Змеиный гребень

      С шестого по седьмое января на Коляду у славян было принято гадать: на благополучие, на события в году, на любовь. Как и многие другие, праздник сохранился, оставшись в современном мире приятной забавой вместе с не менее приятной традицией. Только пока кто-то верит в судьбу, кто-то сам её создаёт. Сам создаёт и себе, и другому.

≫>><≪<

      Родители Сынмина уехали на все новогодние праздники, в качестве самого лучшего подарка оставив ему пустую квартиру на целых две недели. Никто за её состояние не переживал, ведь захаживать к нему могло только пара-тройка человек: один из них в первом часу ночи слегка взбудораженно сидел рядом с Кимом, а второй преспокойно улёгся спать в соседней комнате, даже не подозревая, чем их общий отбой планировал продолжиться.       — Так, в первые полчаса Хёнджин засыпал, а в следующий час проспит крепче всего… — Сынмин ударил по коленкам в знак начала «операции» и поднялся с кровати. — За это время нам нужно успеть, мгм… Ну что такое?       — Вау, ты такой сталкер… — Феликс беззаботно улыбался и шёл из комнаты следом за другом, не сводя поражённого взгляда. — Я знаю, как крепко Хёнджин спит, но чтобы почасово…       — Я просто внимательный к мелочам. И нет у меня никаких проблем!       Перед дверью в комнату к спящему Сынмин сам себя одёрнул за излишнюю громкость и заодно пришикнул на Ли. На всякий пожарный, задача то важная.       — Конечно у тебя нет проблем. — и Феликс послушно шептал, не скрывая издевальств. — У людей с проблемами в голове не возникает таких крутых сценариев — они тупо и скучно в любви признаются.       — Просто признаться в любви звучит уже старо и типично.       — Зато прикрыться гаданием перед рождеством — это так современно!       В ответ только недовольный фырк с подскочившей со лба чёлкой. Пока что Ким молчал, осторожно подойдя к кровати, потянувшись к краям тонкого матраса, на котором уснул Хёнджин, и кивком головы дав команду Феликсу сделать так же с другой стороны.       — Хёнджин ведомый, и эта маленькая шалость подтолкнёт его ко мне. — подняв матрас со спящим с кровати, Сынмин потянул его к полу, давая себе и Ли короткие передышки. — Я обязательно сознаюсь, но только когда у него уже не будет выбора.       — Как же Хёнджину повезёт с суженным…       — Феликс, ты мне помогаешь или осуждаешь?       — Конечно нет — мы слушаем, но не осуждаем. — под возмущением Феликс и сам выпрямился, как струна, и так же сильно натянул просевший матрас. — Я ценю, что ты именно мне обо всём рассказал и именно меня попросил помочь… Но мне кажется сила Бина нам бы помогла!       — Нет! — Сынмин негодовал каким-то грудным низким тембром, закусив шалящий громкий язык. — Чем меньше людей знает, тем лучше.       — Точно! — сделав паузу и подотпустив край матраса, Феликс заставил Кима напрячься и потянуть свою сторону со всех сил, которых у него и не было никогда. — Ты по этой же причине Хёнджину про чувства не рассказывал?       — Ох, боже… Ты вообще помнишь за все эти годы, чтобы я хоть кому-то про них рассказывал? — Сынмин устало выдохнул и вновь потянул матрас, когда Феликс подхватил свою половину нормально. — Они как-то сами и без меня справлялись… а этот упёртый, но всё равно любимый. Так что переставай ворчать, я же даже специально матрас под простынь подложил, чтобы нам было проще тягать его.       — А почему мы его вообще тягаем?!       — Чтобы всё было необычно, как во сне. Давай на пол его, думаю хватит.       Продружив с Сынмином все десять лет учёбы, Феликс уже и не верил, что этот невероятный день настанет: его друг влюбился, рассказал ему, ещё и с пристыжёнными глазами под чёлкой попросил помочь. Настоящий пик их долгой дружбы.       Дружить с Кимом даже бывало стыдно — невозможно отплатить за вечную помощь тому, кому никогда ничего не надо и кто всегда справлялся сам. Поэтому сколько бы Феликс сейчас не язвил, но от команд не отказывался.       — Так, — Сынмин снова нахмурился, осторожно перепрыгивая через спящего. — А где расчёска?       Самая важная часть обряда — деревянный гребень, который перед сном Хёнджин положил под подушку, попутно прося «суженого» прийти к нему в сон и расчесать его.       Конечно Сынмин об этой традиции вспомнил совсем случайно перед их отбоем, конечно совсем случайно эту идею весело подхватил Феликс и конечно, тоже случайно, в квартире нашёлся подходящий для ритуала гребень. С таким скопищем «случайностей» у Хёнджина не оставалось выбора, даже если бы он не любил подобную романтическую мистику. А он любил её сильно, о чём естественно знали все.       Все тараканы Ким Сынмина.       — Я не вытаскивал, значит так и лежит под подушкой.       — Да нет же, вторая. — поймав недоумение друга, Сынмин проглотил волну лёгкого позора и пояснил. — Я купил две одинаковые, чтобы если «во сне» Хёнджин захочет проверить, взял ли я его расчёску, то увидел свою под подушкой и понял, что тут магия, а значит судьба. Только куда я вторую запхал…       — Чего… Ладно, а если бы он с собой свою взял?       — Конечно же я купил ещё такую же, как и у него. — быстро открыв дверцу шкафа, Сынмин демонстративно показал дубликат хвановой расчёски, за которой последовала ещё одна, до шока знакомая Феликсу. — Кстати, тебе нужна вторая расчёска? Я и твою нашёл.       — Уже даже смеяться не хочется…       Сынмин так спокойно аргументировал своих тараканов, что Феликс мало-помалу начал верить в оправданность каждого из них. Без лишних вопросов взял из рук друга баллончик с искусственным снегом, опыляя им всё вокруг. А всё потому что Хёнджин очень грустно вздыхал на то, что пол зимы прошло, а улицы так и не покрылись белым ковром, и конечно же мог захотеть увидеть этот снег во сне. И конечно они открыли окно нараспашку, чтобы проснувшись Хёнджин почувствовал холод, а расчёску положили на батарею, чтобы при расчёсывании — тепло.       Такая красивая, вылизанная необычностью картинка обязательно выставила бы «суженого» в красивом свете, о чём Сынмин говорил не с напряжённо сдвинутыми бровями, а с блеском в глазах. Засмотревшись на его игривые представления, даже и не хотелось вспоминать о том, кто именно это всё будет убирать и что уснувшее тело придётся поднимать обратно. Спокойное счастье длилось ровно до момента, пока Феликс не засмотрелся настолько, что забрызгал спящего из баллончика.       Два сердца тут же остановились, не в силах найти путь побега для третьего лишнего, лежащий через занявшего половину комнаты спящего. Благо Хёнджин спал крепко и только слегка пошевелил носом, тут же провалившись обратно в сон.       — Ты его чуть не разбудил. — обмерший Сынмин шипел грозно, прожигая взглядом такого же не моргающего Феликса. — Я не разрешаю тебе быть в его пророческом сне на колядки!..       — Извини, извини… — Феликс на всякий случай сделал безумно аккуратный шаг назад, чтобы запрятать баллончик подальше в шкаф. Но злющее фырканье носом предоставило яркий повод для улыбки. — Столько лет мы с тобой дружим, а я даже и не догадывался, что ты ещё и такой ревнивый, Сынмини.       — Я не люблю, когда работа проведена зазря. — снова нахмурился, мельком поглядывая на Хвана. — И тем более не хочу встречаться с ним, встречающимся ещё и с тобой.       Феликс тихонько отсмеялся, скромно соглашаясь. Расклеивая длинные ленты по стенам и шкафам, периодически поглядывал на усердно работающего Сынмина, расставляющего звериные маски. А всё потому что так дом украшали славяне, в этих же масках выходили колядовать, а влюблённый дурень слишком запарился со своими идеями. Если говорить честно и откровенно, то Ким в эту ночь напугал более, чем достаточно, чтобы возрадоваться тому, что раньше про его влюблённости Феликс не знал.       Хотя то, где Сынмин нашёл всю чудаковатую традиционную приблуду, стало меньшей странностью, чем из ниоткуда появившаяся деревянная икона, с которой он около пяти минут кружил над спящим и задумчиво цокал сам себе.       — Ты точно к психологу не собираешься?       — Ладно, это уже лишнее. — согласно кивнув, Сынмин быстро унёс икону в коридор, мысленно извиняясь перед мамой. — Это издевательство над верой, так ещё и православной. А гадания — это славянство, то есть язычество. Протупил.       — Сынмин, да я же… я же совсем не об этом! — Феликс держался достойно, не наблюдая в спокойном Киме и капли осознания своей излишней педантичности. — Ты когда вообще это всё спланировал?       Сынмин тщательно завис на мысли, закопает ли себя ещё сильнее, если сознается. Под гнётом взволнованного друга он с трудом решил оставаться честным до конца.       — Вот эти мелочные детали уже по ходу придумывал, пока дожидался Рождества. Тфу, Коляды! А фейковое гадание… А идею с гаданием на Ивана Купалу хотел, просто не срослось.       — Это которое летом?! — глаза Феликса уже готовы выпасть — то ли от шока, больше не входящего в категорию «лёгкий», то ли от жалости к другу. — Сынмин, мы с Бином были недели две от силы знакомы, когда я ему сказал, что он мне нравится. И ничего, никто меня не отверг, а…       — Феликс, я тебя очень люблю, но не сравнивай нас. Хёнджин постоянно рассказывал, что вот один к нему подкатил, другая в любви призналась, но «всё ему не то и не интересует вообще». И я этих «неинтересных» видел, и с какими подарками и сюрпризами они «не так» подкатывали. Конечно это хорошо, что мне так повезло и он ото всех носом крутил, но планочка то задралась.       Сынмин говорил так чётко и строго, что Феликсу оставалось только поверить в крайнюю необходимость его мер и почти сразу грустно зацокать, потому что его друг, вообще-то, лучший.       — Мы бы давно тебе что-то с Бином придумали, он же его хорошо знает…       — Нет, я сам должен. Я сам должен был о нём узнать, сам всё придумать, сам всё подготовить и сам не обоссаться здесь от страха, когда расчёсывать эту сонную голову буду. Считай это было моё личное испытание: заслуживаю ли я его такого распрекрасного или нет.       Феликс не удержался, стремительно направился к повесившему нос другу и заключил в крепкие печальные объятия. Сынмин не подал нуждающегося виду, отвечая на них, но зарывался в шею друга с удовольствием.       — Ох, Сынмини… Ты даже во влюблённом восхищении как будто с сарказмом говоришь.       — Именно поэтому я прямо и не признался. Но если это всё ни к чему не приведёт, то точно пойду к психологу. — на удивленный взгляд Ким улыбнулся, как и в другие трепетные моменты, откровенно гаденько. — А вдруг психологу понадобится вон та маска огненного змея? Кстати, последнее…       Вырвавшись из объятий, Сынмин подбегает на цыпочках к столу и, порыскав в шкафах над ним, вернулся к спальному мешку с довольной улыбкой и маленькой змеёй.       — Сынмин… — Феликс попробовал оттолкнуть руку друга от спящего бедолаги, но от него ловко увернулись.       — Это не настоящая, просто для сонного антуража. — недолго думая, Сынмин уложил чёрную змейку в углу возле ног, скрытно надеясь, что во «сне» Хёнджин её заметит в наказание за «упёртость». — У меня с детства валялась, а я всё никак её не мог выкинуть… А у славян домашние ужи считались…       — Всё, остановись. Я уверен, что Хёнджин точно поверит в истинность сна, потому что нормальный человек такого не представит, а ты забрал себе всю сумасшедшесть в вашей паре.       Феликс планировал подзадеть друга, но разгорячённый подготовкой Сынмин залип на последнем слове и от него же глупо разулыбался. Он не считал себя каким-то неудачником, а лишь оценивал все шансы с небольшой ноткой пессимистичности, чтобы предугадывать все возможные провалы.       Сложные задачи ему нравились и, что неоднократно признавал, такую же сложную задачу сделал из Хёнджина, подкрепляющего его заинтересованность своим вечно нежным отношением к Киму.       Если бы Ким Сынмин всерьёз посчитал, что шансов у него нет и не будет, то точно не боролся бы и не давал влюблённости разрастись. Так чего плохого в том, чтобы захотеть сделать что-то реально особенное для невероятно особенного человека?       — Так, я думаю всё. — Сынмину пришлось заставить себя выйти из воображения и приготовиться к реальности. — Мы очень чётко успели, как раз час прошёл.       — Так что, будим? Мне уже уходить?       — Нет, нет, ты что? — Феликс не хотел чувствовать себя идиотом, но уверенный заумный тон Сынмина принуждал к этому. — Хёнджин сейчас проснётся, только если я его со всей силы трясти буду, а так суженные вроде как не поступают. Нужно дождаться, когда его сон будет совсем чуткий, и вот тогда да, я начну аккуратненько драть его голову. Где-то через часика три, думаю…       — Ты собираешься вот так сидеть и смотреть на него, пока дёргаться не начнёт?       — Нет конечно, просто почитаю что-нибудь про славян или ещё что-нибудь. Я же не извращенец. — спокойно уселся вглубь кровати, но нависающий над ним скептик давил на мозги. — Ладно, я псих. Но у нас с ним было много ночёвок, тут грех не запомнить!       — Как скажешь… — Феликс кивнул с полным принятием, растёр руки с мурашками и успокоенно развернулся к двери. — Я ждать не буду, тут уже очень холодно, а я всё равно не нужен буду. Разбуди меня, когда ты ему приснишься и он опять уснёт.       — Без проблем, может и сам справлюсь. — смотря на исчезающую спину, Сынмин расплылся в непривычно тёплом чувстве. — Спасибо, Феликс, что терпишь. Я же понимаю, какой это бред.       — Ага… А мы такой же трюк с Бином провернуть можем на Купалу?       — Конечно! Но я ему «сниться» не собираюсь, сам заглядывай в сон.       Подразнив друг друга и пожелав всего самого неудачного и удачи одновременно, Сынмин милейше пожелал спокойной ночи, а Феликс на носочках вышел из комнаты.

