Исцеление

Цзян Чэн некоторое время пребывал в задумчивости. Его далёкий от внешнего мира взгляд застыл прямиком на лице Лань Сичэня, поэтому тот вскоре не выдержал невесомо провел пальцами по его щеке. –А-Чэн? Ты всё ещё со мной? Цзян Чэн проморгался и снова на него уставился, но уже осознанно. –Нет, мы не похожи. Лань Сичэнь ошибочно подумал, что Цзян Чэн сравнивал себя с ним, поэтому пришел в легкое замешательство. Разве не было очевидно, что они разные? –Ты о.. –На моих родителей мы не похожи. Я задумался о том, что нас можно было бы сравнить. Конечно, на свою мать я похож, но вот ты на моего отца... Возможно был бы похож, если бы я знал, каким может быть мой отец, когда кого-то любит. Лань Сичэнь немного знал о его родителях. Естественно, только поверхностно и со стороны, но всё же слышал, что отношения между ними всегда были натянутыми, вместе их удерживал лишь штамп в паспорте. Забавно, что это было именно тем, чего не хватало ему с Цзян Чэном. –Я чем-то похож на твоего отца? –Хм.. нет. Думаю нет. Наверное, разве что со стороны, но не на самом деле. Цзян Фэнмянь виделся Цзян Чэну бесхребетным мужчиной, не способным нести ответственность за свои поступки. Возможно, критика этого мужчины ему тоже досталась по наследству от матери, но уважения к нему он особого не испытывал. В то время как Лань Сичэнь... Его доброта и спокойствие тоже могли показаться кому-нибудь бесхребетностью, но на деле он был достаточно стойким уверенным в себе мужчиной. И его Цзян Чэн искренне любил. ****** Цзян Чэн хозяйничал на кухне. На кастрюлях с закипающими блюдами тихо дрожали крышки, выпуская горячий пар, от которого в помещении становилось жарко. Несмотря на то, что Цзян Чэн не особо любил заниматься готовкой, настроение у него было приподнятое. По неизвестным причинам. Он нарезал кубиками овощи, ловко стуча ножом по деревянной дощечке, и думал о чём-то своём, пока его никто не отвлекал. Когда очередь дошла до лука, у него, естественно, заслезились глаза, но даже через влажную пелену он увидел на фоне белых кубиков что-то черное. Присмотревшись, он понял, что это какое-то налитое кровью насекомое, похожее на муху. Смахнув насекомое на пол, Цзян Чэн раздавил его ногой и пошел сполоснуть руки, а за одно и промыть глаза от ядреного сока лука. Проводя мокрыми пальцами по лицу, он случайно прижал к нему что-то твёрдое, и это что-то зажужжало. Ещё одна кровавая муха! Цзян Чэн дёрнулся и поскорее смыл ее в раковину, ощутив, как по спине пробегают неприятные мурашки. –Что за нахуй... – с психами прошипел он и в порыве некой тревоги практически на ощупь вбежал в свою комнату, чтобы посмотреть в зеркало на своё лицо. Он ожидал увидеть на лице лишь укус убитого насекомого, но никак не... От увиденного он в ужасе замер. От отвращения он был готов прослезиться, а ещё лучше сразу умереть. В его глазных яблоках, под тонкой плёнкой склеры копошилось несколько личинок мух, при чем одна из них уже практически превратилась во взрослую особь, от чего ее копошения были активнее. От такого вмешательства глаза были налиты кровью и болели явно из-за этого, а не из-за лука, как он изначально думал. Не зная как реагировать, Цзян Чэн готов был вырвать пораженные глаза, лишь бы навсегда развидеть этот образ, забыть о нём, как о страшном сне, но.. нужно было что-то предпринять. Вернувшись на кухню, он стал выворачивать шкафчики в поисках решения своей проблемы, пока в конечном итоге не схватил нож.... –А-Чэн! А-Чэн, проснись, – Лань Сичэню пришлось с силой тряхнуть за плечи возлюбленного, чтобы он наконец пришел в себя. Он проснулся от тихих болезненных стонов Цзян Чэна, и с тех пор пытался его разбудить, но заняло это приличное количество времени. Наконец открыв глаза, Цзян Чэн схватился за ткань его футболки на груди, и с дрожью во всём теле уставился на его лицо. –Я не хочу спать.. не хочу это видеть... Я боюсь засыпать, – Лань Сичэнь ещё никогда не видел его таким.. беззащитным. Он крепко обнял мужчину и погладил его по спине своей широкой ладонью, ощутив холодную влагу его футболки. В кошмарном сне с Цзян Чэна сошло несколько потов... –Всё хорошо, это