Наследие древних.

Гостиную Гриффиндора можно было сравнить с кипящим котлом, в который только что добавили огромный кубик радости. Студенты разразились криками и овациями, словно они сами только что прошли испытание с драконом. Гарри, стоя в центре этого водоворота эмоций, выглядел немного смущённым, но, судя по блеску в его глазах, вполне доволен собой. Он держал золотое яйцо — символ победы, который блестел так ярко, что казалось, будто в нём скрыта не только награда, но и целый запас света на случай блэкаута. — Гарри, ты сделал это! — выкрикнул кто-то из старших, размахивая в воздухе кружкой с тыквенным соком, словно тост в честь героя был обязательной частью праздника. С каждой минутой атмосфера становилась всё более хаотичной: кто-то пытался подпрыгнуть так высоко, чтобы дотронуться до яйца, а один первокурсник умудрился упасть с кресла, но его тут же подхватили, словно неудачи были запрещены в этот момент. Сама атмосфера комнаты, обычно уютной и слегка беспорядочной, теперь кипела, как перенасыщенный волшебством напиток. Даже портрет Полной Дамы неодобрительно прищурился, но ничего не сказал, вероятно, решив, что это уже за пределами её полномочий. Гарри взглянул на яйцо, как будто не до конца веря, что оно действительно его, и чуть сжал его пальцами. Овации стали ещё громче, как если бы он только что сделал это снова, на этот раз прямо перед их глазами. — Открывай его, Гарри! — выкрикнул Симус, размахивая кружкой с остатками тыквенного сока, как боевым знаменем. — Да, покажи нам! — подхватили ещё несколько голосов. Гарри, явно неуверенный в том, стоит ли поддаваться общему ажиотажу, всё же наклонился к яйцу. Его золотая поверхность переливалась в свете камина, обещая нечто удивительное — или опасное. Медленно, будто открывая сундук с древними проклятиями, он приподнял крышку. Из яйца вырвался вопль такой силы, что, казалось, он мог сбить картины со стен. Это был не просто крик, а первобытный, дикий, непередаваемый вой, который заставил всех вокруг схватиться за уши. Звук был настолько ужасен, что даже портрет Полной Дамы в коридоре негодующе воскликнула что-то вроде: «Это что ещё за издевательство?!» Парень поспешно захлопнул яйцо, как будто оно было ящиком с разъярённым баньши, и тишина в комнате установилась так же внезапно, как пропал звук. — Господи, кто хранит истошные вопли в яйце? — ошеломлённо выдохнула я, глядя на Гарри. — Наверное, тот же человек, кто считает это достойной награды, — добавил кто-то из старших. Гарри осторожно положил яйцо на ближайший столик, словно опасаясь, что оно может снова начать вопить. Под пристальными взглядами остальных он слегка помялся, неловко перенося вес с ноги на ногу. Рон же, стоя неподалёку, энергично размахивал руками, будто отгоняя надоедливых пикси. — Ладно, дайте ему хоть глоток воздуха! — объявил Рон, как будто это могло снизить градус всеобщего возбуждения. — Расходитесь. Взгляд темноволосого, будто избегая остальных, сосредоточился на мне. Он медленно сжал руку в перчатке, где был спрятан Sunset Shard, и, наконец, решился. — Спасибо, — тихо сказал он, подходя ближе. Его голос был наполнен искренностью, из-за которой его свет стал ярче. — Он спас меня. Его слова прозвучали просто, но значимо. Это был момент, когда даже шум в гостиной, казалось, на мгновение стих. На следующий день мы всей компанией сидели в Большом зале на завтраке. Гарри устроился рядом со мной: его раны и ссадины уже обработала мадам Помфри, а левая рука была туго перебинтована. Он выглядел уставшим, но довольным. Рон сидел справа, сосредоточенно уминал свой завтрак с таким видом, будто это было первое полноценное питание за неделю. Гермиона, напротив, сидела напротив меня, с яростью сжимая газету. Внезапно