>>>><<<<

      Комната и впрямь стала очень холодной, и как только весь пыл подсошёл, сменившись скудным ожиданием, Ким достал свой самый мягкий и тёплый халат, хорошенько раздумал о том, видел ли его Хёнджин или нет, и наконец укутался в него по самые уши.       Проверил прогревшийся гребень, насколько ощущалось его тепло и ощущалось ли вообще. Самое то.       Потом пять минут искал телефон, лежащий в кармане шорт под халатом, и от неудачи прилёг на подушку и случайно залип, как не извращенец, на спящего.       И Сынмин действительно не извращенец, ведь продержался совсем недолго и отвернулся, от скуки загоняя себя в мысли о том, что это всё была и правда излишняя морока. Чужую симпатию обычной ведомостью не купить.       — Всё равно сейчас не усну, но потом же забуду…       Крайний фырк в этот раз был на себя за то, что от нервов стал сам с собой разговаривать. Качнув головой, Сынмин поднялся, потянул со стола дубликат хвановой расчёски, так и оставшейся лишней морокой, и всунул её под подушку.       — Суженый мой, ряженый, приходи наряженный, расчеши мне волосы… — удручённый выдох, потому что глупо. Но хотелось же. — Суженый мой, ряженый, приходи наряженный, расчеши мне волосы. Суженый мой, ряженый, приходи наряженный, расчеши мне волосы… Ты меня услышал? Только попробуй не прийти после всего этого. И заметь, тебе в романтику уходить не надо — я то ужастики люблю.       Сухо усмехнувшись, сдавшись перед не отвечающим и окончательно поставив на себе законное клеймо психа, Сынмин упал головой на подушку и принялся перечислять все детали, которые запланировал для этой ночи. Проверил всё, но тревога продолжала терзать тупой болью, а значит можно разочек взглянуть на очаровательное лицо — на удачу, не более.       Может Ким преувеличил свои познания в хёнджинологии, а может холод пробил даже того, кто всегда спал мёртвым сном, или же не стоило начинать грустить по возлюбленному без повода, но по итогу ждать три часа не пришлось. Сонное бормотание заставило наблюдателя подскочить, а дёргающееся лицо и вовсе отключило.       Захватив гребень с батареи, Сынмин плавненько скатился с кровати на корточки прямо перед чужой головой. Даже не разодрав глаза, Хёнджин ещё громче забурчал и, уловив край одеяла, накрылся им по самый подбородок. Сынмин мягенько присел рядом и съёжился от холодного пола, от которого халат его ноги не спрятал. Но он стерпел, совсем утонув в наблюдаемом перед собой.       Глубокий вдох, и немного подостывший гребень прошёлся по рассыпавшимся на подушке прядям. По отсутствию реакции казалось, что немного утеплившись Хёнджин готовился обратно уснуть, но раз Сынмин уже начал, то так просто не успокоился бы.       Со счастливой улыбкой вспомнил, что вообще то это всё происходило во сне, а значит он то и нереальный вовсе, а лишь видение. От этого и уверенности больше; и глаза смотрели не смущённо из-под чёлки куда-то в сторону, а прямо и снова загоревшись; и ладонь настойчивее подлезла под затылок, придерживая так, чтобы во время расчёсывания не расцарапать Хвану кожу.       А пока Хёнджин жмурился, Сынмин потихоньку убрал из-под него подушку, чтобы уложить голову к себе на колени. До конца не ясно, правда ли это помогло бы Хвану влюбиться, но Сынмин влюбился точно ещё сильнее.       — Ты… — Хёнджин совсем хрипло заговорил, вслепую нащупывая расчёсывающую его руку.       — Я, да… — Сынмин не собирался отвечать во время «сна», но из ниоткуда взявшаяся смелость буквально настояла на открывании рта.       Однако, расплываясь в глупой улыбке, он не ожидал, что Хёнджин подскочит так резко, что расчёска так и останется в его волосах. Почти сразу она соскользнула с них, когда шея резкими ломанными толчками повернулась к сидящему.       — Хёнджин?..       — Ты осквернил светлый праздник, и я пришёл за тобой.       На растерянного Кима больше не смотрел шоколадный взгляд с родным блеском в нём. Это была пугающая пара белых глаз без зрачков, мгновенно леденящих кровь в жилах. Локоть был повёрнут назад в неестественной позе, потому что хванова рука всё ещё крепко держала чужую кисть и тянула на себя.       Только-только Сынмин хотел хоть что-то промямлить, как за окном раздался чудовищной силы гром. Челюсть в спазме и вовсе сжалась, когда неживое кукольное тело поднялось и встало над ним.       — К какой, доброй иль злой силе, человек примыкал… та и творила с ним чудеса на Коляду! — злой дух чуть ли не выл, сделав ещё один тяжёлый шаг к отползающему. — А ты у нас над поверьями смеялся, использовал для целей своих тщедушных!       — Нет, я… я же не со зла это… — Сынмин старался кричать, но пережатое горло могло только сипеть. — Я же не знал!       С дуру вырвал свою руку и вжался в бортик кровати, отчего дух с тем же вздрагиванием тела поддался ближе к нему. Рука, недавно тянувшая и словно сделанная из пластика, поднялась и указательным пальцем уткнулась в сынминов лоб.       — Теперь помнить будешь, что над традициями изголяться нельзя. — дух издевательски шептал, окатывая горячим дыханием лицо с испаринами. — Сам чёртом станешь, за хвост подвешенный…       — А тело… — уведя лицо в сторону от склонившегося к нему, Сынмин старался говорить твёрже, зуб на зуб не попадая. — Ты тело Хёнджина отпустишь?       — Дай-ка помыслю… — дух поймал жёсткой кистью кимов подбородок, повернул его голову на себя и гаденько ухмыльнулся. — А стыдно ли тебе за свою глупость?       — Да.       — Тогда отпущу.       Сынмину больше отползать некуда, и затылок больно ударился об кровать. Но духу и этого дрожащего раскаяния оказалось мало, и в качестве расплаты за ошибку он потянул змеиную шею ещё ближе. Острым носом клюнул в пережатую скулу, и во время очередного раската грома соприкоснулся с ним губами. Не этого поцелуя так долго ждали, в полном отвращении не поддаваясь и не разжимая рта.       Но это духа только порадовало, что ярко показала та же довольная усмешка, вновь мелькнувшая перед полузакрытыми глазами. Хватка на шее ослабела, а растрёпанная голова в одно мгновение потяжелела, грузом упав на недвижимую грудь.       Ушёл?

