Sincérité.

Тот, кто не умеет смеяться над собой, рискует стать картиной, которую никто не захочет повесить.

— Ты не находишь, что это уже граница нарциссизма? — Аль-Хайтам облокотился об дверной косяк, скрестив руки на груди. Его голос был ровным, но в глазах промелькнула искорка насмешки. — Граница? — блондин, не поднимая глаз от чертежа, слегка усмехнулся. — Мне кажется, я еще далек от неё. — Ах, так? Тогда объясни мне, почему на этом эскизе твоя подпись занимает почти треть страницы. Кавех резко поднял взгляд, с интересом посмотрев на Хайтама. Его глаза заискрились, и он прищурился, как будто намеренно пытался рассчитать реакцию собеседника. — Это стиль, Аль-Хайтам. Не каждому дано понять настоящее искусство. — Стиль? — Аль-Хайтам сделал шаг ближе, взглянув на чертёж с явным интересом, но его голос оставался саркастичным. — Если это стиль, значит, я пропустил момент, когда дизайнеры начали использовать эго как основную палитру. Кавех, сдерживая улыбку, повернул голову в его сторону, прищурив глаза, но уголки губ всё же дрогнули. — Слушай, если тебе так скучно, что ты решил заняться критикой настоящего искусства, я могу дать тебе пару уроков. Правда, я не уверен, что твоя ограниченная фантазия выдержит такого рода потрясение. — Не переживай, — хмыкнул Аль-Хайтам, отступая на шаг назад. — Моя фантазия в порядке. Я даже представляю, как ты бы вписал своё имя на стены нашей кухни, называя это «инсталляцией». Аль-Хайтам, заметив, как уголки губ Кавеха слегка дрогнули, шагнул ещё ближе, не убирая взгляда. — Стиль, говоришь? — он чуть наклонил голову, в его голосе не было иронии, а была почти искренняя заинтересованность. — Ты уверен, что не влюбился в собственное отражение? Кавех не ответил сразу. Он просто внимательно взглянул на Хайтама, будто оценивал каждое слово, каждое движение. В воздухе между ними чувствовалась почти ощутимая энергия, которая не нуждалась в лишних словах. — В своё отражение? — повторил Кавех, снова улыбаясь, но уже не так игриво, как раньше. — Ты что, собираешься меня провоцировать? Аль-Хайтам приподнял бровь, не отводя взгляда. Он шагнул на шаг ближе, и теперь их лица находились на таком расстоянии, что Кавех мог ощущать лёгкое дыхание соперника. — Провоцировать? — его голос стал чуть мягче, чем обычно. — Я скорее интересуюсь тем, как ты удерживаешь своё спокойствие, несмотря на всё это. И не говори мне, что ты не ощущаешь, что что-то между нами меняется. Кавех почувствовал, как его сердце немного сбилось с ритма, но внешне оставался абсолютно спокойным. Он не позволял себе показать никакой слабости, его взгляд был проницательным, а голос — уверенным. — Ммм, интересно. — Он сделал паузу, словно выбирая слова. — Может, ты и прав. Но знай, Аль-Хайтам, не всё, что между нами, обязательно должно «меняться». — Я не уверен, что тебе стоит так сдерживаться, — Аль-Хайтам снова сделал шаг, и теперь их лица были почти на одном уровне. Его глаза не отрывались от Кавеха, их взгляд, будто притягиваясь, всё глубже входил в душу. Кавех чуть приподнял уголок губ, скрывая улыбку, которая всё-таки появилась на его лице. — Может быть, тебе стоит попробовать? — ответил он с лёгкой насмешкой. — Если хочешь, я могу показать тебе, как это бывает, когда не сдерживаешься. В его голосе не было угрозы, скорее, был намёк на нечто гораздо более личное. Аль-Хайтам заметил это, но не сделал ни шага назад. Напротив, он сделал ещё один шаг, скользнув пальцами по столу, не отрывая взгляда от Кавеха. — Покажи мне, — тихо сказал он, будто открывая дверь для чего-то, что только они двое могли понять. На мгновение в воздухе повисла тишина, и Кавех, наконец, сдался. Его взгляд стал мягче, и хотя его улыбка не исчезла, она уже не была такой вызывающей. Он просто наслаждался моментом — моментом, в котором между ними была та самая неуловимая связь. Аль-Хайтам это почувствовал, и теперь их разговор стал более личным, чем он ожидал. Не было необходимости в словах, чтобы понять, что дальше всё будет зависеть только от них.