был сон.. пойдём попьём воду или чай? Я с тобой, с тобой... – мягкий убаюкивающий голос Лань Сичэня смог немного успокоить Цзян Чэна и вернуть его к реальности. Он кивнул и поднялся с кровати, направившись на кухню, но перед этим на всякий случай взглянув в зеркало. С его глазами всё было в порядке, разве что они были слегка красными и мокрыми от слёз. Лань Сичэнь пошёл следом и уже на кухне принялся заботливо его обхаживать, решив не спрашивать, что же ему такого снилось. –Мне.. не впервые снится подобное.. почему-то все мои кошмары как-то связаны с моим телом, в особенности лицом... И всегда это настолько мерзко... Хуань, скажи мне, если во снах мы видим реальную суть вещей, значит ли это, что я настолько отвратительный человек, что во сне, глядя на своё отражение, я выбираю убить себя? Лань Сичэнь присел рядом и снова его обнял, уложив его голову на своё плечо. –Ты ведь знаешь, сны не особо изучены, скорее всего так на твоем сознании отпечатались впечатления от чего-то... Но если и не так, ты всё равно не отвратительный. Ты хороший человек. Я бы даже сказал, что внутри ты гораздо лучше, чем пытаешься изобразить, только не все это видят. Цзян Чэн выслушал его, прикрыл глаза, и тихо пересказал ему весь сон. Постепенно дрожь в его теле прошла. И хотя Лань Сичэнь был шокировал, он взялся за щеки своего возлюбленного и поочередно поцеловал в оба глаза. –У тебя самые красивые глаза. Тебе нужно поскорее забыть этот сон, давай не будем о нём говорить? –Тогда.. о чём поговорим? –Предлагаю немного проветриться на свежем воздухе. Цзян Чэн и сам ощутил, что хочет курить, поэтому кивнул. –Идёт. ***** Вернувшись из долгого уединения, Лань Сичэнь понял, что чувствует себя чужим в своём ордене, клане... Да даже в семье, рядом со своими братом и дядей. Словно... Что-то в нём не просто умерло, но истлело и превратилось в пыль, унесённую ветром куда-то за моря. Одну часть сердца он заживо похоронил вместе с Цзинь Гуаняо и Не Минцзюэ, но и вторая часть с ним не осталась. Опустошенный, он стал подобен призраку, каждое движение, каждая искусственная улыбка были подёрнуты дымкой тумана, едва различимы и понятны чужому глазу. Сложно было сказать, что он жив. Сложно было сказать, что он действительно вернулся из уединения. Все это видели, и все молчали. Ожидали, что он справится в одиночку? Вероятно. Ведь для жизни в этом мире хватит и головы на плечах, а иметь сердце совершенно не обязательно. ***** Цзян Чэн был из тех людей, которых нужно долго и усердно приучать к проявлению чувств. Стальной защитный панцирь стал его второй кожей, запрещающей проявлять и каплю мягкости даже к тем, кого он искренне любил, и потому даже самая искренняя забота могла показаться ненавистью в чужих глазах. Но Лань Сичэнь был на удивление терпеливым и пронырливым. Осознав, что за человек скрывается за этой непроницаемой сталью, он стал понемногу выжигать для себя проход в его душу. –А поцелуй? – он постучал кончиком пальца по своим губам, не дав Цзян Чэну молча уйти, и тот, закатив глаза, подошёл к нему, чтобы этот поцелуй всё-таки дать. Тогда Лань Сичэнь схватил его в объятия, поцеловал первый и искренне улыбнулся: –Прости, не хватило терпения, не удержался, – в итоге каждый раз он целовал его первым, превращая милый жест в соревнование. Даже взрослый мужчина как Цзян Чэн на это купился и стал стараться поцеловать его раньше, чем это сделает он. Стоило Лань Сичэню коснуться своих губ, как он получал полный страсти и нетерпения поцелуй. Цзян Чэн оставался грубоватым, он хватал его за шиворот или галстук, притягивая к себе, иногда кусал за губу, обозначая свою победу, или невнятно что-то бормотал, когда всё же проигрывал. Пусть всё это и выглядело как затянувшаяся шалость, Лань Сичэнь искренне наслаждался ею, умиляясь со своего возлюбленного. Конечно, Цзян Чэн понимал, что это можно было воспринять как издевательство или наглое использование, но таким образом, как бы демонстрируя свою силу и превосходство, он мог спокойно выражать и свои чувства, не считая их слабостью. Ведь эти чувства, эти поцелуи, всякий раз приносили ему победу. ***** Цзян Чэн уже