>>>><<<<

      Первым делом после отдышки Сынмин ущипнул себя, проверяя на жизнь и смерть — от нервов получилось даже больнее, чем хотелось бы. Однако это всё глупости, не имеющие особого смысла, потому что самое главное он сейчас гладил по волосам, постепенно начиная успокаиваться.       — Хёнджин… — Сынмин почувствовал лёгкое шевеление руки на своём животе и кряхтение на груди, тут же заключив упавшее лицо в кольцо из ладоней. — Ты меня слышишь?       — Ох, Сынмини… — сильно сожмурившиеся глаза открылись, сразу же осветив трепетно смотрящего в них своей шоколадной искрой. — Какой же ты смешной!       Хёнджин улыбался так же сладко, как и раньше. Это озаряло скукоженное от страха сердце, если бы вдобавок над ним громко не рассмеялись, больше не прикидываясь страшным и злючим.       — Что такое…       — Никакого духа здесь не было. — положив ладонь на вспотевший затылок, Хёнджин виновато замялся. — Ты же любишь ужасы, и просил меня прийти… Вот я и пришёл... с кошмаром.       Нависшая пауза заполнилась невинным хлопанием глазками, смотрящихся особенно чудачески в сравнении с неморгающим взглядом онемевшего Кима.       — Тебе… понравилось?       — Боже… безумно. — Сынмин никогда ему и его смеху так не радовался, окунув в самые чуткие объятия. Просто дурость, и плевать ему было, что его план провалился. Впервые Ким Сынмин восхищался своему промаху и чужой сообразительности. — Вот какой же я дурак!..       — Очень хорошенький дурак. — игривый смешок опалил ухо. — Так легко обманываешься, хах.       Забытая неугомонная рука на животе наконец развязала узел на халате, залезая сразу под майку. Сжав любимые плечи, Сынмин отодвинул не упирающееся тело от себя и ещё раз всмотрелся в лицо. Зрачки есть, и смотрели неотрывно, а улыбка выглядела совсем безгрешно, да и все черты лица в целом мягкие без той опасной остроты. Только от рук его Хёнджина не нужно было отмахиваться, как приходилось теперь.       — Нет. — Сынмин говорил сдавленно, наконец поймав вёрткие кисти в свои. — Ты не мой Хёнджин.       — Как скажешь, солнечный. Да, поймал, не Хёнджин, но зато точно твой. — у духа получилось выскользнуть одной рукой, которая тут же обратно потянулась к желаемому лицу. — Я передумал и не хочу пугать тебя. Тебе же так легче будет…       — Мне не легче, пока ты в его теле. — в отчаянии Сынмин перехватил ладонь, однако от лица не убрал. — Но я больше не стану тебе отказывать, раз так просто ты не уйдёшь. Что тебе нужно за мою дурость?       — Теперь не будешь вредничать и дашься своему змею? — в глазах промелькнула искра, а губы с нетерпением облизнулись.       — Так ты змей? — третий раскат грома звяркнул колоколом в ушах, голова напротив тихонечко кивнула, а из приоткрывшегося рта с ангельской улыбой вышла пара белоснежных клыков. Сынмин вздрогнул от такой близости, но ради Хёнджина смирился. — Хорошо. Я всё сделаю, но пожалуйста…       — У меня много желаний, солнечный мой. В обмен на твои, конечно.       В знак согласия со всем, Сынмин отпустил обе руки и сам поцеловал змея.       Ему отвечали жадно. Чувствуя вседозволенность, напористо пролезли языком в ложбинку между губами. Укусили и оттянули нижнюю, когда весь подрагивающий живот уже стал изучен и можно было спуститься ниже. В комнате застыл пробивающий холод, но змеиные касания ошпаривали кожу, оставляя горящие щиплющие ранки от впивающихся ногтей.       Змей застыл в улыбке от того, что ему и правда всё можно без исключений. А Сынмин отчаянно пытался не думать, почему и за что именно эта нечистая сила пришла к нему.