она резко положила её на стол с такой силой, что мой стакан с соком опасно пошатнулся. Я благоразумно придвинула его к себе. — Это невероятно, снова эта Скитер! — вспылила Гермиона, почти кипя от возмущения. — Вот, послушайте: «Мисс Грейнджер, простая, чистолюбивая девушка, питает слабость к знаменитым волшебникам. Её последней жертвой, как сообщают источники, стал никто иной, как болгарский чемпион Виктор Крам. О том, как воспринял этот удар Гарри Поттер, пока не известно.» Гарри молча придвинул ко мне тарелку с тостами. Я благодарно улыбнулась, но, честно говоря, аппетита не было. Мой взгляд невольно упал в сторону стола Слизерина. Малфой сидел там, его манеры были безупречны, как всегда, но в его движениях ощущалась скрытая напряжённость. Когда наши взгляды встретились, я заметила в его глазах злость, едва сдерживаемую под маской холодного высокомерия, словно я сделала что-то непростительное. В голове тут же всплыл наш разговор в кабинете Дамблдора. Его серые глаза, холодные и настороженные, прожигали меня насквозь, требуя ответа. — Так это ты решила поступить на Гриффиндор? Его слова эхом отозвались в моей голове, как удар колокола, а образ Малфоя, каким я его видела в тот момент, никак не хотел стираться. Почему это его так задело? Почему это не выходит у меня из головы? Я моргнула, возвращаясь в реальность, но ощущение тяжести от его взгляда словно осталось висеть в воздухе. Малфой продолжал смотреть на меня — тот же тяжёлый, пронизывающий взгляд, наполненный безмолвным обвинением, от которого было не по себе. Паркинсон, заметив, что его внимание упорно не направлено на неё, торопливо заговорила, её высокий голос прозвучал резким, как звон разбитого стекла. Малфой всё же отвёл от меня взгляд, но в его лице читалось нечто большее, чем раздражение. Он явно о чём-то глубоко задумался, и это «что-то» совсем не внушало оптимизма. Было ощущение, что он уже начал строить планы — а планы Малфоя редко заканчивались чем-то хорошим. Я вздохнула, стараясь сосредоточиться на разговоре с друзьями, но чувство, что что-то не так, не оставляло меня. — Гермиона, ты что, с этой газетой сражаться собралась? — Гарри поднял глаза от своей тарелки, заметив, как Гермиона едва не свернула "Ежедневный пророк" в трубочку. Девушка подняла на него взгляд, полный негодования, словно газета лично оскорбила её родословную. В этот момент к нам подошёл Найджел, держа в руках большую коробку. Его крохотная фигурка смотрелась так, будто он тащит сундук с сокровищами. — Вам посылка, мистер Уизли, — сказал он, передавая коробку Рону, и стоял на месте, сияя, как новенький галеон. — Спасибо, Найджел, — ответил Рон, беря коробку. Но Найджел не двинулся с места. Его маленькое лицо светилось чистым, неподдельным восхищением, направленным исключительно на Гарри. Юный гриффендорец продолжал стоять, сжимая в своих маленькие ладошках небольшой блокнот, словно ждал, что Гарри вот-вот достанет волшебную палочку и сделает что-то невероятное. — Не сейчас, Найджел. Давай потом, — пробормотал Рон, пытаясь удержать коробку, которая едва не выскользнула у него из рук. Улыбка юного поклонника поблекла, и он нехотя удалился, бросая на Гарри взгляд, полный надежды, словно ожидая, что тот передумает и махнёт ему рукой. Гермиона сверлила Рона взглядом, как будто планировала этим взглядом выжечь на нём: «Быть вежливым — это несложно». — Я обещал взять у Гарри автограф, — оправдывался Рон, даже не поднимая головы. — Смотрите, мама что-то прислала! — сообщил он, меняя тему и с энтузиазмом распаковывая посылку. Из коробки показался большой, плотный свёрток ткани, который Рон тут же развернул, чтобы продемонстрировать нам. Ткань оказалась видавшей виды мантией малинового цвета с нелепыми