Вальс в два па

      Джесси хочет всё исправить и привести в норму. В Маяках беспорядок, но все, по крайней мере, живы и здоровы. Некоторые до ужаса боятся наводнивших город летучих мышей, а остальные — Джесси, но в остальном полностью невредимы.       Уважаемый герой старается вернуть доверие горожан и убедить их в том, что вешать плакаты с собственным лицом по всему городу, как ни странно, не его идея.       — Знаю, как это выглядит с вашей стороны, но уверяю, я не настолько себя люблю, — шутит в своей манере, и, сколь несуразны бы ни были попытки, люди верят ему. Они его знают. — Наверняка Админу нравилось моё лицо куда сильнее, чем оно нравится мне, хотя, конечно, сложно его в этом винить.       Оливия слабо толкает его в плечо.       — Мы снимем все плакаты, — быстро уточняет Джесси. — И оставим их в хранилище, потому что пока жечь все мои изображения ещё рановато. Как уйду в отставку, творите, что душа пожелает.       Джесси чинит разрушенное, восстанавливает переделанное. Хочет вернуть Маякам прежний облик, будто всей ситуации с Ромео вовсе не случалось. Но почему-то просит Ромео пока не покидать город и башню в частности, не спускаться на улицу, не исчезать из поля зрения. Люди, за исключением банды Джесси, не признают в нём виновника всех волнений, они заняты куда более насущными проблемами, чем поиск виноватого, но Джесси не хочет привлекать к Ромео лишнее внимание.       — Уж лучше я быстрее отсюда уйду, — вздыхает Ромео. — Если не хочешь, чтобы люди нашли способ поджечь металл.       — Советую просто не выглядывать из окна и не кричать: «Я всё это сделал, придите по мою душу!»       — Скажи уже честно, что сам хочешь со мной разобраться, — Ромео усмехается и сам не понимает: с горестью или призывом.       — Претендентов на это дело много, — Джесси хмыкает. — Но не зря ты выбрал меня своим чемпионом, верно?       У Джесси не проскакивает ни сомнения, ни понимания, кажется, будто он совершенно бессознателен. Ромео поражён, восхищён и самую малость смущëн. У Джесси велики амбиции, и Джесси их только подкармливает.       Ведь Джесси ищет и ждëт ответа от Ромео, бога, живущего не первое тысячелетие. Джесси хочет заполучить карманное падшее божество в свою коллекцию, и Ромео мечется между чувством оскорблëнности и приязни. Желание Джесси ему претит, пусть и слишком хорошо знакомо. Врать незачем — Ромео очень хотел сделать из Джесси истинного чемпиона, фактически свою правую руку.       Теперь же Ромео заперт в месте, которое сам же когда-то и оградил от людей. Джесси, конечно, не хочет оставлять посреди города напоминание о павшем режиме, но сделать по-другому он пока не может. В башне все его вещи и трофеи, всё, что он нажил за свой путь. И ещё — там Ромео. А Ромео лучше не сталкиваться с людьми внизу, желающими ненавязчивым движением руки скинуть его в лаву.       — Знаешь, что странно? — уже вечером уточняет Джесси, осматривая новый «кабинет».       — Что ты до сих пор не превратил башню в домик на дереве? — поддевает Ромео.       — Что мне начинает здесь нравиться.       Джесси гладит край своего стола, и Ромео поклясться готов, что на этот раз Джесси точно шутит. Не может человек намекать на что-то, сам того не имея в виду, это кажется невозможным, глупым и слишком в стиле Джесси.       — Я имею в виду, я до такого кабинета так и не додумался. Даже жаль. Думаю, Аксель и Оливия тоже устали вечно сидеть на лестнице. Не планировал разместить здесь несколько диванов?       Идея абсурдна, ведь Ромео особо не собирался кого-то сюда водить. Если только на экскурсии, но на экскурсиях присаживаться не принято. Ромео опирается на стену позади, подозрительно наблюдает за неутолимым любопытством Джесси, которому надо всë то пощупать, то покрутить в руках. Словно он спустя долгие годы слепоты вдруг прозрел.       — Нет, не смотрелось бы, — Ромео пожимает плечами. — Не хотел кого-то сюда приводить.       — Как хорошо, что это теперь мой кабинет, и я могу его поменять, — Джесси упирается руками в бока. — С этим мне, кстати, ты тоже поможешь. Я в дизайне мало смыслю.       — Для бывшего строителя это откровенное заявление.       — Ты видел моего Эндермена снаружи. То ещё зрелище.       Джесси хмыкает и спускается к стойкам с сокровищами. Часть собственных и часть чужих, оставленных «по наследию» старым Орденом. Но новые подставки привлекают Джесси больше, он ведь их ещё не успел рассмотреть.       — Не прибедняйся, — бросает Ромео, но беззлобно. — Скромность тебе не к лицу.       — Удивительно. Мне много чего к лицу, даже тюремная роба, — Джесси останавливается и облокачивается о стенд. Его взгляд бродит по всей комнате, намеренно избегая Ромео. — Я всё задаюсь вопросом, зачем ты тогда столкнул меня с Петрой.       Ромео щурится, ощущая под вопросом двойное дно.       — В чëм-то мы с тобой похожи, Джесси. Мы оба неоправданно верим в возможность чужого искупление.       — Без меня тебе стало настолько скучно? — тот усмехается.       — Да. Я думал, если ты победишь, то я смогу тебя простить и принять обратно, — признаëт Ромео без зазрения совести. — Мне давно не хватало чего-то захватывающего, по-настоящему нового. Я был бы рад любому хоть сколько-то интересному приключению, даже при том, что роль злодея будет отведена мне самому. Но ты превзошёл все ожидания, — говорит он и видит, что это заставляет Джесси опешить. — Ты дошёл до того, до чего не сумел ни один герой прошлого. Да, Джесси, я не стану скрывать — с тобой и впрямь было весело. За все долгие годы скуки ты — единственный, кто смог меня развеселить.       Ромео ждёт очередного смешка, намëка или совсем выбивающейся из контекста фразы, но Джесси не в силах придумать что-то на ходу. Джесси оглядывается на открытый балкон, почти смущённый, и на этот раз единственный, кто из них усмехается, — это Ромео. Мысль, которую он едва принимает сам, вызывает у Джесси не меньший ажиотаж?       — Знаешь, притворяться тобой было абсолютно бессмысленно, — Ромео продолжает, ждёт реакции, ответного имульса. — Дело не в том, чтобы быть тобой, дело в том, чтобы держать тебя самого рядом. Дело не в том, как ты выглядишь, не в том, как звучит твой голос, даже не в том, что ты говоришь или делаешь, а в том, кто ты. Нельзя повторить за тобой, не потеряв что-то основополагающее, что-то незаметное, но ужасно важное. Ты во всё вкладываешь свой дух, это похвально. Заменить тебя — задача непосильная даже для меня.       Ромео сокращает расстояние между ними, и Джесси не хочет даже попытаться этого избежать. Он всë стоит, пригвождëнный к стойке позади, и косит взгляд, пытаясь скрыть то самое позабытое Ромео чувство. Взгляд у Джесси плывëт, но его с головой выдаёт твëрдая спокойная поза. Если это игра, то Ромео играет, не зная ни правил, ни цели. Вступает в игру, не приняв её свод законов.       Он не собирается останавливаться.       — Я не знаю, как ты умудряешься сочетать в себе так много противоречивого. Как бы сильно я когда-то не был тобой разочарован, признаю, был неправ. Божественность и впрямь ударила мне в голову. Ведь ты не оправдываешь ожидания, Джесси, нет, и близко нет! Ты их превосходишь, — Ромео останавливается вблизи, невольно выдавливает улыбку. Они почти соприкасаются, но едва заметная дистанция между ними всё ещё держит разговор в неоднозначном тоне. — Сложно не признавать этого, когда ты лишил меня всего. Меня!       — Моя победа сильно тебя радует?       Она злит Ромео больше всего на свете, но он не способен сказать это Джесси. Ведь злит его далеко не Джесси.       — Восхищает, — уточняет Ромео намеренно, чтобы на секунду заметить в чужих глазах обольщëнный проблеск. — Не каждый прохожий может отнять силы у Админа.       — У меня получилось, — Джесси сухо усмехается и лукаво сужает веки.       Ромео осекается, когда понимает, что откровенно клюёт на чужой крючок. У Джесси нет стыда, совести, а порой ему не достаёт даже разума, но это странным образом притягивает Ромео. Это и впрямь весело.       — С трудом, стоит заметить.       И отступает, отходит к другим стойкам, якобы интересуясь чужими наградами. Будто не он создал половину здешних предметов так или иначе. Джесси ненадолго замирает, пока не осознаёт: игра не окончена. Ромео никогда не обрывает такие многообещающие игры на середине. Говорит ли в нём природное упрямство или азарт — Ромео не уверен. Ромео не хочет это выяснять, он чувствует, что ответ ему не понравится, а портить момент он не намерен.       — Да, — чеканит Джесси и следует за Ромео, встаёт сбоку. — Не буду отрицать — было нелегко. Но я справился.       — Как же у тебя может не получиться? — с наигранным восхищением спрашивает Ромео. — Ты же герой этого мира, легенда из костей и плоти.       