>>>><<<<

      — Кого ты хочешь, солнечный: меня или его?       Перехватив кимову кисть, змей перебирал в своей ладони тонкие пальцы, притянул к своим губам, прижал к ним крепко и ждал ответ.       Не дождался.       — Мм… — Сынмин прожевал жалкий всхлип, когда весь палец царапнули тонким, как игла, клыком. — Только тебя.       — Гладь меня по волосам. — глазами змей улыбался, вылизывая кровоточащую ранку. — И будь нежнее, чем был с ним.       — Я только… с радостью.       Не страшно врать — страшно думать, что тебе снова соврали. Страшно касаться любимых волос, понимая, кто именно наслаждался его выжатой нежностью. Змей под гладящую руку ластился, больше кисть не сжимал и спрятал клыки насовсем, когда Сынмин зарылся дрожащими пальцами ему в затылок.       Властно нависать перестал, прижался ниже к рванно дышащей груди и смотрел играючи исподлобья, пухлыми губами посасывая два пальца. Теперь и искрящей боли не чувствовалось, только тело всё сильнее горело. Грудь пережало от пролезших под шорты длинных пальцев, отчего Сынмин механически вздрогнул и сдвинул ноги к друг другу.       — Ты же всегда меня любил… так будь хорошим, солнечный. — чертовски нежно улыбнувшись и юркнув ладонью вдоль бедра, змей оставил на кимовой руке полосу из скользких поцелуев вместе с мурашками. Но, дойдя до щеки, тут же разозлился — она пренебрежительно увернулась от него. — Или больше не любишь?       — Люблю.       — Правильно. Я же тебя не обижу.       На плечо легонько надавили, чтобы Сынмин откинулся опять на бортик кровати, но уже не от страха. И он слушался, неотрывно наблюдая за всеми движениями лёгких кистей. Позволил спустить шорты вместе с бельём, постыдно радуясь холодным касаниям на пылающей коже и за эту же слабость себя проклиная.       Не в силах смотреть, Сынмин прижал к глазам локоть и ощутил, насколько сильно горели его щёки. Потому что там внизу руками Хёнджина шкрябали ноготками по разведённым бёдрам. Там внизу тёрлись щекой Хёнджина об его член, не боясь пачкая лицо в предэякуляте. Там внизу любимыми губами оставляли мокрые поцелуи на животе, ногах, лобке и мошонке, а Сынмин был способен только трястись от жара внутри и ледяного холода на коже.       Хёнджина даже не спрашивали, хотел ли он быть использованным или нет — он просто был любимым, желанным, был безумно красивым, отчего в поздние вечера представлялся не всегда в исключительно романтических картинах. Ким, как и все люди, не был святым мальчиком. Он не мечтал, а ставил целью реализовать рано или поздно все придуманные стискивания, поцелуи, поглаживания и прикусывания. Так, чтобы и он, и его, со всей любовью.       Но в планах не было идти против своей и чужой воли под страхом за любимую жизнь.       Смотреть было стыдно, но без зрения остальные органы чувств усилились. Контраст щиплющих на теле царапин и приятного скольжения кончика языка по давно вставшему члену отвратителен. Змей настойчиво звал взглянуть на него, гладя по головке большим пальцем и похабно улыбаясь. Перестал оставлять болючие нетерпимые укусы и спрятал клыки обратно, только поймав на себе чужой мокрый от слёз взгляд.       — Смотри внимательно. — губы змея слегка щекотали тонкую кожу, наслаждаясь красными щеками перед собой. — Не мучай себя, солнечный. — вдоль ствола языком повёл, играясь с выступающими венками. — Не молчи, кричи и плачься, пока глазами пожираешь.       — Да как тут… — Сынмин был уверен, что его так ломать не должно, но позорно кусал губы, все звуки сдерживая внутри. — Услышит… Феликс.       — Не сможет, обещаю.       Скользкие ледяные пальцы пробежали по бедру и резко крепко сдавили, дожимая до вырвавшегося скуляжа. В похвалу ладони сползли к внутренней стороне и невесомо погладили. Снова холодно и снова горячо от лижущего языка, обильно слюнявящего и специально издевающегося над попавшейся в руки жертвой. От выдержки не осталось и следа, когда член медленно пропал в ещё более горячем рту.       Глаза плохо видели, а мозг стремительно отключался с каждым скольжением губ. Больше не гладя, а откровенно путая длинные волосы, Сынмин слушал плямканье, нарочно громкое слизывание и глотание слюней, каждый раз сопровождаемые растиранием лишних капель по губам. Бездумно кимова ладонь спустилась по прядям к щеке, на что змей выжато замурчал и завёл головку за щеку, поддев тонкую кожу языком.       Просто уловив глазами один такой размытый стоп-кадр, можно было бы уже кончить от отсутствия опыта, но змей преднамеренно каждый раз замедлял темп: поднявшись к головке, освобождал рот и оставлял одну едва касающуюся руку. Второй распахнутой ладонью вёл по рёбрам, тщательно пересчитывая и помечая каждое из них ногтями.       Температура чужого тела менялась очень точно, ловко переходя в ту, которую Ким чувствовать на себе не хотел. Зубами змей прикусывал и оттягивал кожу вокруг, разжигая на бёдрах горячие красные пятнышки и тут же их остужая холодными поцелуями. И тут же ставя по центру пятен метки-точки остриём клыка, клеймя плачащего Сынмина своим.               