Жар в сугробах

Ханма сегодня крайне задумчив. Смотрит своими лисьими глазами куда-то вдаль, пуская кольца дыма. Свободной рукой перебирает чужие длинные пряди между пальцами — играется.  Под окном только редкие прохожие, что принес с собой бледно-сиреневый рассвет. Ночная тьма уступает место первому намёку на дневное сияние.  Люди идут совсем неторопливо: спешить-то некуда, ведь на часах ровно четыре. Шуджи поправляет чуть скатившееся полотенце со спины девушки. Она же на касание холодной ладони не реагирует — только совсем тихо вздыхает. — Ты как? — на лице парня вырисовывается легкая усмешка.  — Пойдет. Тушит сигарету о подоконник и выбрасывает прямо в окно под недовольный взгляд сбоку.  — Жалеешь бедных людишек внизу, Ширасава?  Та на едкий комментарий только хмурит брови. Слышит вдалеке легкое щебетание птиц — дивуется, что они даже в такую студень продолжают сидеть на проводах, будто охраняя опасные улицы Кабуки-тё. Воздух совсем чистый — одаряет своей свежестью лица двух подростков в окне. Ширасава чувствует легкий толчок в бок — Ханма утягивает её за собой в спальню. — Я хотела ещё на кухне посидеть. — Ой-ой, смёрзнешь же, а мне потом тебя обхаживать. Знаешь, как тяжело мне в прошлый раз было тот ебучий бульон варить? И в правду. Когда Юкико умудрилась простудиться после их занимательной посиделки на крыше в дикий мороз, Шуджи крутился возле неё, как ошпаренный. Ханма укладывает девушку на футон подле себя. Обматывает беднягу одеялом так, что она не может и пальцем двинуть. — Шуджи, ты издеваешься? Тот только пускает хриплые смешки. — Ну-ну, Ширасава-чан, не злись ты так, — ложится сбоку и кладет голову той на грудную клетку. — Ты же у меня совсем буйная. Вот усну, а ты меня придушишь. Помру и не замечу!  Он снова смеется. Юкико кривит лицом. — Хотела бы, убила бы давно, Ханма-кун. Суффиксы — отдельный прикол в их отношениях. Парень знал, насколько она их ненавидела; поэтому и использовал их в любом удобном случае.  — Почему ты сам не укрылся? — Ширасава ворчит на него, как старая бабка. — А что… беспокоишься обо мне? Это так ми-и-ило, — наваливается на неё уже полностью, стискивая в медвежьих объятиях. Она ответить не может, ведь полностью ограничена большущим одеялом. — Не парься, я же закаленная псина. Ханма на пальцах обеих рук не сумеет пересчитать, сколько раз ему приходилось ночевать зимой на улице, когда его мать — известная алкоголичка Кабуки-тё — устраивала дома «культурные посиделки», с другими яркими представителями их района. — Не говори так о себе, дурак. Юкико бесилась, когда Шуджи оскорблял себя. Она понимала, что это просто защитный механизм его расшатанной психики; но позволять ему такое не желала.  — Прекрати, Юкико-чан, а то я правда растрогаюсь, — саркастично щерится и внимательно следит за её реакцией. А Ширасава только закатывает свои красные от усталости глаза, а потом прикрывает их в надежде задремать. Но никакой сон ей не светит, если рядом коварный ёкай. Парень ловко разматывает сделанный ранее собой же кокон из одеяла. Ширасава вздрагивает от легкого сквозняка. Ханма забирается под покрывало уже сам, сильно прижимаясь к ледяному телу своей девушки. Лежат они так минут десять. Юкико почти что сопит, но резко просыпается от странного чувства в районе бедра. — Дай поспать, а? Уже разгоряченные пальцы Ханмы нежно поглаживают девичью кожу, заставляя ту покрыться мурашками. — Ты уверена?  Была Ширасава полностью нагой, ведь они только недавно вышли из душа после бурных ночных посиделок под травкой. Полотенце скатилось куда-то вниз, предоставляя Шуджи чистый холст для своих грязных фантазий.  — Мх… ага… — пытается удержать кисть Ханмы, но та только проворно скользит дальше. — Это типо ты остановить меня пытаешься? Или направляешь в нужное место? — парень опаляет ухо Ширасавы совсем тихим шепотом. Тон его был донельзя пошлым, саркастичным; заставляя щеки девушки покрыться легким румянцем. — Я… я н-не знаю… Юкико сама уже запуталась в своих мыслях. Вроде хочется хорошенько треснуть Ханме по лицу, а вроде… — Мха-а… Шуджи! Длинные пальцы находят чувствительную точку, совсем медленно проходясь по ней мягкими подушечками.  