Джесси выпрямляется, приосанивается, похвала тешит его самолюбие.       — Иногда мне до сих пор кажется, что ты поддался, — выпаливает он.       Ромео наклоняет голову, сомневается: шутит он или всерьёз.       — Не пойми неправильно, не знаю, смог бы я победить тебя второй раз при тех же обстоятельствах. Мне во многом повезло. Но я не могу отделаться от мысли, — Джесси смакует эти слова: — что поражение принесло тебе скорее удовлетворение, чем горечь.       Мысль глупа и в каком-то мере больше похоже на оскорбление, чем на невинное предположение. Ромео закусывает язык, чтобы не огрызнуться, и на лице Джесси сверкает улыбка. Не хитрая, не насмешливая, даже немного робкая.       — Не в тот момент, когда я сделал последний удар, нет, позже. Кажется, ты был не так сильно и против остаться в Маяках.       — Выбора было не много.       — Выбора было очень много. Беглецом ты можешь стать в любую секунду. Если достаточно продумаешь свой план, мы тебя точно не догоним. Но ты здесь, в Башне, наедине с человеком, лишившим тебя всего.       — Вне Башни ещë хуже.       — Хуже, чем рядом с причиной твоей смертности? — и теперь улыбка Джесси становится острой, игривой.       — Мы уже не враги, — подмечает Ромео. — Ты поступил… как должен был. Возможно, я злился, определённо хотел тебе помешать, но я умею признавать поражение. И ошибки. И тот факт, что это было правильное решение.       — Но ты не злился. Ты огрызнулся, я назвал тебя фанатом, и ты решил, что это достаточная причина больше не держать на меня обиды. Будто потеря сил значила для тебя не так уж и много, а мои слова стоили того, чтобы вернуться в человеческое бытие.       Джесси пробегает пальцами по его плечу, и будоражит даже не его прикосновение, а то, что Ромео не чувствует никакого отвращения и неприязни. Джесси может просто к нему приблизиться, и Ромео не подумает о том, чтобы его оттолкнуть. Это конец. Бесповоротный.       — Наверное, это глупая мысль, я знаю. Ты был готов убить меня там. Я разрушил все твои планы, я вскрыл все старые раны, возможно, какие-то из них даже сделал глубже. Не ожидал, что ты вообще будешь со мной после этого разговаривать, не то, что так дружелюбно. Но меня не покидает это чувство, — Джесси подступается, делает шаг ближе, — что ты бы меня так просто не оставил. Что в момент, когда ты понял, что шанс моей победы не иллюзорен, ты был только наполовину против. А в момент, когда хотел меня прикончить, только наполовину вовлечëн.       Ромео держит руки по швам, никак не отвечает. Ни действием, ни словом. Неясная резкая тревога бьëтся внутри, и кажется именно промедление заставляет Джесси остановиться. В действиях, не в словах.       — Ты должен был разобраться со мной ещё до Терминала, если бы был против. Не то чтобы мне в тот раз не понравилось, — Джесси уводит взгляд, припоминает. В голове Ромео всплывает та же картина, что и в голове Джесси. То, как они целуются в этой комнате, точнее, как целует Джесси, а Ромео самую малость ошеломлён. И самую малость отвечает ему. — Но я думал, что к этому и шло. Не пойми неправильно, просто до этого меня даже друзья не притягивали так близко во время разговоров, а Аксель и Лукас просто обожают обниматься. Мне просто казалось, что ты очень своеобразно понимаешь значение слова «заигрывать». Ты, как-никак, ужасно старомоден.       И здесь не упускает возможности пошутить. Ромео не смеётся. Ромео не смешно. Он больше не способен испускать жар, но голову буквально печëт. Возможно, он краснеет, возможно, всё это только в его разыгравшемся воображении, ведь Джесси этого не замечает. А возможно Джесси с таким увлечением смотрит ему в глаза, что не готов обращать внимание на всё остальное.       — Но, кажется, ты и сам не совсем понимаешь, к чему клонишь. Я был как твой трофей. Я польщëн, я же даже не из золота сделан! Никогда не думал, что окажусь сокровищем в буквальном смысле. Но, видимо, и это я понимаю немного в другом смысле, нежели понимаешь ты…       Джесси практически спрашивает взглядом, нетерпеливо, с такой огромной надеждой, что Ромео щурится, поджимая губы. У Джесси и впрямь нет никаких останавливающих рычагов. Он мчится, не зная преград и остановок, как вагонетка на горящих красных рельсах.       — Ты и сам не прочь сделать из меня трофей, — переводит тему Ромео. — Ты в восторге от самого факта, что победил нечто непостижимое, а нечто непостижимое не может пройти мимо твоей коллекции.       — Скорее, я бы просто хотел, чтобы оно осталось на подольше, — поправляет Джесси, и его разум снова расплывается. — Хотя бы на первое время.       — Напоминаю, сил у меня нет. И былых возможностей тоже. Никакого нового приключения со мной уже не выйдет.       Джесси молчит пару секунд.       — Звучит не так и плохо, если вспомнить твои последние испытания. У тебя самое странное понимание «приключений» на моей памяти. Я, — Джесси тихо цокает, прекрасно понимает, к чему Ромео вообще это сказал, — не думаю, что потеряю много без твоих вечных попыток поставить меня на пьедестал.       — Ты потеряешь, — уверенно хмыкает Ромео. — Никто более не способен оказать тебе такую же услугу, какую мог я. Тебе будет не хватать моего фаворитизма.       — Ну, как я вижу, в комплекте с силами он всё же не шëл, иначе бы давным-давно исчез.       — Я, признаюсь, не представляю, на что ты надеешься.       — На ещё один комплимент от самого большого фаната?       Ромео выдыхает, раздражённый и уставший. Джесси разжимает руку на его плече, неуверенный, стоит ли им дальше стоять так близко друг к другу, и Ромео ведëт ладонью по его груди. Ромео стоило вспомнить о личных границах и приличиях задолго до того, как он притянул Джесси в тот раз, в этом самом кабинете. Он не имел ничего в виду, в самом деле, — имеет, однако, сейчас. Спутать уже невозможно, даже для Ромео.       Джесси и впрямь взывает к чему-то давно позабытому. Ромео давно не питает особых чувств к смертным — это всегда влечёт разочарования. И, видимо, чтобы разрушить эти предрассудки, Джесси в самом деле пришлось столкнуть его с трона демиурга. Не то чтобы это была основная цель. Ромео смотрит на то, с каким трепетом Джесси кладёт свою руку поверх его, и уже совсем не ясно, в чëм была изначальная цель. Джесси точно мог бы свергнуть Ромео лишь ради какой-нибудь маленькой колкой шутки или ради возможности прикоснуться к нему, не обжёгшись.       — Можешь надеяться. У твоей надежды, как я выяснил, есть и воля, и кулаки.       Он ведёт ниже по груди и спускается к животу, чувствует, как Джесси под прикосновениями чуть ли не скручивает. Он усмехается, хотя прекрасно понимает — если Джесси сделает то же самое, Ромео будет даже хуже. Хуже? Нет, ему будет не хуже, его это уничтожит. Это точка невозврата, мгновение, после которого отказ перестанет вообще быть опцией.       У Ромео искрятся глаза, несмотря на подступающую тревогу.       — Из тебя выходит очень своеобразный архитектор, — невпопад заявляет Джесси.       — Нишевый, я бы сказал, — Ромео не удивляется. Джесси всё ещё странный, просто не самый странный из их дуэта.       — В этой башне буквально одна спальня, твоя, то есть.       — Друзей водить не планировал, — подмечает Ромео.       — Я за друга больше не считаюсь?       Джесси усмехается, и Ромео тянет его ближе. Наверное, это единственный способ заставить его замолчать. Не то чтобы Ромео оправдывается. Вряд ли можно всерьёз оправдать поцелуй желанием побыть в кромешной тишине, потому что этот поцелуй звучит громко. Он гремит, он воет, предвещает.       Ромео цепляется за чужие бëдра, а Джесси придерживает его за челюсть и копошится в волосах. Ромео даже не держит, он держится; Джесси подступает так близко, что Ромео чувствует его жар, рвано вздымающуюся грудь и шероховатость рубашки. Джесси неохотно разъединяет их губы между поцелуями и вкладывает в каждый новый такую несоразмерную его росту жадность, что у Ромео отпадают всякие сомнения.       Весьма известный факт, что Ромео тяготеет к чему-то необузданному. К путешествиям в диких краях, к смертельным ловушкам, к людским порокам. Если Джесси управляет порыв, а не чëткое сформированное желание, Ромео больше не против.       Это всё ещё достаточно интересно, опасно и свежо, чтобы дать этому шанс.       Джесси стягивает подтяжки, и Ромео медленно отстраняется. Не столько от желания, сколько по необходимости.       — Знаешь, — бормочет Ромео, — несмотря на все неурядицы, ты нравишься мне больше всех остальных, мой чемпион. Да, именно это я имею в виду.       — Странная просьба, но ты можешь больше никогда не называть меня по имени?       Ромео усмехается, наклоняясь к его шее, и Джесси замирает от предвкушения.       — Всё, что захочешь, мой дорогой чемпион.