оборками, выглядевшей так, будто её шили по наспех сделанному чертежу прошлого века. — Это платье? — Рон уставился на неё с выражением, которое можно было описать как смесь недоверия, паники и отчаянной надежды, что это ошибка. — Тебе идёт, — тут же отозвался Гарри, пытаясь подавить улыбку, но в уголках его рта явно играло веселье. — А чепчика нет? — Он сунул руку в коробку и вытащил странный предмет, напоминающий что-то между кружевным передником и фартуком. — Вы прекрасны, мадемуазель, — добавила я, сложив руки в изящный жест, будто сделала реверанс. — Ну хватит вам, — пробурчал Рон, его уши стали ярко-красными, как всегда, когда он сердился. Я с трудом сдержала смех, прикрыв рот рукой, но это оказалось бессмысленно — Гарри уже хихикал, а Гермиона, хоть и старалась сохранить серьёзность, тоже начала тихо посмеиваться. Рон, кажется, решил избавиться от обновки. Он развернулся к Джинни и протянул ей костюм с мольбой в глазах. — Я не стану носить эту гадость, — категорично отрезала Джинни, бросив на брата взгляд, полный искреннего возмущения. — Это не для Джинни, а для тебя, — вмешалась Гермиона с интонацией, словно объясняла что-то очевидное первокурснику, уже откровенно смеясь. — Парадный костюм. — Парадный костюм? Зачем? — удивился Рон, глядя на неё так, будто только что узнал, что его записали в балетную школу. Нас собрали в просторной, но мрачноватой комнате. Профессор МакГонагалл стояла посередине, как полководец перед строем войска, а сзади сражался с громоздким граммофоном мистер Филч, который явно считал, что музыкальные устройства созданы только для того, чтобы мучить смотрителей. — Святочный бал традиционно проводится во время Турнира трёх волшебников с самого его основания, — начала МакГонагалл, её голос звучал настолько серьёзно, что даже у Филча руки перестали дрожать над граммофоном. — В ночь перед Рождеством мы соберёмся вместе с нашими гостями в Большом зале, чтобы веселиться, как подобает воспитанным людям. "Воспитанным людям", казалось, эхом отразилось в наших головах, как угроза, произнесённая очень мягким тоном. — Как представители принимающей школы, вы обязаны не ударить в грязь лицом, — продолжила она, меряя нас взглядом так, будто оценивала, стоит ли доверять этой толпе горе-танцоров её репутацию. — Прошу отнестись к этому серьёзно, потому что Святочный бал — это, конечно, прежде всего танцы. Эта фраза упала, как камень в воду. Ряды учеников зашевелились, как муравейник, в который случайно кинули горячий чайник. Кто-то нервно переглядывался, кто-то тихо шептался, а кое-кто, как Рон, посмотрел на свои ноги с такой тоской, будто они уже предали его накануне. — Тихо! — Профессор МакГонагалл вскинула руки вверх, и её голос прозвучал громче, чем ожидал даже мистер Филч, который поспешно встал рядом с граммофоном, словно боялся, что сейчас его тоже начнут тренировать танцам. — Дом Годрика Гриффиндора пользуется уважением волшебников всего мира вот уже десять столетий, — продолжила она, сжав губы в тонкую линию. — И я не допущу, чтобы вы всего за один вечер опорочили это имя, ведя себя как плоховоспитанные, малосоображающие грубияны! Она обвела нас взглядом, от которого, казалось, на нас всех одновременно надевали невидимый корсет, стягивающий до состояния полной готовности к любому танцевальному экзамену. МакГонагалл выдержала ещё одну долгую паузу, словно проверяя, достаточно ли мы прониклись её словами. Затем она коротко кивнула и обратилась к парню в первом ряду, у которого на лице застыло выражение тихого ужаса, словно он вдруг вспомнил, что обещал почистить гигантской сове её клюв. — Мистер Уизли, помогите мне, пожалуйста, — сказала она с таким видом, будто делала ему величайшее одолжение. Рон, на секунду замерший