Шуджи нарочно делает всё лениво, неторопливо, потихоньку распаливая целый костер внизу живота Ширасавы.   Касается шеи — задевает бледную кожу острыми зубами под тихий женский вздох. А потом целует такие желанные губы. Юкико уже во власти хитрого ёкая. Их языки сплетаются, разнося звуки пошлых чмоков по комнате. Ширасава уже выбилась из сил, а парень ещё не насытился.  Ханма отбрасывает одеяло в сторону — нависает, как хищник над своей уязвимой жертвой. А Юкико в их грязных играх таковой чаще всего и являлась, ведь парень редко позволял ей контролировать процесс.  — У-у-у… кажется, Юки-онна начала таить. Он довольно скалится, слизывая влагу со своих длинных пальцев. Окидывает коварным взглядом нагое девичье тело под собой — думает, как заставить его трястись от дикого оргазма.  Снова ныряет пальцами между женских ног, аккуратно растягивая промежность. — Пошла только первая минута, а ты уже мокрая, как сучка. Знаешь, а мне льстит, — снова присасывается к чувствительной коже над ключицей.  Целует бережно, чувственно, давая жертве полностью расслабиться, а потом… Клац! На чистом полотне выцветает фиолетовый след от зубов.  — Ах!.. Дурной совсем… Девушка пытается сжать ноги вместе — ёкай недоволен. Поднимается на колени и сердито косится. — Совсем смелая стала, да?  Ханма ловит совсем слабую усмешку от Юкико. Негодующе качает головой, а потом резко разводит её колени и в стороны. Грубо хватает аппетитные женские груди — мнет; опирается пахом прямо в чувствительный клитор.  Был Шуджи, в отличии от Ширасавы, не полностью раздетым: самое интересное скрывалось за чёрными боксерами.  Девушка подмечает уже вставший член, поэтому решает и сама вдоволь наиграться. Поднимается на локти и проводит острым коготком по напряженной мужской спине.  Ханма прижимается слишком сильно, не отлипая от женской груди ни на секунду: целует её, кусает. Полностью наслаждается их мягкостью.  — Шуджи-чан, отлипни уже. Ты же не младенец. — Вот блядь, умеешь ты кайф обломать, — закатывает глаза и натягивает слишком наигранную усмешку. — Гугу-гага. Пойдет?  Юкико начинает громко хохотать, утягивая Ханму обратно в нежные объятия.  За длительный период проживания в этой холодной квартире они привыкли согреваться друг другом, что уже вошло в какую-то привычку. В школе, на улице, в машине и даже на собраниях группировки им был необходим физический контакт: то Ханма её обнимет, то положит подбородок на женское плечо. А в стенах их уютного гнёздышка можно было разойтись и похлеще. Шуджи облизывается в предвкушении и ныряет прямо между ног, умащивая ладони на округлых бедрах. Сжимает горячую кожу, не давая и шанса жертве на побег. Ширасава чувствует ловкий язык и прогибается в пояснице, хватаясь пальцами за подушку под головой. Ей было донельзя приятно — до дрожи в коленках. Она держалась, как могла, но всё-же жалобный стон разрезал тишину их спальни.  Юкико чувствует, как Ханма щерится. Он доволен: этот протяжный звук был усладой для его ушей. Продолжает вылизывать её, как желанную конфету, иногда причмокивая, словно смакует. «Преступление» прошлось между складками, собирая соки, и скользнуло внутрь. Он снова ухмыляется, когда чувствует хватку на своих волосах. — Мг… да, Шуджи… Вот та-ак… Ширасава поджимает свои опухшие от поцелуев губы, чтобы не сорваться снова. Ей не хотелось в который раз выслушивать возмущения соседей снизу. А Ханма вновь недоволен. Поднимает свой сердитый взгляд на девушку — щекой опирается о внутреннюю сторону её бедра. — Похер на тех старых ублюдков. Не сдерживайся, — и снова возвращается к своему занимательному делу. Водит языком снизу вверх и наоборот; иногда чуть посасывает клитор. Вводит уже второй палец — Юкико хнычет.  Ей слишком душно. Слишком горячо. Слишком запретно. Девушка чувствует, что скоро дойдет до пика. Ханма активно двигает пальцами внутри — чувствует, как сжимаются стенки влагалища от приятных ощущений.  