Перезаряжай

Солнце заискрило,

Ставни отварило,

Свет забрезжил тусклый.

Спросишь, что со мною?

От тебя не скрою,

Боли не боюсь я.

Омут — Ягода

      Бродяга не знал, почему продолжал возиться с этой неугомонной браслетницей. Верно ли вообще ее называть браслетницей теперь, когда браслета нет? Конечно, браслетники они и есть браслетники, у всех них промыты мозги, с побрякушкой на запястье или без! Но если она не вернулась в Полис со своим щенком, значит, мозги не так уж и промыты?..       Он совсем по-звериному тряхнул головой, словно отгонял назойливых мух, а не неуместные мысли, и, сунув руки в карманы, ускорил шаг. Муза попросила помочь сменить повязки ее новой подруге. Муза, слишком милая и нежная для этого прогнившего мира, боялась крови, травм и любых проявлений жестокости. Даже когда она, еще совсем маленькая, разбивала коленки, Бродяга обхватывал ее круглое испуганное лицо ладонями и не позволял смотреть вниз, пока раны не будут перевязаны. И сейчас он участвовал в этом только для того, чтобы уберечь сестру от ужасающего зрелища раскуроченного запястья. Исключительно из-за заботы о ней.       — Она наверху, — шепнула Муза и кивнула на лестницу, стоило Бродяге переступить порог. Словно валяющаяся в бреду уже второй день Нова могла встать и убежать куда-то еще. Муза зябко обхватила себя руками и отвернулась. Бродяга знал, что ей было стыдно, что она не может помочь подруге. Даже притом, что она наверняка просидела рядом с ней всю ночь, откидывая прилипшие ко лбу волосы и тихо рассказывая какие-нибудь легенды о звездах. Уж очень ее завораживало, что ее новая соседка тоже звезда.       Бродяга молча подхватил коробку с медикаментами со стола и, ободряюще потрепав сестру по волосам, быстро поднялся по скрипучей деревянной лестнице. Уже стоя наверху, он прислушался. За дверью ожидаемо было тихо. Может, несчастной наконец удалось уснуть.       Лучше бы это было так.       Бродяга застал Нову стоящей перед мутным, приделанным к шкафу зеркалом, растрепанную, в огромной белой футболке почти по колено. В трясущихся руках она сжимала направленный в грудь нож. Она обернулась на него мгновенно, словно испуганная сова, ровно за секунду до того, как он в два широких шага пересек комнату и выверенным движением выбил нож у нее из рук. Тот звонко упал на пол.       — Идиотка! Что ты вообще собиралась сделать?!       Она тут же обмякла, словно в этом ноже были сосредоточены все остатки ее жизненных сил, и Бродяга быстро подхватил ее под руки, не позволяя упасть.       Где-то внизу скрипнула лестница.       — Муза, ни шагу дальше! — командным голосом крикнул Бродяга, оборачиваясь. Скрип стих. — Иди ко мне домой и принеси все бинты, которые найдешь!       Бродяга прислушался. Лестница вновь заскрипела, а затем хлопнула дверь.       Конечно, ему не нужны были бинты. Но ему нужно было куда-то спровадить Музу, хотя бы на время, при этом сделать это так, чтобы она не чувствовала себя обузой. В ином случае он бы просто отправил ее к Барду пить чай с вареньем.       — Проще… — едва слышно шепнула Нова, безвольно уткнувшись лбом ему в плечо.       — Чего?! — Бродяга по прежнему звучал рассерженно, он и был рассерженным. Он тряхнул ее, пытаясь то ли поставить ее на ноги, то ли вправить мозги. Ни то, ни другое ему не удалось — Нова только откинула голову, словно марионетка, которой обрезали нитки. Благодаря этому Бродяге удалось заглянуть ей в лицо — серое как пепел, с безжизненными черными глазами-угольками, губы обкусаны и кровоточат. Почему-то ему подумалось, что видеть ее злой ему нравилось больше. Раскрасневшаяся, с блестящими глазами, кричащая ему какие-то гадости, она по крайней мере выглядела живой.       — Я хотела, чтобы всем стало проще, — хриплым голосом промямлила она. — Себе, тебе, Музе…       Бродяга нахмурился и стиснул зубы, вглядываясь в ее безэмоциональное лицо. Он отказывался понимать, о чем она говорит, причем говорит так буднично, словно рассуждает о том, какие овощи будет сажать этой весной.       Он прерывисто вдохнул, опускаясь на старый разложенный диван, теперь служивший Нове кроватью, и усадил ее рядом. Стоило ему отпустить руки, как ее тут же повело в сторону, и она упала головой к нему на колени. Горячая как кошка, она вцепилась длинными ногтями в ткань его брюк. Для полной картины ей не хватало только начать мурчать. Бродяга так же прерывисто выдохнул.       — Я слабачка, — сдавленно пискнула Нова.       — Да, — отозвался Бродяга.       — А ты мудак.       — Да.       Она медленно перевернулась на спину, теперь глядя на него снизу вверх, волосы разметались по его коленям. Ее глаза заблестели — то ли от слез, то ли возможность его оскорбить вдохнула в нее немного жизни, — и в них отразилось пробивающееся сквозь неплотно закрытые шторы закатное солнце, на мгновение делая их похожими на расплавленную бронзу. Бродяга дернул головой. Что за чушь? Он никогда не плавил бронзу. Когда он вообще в последний раз видел хоть какую-то бронзу?       Тогда его взгляд упал на валяющийся где-то у стены нож. Он был совсем маленьким, очевидно кухонным и не местным — слишком уж новой и дорогой смотрелась металлическая ручка, да и лезвие было непривычно ровным и идеальным. Видимо, Нова привезла его с собой из Полиса. Предусмотрительно.       — Им бы ты только поцарапалась, — зачем-то соврал Бродяга.       Нова приподняла голову, чтобы посмотреть в том же направлении, и тут же уронила ее обратно. Бродяга почувствовал, как ее всю передернуло. Что браслеты делали и продолжают делать с мозгами? Почему она ведет и чувствует себя так? Что, если бы он пришел на пять минут позже? И почему его это волнует?       — Почему ты мне помогаешь? — Нова перевела глаза на потолок, подняла руки к груди и принялась медленно ковырять ногтями тонкую кожу кутикулы.       Бродяга вздохнул и потянулся снять куртку — аккуратно, чтобы не спугнуть эту кошку. Ему стало слишком жарко. Наверное, потому что он сидел на солнце. Куртка упала на пол. Удивительно, он буквально по пути сюда задавался тем же вопросом. И вроде даже нашел ответ: из-за Музы. Но произнес он другое:       — Помнишь, что ты сказала, когда зашивала мне плечо?       — Что ты неотесанный дикарь и с тобой невозможно нормально разговаривать?       Он криво улыбнулся. Ее глаза вновь сверкнули. Видимо, дело было все-таки в возможности его оскорбить. Славно. Пусть оскорбляет.       — Перед этим. Когда я задал тебе такой же вопрос.       — Что ты человек, и это не в моей привычке бросать людей в беде, — она произнесла это моментально, на автомате, словно заученную мантру, которую повторяла каждый день перед сном. Она дернула кистью, отрывая заусенец, и в уголке ногтя на большом пальце запузырилась кровь. У Бродяги страшно зачесались руки: он хотел схватить ее ладони, чтобы она перестала себя калечить. Вместо этого он только вновь дернул головой, его челюсть напряглась. Какого дьявола лихорадило ее, а мозги набекрень были у него?! — Но я уже поняла, что ты не человек, ты волк, ты зверь, — прибавила она уже более привычно-саркастичным тоном.       — А ты?       — Хотелось бы верить, что я по-прежнему человек. Ну, или собака, следуя твоей классификации.       Кошка. Следуя его классификации, она была кошкой. Такой же своенравной, наглой, не признающей авторитетов, грозящейся поцарапать или укусить каждого, кто ей чем-то не понравился, такой же… Мысли, пустившись в полет, вновь выписали мертвую петлю, рискующую затянуться у Бродяги на шее. Он резко поднялся на ноги, и не-браслетница со сдавленным «Уф!» шлепнулась с его колен на диван. Может, не стоило ее так швырять, а то попытается отгрызть себе руку или выйти в окно, как только он шагнет за порог.       — Я не болтать пришел. Нужно сменить тебе повязки, — заявил Бродяга со всей серьезностью вожака стаи.       — Одно другому не мешает, — ответила ему Нова, не скрывая обиды в голосе. Приподнявшись на локтях, она сдвинулась повыше и теперь полусидела-полулежала у изголовья дивана, отвернувшись к окну.       Коробка с медикаментами обнаружилась у двери, словно Бродяга не швырнул ее куда пришлось, когда увидел в руках у больной во всех смыслах полисянки нож, а заботливо оставил ее там до момента, когда она пригодится.       — Руку давай, — Бродяга опустился на оставленный у дивана стул.       Если можно было швырнуть собственную руку, то она сделала именно это. Не поворачивая головы, Нова просто уронила ее на подлокотник, вложив в этот жест все презрение, которое только могла. И тут же поморщилась.       