в надежде, что кто-нибудь другой, менее рыжий, ответит на это приглашение, в конце концов, неохотно поднялся. Он двигался медленно, как человек, осознающий, что его ведут на заклание. — Итак, положите вашу правую руку на мою талию, — скомандовала МакГонагалл, как будто всё это было совершенно естественно. Смесь эмоций, прошедшая по лицу Рона, заслуживала отдельного урока по актерскому мастерству. Его брови выгнулись, словно они не были готовы к такому развитию событий. Глаза расширились, а губы открылись, будто собирались протестовать, но, столкнувшись с взглядом МакГонагалл, передумали. — Ну же, мистер Уизли, у меня нет на это весь вечер, — добавила она нетерпеливо. Рон с несчастным выражением осторожно поднял руку, как человек, впервые держащий взведённый капкан, и положил её на талию профессора. Этот жест вызвал бурю тихих смешков среди учеников. Гостиная тут же ожила — кто-то хихикал, кто-то шептался, а в углу, конечно, не унимались близнецы Уизли, которые свистели и громко аплодировали, как будто Рон только что выиграл международный конкурс по нелепости. Я, прикрыв рот рукой, старалась выглядеть серьёзной, но то, как вытянулось лицо Рона, было слишком комичным. Он стоял так, будто его только что пригласили участвовать в танцевальном дуэте с драконом. — Тихо! — резко скомандовала МакГонагалл, бросив строгий взгляд на смеющихся. Затем она кивнула Филчу, который, что-то бормоча, наклонился к громоздкому граммофону. Через мгновение в воздухе заиграла музыка — мелодия старая, торжественная и слегка дребезжащая, как будто граммофон давно нуждался в замене. — Двигайтесь за мной, мистер Уизли, — приказала МакГонагалл, начиная медленные шаги. Рон, спотыкаясь и наступая себе на пятки, попытался следовать её движениям. Его лицо горело от смущения, как праздничный рождественский огонь. — Мистер Уизли, вы не должны выглядеть так, будто несёте бочку с огневиски, — заметила она, словно это был вполне стандартный комментарий на уроках танцев. Учеников это только больше рассмешило. Я поймала взгляд Гарри, который с трудом удерживал себя от хохота, его плечи едва заметно подрагивали. Рон что-то пробормотал, а МакГонагалл, не теряя хладнокровия, продолжила учить его основным шагам. Её строгость, как ни странно, заставила Рона двигаться чуть увереннее. Но это всё равно выглядело так, будто он пытался одновременно танцевать и уклоняться от летящих в него бладжеров. МакГонагалл выпрямилась, оглядела зал своим привычным взглядом генерала на учениях и громко скомандовала: — А теперь, все присоединяйтесь! Девочки мгновенно встали в ряд, словно строй взвода, готового к параду. Некоторые даже старались вытянуться на цыпочки, будто это добавляло им грации. Парни, напротив, вжались в стулья, явно надеясь, что если они достаточно долго будут сидеть неподвижно, то их примут за мебель и оставят в покое. У Рона было такое выражение лица, будто он увидел авроров у себя на пороге. Я осталась на стуле, сложив ноги на ногу, наблюдая за происходящим со смесью равнодушия и скрытого веселья. Танцы никогда меня не интересовали. Полёты на метле, дуэли, освоение сложных заклинаний — вот это был мой стиль. Но МакГонагалл умела внушать дисциплину, даже когда не смотрела прямо на тебя. Под её взглядом, обещанного на других, я всё же почувствовала, что, возможно, мои ноги лучше бы ощущали себя стоящими на полу, а не сложенными на стуле. После утомительного урока танцев, где больше всего утомляли не сами движения, а жалобы парней на «несправедливость жизни», я поспешила уйти. Вздохнув с облегчением, я направилась к комнате призраков. Если кто-то и мог отвлечь меня от нелепых размышлений о танцах, то это были они. Все трое призраков стояли в комнате, как всегда, каждый в своей