Дождавшись усмирения всхлипов, змей строго надавил на кимову грудь, не позволяя и шелохнуться, обернул губы вокруг головки и пропустил член резко глубже, в порыве дойдя до основания и сжав его в кольцо. Не скрываясь стонущий Сынмин потянул за волосы наверх, но лишь усугубил своё хрупкое постыдное положение, откинувшись от напряжённого просасывания всего члена. Вымученно пискнув и сдавшись, оставил контролирующую руку чисто для вида, и при новом скольжении распухших губ прикусил свою даже не заметив. Эта боль никак не сравнится с пронзившим тело током.       Змею нравилось смотреть на борьбу кимовой совести и любви к Хёнджину со звериным желанием. Ещё больше нравилось побеждать в ней. Выпустив член изо рта и оставив на нём лениво гладящую ладонь, он порвался к лицу и истерзанным губам, но рука в волосах оттолкнула его голову обратно к паху.       — В тепло, пожалуйста… — Сынмин клялся себе, что лишь хотел закончить всё побыстрее. — Пожалуйста, дай…       — Моему солнечному недостаточно жарко?       — Мгм… — но только постанывал и брови ломал слишком жалобно низко.       Облизнувшись от прелестно-молебного лица, змей отпустил бедро и длинной царапиной через пол тела поднялся к соску, сразу же пробив его жаром. Чувствительное место не щипали и не ранили, но и это лёгкое покалывание заставило выгнуться в спине. То ли током всё тело пробивало, то ли оно горело заживо.       Собрав ладонью всю стёкшую изо рта слюну перемешанную со смазкой, змей уложил её на член и двигался только под ритм рванного грудного дыхания. Губы по головке полезли снова, активнее и напористее, но доходя только до середины. Змей наслаждался видом окончательно сломанного Сынмина, срывавшего голос от мягких касаний костяшками вдоль живота и просившего о большем. Умолял и плакался, толкаясь бёдрами вперёд и не спуская взгляда.       Как змей и обещал, не лукавя: мои желания в обмен на твои. Став по-настоящему честными, их желания соединились в одно яркое ненасытное общее.       В очередную издевательскую остановку змей приподнялся, сжал обе ляшки и пожирающе смотрел, дав две секунды, чтобы Сынмин сам раздвинул для него ноги. И он беспрепятственно выполнил и это, закрыл глаза и откинул голову назад, утопив руку в чужих волосах.       — Ты просил меня придти, — липкий размеренный голос неожидало появился над головой. — И я пришёл.       Толком не разобрав слова, Сынмин кивнул, схватился в плечо и потянулся для поцелуя, но теперь от него ускользнули, хоть и ненадолго.       — Мой солнечный, — в короткие волосы проникли зубчики гребня, в панике брошенного самим Кимом ещё в начале. И расчёсывали аккуратно, любуясь видом прямо перед собой. — Ты так растрепался.       — Ты… — Сынмин вцепился в руку и остановил, оставляя на ней красные пятнышки от пальцев, подобные своим. — Ты не наказывать меня пришёл?       — Ты же так счастлив от моих наказаний, правда?       Расчёсывать почти нечего, но змей продолжил трепетно укладывать каждую прядку, зависнув в хитрой усмешке. Тяжело дышащему Сынмину дали время на подумать и осознать, что ему лишь преподнесли то, что он хотел.       Дали того человека, которого он так сильно и долго представлял.       Значит на нём вина не только за глупую ошибку и неуважение, а за собственные желания, так громко кричащие в нём и вышедшие с подачи духа наружу. Стыдно, низко и отвратительно, но Сынмин думал только о том, насколько сильно ему хотелось ещё хотя бы раз поцеловать улыбающиеся губы.       И снова, увидев новое согласие в потерянных глазах и отбросив внезапную нежность, змей вцепился в его шею и подбородок пальцами, не давал ни пошевелиться, ни увернуться, ни отказаться. Но Сынмин же и не хотел отказываться, быстро облизнув пересохшие от рванных вздохов и искусанные губы, и впечатался ими в чужие.       Чувствовал, что член сжали и активно пробегали по всей длине, чувствовал почти полное отсутствие дыхания в стиснутой глотке, чувствовал, как каждый из выжатых насильно стонов с удовольствием съедали. Грубо смяв кимовы губы в кашу, змеиное лицо поднялось вверх, оставив между ними растянутую нить слюны.       Сынмин ощутил огонь ото всех частей тела, но теперь на него с жаром смотрели и глаза, пока слюну неспешно слизывали и размазывали по губам, сразу же исчезнувшим обратно к паху.       Горящий член во рту утонул без игр, потому что змей своего добился. Весь скопившийся жар внизу живота опять успокоился под давлением холодных касаний, теперь допустимо терпимых и приятных, отчего Сынмину больше не больно. Нетерпеливо толкнулся в полностью принявший его рот, и без того высасывающий из него душу. Но хотелось ещё. Хотелось трогать любимое тело, смотреть на все его части, уповаться запахом и вкусом. Жалел только о том, что не поддался раньше и не воспользовался чужой добротой.       Неудачное очень легко стало самым удачным.       По коже прошёлся долгожданный покой от разрядки. Змей разжал откинувшееся слабое бедро и с довольной ухмылкой ловил кончиком языка каждую вытекающую каплю быстро и жадно. Превращался в расторопного и аккуратного, посасывая кожу кругами вдоль члена, уловив остаточное вздрагивание тела. Оставил досуха вылизанный член, когда грудь задышала ровнее. Двинулся вперёд, как и выпрашивал разморенный Сынмин, слабо тягавший его за волосы.       Уже совсем рядом, но прощальный поцелуй утонул в чёрной вуали перед глазами.       — Какой же ты слабенький, солнечный… — слышалось отдалённо, но и в затмении разума отдалась ласковая и хитрая змеиная улыбка.