Как и ожидалось, бинт присох к ране. От себя Бродяга просто его бы оторвал — все равно как-нибудь заживет, — но сейчас у него не поднималась рука так сделать, так что он принялся размачивать бинт перекисью. Браслетнице-не-браслетнице стоило быть благодарной, что сейчас не было сложностей с медикаментами! Иначе, конечно, он бы ничего подобного делать не стал. К тому же ему по-прежнему не хотелось огорчать Музу, которая наверняка бы накинулась на него с кулаками, если бы узнала, что он обидел ее подругу.       Рана выглядела… не слишком ужасно. По крайней мере, края начали схватываться и гноя не было — уже успех. Странно было бы ожидать, что она затянется за ночь. Бродяга крепко сжимал предплечье Новы, поворачивая его в разные стороны. Ее запястье, по сравнению с его рукой, казалось до странного тонким, а широкая красная полоса на бледной коже смотрелась неправильно и инородно.       Он видел, как Нова сжимает челюсть, когда он обрабатывал рану. Она стоически молчала, и только напряженные мышцы шеи выдавали дискомфорт. Она держалась удивительно хорошо для человека, у которого впервые в жизни вытащили из руки кусок металла. Можно было только гадать, на что еще она была способна в своем упрямстве.       — Ты не ответил на вопрос, — процедила она сквозь стиснутые зубы.       Бродяга чуть не рассмеялся вслух. Даже сейчас она не унималась. Увы, он тоже был упрямым.       — Я ответил. — он с силой дернул новый бинт в разные стороны — тот мгновенно разошелся с громким треском, как бы подтверждающим слова Бродяги.       — Ты ответил вопросом на вопрос. Так не делается.       — И как же делается?       — О, давай я тебя научу! — она всплеснула свободной рукой, для выразительности даже поворачиваясь в его сторону. — «Дорогая Нова, причина, по которой я вдруг решил о тебе позаботиться, это…» А дальше продолжаешь! Не так уж и сложно, правда?       Может, она и была кошкой, но яда в ней было, как у самой смертоносной змеи.       — Причина, по которой я вожусь с тобой, — Бродяга сильнее стиснул ее предплечье, на котором уже красовалась свежая повязка. Глубоко внутри вновь заклокотал гнев, вызванный увиденным. Подавшись вперед, он другой рукой обхватил ее подбородок, не позволяя отвести взгляд. На дне черных глаз плескалась ярость, смешанная с отчаянием, — это Муза. Я не хочу, чтобы одним прекрасным утром она нашла у себя дома труп новоиспеченной подружки. Так что будь добра, — прорычал он. Указательный и большой пальцы, лежавшие у нее на челюсти, сжались, — не вздумай повторить что-то подобное.       Нова вырвалась из его ослабшей хватки, вновь резко отворачиваясь к окну. Она сложила руки на вздымающейся от прерывистого дыхания груди, выглядя теперь, как обиженный ребенок. Какой-то частью сознания, сейчас покрытого алой пеленой злости, он понимал, что она имеет право обижаться. И она имела бы право сейчас вскочить и полоснуть его ногтями по лицу. Но злость делала свое дело. Он злился на себя за то, что его это злило.       — Зверь, — сказала она, на этот раз без доли свойственной ей иронии.       Бродяга промолчал. Этот факт в подтверждении не нуждался. Вместо этого он швырнул перевязочные материалы обратно в коробку и, поднявшись с дивана, подошел к по-прежнему лежащему на полу ножу. Он сунул его за пояс.       — Верну, когда мозги на место встанут.       Его или ее — непонятно.       Он окинул комнату взглядом, исследуя ее на предмет других потенциальных орудий самоубийства. Поняв, что так он вряд ли что-то найдет, Бродяга ураганом прошелся по всем немногочисленным ящикам, тумбочкам и шкафам, спиной чувствуя, как Нова неодобрительно следит за его действиями.       — Больше точно ничего нет?       Даже если бы было, эта упрямица бы не призналась.       — Точно.       Выпытывать что-то дальше было бесполезно.       — Бродяга, — окликнула его Нова, когда он уже взялся за дверную ручку. — Не говори Музе. И Барду. Никому не говори.       Повернувшись на мгновение, он встретился с ее умоляющим взглядом. Он догадывался, что она чувствует. Она боялась показаться слабой, бесполезной. Бродяга догадывался, потому что когда-то испытывал то же самое.       — Не скажу, — заверил он и закрыл за собой дверь.