и вспомнить не мог, когда в последний раз праздник середины осени ощущался действительно праздником. Каждый год в этот день в Юньмэне кипела жизнь, голоса толпы сливались во едино, торжественно восхваляя мирное небо и удачный урожай. Жители деревни выставляли палатки со всякими безделушками, овощами, самодельным вином и разукрашенными бумажными фонариками, чтобы каждый желающий мог запустить в небо собственный огонёк. И хотя в этот день все выглядели как одна большая дружная семья, Цзян Чэн ощущал лишь холод и отстранённость, словно ему не было места на этом празднике, он чужд и совершенно здесь не нужен. Но в этом году... Всё вдруг изменилось. Он наконец приобрёл тех, кого можно было назвать новой семьёй. Пока Цзинь Лин бегал вместе с двумя Ланями и Оуян Цзычжэнем от палатки к палатке, разгадывая загадки на фонариках торговцев и выигрывая карамельные леденцы, Цзян Чэн неспеша прогуливался вдали от них под руку с Лань Сичэнем. Непривычная обстановка тепла и уюта вызывала в нём трепет на грани с дрожью, но он стоически его выдерживал, делая вид, что всё идёт в точности по его плану. К сожалению, Лань Сичэню было достаточно одного короткого взгляда, чтобы заметить, что он всё ещё напряжен. Но вместо того, чтобы указывать на это, он мягко улыбнулся и подтолкнул его в сторону палатки с бочковым вином: –Не хочешь немного выпить? –Разве правилами вашего ордена не запрещено пить? – Цзян Чэн перевёл на возлюбленного озадаченный взгляд. –Хорошо, что мы сейчас в Юньмэне, не так ли? – Лань Сичэнь практически перешел на шепот, словно мальчишка, который боится, что его пакость раскроют. И это глава пресловутого ордена с тысячами правил... Цзян Чэна это невольно улыбнуло и он кивнул. Но.... Очень быстро об этом пожалел. Кто же знал, что даже ребёнку нужно выпить больше, чтобы опьянеть? Благородный муж в белых одеяниях посыпался после первого же бокала! Вэй Усянь, конечно, рассказывал о слабостях своего мужа, но Цзян Чэн почему-то думал, что у старшего брата с выдержкой будет получше... Но Лань Сичэнь теперь шатался из стороны в сторону, тягая за руку Цзян Чэна и подводя к каждой лавке, чтобы поразгадывать загадки на фонариках. Но почему-то даже самая простая игра слов не поддавалась его пьяному уму. Он хмурился, вертел бедные фонарики во все стороны, но задачка так и оставалась для него непосильной, поэтому он быстро сдался и расстроился. –Я не выиграл для тебя карамели... –После такого постыдного провала ты не достоин и в глаза мне смотреть, – с явным сарказмом ответил Цзян Чэн. Но Лань Сичэнь решил принять его слова за чистую монету и опустить голову как покорная жена, действительно боясь встретиться взглядом с разгневанным мужем. Цзян Чэна это крайне озадачило... Впрочем, было в этом что-то забавное, потому он не стал забирать своих слов. –Пока не выиграешь мне карамели, можешь даже не пытаться подступиться ко мне. –Хорошо, А-Чэн, – Сичэнь послушно кивнул и вернулся к торговцам. А Цзян Чэн, оставив его ломать пустую бесполезную голову, пошёл проверить, как поживают его детишки. Те, как оказалось, уже тоже были на веселе, однако в достаточно трезвом уме, чтобы суметь зажечь разукрашенные фонарики и с пристани запустить их в небо. –Дядя! – Цзинь Лин был единственным, кто до сих пор не запустил свой фонарик. Он всё время оборачивался, будто только и ждал, что Цзян Чэн их найдёт, чтобы подозвать его. – Давай вместе запустим фонарик? Цзян Чэна потрясла его внезапная почтительность, но разлившееся в груди тепло не позволило ему сострить. Он подошел к племяннику и потрепал его по голове. –Я тут, запускай. Цзинь Лин упрямо сунул фонарик ему в руки, и только когда они оба взялись, поднял его к небу и выпустил его. –Моё желание, наверное, и так уже исполнилось, но я всё равно его загадал, – глядя за спину Цзян Чэну, произнёс Цзинь Лин, когда фонарик слился с морем чужих фонарей. –Что ты загадал? – Цзян Чэн проследил за его взглядом и обернулся. Вдали на мосту стоял Лань Сичэнь с разукрашенным фонариком и карамельным леденцом. –Чтобы дядя был счастлив. ****** В конверте с письмом лежала сухая веточка лаванды – Цзян Чэн именно на неё