Золотом за серебро

      Amigo. Замерев, де Рива смотрит недоверчивым взглядом. Всё словно бы разом встаёт на места и то странное чувство, что грызло ей грудь рядом с мастером, вдруг обретает название. Amigo. Друг. Так вот, что это за слово.       Она давно привыкла к чужому высокомерию, пренебрежению, игнорированию. Но мастер Луканис всегда относился к ней с уважением. Словно они равны. Ноа знает, что это не так, напоминает себе, что безродной эльфийке не положено стоять рядом с потомком Великого Дома, но так легко об этом забыть, когда он зовёт её другом. Так хочется об этом забыть.       Ноа вытащила его из тюрьмы, помогала. Думала, что вгоняет его этой помощью в долг. А каким-то образом сама оказалась должна.       Женщина переводит взгляд на Когтей, что тихо переговариваются, передавая свой шёпот друг другу в руки. А затем, видно придя к соглашению, берут свои чаши, встают полукругом. Взяв со стола кубок, что блестит в свете свеч серебром, Пятый Коготь делает шаг. Её наставник скуп на слова и на долгие речи, и ненавидит быть в центре внимания. Не иначе госпожа Тейя заставила его выражать всеобщую волю.       — Скажу кратко то, что все уже знают: Антиве нужны Вороны, чтобы не пасть.       Протягивая ему кубок, мастер Вьяго в упор смотрит на Делламорте.       — А Воронам нужен их Первый Коготь.       Одобрительный свист, выкрики, хлопки в ладони. Стая выбрала своего нового вожака, что доказал не словами, но делом собственное достоинство. Чуть отступая назад, разбойница выходит за границу благородного круга, наблюдая за лицом мастера. Не удивлён, ведь он знал, что так будет, и не рад, в тёмных глазах ни следа торжества. Но это пока. Пусть Делламорте никогда не стремился к власти, это не значит, что она не будет ему по нраву. Это в их крови. Это дело, которое его семья вела поколениями.       Оглядывая собравшихся, мастер Луканис согласно кивает.       — Я приму этот титул.       Он выходит вперёд и Ноа кажется, будто она слышит слабое: "кроме меня больше некому".       Вороны пьют за лидера стаи, и де Рива тоже покорно поднимает серебряный кубок, хоть и не касается его даже краешком губ. Он Первый Коготь. А она – всё тот же простой ассасин. И теперь они стоят друг от друга даже дальше, чем прежде.       Приветствия и поклоны, взгляды и голоса, всё это быстро сливается в одно размазанное пятно красок и света. Эльфийка покидает толпу, оставляя мастера один на один с чужим одобрением. Ему предстоит привыкнуть к такому. А она ему сейчас не нужна. Вероятность того, что в этот вечер кто-то захочет сместить нового Когтя, очень мала.       Смотря в темноту, в которой скрывается выход наружу, она раздумывает над тем, чтобы ускользнуть незаметно. Это не её праздник. И никто даже не заметит её ухода. Поток мыслей останавливает чья-то ладонь, опустившаяся теплом на плечо. Развернувшись, де Рива встречается с мастером взглядами.       — Намереваешься ускользнуть по-тихому?       — Раз вы заметили, то "по-тихому" уже не получится, – Ноа тянет уголки губ в ухмылке.       — Я никому не скажу, что ты решила удрать. Не рассказал же Вьяго про ложки.       Она весело фыркает.       — У вас просто времени не было.       Гром аплодисментов и громкие голоса за спиной набирают силу. Вороны празднуют, пока под их ногами высыхает кровь венатори и их собственных сестёр и братьев. Вороны – хищники, падальщики, вид трупов им всем привычен и не смущает ни капли. Они поднимут бокал и за мёртвых, когда закончат восславлять победу живых. Пусть сегодня потеряли немало, но и приобрели тоже ничуть не меньше.       Оглянувшись на оставшееся позади зарево торжества и заслышав приближающийся к ним звук разговора, Делламорте кивает на дверь.       — Хватит с меня на сегодня поздравлений. Уходим. Пока ещё можно "по-тихому".       — Уверены? Это же ваш праздник.       — И он слишком шумный. Хочу немного тишины.       Ноа почтительно кланяется.       — Как пожелаете, Первый Коготь.       — Перестань, – мужчина устало машет рукой. — Мне вполне хватает твоего "мастер".       — Это приказ?       — Дружеская просьба.              Снова. Снова это слово, что она боялась задевать даже краем мысли. Как легко он его произносит, без тени сомнения. Хотя наверняка ему подобное даётся ещё труднее, чем ей.       