привычной манере. Ветровоск с раздражённым выражением бородатого лица, мадам Монпелье — величественно, словно она даже после смерти осталась дамой высшего света, а Эдгертон задумчиво перебирал свои призрачные усы, явно что-то обдумывая. Я вернула им волшебный камень, переливающийся оранжево-красным светом, словно его внутренний огонь всё ещё жил своей жизнью. — Сегодня будем учить тебя щитовым чарам, — заявил Ветровоск, выпрямляясь. Он завёл руки за спину, вздёрнул подбородок и, не теряя своей важности, шагнул прямо в стену. — Пошли! — бросил он, уже скрывшись за каменной преградой. Я покосилась на оставшихся призраков, надеясь, что они объяснят, что, чёрт возьми, происходит. Те лишь переглянулись, как будто молча общались на своём призрачном языке. Эдгертон вздохнул, шагнул к старому шкафу, что стоял по левую сторону комнаты, и легким движением руки сдвинул его. Стена за шкафом зашевелилась, как живая, и перестроилась, открывая проход в новое пространство. За проходом находилась большая комната, обрамлённая высокими арочными сводами, похожими на те, что можно было увидеть в древних храмах. Свет, казалось, исходил от самого воздуха, мягко освещая помещение. В центре комнаты стоял Ветровоск, выглядевший ещё более недовольным, чем обычно, будто именно его заставили двигать шкаф. Интересно, до каких размеров могут расширяться эти стены? Хогвартс и так был лабиринтом из тайн, а эта комната словно решила показать, что у неё есть ещё несколько уровней. — Вам особое приглашение надо? — донёсся до меня голос профессора Защиты от Тёмных Искусств, полный насмешки и лёгкого раздражения. Я шагнула внутрь, осматривая пространство. Пол был гладким, почти зеркальным, но не скользким. На стенах — изображения древних символов и защитных заклинаний, выгравированных с такой детализацией, что казалось, будто они светятся изнутри. — Вот это я понимаю комната, — пробормотала я себе под нос, всё ещё оглядываясь. — Меньше восхищений, больше действий, — резко произнёс Ветровоск. — Защита сама себя не научит! — Щиты, — произнёс Ветровоск, сцепив руки за спиной и начав расхаживать вокруг меня, как ястреб, который только что заметил мышь. — Есть три типа щитов: зеркальные, которые отбрасывают заклинания обратно к тому, кто их произнёс; поглощающие, которые впитывают магическую энергию, нейтрализуя её; и последние — барьерные, они выдерживают больше всего, но требуют значительных магических ресурсов. Он бросил на меня взгляд, который я уже начинала узнавать как «вот-сейчас-начну-объяснять-нечто-гениальное-и-если-ты-не-поймёшь-твоя-вина». — Заклинание Протего ты уже знаешь… — продолжил он с лёгким вздохом, как будто был уверен в моём ответе. Я подняла руку, словно сидела за партой в классе. Это заставило его остановиться и уставиться на меня с выражением, которое сочетало в себе раздражение и интерес. — Эм… Я не знаю этого заклинания, — честно призналась я, стараясь не смотреть в его горящие недовольством глаза. На секунду показалось, что Ветровоск просто завис. Потом он поднял глаза к невидимым небесам, словно обращаясь к великим магам прошлого за поддержкой в столь отчаянной ситуации. — Мерлина на вас не хватает… — буркнул он, раздражённо откинув помпон ночного колпака назад, как будто это могло помочь ему справиться с моим невежеством. — Ладно, опустим пока этот момент, — произнёс он, махнув рукой. — Протего — хорошее, проверенное временем заклинание. Но с древней магией ему не сравнится. Его слова прозвучали так, словно он только что подтвердил, что деревянная палка может быть полезной, но меч из драконьей кости всегда лучше. — Ты уже использовала нечто вроде щита против оборотня, — начал Ветровоск, продолжая ходить вокруг меня, как аквариумная акула, обходящая