свет — полутень — тень

Женя заглядывает к Кириллу почти весь ноябрь и половину декабря. Преподаватель у Кирилла, по его собственным словам, совсем разошёлся, и требует по пятьдесят набросков к каждой паре. Кирилл ругается, что он, вообще-то не принтер, Женя сочувственно кивает и уже привычно предлагает попозировать за картошку. Кирилл долго его благодарит, жарит картошку к его приходу и даже учится варить суп, потому что на картошке и вафлях из кафешки внизу долго не протянешь. Женя ловко принимает нужные позы, уже почти без подсказок, иногда пересказывает Киру смешные фразы от преподов, если только тот не рисует в этот момент лицо, а после объясняет, почему эти фразы смешные. Кирилл заслушивается. Половина рассказов всё ещё остаётся не слишком понятной, но главное, что понятно Женино настроение: здесь он рад, потому что до него наконец дошло… что-то сложное, что им так и не смогли внятно объяснить на паре; а вот тут он раздражён, потому что… потому что никто, даже сам препод, ничего не может внятно сказать про то, что они долбят уже целый семестр; а тут Женя явно очень гордится тем, что выкрутился на сдаче какой-то — лабораторной вроде — работы, заговорив препода, а потом элегантно свинтив с темы. Даже завидно немного. Киру бы так на живописи, например… После набросков они всегда смотрят боевики. Они все кажутся Киру какими-то одинаковыми, но Жене всегда как-то удаётся комментировать их по-новому. Это, пожалуй, талант. В середине ноября они снова целуются. Это происходит почти случайно. Кирилл в очередной раз засматривается на то, как свет от ноутбука скользит по Жениному лицу, и одними губами шепчет: — Красиво. — Кто красиво? Я красиво? — шутливо играет бровями Женя, чувствуя, как губы сами собой растягиваются в глуповатой улыбке. — Ты это очень красиво, — быстро кивает Кирилл. — У тебя скулы такие, свет на них всегда так выразительно падает… — И нос. Ты бы его отдельно зарисовал, я помню, — заканчивает за него Женя. Голос почему-то совсем немного звучит расстроенно. — И глаза, — тихо добавляет Кирилл. — Они у тебя… улыбаются как будто. Он ловит Женин взгляд. Глаза у Жени и правда будто бы светятся. Всегда. Даже сейчас, в темноте. — Я так никогда не нарисую, — признаётся Кирилл, подаваясь вперёд и замирая, будто в ожидании разрешения. Женя совсем немного приподнимает подбородок, и только тогда Кирилл мягко целует его в уголок губ, почему-то волнуясь и чувствуя себя почти виноватым. Будто есть в этом что-то… неправильное. — Извини, я просто… — хочет оправдаться он. — Мне понравилось, — быстро произносит Женя, смущённо отводя взгляд. — Мне тоже. Просто… я как-то… — Мы никуда не торопимся, помнишь? — подмигивает Женя. — Продолжим на следующем сеансе. Кирилл невольно смеётся: — Три по пять, четыре по десять… — Потом перерыв, и вот в перерыве мы и продолжим! — заключает Женя, невозмутивно укладываясь головой к нему на колени, где и лежал до этого. Кир никогда не возражает, а Жене нравится. Особенно — поглядывать на него украдкой. Особенно — когда Кирилл слушает его рассказы. У него всегда такое внимание на лице и ещё улыбка — рассеянная слегка, забавная. И встречаться с ним взглядом тоже забавно. И приятно. — Только, слушай, мне завтра надо одну штуку сделать… Мы лабу сдаём просто скоро, — осторожно начинает он. — Я просто только на своём ноуте могу, а он без подзаряда долго не живёт а тащить его… он тяжёлый, собака. В общем, если тебе завтра прям очень надо… — Может, я тогда просто приеду к тебе и порисую, пока ты за компьютером? — предлагает Кирилл. — Так можно? — Да, я вот как раз!.. — обрадованно кивает Женя. Кир понял. — Я тебе пропуск закажу. Только это, ничего, если я за компом не прям позировать могу? — Я фигуру порисую. Или руки. — Или нос, — усмехается Женя, наконец полностью расслабляясь. — Или нос. Ты весь как