Отвлекается на секунду: — О д-а-а… как же я хорош. В ответ слышит только: — Не останавливайся… м-х… самовлюбленный!.. Вновь скалит морду, пуская тихий смешок из-за возмущений Ширасавы.  Принимается работать языком ещё интенсивнее. Слышит шорох — девушка сильно сжимает края одеяла по бокам от себя. Двигает тазом на встречу ловкому языку Ханмы, а тот только рад. Закидывает женские ноги себе на плечи и подгибает их поближе. — Мха-а-а… т-только не в этой позе, Шуджи. Ты знаешь, что мне неловко… — Умолкни, Ширасава-а-а-а… Я занят. Девушка уже хочет съязвить, но вдруг чувствует сильную тяжесть внизу живота. Вмиг по всему телу растеклось приятное тепло, а в глазах потемнело.  Ноги подрагивают, а с губ срывается слишком громкий, пошлый, почти что кричащий стон. Шуджи останавливаться не желает — продолжает вылизывать клитор, работая длинными пальцами в добавку. Юкико хочет его оттолкнуть, так как ей стало невыносимо… Невыносимо горячо и страстно. — Ш-шуджи… блядь!.. Х-хватит… мха-а… Парень не слышит — грубо удерживает трясущиеся от оргазма женские ноги. — П-прекрати! Я не могу б-больше!.. Ширасава срывается. Потолок перед глазами плывет — её окутывает тьма с мелькающими вдали пятнами. Она скулит; рьяно пытается сдержать накатывающие слёзы наслаждения.  Чувствует хватку на своей кисти — Ханма сплетает её пальцы со своими. Осыпает бедра нежными поцелуями, иногда задевая их острыми клыками. Аккуратно, совсем трепетно целует уже в губы, наваливаясь сверху.  Юкико пытается отдышаться — Ханма вместе с ней, ошпаривая её ухо своим горячим хрипом. Он слышит, как сильно колотится её сердце.  — Выдохлась, бедняжка Юки-онна? — снова ехидничает.  Думает, что Ширасава сейчас ему влепит, но та только мягко поглаживает его голову, пропуская мелированные пряди сквозь свои подрагивающие пальцы.  — О да-а-а, Юкико-чан, за такое я и погавкать готов.  Ханма от таких касаний только млеет.  — Ох, Шуджи-чан, давай лучше пойдем искупаемся, а то я вся… — Мокрая сучка-а-а, — в приглушенном свете восходящего солнца мелькает наглая усмешка парня.  Он всё-же поднимается на ноги и принимается снова укутывать насупленную Ширасаву, чтобы та не простудилась по дороге в ванную. Ведь в их спальне сейчас самая настоящая парилка, что нельзя сказать о другой части квартиры. — Я сама могу дойти… — Бе-бе-бе. Не пизди давай, Ширасава. Как настоящий джентльмен, поднимает укутанную девушку на руки. Та продолжает возмущаться себе под нос, но в скором сдается, так как Ханме было плевать с высокой колокольни.  Выносит он свою даму в коридор, где натыкается на: — О! Блудной сын вернулся. Где натыкается на вялого соседа — Казутору Ханемию, за которого уже недели две не было ничего слышно — Йо.  Паренёк потрепан: двухцветные волосы спутались, школьная рубашка распахнута, так как несколько пуговиц на ней были просто оторваны; грязные кроссовки и глубокие синяки под усталыми, желтыми глазами.  — Ты где так долго пропадал? Я уж переживать начала.  Тон у Юкико чисто, как у недовольной матери. Казуторе аж неловко стало. — Я это… у Фурукавы был. У неё батя в Сендай съебался, так что я был в раю, — блаженно потирает затылок, а потом хмурит брови. — Только этот ублюдок решил сегодня вернуться. Я еле удрал.  — Фу, блядь. У неё же сифак вроде, не? Пацаны из «Алых Жнецов» говорили. — Если б был, то я бы с ней не трахался, — Ханемия флегматично поглядывает на своих соседей. — Всё норм. Она мне ещё хавчик готовила постоянно.  Шуджи так и продолжал стоять в один трусах посреди коридора, держа на руках запыхавшуюся Ширасаву. — И слышал я, как ты переживала за меня. Можно было стонать и потише. Юкико хмурится, а Ханме смешно. — Ха-ха! Если твоя драгоценная Фурукава-чан молчит, когда ты её ебешь, то не расстраивайся. Я дам тебе несколько уроков сексуального воспитания. Бесплатно! — толкает коленом дверь ванной комнаты. — И да! Юкико так-то постоянно о тебе спрашивала. Я уж чуть ревновать не начал, бля. — Меня или Казутору?  — Завали ты!  И уносит хитрый ёкай свою женщину в его мистические, величественные, закрытые от глаза людского владения. Точнее, в ванную, в которой пора бы уже заменить лампочку.