добычу. — Хотя должен признать: его может пробить один чих. Чих?! Этот «чих» дважды спас мне жизнь! Второй раз с натяжкой, но всё же. Я сжала губы, едва удержавшись от комментария, но Ветровоск явно заметил мою реакцию и ухмыльнулся, словно это его лишь забавляло. В это время профессор Эдгартон и мадам Монпелье мирно стояли у стены, почти неподвижно, как два древних портрета, наблюдая за тем, как разгорается обучение. Эдгартон время от времени слегка покачивался на пятках, напоминая о том, что даже после смерти остаётся «живые» привычки. Мадам Монпелье, напротив, была грациозно неподвижна, сложив руки перед собой. Их выражения можно было расценить как любопытство, смешанное с ожиданием. — Ладно, начнём, — сказал Ветровоск, вытягивая руку перед собой и заставляя своё призрачное тело материализовать слабое подобие щита, который переливался серебристым светом. — Сначала ты должна почувствовать магию. Щит не просто отбрасывает атаку, он взаимодействует с ней, гасит её импульс. Он кивнул мне, давая знак повторить. Я вытянула руку, стараясь сосредоточиться, как он учил, представляя, как магия вытекает из меня, формируя вокруг что-то вроде невидимого купола. Ветровоск наблюдал, наклонив голову вбок, его глаза сияли строгим, но одобрительным светом. — Концентрируйся, — произнёс он, словно читая мои мысли. — Представь, что магия — это вода. Пусть она окружит тебя. Сначала ничего не происходило. Я чувствовала только усталость и разочарование. Но потом… что-то щёлкнуло. Тепло разлилось по ладони, и тонкий серебристый свет начал окутывать мою руку, словно струйка дыма. — Вот так, — хмыкнул Ветровоск. — Не идеально, но для начала сойдёт. — Это оно? — спросила я, с сомнением глядя на слабое сияние. — Нет, это "почти", — отрезал он. — А теперь попробуй не уронить этот "почти", когда я тебя атакую. — Что?! — вырвалось у меня. Ветровоск ухмыльнулся, и я заметила, как в углу комнаты начало происходить что-то странное. Воздух сгустился, образуя мерцающее облако, которое постепенно стало принимать форму. Передо мной материализовалось странное существо — магическая конструкция, напоминающая тень с острыми углами и светящимися глазами, пристально смотревшими прямо на меня. — Отлично, — пробормотала я, не сводя глаз с существа. — Напугать меня до полусмерти — это тоже часть обучения? — Напугать? — отозвался он с притворным удивлением. — Если ты боишься этого, то что ты будешь делать перед реальной угрозой? Это, кстати, всего лишь фантом, чистая магия. Безобиден. Ну… относительно. — Относительно? — я прищурилась, но ответа не последовало, потому что фантом внезапно рванул ко мне. Я резко подняла руку, инстинктивно вызывая щит, но серебристое сияние едва вспыхнуло и тут же угасло. Существо замедлило ход, словно проверяя, готова ли я. — Сосредоточься! — послышался голос Ветровоска, строгий, как удар колокола, он выкинул руку, словно это как-то сможет мне поможет. — Щит — это не просто преграда. Это твоя воля, превращённая в защиту. Вновь подняла руку, пытаясь удержать щит, но серебристое сияние оказалось слишком слабым. Сгусток магии ударил в него, и щит разлетелся, как тонкое стекло. Меня слегка отбросило назад, но я устояла. — Вот видишь, — пробормотал Ветровоск, поправляя ночной колпак, который перекосился от его бурного жеста. — Слабый, как дыхание полусонного тролля. — Да уж, спасибо за комплимент, — пробурчала я, потирая руку, куда пришёлся удар. — Концентрация, — произнёс он с нажимом, снова начав ходить вокруг меня. — Магия — это поток, и если ты его не контролируешь, он сметёт всё, в том числе и тебя. — Очень вдохновляюще, — отозвалась я, вставая обратно в стойку и вытягивая руку перед собой. — Давайте ещё раз. Ветровоск поднял бровь, но ничего