Оставляя за спиной радостный шум, они уходят бок о бок, скрываясь в ночи. Вернувшись на Маяк, разбредаются каждый к себе. Разбойница стаскивает нагрудник, отстёгивает ремешки брони, садится чистить клинки от высохшей на них крови. А в груди что-то скребёт и тянет – туда, куда скрылся другой Ворон. Отложив со вздохом оружие, де Рива поднимается с места. Глупое сердце не даст ей покоя, пока его просьба, что больше походит на бескомпромиссное требование, не будет исполнена.       Медленно, шаг за шагом она спускается по ступенькам и спрашивает: может быть, передумаешь? Но упрямый комок мышц и мяса в груди стучит короткое: нет. Лестница, дверь, площадка. И с каждым новым шагом она задаёт тот же вопрос, получая тот же ответ. Наконец, Ноа добредает до кухни, нерешительно замирая в дверях.       — Ты там всю ночь собираешься простоять?       Вздрагивая от голоса, раздавшегося откуда-то справа, она смотрит в ту сторону, где сидит в полутьме на стуле мастер Луканис. Ворон салютует ей кружкой, прежде чем сделать глоток.       — Я могу войти?       — Только если не собираешься меня поздравлять с новым титулом, – он встаёт, направляясь к полке. — Чаю?       — Можно.       Притворяя за собой дверь, Ноа идёт к креслу, садится и наблюдает, как Делламорте заваривает крепкие листья.       — Почему? – Она не уточняет, ему всё понятно и так. — Вы ведь знали, что станете Когтем. Готовились к этому.       — И всё же надеялся избежать.       — Однако теперь поведёте Воронов за собой.       — Кто-то же должен. Катарина хотела этого.       — А вы?       Молчит. Тут слова не нужны.       Мастер приносит ей кружку, опускается рядом. Стучит по ободку пальцами, отрешённо вглядывается в кофейную гущу на дне. Не воплощение благородной крови или несгибаемый лидер – человек. Обычный, уставший, потерянный. Он Первый Коготь. Он не желал этого.       Теперь у него есть титул, и покорные птицы, ждущие только лишь его слова. И власть, что досталась ему такой высокой ценой. Власть, которая Делламорте и вовсе была не нужна. Это тяжесть на крыльях, не позволяющая их расправить. Она даёт тебе столько возможностей – и сковывает золотыми цепями запястья взамен. Ответственность, долг, обязательства, никакой свободы. А Ворон ведь птица свободолюбивая.       Не Ворон, думает Ноа вдруг, ястреб. Мастер Луканис был ястребом, запертым в клетке не по размаху могучих крыльев. Ему отдавали приказ: лети, убей, ему разрешали использовать его опасный талант. Но есть среди ястребов те, кто не прилетят ни одному сокольничему на перчатку, те, кто не поддаются никакой дрессировке. Небо или смерть – вот и весь выбор.       Прутья и поводки, ни то, ни другое не годится для столь гордой птицы. Ему будет трудно жить так. Раньше он мог хотя бы тешить себя надеждой на волю, пусть надежда эта и была ложной. А сейчас все иллюзии исчезли, растворившись в гвалте многочисленных голосов, выкрикивающих его имя и новый титул, что теперь неотъемлемая его часть.       — Жизнь Ворона моё призвание, – произносит мастер Луканис задумчиво. — Я не хотел этой должности, но привыкну. Просто чуть больше интриг и отчётов…       — И чуть меньше настоящей работы, – она хмыкает, и от следующих слов сжимается что-то в груди. — Вам нужно будет уйти.       — Со временем. Но у меня есть контракт, а Катарина учила меня всегда завершать работу. До моего прихода Вьяго сумеет удержать Воронов в узде, да и Тейя в стороне не останется. Мы убьём богов и тогда я вернусь. Прихватив с собой ученицу Пятого Когтя.       Приложив все силы к тому, чтобы не поперхнуться чаем, она откашливается, глядя на Делламорте.       — Вы позволите мне вернуться?       — А не должен?       Видя в её глазах недоверие, он устало улыбается ей.       — Tu deuda esta pagada. Ты сделала уже достаточно. Помогла остановить венатори, защитить Антиву и сражаешься с двумя богами, чтобы спасти целый мир. Тебя так скоро возведут в один ряд с Героиней Ферелдена и Инквизитором. И тоже дадут какое-нибудь звучное прозвище.       — Мне это не нужно.       Она хорошо понимала нежелание Делламорте принимать на себя мантию Первого Когтя, потому что знает, как тяжело вести других за собою. Не твои проблемы, что разгребать нужно тебе, приказы, решения, и практически неподъёмный вес ноши судеб людей, что доверили тебе свои жизни. И попробуй тут за всем уследи, не выпустив из рук ничего. Если такова цена того, чтобы быть лидером и героем, то Ноа её платить не желала. Но кто её спрашивал.       — Я этого не хотела, – не поднимая глаз, она тихо шепчет. — Ничего из этого.       — Как и я. Мы оба делаем не то, то хотим, а то, что придётся. Как лидер и должен. – Помолчав, мастер вдруг хмыкает. — Знаешь, из тебя бы вышел неплохой Коготь. Я намекну Вьяго.       — Не надо, – предложение настолько абсурдное, что, не выдержав, де Рива смеётся. — Я с семью людьми с трудом могу сладить, куда там семь сотен. Ну сделаете вы меня Когтем, что дальше? Мы будем собираться вечерами и жаловаться друг другу на трудности лидерства?       — Ещё обсуждать, кто из наших подчинённых бо́льший идиот, поигрывая в карты и распивая вино.       — Только после того, как я проверю, что оно не отравлено.       Усмехнувшись, мастер Луканис делает из кружки глоток. Желающих его смерти со временем наберётся достаточно, он понимает. И готов биться – за свою жизнь и жизни тех, кто у него под крылом. Прямая осанка, решительный блеск, спрятанный в глубине карих глаз. Он Первый Коготь. Он справится с этим. И ему не придётся больше встречать все трудности одному.       Прутья и поводки. К ним можно привыкнуть. А жизнь в клетке становится чуть более выносима, когда рядом есть тот, кто делит тяжесть твоей доли с тобою.       Глядя в зелёную глубину, эльфийка стучит пальцами по фарфору. Чая осталось всего на глоток. Впрочем, большего и не надо.       — Знаете, я ведь так за вас и не выпила.       Поднимая кружку, Ноа громко провозглашает:       — За Первого Когтя.       — И будущего Пятого.       Посмеиваясь, двое убийц чокаются, и по кухне разносится стекла тонкий звон. Они говорили – тихо и медленно, подбирая слова, попивая кофе и чай из одинаковых кружек, и время от времени Делламорте вставал, чтобы налить им ещё по одной. Они говорили о планах на будущее, что каждый из них будет делать, и что бы они делать хотели. Они говорили ещё очень долго о самых разных вещах, и сколько бы разговор ни спотыкался на паузах, вызванных чужими словами, он всё равно продолжался.       Мастер Луканис не такой, каким де Рива его представляла. Не такой, каким положено быть господину. Ей потребовалось так много времени, чтобы это понять. Ещё больше – чтобы привыкнуть. В каждой стае есть своя ворона, у которой перья белее свежего снега. И даже порой не одна.       Был рядом, поддерживал, помогал и не только потому, что так требует ситуация. Слушал и говорил, хоть и не был обязан. Он давал ей золото – она платила ему серебром.       А цена должна быть соразмерна товару.       Они оба приучили себя людям не верить. Они оба скептичны и подозрительны. Но Делламорте сделал уже так много шагов по направлению к ней, пока она, сомневаясь, пятилась всё дальше и дальше, оправдываясь и называя осторожностью трусость. Ей нужно решиться и самой сделать навстречу шаг.       И эльфийка решается. Сначала несмело касается ткани плаща, когда хочет его о чём-то спросить, а затем нередко хлопает по плечу в приятельском жесте. Не только отвечает на его шутки, но и острит сама, всё больше, всё чаще и искренней. Ноа думает, что ей позволено стать его другом. Он Первый Коготь. А она – спасительница целого мира. Должно быть достаточно.       Вечерние беседы, отсутствие тайн и секретов, это вошло в их привычку, от которой ни один отказываться не собирался. Эль, треск огня да пара партий в "Порочную добродетель" – мухлевали оба с попеременным успехом. У неё не такой уж большой опыт в подобных вещах, но отчего-то ей кажется, что так и должна выглядеть дружба.       Многое теперь стало совсем иным, но ей по душе эти перемены. Кое-что правда так и осталось неизменным. Неважно, что они делают – играют ли в карты, готовят на кухне, сражаются в битве – разбойница всегда обращается к нему так же, как в их первую встречу. Делламорте морщится, в очередной раз негодующе фыркая на её "мастер Луканис", де Рива старается не улыбаться.       Она не может звать его так, как он того хочет – просто по имени. Называть его как-то иначе невозможно, немыслимо. Её "мастер" не обычная формальность, дань фальшивому почтению или привычке. Это символ всего того уважения, что Ноа испытывала к его умениям. К нему самому.       Ну и ещё ей нравилось его раздражать. Самую малость.