — кивнул в сторону торговой площади, что была рядом с портом.       Леви, охваченный волнением, обернулся и увидел Лив. В глазах мгновенно потемнело, а сердце подскочило до самого горла. Она, привставая на носочки и выглядывая из-за спин прохожих, резво махала рукой — но ему, а не Райнеру. Лив не стала подходить из-за того, что капитан был не один, и уже через считанные мгновения затерялась в толпе.

***

      Уже больше месяца Леви не приходил к Лив. Поначалу она не злилась и только переживала, всё ли с ним в порядке. «Будь терпелива, ему нужно время, чтобы пережить свою боль», — говорила она себе, задыхаясь от едкого пота здоровенного матроса, навалившегося на неё всем своим весом. Распятая и обслюнявленная его дурно пахнущим ртом, Лив молча смотрела в потолок. Оттуда, укрытые бархатом ночи, на неё неподвижно взирали ледяные глаза из-под навеса чёрных острых прядей. Она не могла понять, смотрят эти глаза с вожделением или насмешкой?       Иногда она подходила к стойке мадам Розы, мечтательно облокачивалась на неё и как бы невзначай спрашивала: — Кто-нибудь не передавал мне что-нибудь, случайно? Случайно не спрашивал обо мне? — Нет, твой капитан случайно не заходил и ничего тебе не передавал, — отвечала мадам Роза, не отрываясь от решения кроссворда. — Почему сразу капитан Леви? — Включала «дурочку». — Ну, мало ли кто-то мне что-то передавал… не знаю, письмо, например. — Накручивала на палец непослушный локон, хмуря бровки. — Ох, малышка, малышка, — со вздохом говорила мадам Роза, — мне очень жаль.       В памяти, как приговор, звучали слова Констанс: «…все мужики — вруны и трахари, которые плевать хотели, на что ты там надеешься… Понадеялась я на одного… а в итоге?» Наверное, напрасно она воображала, будто капитан Леви особенный. Не такой, как прочие. Поплатилась за собственную наивность и глупость. И поделом! Его инвалидная коляска вовсе не белый конь, а он — никакой не принц.       Но ведь она и не ждала принцев.       К дьяволу всё! Пора перестать надеяться, что кто-то спасёт её из этого болота. У неё есть только она сама. А капитан Леви… что ж, она будет с благодарностью вспоминать время, проведённое с ним. Как ни крути, но оно было счастливейшим в её жизни.       Едва она вознамерилась позабыть о Леви, как он, в твёрдой уверенности что ему достаточно будет всего лишь попросить у Лив прощения и объясниться, явился: «Как только она узнает, сколько всего на меня навалилось, то всё поймёт. Лив не из обидчивых, и она никогда не обращала внимания на мою бестактность и грубость. Да и у меня столько хороших новостей!» — Я к Лив, — возвестил Леви, положив на стойку мадам Розы мешок денег. — Батюшки! Вы гляньте-ка, кто прикатил. — Мадам Роза, поджав пухлые губы, подбоченилась и недоверчиво окинула взором позабытого посетителя. — А чего ты так рано, дружок? Приехал бы с первым снегом — красиво и романтично! — Тебе бы рот кляпом заткнуть и как следует отходить, — не повышая тона произнёс Леви. — Развизжалась, как поросёнок, которого ведут на убой. — Не паясничай, любимый, не то кляп в рот вставлю тебе я. И отшлёпаю так, что во век не забудешь. — Если я кому и позволил бы себя отшлёпать… А, впрочем, это не твоё дело. — Если ты про малышку Лив, то у неё гость.       Леви неосознанно напрягся. — И давно? — Час прошёл. — Я тут подожду, — ответил он и откатился к кожаному дивану, стоявшему рядом с лестницей.       Леви впервые застал момент, когда Лив была не одна, и он чувствовал себя странно. Мысли лихорадило. Он по-настоящему осознал, что жизнь Лив не останавливается, когда он уходит. Ему стало некомфортно, неуютно. Съёжился, вжал голову в плечи. Но мерзкое чувство никуда не уходило.       На лестнице послышались шаги и смачные причмокивания. — Ну же, куколка, скажи, что тебе понравилось, — умолял игривый мужской голос. — Понравилось, — отозвалась Лив.       Но обладателю мужского голоса этого показалось недостаточно: — Скажи, что ты кончила, куколка, — сквозь зубы цедил он, — сделай приятно господину Расселу, малышка. Твоему господину…       Леви нерешительно поднял голову и увидел, как высокий красивый мужчина лет тридцати впечатал Лив в узорчатые перила и стал с неистовством целовать её шею. Она — лохматая и полураздетая — покорно стояла и почти не шевелилась. — Я кончила, господин Рассел, — безжизненно ответила она. — Вы мой лучший любовник. Меня никто не трахает так, как вы.       Леви, грохотнув дверями, вылетел из чёртового борделя. «И чего я ждал? Как будто в монастырь к монашке пришёл. Вообразил, будто я единственный, кого шлюха называет своим особенным любовником. Эта девочка — блажь и агония мертвеца. А я просто смешон. Пора заканчивать этот нелепый фарс. С чего я вообще взял, что могу на что-то надеяться?»