искусство, тебя рисовать и рисовать, — улыбается уголком губ Кирилл, не замечая, что Женя при этих словах отводит взгляд. Слегка покрасневших щёк в темноте совсем не видно. Общага встречает Кирилла какофонией запахов: кто-то явно разбрызгал в коридоре какой-то дезодорант, в прачечной только что развесили бельё, а на кухне, кажется, не слишком удачно пожарили картошку… — Привет, заходи! Женя встречает его, весь какой-то встрёпанный, но неожиданно уютный в майке с огромным вырезом и трениках. — Я там это… пытался намутить что-то типа обеда, но обед не получился, так что на ужин потом будут пельмени. — Да я не голодный, — скромно улыбается Кирилл. — Как? А я чай сделал… — Чай я буду, замёрз, пока шёл, — с готовностью кивает Гордеев. — Да ты не стой, садись вон на мою кровать, — радостно предлагает Женя, ставя на тумбочку одну из кружек, в которой уже барахтается чайный пакетик. — Раскладывайся, в общем, как хочешь, я тут уже начал, сколько колупаться с этим, пока не знаю, но ты оставайся хоть до одиннадцати. В одиннадцать тебя выгонят, но до этого времени — сколько хочешь! Соседа всё равно до завтра не будет. Кирилл достаёт скетчбук, кучу листов принтерной бумаги, где на одной стороне уже что-то накалякано, — не пропадать же добру, — карандаши, брашпены, маркеры. Как раз поэкспериментирует. Женя продолжает что-то увлечённо вещать, и Кир ненадолго даже выключается, слушая только его голос. В сочетании с монотонными движениями руки по бумаге звучит как-то особенно медитативно. — Ну давай-давай, родной, роди мне уже, а… — Что?.. — растерянно переспрашивает Кирилл, выхватив неожиданную фразу краем уха. — А, да это я не тебе, у меня программа не запускается. Ты не обращай внимания, я иногда с ней разговариваю… Не мешает? — Да нет, — усмехается, Кир. — Разговаривай, сколько хочешь, мне нравится. Женя в общаге… другой. Вроде точно такой же, а другой. Более суетной, что ли, и одновременно расслабленный. На своей территории. У Гордеева дома нет-нет да и смутится, стягивая с себя свитер перед набросками, а тут майка эта. Кирилл невольно засматривается. Вырез подчёркивает Женину шею. Кирилл раньше и не думал о том, какая у него красивая шея. Длинная. А за волосами и не видно. И он её так вытягивает ещё, когда всматривается в экран... красиво. Женя весь очень красивый. И разный. — А ты чего не рисуешь-то? — замечает вдруг Женя. — Неудобно? — Я?.. Да нет, просто… А что ты делаешь? Код пишешь? — наугад спрашивает Кирилл. — У меня тут программка… Сядь на моё место, потыкай, — предлагает Женя. — Полночи писал. Он явно гордится. По нему всегда видно, когда он гордится своей работой. Женя в эти моменты как будто сияет. Кирилл просто не может отказать. Он пересаживается на предложенное место, и Женя — даже по голосу слышно — сияет ещё больше. — Вот сюда нажми. Вот-вот, видишь, да? Кирилл не особо понимает. Какие-то цифры меняются в таблице. Женя, сразу уловив чужую заминку, перегибается через него, хватает мышку и, водя ей туда-сюда, принимается объяснять. Кирилл понимает только в общих чертах: Женя написал какую-то программу, которая автоматически что-то считает и распределяет по таблице, эта программа очень непростая, но сделана очень ловко, Жене удалось найти какое-то там изящное решение, и он очень собой доволен, осталось немного докрутить, и будет совсем хорошо. Этой информации Кириллу достаточно, чтобы за него порадоваться. — Молодец, — искренне хвалит он, — очень здорово… — Ты ничего не понял, да? — угадывает Женя. — Ну… я понял суть, — смущается Кирилл. — Расслабься, я тоже не до конца понимаю про твои эти свет-полутень-тень, — отмахивается Женя. И зависает. Кирилл очень красиво смущается. Будь Женя сам художником — обязательно зарисовал бы. И вообще Кирилл весь какой-то… красивый тут, в этом бардаке. Другом, не как у него дома. И