не сказал. Вместо этого он снова послал магический сгусток, но на этот раз я была готова. Я сосредоточилась, представляя, как магия вытекает из меня, обволакивая пространство передо мной. Снова появилось серебристое сияние, но на этот раз оно было ярче, сильнее. Сгусток ударил в щит, и хотя тот дрогнул, он выдержал. — Вот это уже ближе, — кивнул Ветровоск, его тон стал чуть мягче, как будто он пытался скрыть, что был доволен. — Слишком много усилий на удержание, — вставила мадам Монпелье, наблюдая за мной с задумчивым выражением. — Ты должна научиться чувствовать щит, как продолжение себя. — Ещё раз, — сказал Ветровоск, не дав мне даже передышки. Следующий сгусток был мощнее, и я снова подняла щит. Но на этот раз вместо того, чтобы просто гасить атаку, я попробовала отразить её. Сияние щита стало сильнее, и магический заряд отразился, ударившись в стену. — Так-то лучше, — произнёс Ветровоск, явно довольный. — А теперь попробуем с движением. — Что?! — снова вырвалось у меня. — Ты думаешь, в реальной битве тебя будут ждать? — он посмотрел на меня, как будто я только что спросила, можно ли пить зелья из золотых кубков. — Двигайся, защищайся, и давай-давай, без нытья! Я закатила глаза, но подчинилась. Вскоре сгустки магии летели со всех сторон, а я пыталась двигаться, концентрироваться на магии и удерживать щит. Это было сложно, но каждый раз, когда я чувствовала, что готова сдаться, внутри меня вспыхивало упрямство. Я не дам ему сказать, что я слабая. Последующие дни прошли в круговороте тренировок, которые старый призрак, казалось, считал своей единственной радостью в посмертной жизни. Ветровоск был безжалостен, его задания становились всё сложнее, а критика — всё язвительнее. Он изобретал новые способы изнурить меня, то заставляя держать щит против нескольких фантомов, то пробуждая какие-то странные конструкции, которые преследовали меня по всей комнате. Казалось, что он тренирует не только мою магию, но и терпение. Сегодня в Большом зале у нас была пересдача у Снейпа. Меня радовало только одно: я буду там не одна. Моё тело болело от изнурительных тренировок, каждая мышца будто напоминала, что она существует. Я с трудом заставила себя идти, но коридор, погружённый в редкую тишину, немного скрасил моё состояние. И всё же покой длился недолго. Впереди я заметила знакомую фигуру. Малфой. Его компания, как обычно, двигалась с видом, будто коридоры принадлежали им. Впереди шёл Забини — и это удивило меня. Забини я видела редко, но он всегда держался с холодной, почти аристократической отстранённостью, будто мир вокруг не стоил его внимания. Сейчас он шёл с ними, разговаривая исключительно с Малфоем, остальных полностью игнорируя. Крэбб и Гойл, как всегда, плелись сзади, создавая ощущение живого щита. И, конечно же, Паркинсон, которая уже заметила меня. Она тут же начала изображать сцену уровня шекспировской трагедии, будто ей срочно нужно было повиснуть на Малфое, чтобы удержаться на ногах. — О, это ты, Стоун, — произнесла она, её голос сочился фальшивой сладостью. — Я тебя не заметила, такая невзрачная. Я остановилась, разглядывая Паркинсон. Раздражение во мне вспыхнуло, как огонёк на фитиле. Благоразумнее было бы пройти мимо, не поддаваться на провокации, но мой язык, как всегда, не счёл нужным дождаться команды от мозга. — Уже проблемы со зрением? — парировала я, слегка наклоняясь вперёд, будто вглядываясь в тонкие линии на её лице. — Обратись к целителю, Паркинсон. Морщины не дремлют. Её глаза мгновенно вспыхнули чистой, неприкрытой ненавистью, будто в них зажгли два зелёных огонька. Рот приоткрылся, издав что-то похожее на шипение, но слова, видимо, остались где-то в очереди в голове, так и не выйдя наружу. Я ухмыльнулась, наслаждаясь