обратил внимание в первую очередь. Своим тонким ароматом она пропитала бумагу, окутывая содержание письма какой-то особенной атмосферой. –" Вечность. Безмятежность. Покой. Я люблю тебя." – первые строки письма заставляли сердце трепетать в нежном тепле. Мужчина приподнял уголки губ в призрачной улыбке. Ухаживания Лань Сичэня за ним были какими-то чересчур изящными. Эти письма, сухоцветы... Даже если они не виделись месяцами, мужчина не давал ему о себе забыть. Цзян Чэн положил эту веточку на письменный стол, вдруг кое о чём вспомнив. Его родители не любили друг друга. Они часто ругались: вернее, его мать поднимала крики, как самая несчастная женщина в этом одиноком мире, а отец равнодушно их терпел, под конец в утешение произнося несколько слов, чтобы сгладить конфликт и сделать вид, что его не было. Но однажды он принёс матери небольшой лавандовый букет. Мать не любила запах лаванды, но его слова: " Фиолетовый цвет очень тебе к лицу, Цзыюань" – и сам символизм этих цветов растопили ее женское сердце. Сухоцветы способны долго стоять и дарить свой аромат, поэтому она их не убирала из своей спальни, берегла как своё единственное утешение. Цветок, что подарил через письмо Лань Сичэнь, сильно отличался от того букета, что когда-то преподнёс своей жене Цзян Фэнмянь: в этой единственной веточке было куда больше тепла, любви и символизма. Поэтому Цзян Чэн подумал, что если даже его мать сохранила тот букет, то пусть он и мужчина, но обязан сохранить цветок. ****** Чертовы. Лани. Белоснежные ленты на их лбах трепетали на ветру подобно крыльям бабочки, но на самом деле они обвивали голову как дьявольские змеи искусители. Цзян Чэн совершенно не понимал, почему Вэй Усяня так тянуло сорвать ленту со лба Лань Ванцзи, но когда в нём проснулись чувства к Лань Сичэню, эта тяга появилась и у него. Как сделать первые шаги по свежевыпавшему снегу или пройтись босиком по прохладной из-за утренней росы траве. Это была не просто тяга – именно искушение. Лань Сичэнь казался неприступной крепостью с неизменной улыбкой, выбитой на белом камне. В отличие от младшего брата, он источал не холод, а приятную прохладу утренней зари. Пристанище покоя. Казалось, если удастся завладеть этой лентой, то и тебе достанется частичка этой освежающей прохлады, приводящей в порядок чувства и разум. Если сорвать эту ленту и забрать ее себе, то удастся увидеть то тепло, которое не доставалось никому. Цзян Чэн очень хотел сорвать эту ленту. Но, к сожалению, он не был Вэй Усянем. Он не был тем бесстыдником, который мог делать всё, что взбредёт в его голову. Возможно, он слишком хорошо себя контролировал, преодолевая соблазны и отринув временные человеческие страсти, войдя в дао, а может быть он просто настолько сомневался в себе самом, что... Сорвать эту ленту означало для него лишь испачкать её. Они встретились в очередной раз на собрании кланов, Цзян Чэн старался не обращать лишний раз внимание на главу ордена Гусу Лань, похожего на небожителя, чтобы не тревожить попусту своё сердце. Но так уж вышло, что у господина Ланя был к нему личный разговор, и после собрания он к нему подошёл. По правде говоря, Цзян Чэн не услышал и половины сказанных им слов. Он то рассматривал честное доброе лицо, то поглядывал на ленту с плывущими по ней облаками, то концентрировался на том, чтобы унять дрожь в собственных руках. Он сам не заметил, как его собственное лицо побледнело и сделалось уставшим и болезненным. –Глава ордена Цзян, Вы неважно себя чувствуете? – приняв дрожь в руках за слабость в теле, Лань Сичэнь поспешил поддержать мужчину, но считав его пульс понял, что того тревожат душевные муки. – У Вас что-то случилось? Цзян Чэн поднял на него взгляд, заглядывая в чужие глаза находясь от них на расстоянии одной дамской ладони, и болезненно усмехнулся. –Нет, что Вы, Цзэуцзюнь, я в полном порядке, ничего не случилось. Лань Сичэнь понял подтекст этих слов: его не касались дела этого человека. Возможно, раньше он настоял бы на помощи, но теперь же покорно отступил после первого же предупреждения. –Если Вам нужна будет помощь, орден Гусу Лань всегда готов ее оказать, – он