≫>><≪<

      — Сынмин… — в том же чёрном тумане доносился другой голос, тоже знакомый, но не тот, за которым хотелось идти. — Сынмини, вставай!       Сынмин с усилием раскрыл слипшиеся глаза и увидел перед собой ярко освещённого Феликса. Ярко освещённого утренним солнцем.       — Ты почему меня не разбудил? Давай, давай, быстрее…       Плохо понимая слова, Сынмин молча встал с кровати и осмотрел комнату. На полу преспокойно сопел Хёнджин в той же позе, что и ложился вчера, а сам он поднялся с кровати, на которую в ожидании и тоске вчера прилёг.       Пока Феликс дал другу фору на проснуться и уже начал запихивать всё расставленное в пакеты, резко отрезвлённый Ким ухватился в узел халата, с трудом его развязал дрожащими пальцами и задрал футболку повыше.       — Неожиданная уборка… — Феликс подвиснул, мельком выцепив слегка странное осматривание своего тела. — Приснился сон, где ты резко раскачался? А, или погоди…       — Нет, нет, просто… — не найдя ни одной хотя бы мельчайшей царапинки, Сынмин опустил майку и снова вцепился взглядом в спящего. — Неважно.       Потерянность подарила Феликсу прекрасный повод придумать невероятные сценарии ночи и игриво разулыбаться. Сынмин этого в упор не видел, съёживаясь от остаточной прохлады только-только захлопнувшегося окна. Настолько холодно ему не было даже ночью, и добавляя ломоту тела можно смело сделать вывод, что он заболел. Жар? Холод? Чёрт.       — Так что там… прошло слишком хорошо?       — Ничего не было. Я уснул.       — Да ну как?! — Феликсу ответили только отрешённо качнувшиеся плечи, на что он решил больше не давить. Может в любви он его и не видел, но зато прекрасно помнил, насколько сильно Ким Сынмин ненавидел провалы. — Эх, даже не знаю, что сказать… Хах, а может ты ему и просто так приснился? Смотри, так прелестно мычит — наверняка ты его во сне порадовал, не сказав ни одной глупой шутки.       — Может и так, хах.       Сынмин взглянул мельком, но увидел глубже, чем просто спящее лицо, отчего моральная пощёчина не заставила себя долго ждать. Лёгкая улыбка тут же бесследно пропала, хотя и сил для её поддержания у Кима не было.       — Извини, что заставил работать зазря.       — Зазря? Мне безумно понравилось наблюдать за влюблённым Сынмини! — закручивая последнюю ленту, Феликс засмотрелся на кивающего, как болванчик, Сынмина, игнорирующего тряпку на столе и зачем-то убирающего искусственный снег рукой. — Сынмини… ты как будто и не спал вовсе.       И правда не спал. Просто умер и всё.

≫>><≪<

      Убрав всё «необычное» и кое-как подняв Хвана обратно на кровать с почти безучастным Сынмином, Феликс поспешил домой. Как бы не пытался разговорить, но каждый раз получал в лучшем случае что-то односложное, мычащее, а в худшем оставался с полным игнорированием. Понимал, что друг либо убит своим же провалом, либо вхождение в сон прошло совсем не так мечтательно-романтично, как тот того хотел.       Возможно Хёнджин вообще всё понял и дал такой же беспощадный отказ, как и всем своим прошлым поклонникам, о которых на кануне так печально докладывал Ким. За это вместо прощания спящий получил полный осуждения взгляд и мысленные проклятия.       Закрыв дверь за Феликсом, Сынмин остался в коридоре, тревожно заглядывая в щель комнаты. Всё было тем же, как до прихода змея, а значит этого прихода и не было вовсе. Просто сон. Игры температуры легко объяснялись ночным холодом и болезненным жаром — не раз Сынмин во сне попадал в снежные сугробы, когда забывал закрыть окно с проветривания. Всё вполне логично объясняемо, если бы не одно суровое но:       Непонятно, что хуже: остаться жить с пережитой пугающей реальностью или осознать, что это всё были только его скрываемые желания.       Одно дело, когда лучший друг со смешками называл психом за излишнюю дотошность к мелочам, а другое дело — хотеть любимого в настолько грязном виде. Но Сынмин точно не такой! Готов хоть под угрозой расстрела сознаться, что представлял Хёнджина и целующегося с ним, и голым, и над собой, и под собой, но даже из неплатонических отношений тот вылезал таким же нежным, очаровательным и возвышенно-прекрасным, каким и был. Тогда откуда взялось это склизское желание получить Хвана-шлюху, пошло и с вызовом задыхающегося в своих же слюнях? Может и правда есть во всём это нечто мистически-змеиное?       Лучше бы Сынмин себе голову не ломал, убежав в своих мыслях в дотошно запомнившиеся мелочи, никак к делу не относившиеся — разнервничавшийся и сам позорно заслюнявился. Поэтому услышав сонное мычание из комнаты, всегда собранный Ким испуганно дёрнулся, впохыхах натянул куртку с кроссовками и вылетел из собственной квартиры, как прокажённый идиот.

≫>><≪<

      — А ты где? — после третьего сброшенного звонка пришлось ответить и услышать из трубки телефона мягкий расстерянный голос. — Я проснулся, но ни Феликса, ни тебя. Вы не дождались меня и пошли гулять или в магазин?       — Нет, нет, он ушёл домой, а у меня дела… — Сынмин чеканил уверенно, чувствуя, как с каждым хвановским мягко сказанным словом уплывал снова не туда. — С учёбой запара, я просто забыл. Ты тоже домой иди.       — Нет, погоди - ты забыл? Про дела? Я пожалуй запишу этот невероятный день в календаре... — Хёнджин мило рассмеялся — прямо как тогда, лёжа на кимовой груди и уверенно вторгаясь к голому телу. Сынмину стоило собраться, потому что до той стороны звонка дошло его удручённое мычание. — Хотя может он и не только твоей забывчивостью запомнится… Ты понял, да?       — Да, да, конечно. — Сынмин ни черта не понял.       — Скажи мне, а когда ты вернёшься? Я бы хотел с тобой поговорить.        Теперь можно было подумать яснее, чем липко поверхностно, заторопив с испуганными оправданиями.       — Слушай, тут много дел. — Сынмин сам себе не верил, но в свои адекватность и совесть, если они увидятся с Хёнджином вживую, ещё меньше. — Ты не жди меня, там запасные ключи висят, закрой дверь пожалуйста, а потом отдашь… ам… как-нибудь.       — Я дождусь, ну или зайду вечером. Разговор важный.       — Раз важный, то его точно стоит перенести. Чувствую себя не важно.       — Дай мне пару фраз! Мне кажется я понимаю, что именно ты…       Хёнджин тараторил, но как бы не хотел быстрее высказать свою виноватую мысль, его не дослушали — пустые гудки. Ни на следующий, ни на следующие пять звонков ему не ответили.       Расстроенно собрав вещи и покинув квартиру, попутно вслушивался в гудки очередного звонка с телефона, прижатого к уху плечом. Нет ответа.       Звонил ещё в течении дня, с досадой обратился к Феликсу, сознался во всём, но тот тоже только пожимал плечами.       Заскочил к Сынмину вечером, но снова получил игнорирование.       Гулял по округе поздним вечером, игнорируя пошедший ливень, но так его и не нашёл.       Вряд ли так легко можно было бы найти человека, который бездумно весь день шёл, игнорируя ломоту тела и жар; дошедшего до какого-то поля, и в нём же оставшийся лежать. Небо чёрное, но свет Сынмину и не нужен был.