удивительно хорошо сюда вписывается. Будто сам тут живёт, в том конце коридора. Жене очень легко представить себе его, лежащего на точно такой же кровати со своим этим скетчбуком. И ещё легче — их двоих, ютящихся рядом и смотрящих боевик. Только с телефона, потому что Женин ноут слишком греется, если перетащить его на кровать. Посмотреть боевик они не успевают. В одиннадцать Кирилла выставляют из общаги. В начале декабря они оба зашиваются. У Кира просмотры, у Жени — бесконечные лабы и тесты, и хочется сдать всё хоть как-нибудь, а ещё желательно наскрести хотя бы на парочку автоматов, чтобы меньше париться в январе. Кирилл немного завидует, у них в институте автоматов не бывает. А с другой стороны — сочувствует. Ему-то не надо ничего зубрить, только рисовать. Хотя он бы лучше что-нибудь вызубрил, чем рисовал эти бесконечные чертежи день и ночь. Женя всё никак не успевает позвать Кирилла на каток. Кирилл всё никак не может по-человечески посмотреть с Женей фильм. Первая половина декабря ощущается как День Сурка. — Сань, сфоткай, а? — просит как-то Женя. — Пока сосед не вернулся. К середине декабря у них обоих освобождается небольшое окошко, и Казьмин заскакивает к Жене в общагу, «потому что рожи одногруппников и Сократов задолбали, хоть на тебя посмотрю красивого». — Ну давай, а нафига тебе? — удивляется Сашка. — Для истории, что ли? — Да не, — уклончиво отвечает Женя, — просто сфоткай сейчас, как встану, и всё. Женя встаёт к окну, так, чтобы остатки дневного света падали на него, поворачивается к Саше спиной, привычным жестом стягивает свитер и смотрит куда-то в сторону. На фотографии должен быть виден его профиль против света. — А это чё за вебкам на минималках? — вскидывает брови Казьмин. — Сам ты вебкам! — возмущается Женя. — Это искусство. — Ты-то, конечно, искусство. Ну повернись слегка одним плечом на меня, вот. — Я хочу, чтобы свет... чтобы я как бы против света… — выдаёт техзадание Женя. — Как его там… контр-чего-то. — Контражур, — кивает Казьмин. — Да понял я, понял. Для кого так изгаляешься? Тебя Гордеев даже дистанционно эксплуатирует, что ли? — Чего сразу эксплуатирует, это я так… И он меня не просил. Сашка молчит всего пару секунд, прежде чем прыснуть от смеха. — Это ты типа нюдсы ему, что ли, подогнать решил? — ржёт он и вдруг как-то очень серьёзно произносит. — Зря стараешься. — Не оценит? — покусывает губу Женя. — Оценит, но не поймёт, — отрезает Саша. — Он тупой. — Чего тупой-то сразу? — Тупой. Реально думает, что на натуру только залипать можно. Как в музее. Глазами — можно, руками — нельзя. — Да я знаю, — вздыхает Женя. — Художники не спят с натурщиками и бла-бла-бла. Но я так, просто... — Это он тебе так сказал? — фыркает Саша. — Художники не спят с натурщиками, Жень, потому что натурщики им не дают. А Кир тупой просто. Не знаю, где он такое вычитал. Я вот прекрасно разделяю личное и рабочее, так сказать. — То есть, если натурщик не против… — Законом не запрещено, но с Киром не прокатит, он тупой. Так чего, фоткаю? — Фоткай, — кивает Женя. — Ничего не тупой… Спасибо Сначала Женя не понимает и глупо пялится в экран телефона, несколько раз перечитывая сообщение от Кирилла. Потом, не выдержав, делает скрин и отправляет Казьмину со знаком вопроса. А после — разочарованно скулит, потому что Сашка подтверждает его самую страшную догадку: Кир и правда тупой. Впрочем, Кирилл вскоре и сам её подтверждает. — Жень, спасибо тебе огромное, мне как раз постановку надо было сделать взамен аудиторной, а то я пропустил там немного… Хочешь, покажу? — Ага, очень красиво, — сухо отзывается Женя, мельком глядя на карандашную копию собственной фотографии. Копия кажется какой-то совсем неживой. Может, по фотографии и правда не то? — Кир, я вообще не для рисунка это… — мрачно сообщает он, решаясь. — Я просто думал, что мы ну… Мне