учтиво поклонился, обогнув ладонью кулак, а Цзян Чэн поклонился ему в ответ. Но стоило ему увидеть спину развернувшегося от него человека, увидеть длинные края белоснежной ленты, которые словно тянулись к нему как две тоненькие ручки – искушение возрасло до небывалых высот. Он не успел себя одёрнуть. Рука оказалась быстрее разума, и он схватился за чужую ленту, заставив ее владельца застыть в изумлении. Обернувшись, Лань Сичэнь так и не нашёл, что сказать, от неожиданности и изумления его голова вмиг опустела. Но ему и не нужно было говорить, потому что Цзян Чэн заговорил первым, отпустив его ленту. –Не знаю, что на меня нашло... Простите, Цзэуцзюнь, я не имел дурного помысла, лишь.. Но и его мыслительные процессы застопорились. Поняв, что от волнения больше не может ничего придумать, Цзян Чэн растерянно уставился на такого же растерянного Лань Сичэня. Вопреки всем ожиданиям, в конечном итоге Лань Сичэнь рассмеялся и махнул своей лентой, убирая ее обратно за спину. –Сегодня сильный ветер, должно быть она слишком длинная и доставила Вам неудобства, тогда это мне стоит извиниться. Цзян Чэн мог просто согласиться с ним, ведь понимал, что Лань Сичэнь сказал так лишь для того, чтобы замять это дело и уйти. Но в том-то и дело, что он не хотел его отпускать. –На самом деле я намеренно за нее взялся. Теперь вы осведомлены о моих чувствах, – Цзян Чэн поклонился и не собирался выпрямлять спину до тех пор, пока не услышит никакого ответа. А ответа не было долго, Лань Сичэнь был в замешательстве. Конечно, он догадывался об этих чувствах. Да и знал, что Саньдоу Шеншоу был не из тех, кто поступает необдуманно, а значит и желание сорвать ленту у него наверняка зародилось давно. Вот только... Что ему на это ответить? –... Глава ордена Цзян... Я лишь недавно вышел из траура и всё ещё не чувствую себя достаточно собранным для того чтобы.. – Он тяжело вздохнул и покачал головой, своими же руками помогая ему выпрямиться, и, придерживая за плечи, продолжил говорить, – я не готов нести ответственность за чужие чувства.. не сейчас, когда мои собственные в полной растерянности. Надеюсь.. Вы понимаете меня? Цзян Чэн кивнул, мысленно послав сотню проклятий на самого себя, и ответил: –Вас никто не просит нести ответственность за мои чувства, я не пытался переложить ее на Вас. Вы мне, в общем-то, ничем не обязаны, лучше уж сочтите меня бесстыдником. –Хм.. – Лань Сичэнь убрал руки с его плеч, напоследок окинув взглядом его лицо. Серьезное, даже безжалостное, хотя ещё совсем молодое. – Спасибо, что уважаете мои чувства. ****** –.... Так... Это что такое? – Цзян Чэн листал картинки в пинтересте и наткнулся на арты с ним и Лань Сичэнем. Если отбросить тот факт, что он был возмущен их существованием, Лань Сичэнь на них выглядел очень даже хорошо, даже похоже, но... Что сделали с ним?! Почему он выглядел как хрупкий ребенок, размерами с половину Сичэня?! Цзян Чэн возмущенно пришел в спальню и посмотрел на своего мужа. –Рост, вес, параметры в обхвате называй, быстро. Лань Сичэнь отложил книгу, которую читал, и сложил руки в замок на своём торсе. –А-Чэн, что с тобой? –Почему меня рисуют так, что моя талия толщиной с твою руку? –А? Нас рисуют? Цзян Чэн кинул ему телефон, и он просмотрел все арты, которые рассматривал Цзян Чэн. Если честно, ему было очень смешно, но он подавил смешок. –А почему я везде выгляжу как господин БДСМ вечеринки, любящий маленьких мальчиков? –Вот именно! Может скажем им, что я сверху, хотя бы? –А-чэн, не обращай внимания на эту ерунду, ты же выше всего этого. Я бы даже сказал покрупнее и явно симпатичнее, – Лань Хуань всё же начал хихикать, поэтому Цзян Чэн тяжело уселся ему на торс, заставив того болезненно ойкнуть, и взялся за его впалые щёки. –Сейчас дошутишься. –До чего? –Найму художника, который нарисует тебя маленьким мальчиком. –А-Чэн, меня пугают твои фантазии... –Да блять, сейчас договоришься и я тебя загрызу, – Цзян Чэн приблизился к его лицу и стал исполнять свою угрозу: яростно его целовать. А ведь если бы на артах их изобразили более похожими на себя, они бы даже почерпнули идеи для своей интимной жизни...