      ***

      Непривычное чувство холода перемежается с жаром, удушливым и немного мокрым. Ромео чувствует, как Джесси крутит его волосы между пальцами, будто хочет завить ему ещё бóльшие кудри. Мягко сказать, что касание — это самое странное ощущение после веков, когда ты не привязан ни к одной физической оболочке. После потери бессмертия тело приобретает уязвимость, но Ромео не думал, что обретëт и восприимчивость.       Все касания щекочут, жгут и царапают одновременно, особенно кожа к коже, особенно от Джесси. Если это то, как ощущается смертное тело, Ромео не представляет, как Джесси держит лицо. Он ничего не стесняется, не ощущает ни вины, ни сожалений. Джесси пуст, а потому невероятно лëгок и доволен. Он обнимает Ромео и лежит у него на груди, и его совершенно не тревожит, что немногим ранее они собирались друг друга уничтожить. Ромео, наверное, собирался.       Не чтобы сейчас от этого желания остаётся хотя бы блëклый след. Ромео совершенно точно не хочет уничтожить Джесси. Иначе странно лежать с ним в одной кровати, приобнимая. Это странно в любом случае. Нет ни единого шанса, что это тривиально и само собой разумеющееся.       — Ты закончил? — беззлобно бурчит Ромео.       — Извиняюсь, я просто обожаю кудри, — грудь у Джесси дрожит, пока он смеётся. — Оливия тоже от меня немало натерпелась в своё время.       Джесси отодвигается и ложится рядом, будто потягивается после сна. Ромео не думает, что им стоит обсуждать эту странную ситуацию. Это просто удовлетворяет их интересы. Вопреки, возможно, здравому смыслу, они у них всё же сходятся. Джесси, что едва ли не с самого начала гнёт свою линию, Ромео, что поддаётся бредовому наваждению — они точно друг друга стоят. И Ромео уже точно не отделается от ощущения, что вся эта игра ему по душе.       — Ты решил заменить её мной?       — Конечно, это именно то, что я сделал. Если ты не знал, именно так происходит официальное посвящение в друзья.       — Не знал, что попасть в милость великого героя так просто, — Ромео кидает на Джесси беглый взгляд. — Впрочем, подозрения закрадывались.       — Отвечаю взаимным фаворитизмом, — держа нарочито официальный тон, отвечает Джесси.       — Мой фаворитизм, к слову, не предполагал подобного исхода.       — Поверь, если бы предполагал, претендентов на него было бы куда больше.       Джесси растягивает плутоватую улыбку, в его глазах пылает гордость. Он достиг того, чего хотел, и даже делить статус фаворита ему ни с кем не приходится. Ромео и впрямь играет под мотив его пластинки, кормит его самолюбие. И Ромео знает, что самолюбие — самое ненасытное чувство в мире.       — То есть, — хмыкает Джесси, — возможно, претендентов было бы не сильно больше, но я бы точно боролся за это место охотнее. А оно и так стоило мне больших усилий.       — Неужели великому герою бывает трудно?       — О да, очень трудно. Но, — Джесси поднимает палец вверх, — это всё определённо стоило моих стараний.       Ромео бы скорее назвал их «страданиями», ведь мало чего приятного можно отыскать в местах, где Джесси пришлось побывать. И Джесси, безусловно, может лукавить, даже откровенно врать, но Ромео просто не чувствует за его словами какого-то двойного дна. И этого ещё хуже.       Джесси получает свой приз, свою победу. Он достигает цели, которую поставил едва ли не случайно, и сытая гордость так и видится в его движениях, слышится в его расслабленном удовлетворённом голосе. Он может зачеркнуть пункт в своём длинном списке задач, оставить воспоминание вместо трофея, и пойти дальше — а Джесси, почему-то, остаётся. Джесси продолжает играть, несмотря на то, что уже выиграл.       — Я не понимаю, — бурчит Ромео. — Чем дольше я говорю с тобой, тем меньше тебя понимаю.       — Иногда я могу говорить довольно бессвязные вещи, особенно, когда счастлив, — невозмутимо подмечает Джесси.       — Я не удивлён. Хотя твоё счастье и вводит меня в замешательство.       Джесси некоторое время смотрит в сторону и медленно переводит взгляд на Ромео.       — Должен уточнить — ты шутишь или абсолютно серьëзен? Потому что, знаешь, причин моего счастья в данный момент может быть не так много, и ты определённо понимаешь, какую роль в нëм сыграл.       — Это я определённо понимаю. Я не понимаю, — Ромео щурится и переворачивается на спину, небрежные кудри спадают ему на лицо, — почему ты остаëшься.       — Наверное, чтобы уйти, мне ещё нужна моя одежда.       — Не то чтобы ты сильно хотел её оставить, — проскакивает у Ромео ненароком.       Он ещё помнит, как Джесси торопился втянуть его в спальню и пару раз даже спутал направление по пути, ведь буквально не мог ни о чём другом думать. Будто если он не переспит сегодня с богом, то случится что-то непоправимое. Случилось, впрочем, и так.       И не чтобы Ромео против. Он не испытывает стыда, когда пробегает взглядом по чужой тёмной коже, мускулам и белеющим шрамам. И не питает сожалений о том, что успел пройтись по всему Джесси собственными руками, ему приходится по вкусу мысль, что это воспоминание они делят только между собой.       — Не то чтобы ты сильно хотел её вернуть, — усмехается Джесси.       Он тянет руку, касается плеча Ромео тыльной стороной ладони. Так ненавязчиво, что Ромео и не знает, как это оценить. Не намëк — слишком прямо, не призыв — слишком ненавязчиво и легко. Ромео вздрагивает рефлекторно, словно совсем недавно не погряз в омуте бесконечных быстрых прикосновений, и Джесси продолжает смеяться.       — Я не люблю, когда с чем-то медлят, — напоминает Ромео.       — Да, в этом мы хорошо сошлись, не так ли?       — И долго ты планируешь продолжать?       — Сходиться в характерах?       — Мой чемпион, мы оба понимаем, что эти встречи вряд ли повторятся множество раз. Мне казалось, что ты получил всё, чего хотел, но я уже не так в этом уверен, раз ты до сих пор здесь. Есть ещё что-то, что тебя интересует? Мне правда не нравится затягивать с такими вещами.       Джесси хмыкает, его выражение лица на мгновение становится серьёзным.       — Из нас двоих только ты считаешь, что мне пора, — он цокает. — Ты плохо понимаешь, насколько мне всё это нравится, да? Знаю-знаю, я и так вижу, что у тебя на лице написано, а меня прочитать намного сложнее, но… Ромео, ты думаешь, я бы пошёл на это всë в надежде только на одну ночь?       Ромео хмурится.       — Да, на тебя похоже.       — Ладно, я неправильно задал вопрос, — запинается Джесси. — Я выгляжу как человек, которого так просто остановить на полпути?       Он садится и наклоняется к лицу Ромео. Пальцы путаются в растрёпанных красных волосах. Ромео не протестует, когда Джесси целует его в висок, пусть и находится в ступоре. Он машинально жмурится. Если не это — окончательная цель Джесси, то что же ею является? И точно ли Ромео стоит участвовать в её достижении?       — Тебя не остановить ни на каком этапе, — рассеянно бубнит Ромео.       — Что есть, того не отнять. И всё же, — он отстраняется, и смотрит на Ромео очень мягко, с каким-то сомнением, — остановиться сейчас предлагаю, заметь, не я. А мне нет никакого резона продолжать, если остановишься ты.       — Вести отношения с врагом целого мира весьма скользкая дорожка. Не думаю, что это пойдëт на пользу твоей репутации, хотя по большей части это просто не соответствует всем твоим моральным ориентирам.       — Ты впервые думаешь о себе хуже, чем я думаю о тебе.       — Неужели?       — Не я из нас двоих так отчаянно хочу отказаться от другого.       Остановиться? Ромео не любит бросать что-то настолько интересное и неординарное, как Джесси. По правде, ему и не хочется, чтобы всё это завершалось вот так: резко, оборванно, непонятно. Будто им всё ещё есть, что сказать и что сделать, но они не решаются выступить. Ромео нравится беседовать с Джесси, особенно, когда на его лице выплывает эта игривая хитрая ухмылка, когда он осознанно или подсознательно приближается, пытается прикоснуться, взяться за что-то. Им с Джесси было бы очень весело, если бы он и впрямь остался чемпионом Ромео. А, возможно, сейчас даже веселее, ведь не связывает ни единое обязательство, но они всё ещё остаются здесь, рядом.       Нет, Ромео определённо не хочет останавливаться на этом. И не хочет долго держать в голове мысль: а что было бы? Ведь есть что-то куда любопытнее, например, что будет?       — Смело с твоей стороны предполагать, что я могу отказаться.       — Не то чтобы у меня были мысли об этом до…       — Никогда бы не подумал, что заставлю своего чемпиона сомневаться — у меня ни разу за всё время не получилось, просто к слову — но это проявление фаворитизма мне уже откровенно льстит. Мне стоит попросить прощения за всё это ничем не оправданное волнение с твоей стороны?       Джесси медлит пару мгновений, он пробует это предложение на вкус, ощупывает на твëрдость. В нём просыпается какая-то смазанная боязнь «спугнуть» игривый настрой, но он всё равно поддаëтся порыву.       — Да. Всё же я глубоко на тебя обижен, — он отодвигается, складывает руки на груди, почти театрально вздыхает.       — Правда? — Ромео поднимается вслед за ним, тянется ближе, как крадущаяся кошка. — Мои слова так сильно на тебя влияют?       — Ты недооцениваешь то, как их говоришь.       — Сердечно извиняюсь, мой чемпион. Мне стоит лучше следить за своим языком.       Джесси не может скрыть довольной нетерпеливой улыбки. Он так заворожëнно смотрит на Ромео, что забывает даже ответить, уже предвкушает конец их надуманной распри.       — До сих пор не уверен, этого ли ты ожидал, когда решил поменять плоскость наших взаимоотношений, но я определённо сторонник перемен. Всех, которые происходят из-за тебя, — взгляд Ромео блуждает по всему Джесси, изучает, увековечивает. — Ты никогда не разочаровываешь, мой чемпион.       И это выбивает из Джесси судорожный глухой смешок.       Вряд ли он в полной мере осознаëт, что делает. У этого человека редко бывает чёткий план действий и полное понимание происходящего. Джесси бросается с головой в воду и выходит сухим, и Ромео не может этого изменить. Не он вложил в Джесси дар выходить победителем из любой ситуации, но он не побрезгует им воспользоваться.       Ромео снова припадает к чужим губам, по плечам бегут мурашки. Внутри что-то сжимается и тут же расползается теплом по всей груди. Джесси продолжает путать его волосы, невольно их перебирать. Как только он находит время? Ромео едва не разрывается между поцелуем и жаром в собственном теле, он на грани того, чтобы забыть обо всём: о прошлом, будущем, о парящей в воздухе башне, недовольных горожанах внизу, растворившейся золотой перчатке. Ромео краснеет, крепко цепляется за Джесси, дрожит от прикосновений и, наконец, в перерыве между поцелуями, выдыхает.       Он не способен всё испортить. Джесси плевать на то, что Ромео умеет превращать штатные ситуации в безвыходно ужасные. Джесси осведомлëн, просто не обращает внимания. Он доверяет Ромео куда больше, чем тот заслуживает. В этом человеке и впрямь нет ничего «обычного», он несуразен по своей сути.       И Ромео тяготеет не столько к его манере поведения или речи, сколько к Джесси. К самому Джесси.