нравится с тобой целоваться, в общем. И ты. И вообще. И я бы хотел не только боевики вместе смотреть. И, если ты вдруг не уверен и всё такое, то я совсем не против, вот. Извини, я прямой, как двойная сплошная, не умею витиевато говорить, так что как есть. Женина прямота в первую секунду сбивает с толку, во вторую — пугает. — Жень, я… Ты мне тоже очень нравишься. Ты просто… — Я искусство? — раздражённо заканчивает за него Женя. — А если я не хочу быть искусством, статуей, домиком, кем там ещё… Вот такой вот я приземлённый, прости. Кому-то это не мешает. Сашины слова вспоминаются в самый неподходящий момент и как-то совсем невовремя и обидно раздраконивают. — Жень, ну ты что, ты совсем не приземлённый… — Приземлённый, Кир. При-зем-лён-ный. И мне нравится быть приземлённым. Я хочу быть приземлённым. И хочу, чтоб ты тронуть меня лишний раз не боялся. Хочу, чтобы не извинялся за поцелуи. Хочу, чтобы, когда я тебе фотки с голым торсом скидываю, ты мне ответил «ля ты секс», а не «спасибо». Хочу, чтобы ты во мне не только натуру видел, окей? Кирилл молчит. — Я в общагу поеду. Поздно уже, у меня комендантский час в одиннадцать. — Ты можешь остаться. — Не хочу. Останусь, когда сессия твоя кончится. Чтоб от рисования тебя не отвлекать. До конца декабря Женя в Московском архитектурном не появляется. Экзамен по рисунку у архитекторов выпадает на двадцать шестое, и Кир его благополучно заваливает — слишком мало работ. — А эти где… ну постановки с ноября и наброски всякие? Ну с Женей, — интересуется Казьмин. — У тебя ж дохрена было. У Саши, который в гробу видал делать наброски в таких бешеных количествах, работ при выкладке и то оказывается больше. Не может такого быть. Кирилл молчит. — Кир, ты чё? Пролюбил где-то? — Да нет, — скомкано отвечает он. — А чего? — глаза у Саши вдруг становятся круглыми. — Выбросил? Ты дебил, что ли? — Я тупой, — тихо произносит Гордеев. Саша наверняка поймёт. Они с Женей друзья. Он наверняка знает. Саша знает. — Ты тупой, — подтверждает он. — Я просто… не смог те. А нового не успел ничего. — Ты тупой, Кир, — мрачно повторяет Казьмин. — Музу он себе нашёл… Ты ж не Тулуз блять Лотрек! Кирилл невольно прыскает. — Тулуз Лотрек был маленький и рябой. И гений. — Он — да. А ты — большой и тупой. В последних числах декабря Кирилл замечает знакомую фигуру в кафешке на первом этаже института и не верит собственным глазам. Женя уплетает вафли, запивая горячим чаем, и едва не давится, когда Кирилл, после мысленного торга с самим собой, подходит, чтобы пожелать приятного аппетита. — А ты чего здесь? Пар же нет уже… — Да я Сане флешку его привёз, он сегодня какой-то там проект показывает, а флешку у меня оставил. Ну и не удержался. Вафли у вас вкусные. — Да, мы проектирование сдавали, — зачем-то поясняет Кир и отводит взгляд, не зная, куда себя деть. — И как? — Сдали. А ты как? — А я проектирование не сдавал, — пожимает плечами Женя. — Я имею в виду как ну… сессия там и всё такое… В голове упорно звучит казьминское «ты тупой». — Сессия — норм. Два автомата и всего три пересдачи, — пожимает плечами Женя. Меньше всего ему интересно рассказывать про свою сессию. По крайней мере, сейчас. По крайней мере, Киру. — У меня тоже одна. По рисунку, — неловко улыбается Кир. — По рисунку? — невольно вскидывает голову Женя. — А чего? У тебя же там… красиво было. — Работ не хватило, — коротко поясняет Кирилл. — Много? — Много. Женя молчит. — Тебе попозировать? — тихо предлагает он наконец, пряча взгляд в тарелке с вафлей. — Пересдача в феврале только. Успею, — пожимает плечами Кирилл. — Лучше пойдём на каток. На ВДНХ большой открыли. Женя медленно поднимает на него взгляд, и Кирилл добавляет, будто боясь не успеть: — А потом ко мне можем. Фильм посмотрим. Да и вообще. У меня, правда, холодильник пустой. Но могу картошки пожарить.