её негодованием. Маленькие победы — тоже победы, особенно если твой оппонент выглядит так, будто вот-вот выпустит пар через уши. Малфой, стоявший чуть позади, приподнял бровь. Уголки его губ дрогнули, будто он сдерживал улыбку, но глаза, серые и сверкающие, как металл на холоде, всё ещё таили негодование. И всё же в этом взгляде мелькнуло нечто странное, похожее на интерес. Забини, который до этого сохранял свою холодную отстранённость, с лёгким любопытством разглядывал меня, как натуралист — редкий экземпляр зверька в лесу. Он слегка повернул голову к Малфою и бросил с ленивой усмешкой: — Так вот кем ты был занят. Малфой не ответил. Он неспешно перевёл взгляд на Забини, слегка приподняв бровь. Его выражение лица выдавало раздражение — казалось, слова Забини начали действовать ему на нервы. Я развернулась, уже было решив всё же прислушаться к голосу разума и уйти, оставив их вариться в собственном соку, но слова, брошенные Малфоем мне в спину, ударило, как острый кинжал. Оно было тщательно нацелено, чтобы ранить. — Типичные Гриффиндорцы, — холодно бросил он. В одном слове «Гриффиндорцы» была такая концентрация злости и презрения, что, казалось, его можно было нарезать на кусочки и подавать как самый горький торт. От ножа я бы сейчас не отказалась. Я остановилась так резко, что чуть не упала, балансируя на краю собственной ярости. В груди всё заполонила злость, горячая и неистовая, но больше всего меня взбесил не сам смысл слов Малфоя, а то, как он их сказал. Я развернулась, шагнув ближе, и посмотрела ему прямо в глаза. — Ты всё ещё злишься? — спросила я с едва заметной улыбкой, но в голосе звучал вызов. Его взгляд вспыхнул, но он молчал, словно проверяя мои границы. Да, возможно, моё решение не поступать на Слизерин было импульсивным. Но это было моё решение, и оно осталось в прошлом. И если кто-то должен с этим смириться, так это он. Мы сверлили друг друга взглядами, в которых говорилось куда больше, чем могли бы передать любые брошенные слова. Каждый миг этой молчаливой дуэли был наполнен напряжением, словно два дракона мерились пламени — но не нападали первыми. Крэбб и Гойл, как два блуждающих астероида, явно ничего не понимали. Их лица отражали искреннюю пустоту, будто они пытались сложить два и два, но получали три с половиной. Паркинсон, напротив, что-то улавливала, но это "что-то" ускользало от неё, как дым из камина. Зато Забини... Забини наслаждался этим моментом. Его тёмные глаза блестели от неподдельного интереса, а лёгкая ухмылка будто говорила: "Ну вот, наконец-то началось настоящее шоу". Малфой, наконец, натянул свою фирменную самодовольную ухмылку, которая всегда была слишком широкой, чтобы не быть вызовом. Он положил руку на плечо Паркинсон. Она моментально просияла, её взгляд на меня заискрился чем-то, что можно было бы назвать торжеством, если бы не очевидная неуклюжесть её попытки выглядеть выше по рангу. — Пошли, — лениво бросил он, обходя меня и направляясь к дверям Большого зала. Крэбб и Гойл, как два преданных пса, поспешили следом, оставив за собой едва заметное ощущение тяжести в воздухе. Забини задержался на пару секунд, оценивающе посмотрев на меня, словно решал, добавить ли ещё комментарий или оставить нас в подвешенном состоянии. — Интересно, — наконец произнёс он с едва заметной усмешкой, потом развернулся и неспешно пошёл следом за остальными. Я стояла, чувствуя, как внутри закипает ярость. Желание бросить огненный шар во всю эту компашку было таким сильным, что пальцы непроизвольно подрагивали, будто уже готовились к заклинанию. Но нет, я была выше этого. Или так я себе говорила, пока смотрела им вслед и мысленно прикидывала, как далеко могла бы лететь Паркинсон, если слегка подпалить подол её мантии.