≫>><≪<

      Избегание всего мира даже пошло на пользу. Кое-как разлепив глаза и почувствовав отвратительную боль в недвижимом теле, Сынмин больше не думал о стыде. Сильная температура отрезвляла, вынуждая злостно плеваться на свою дурость. Заглотил насильно через ужавшееся сухое горло холодный утренний воздух полной грудью и, хоть и как туберкулёзный закашлился, но почувствовал себя лучше.       Физическое страдание пошло на пользу тяжёлой голове, поэтому через силу Сынмин поднялся с земли, дрожа всем телом и не отряхиваясь, в халат с курткой укутался, сгорбившись пошёл по трассе и тщетно лупил глаза в телефон до появления связи.       Приезжий таксист не выразил никаких эмоций на внешний вид пассажира, лишь попросил отряхнуться. И это хорошо, потому что даже шевеление челюсти при вдохе отдавалось в горле тянучей болью. По всем меркам больной Сынмин удручённо расплылся по заднему креслу и скукожился в побитый клубок, вздрагивая от каждого раската грома начинающегося дождя. Когда-то он очень любил грозу, но уж точно не сегодня.       Печальное прощание с невероятно удобным креслом автомобиля и болезненной дрёмой, потом аптека, лекарства и продолжение самоистязаний, но теперь с совершенно другим характером.       Да, приснилось, но и хорошо, что приснилось! Нет, конечно не хорошо прокручивать весь сценарий своей одержимости к грязи, принуждению и пошлости по кругу, но ведь исход — буквально его спасение. Задуманные игры с гаданием не вызывали духа, никто телом Хёнджина не овладевал, никто его губами к Сынмину не касался, обволакивая горячим ртом…       Чёрт, опять прокручивать начал.       Но а в целом, как такое можно было не прокручивать? Сексуальные фантазии есть у всех, и тем более нельзя отрицать их у той счастливой части, которая видела Хёнджина вживую. У Сынмина бывали и до злосчастной ночи сны сексуального характера, и если честно уж лучше представлять в них Хёнджина, а не из ниоткуда вылезшего преподавателя по географии. Вот это реально было извращение, но он же его пережил.       А вообще во снах некоторые даже убивают всех подряд, но это же не значило, что они маньяки. И режут, и насилуют, а Сынмин никому плохо не сделал. Только себе.       Может и хорошо, что он так одурел ото сна и слишком долго бродил по холодным улицам. От нервов пошла бы бессоница, а со слабостью от разгулявшейся температуры у тебя выбора просто-напросто нет. Здорово.

≫>><≪<

      Проснувшись от непрекращающегося стучания, Сынмин немного удивился тому, насколько хорошо себя чувствовал. Он бы ещё на самом деле поспал, но ни ломоты, ни жжения в горле больше не было, дышалось спокойно. Конечно он случайно потратился на дорогие лекарства и выхлебал минимум поллитра горячего сладкого чая, вернувшись домой, но такого эффекта не ждал. Ещё и глянув на экран телефона подметил, что спал совсем немного — только-только начался вечер.       Но радоваться внезапно хорошему самочувствию получилось недолго. Хотя может это и хорошо, потому что к полусонной голове не успели нагрянуть мысли. Так что крепко завернувшись в одеяло, Сынмин поскользил ногами в носках по полу в коридор.       Посмотреть, кто пришёл, и открыть самому не вышло — незванный гость открыл дверь самостоятельно. Схваченная длинная металлическая обувная ложка не пригодилась, потому что вылезший из темноты воришка оказался не из простых.       — Я так сделал в первый раз, клянусь! — Хёнджин быстро вернул запаску ключей на крючок и поднял руки вверх. — Но ты пропал, Ким Сынмин, и мы все…       Всего лишь Хёнджин, славно. Чёрт.       — Один день без меня прожить не смогли? — Сынмин заворчал, стремясь укутать в одеяле покрасневшие щёки. — Приятно конечно, но я же говорил, что плохо себя чувствую. Заболел вот.       — Это не оправдание, Ким Сынмин. — но Хёнджин намёков в натянутых фразах не понял, делая хороший шаг вперёд. — Я сюда с самого Рождества ходил каждый день по три раза, потом и Феликс, мы звонили тебе постоянно. Но никакого ответа за четыре дня. Сам как думаешь?       — Четыре дня?!       Бросив потерянного Хвана, Сынмин побежал обратно в комнату и кинулся к телефону. Да, по времени только-только начался вечер. А вот число — 10 января.       — Ладно, извини… — мгновенно усмирив пыл, Хёнджин крадучись заглянул в комнату. — Мы просто переживали за тебя, понимаешь?       — Теперь понимаю… Я бы на твоём месте взъелся на себя… Хотя и на своём месте я взъемся на себя — прогулялся под дождём, называется.       Безумно неприятно считать себя идиотом и бездумной сволочью. Ким тут же открыл переписку с Феликсом и отписался, что с ним всё в порядке, однако до появления грозных сообщений переживающего друга ждать не стал. Спустив жаркое одеяло с плеч, Сынмин поднял взгляд на так и продолживший торчать из-за двери нос и опомнился.       — Ох, Хёнджин... Ты же хотел поговорить, да?       — Вообще моим последним желанием было увидеть тебя живого! - заглянул всей головой, явно привирая. - Но раз ты жив и здоров… почти здоров, то я спокоен и могу идти.       — Нет, ты… Заходи, я чувствую себя намного лучше.       Сынмин замешкался на долю секунды, сразу себя отдёрнув — то ли из-за чувства вины за своё исчезновение, то ли и впрямь снова поумнел. Беспрекословно победило второе, вернувшее искреннюю улыбку на счастливо пропетое Хваном: «Если ты не против, я недолго!»       Каким бы резким не показался, но Хёнджин неуверенно подступился, неуверенно снял куртку и так же неуверенно сел на компьютерный стул, слегка откатившись назад. Ноздрями рефлекторно дёрнул, и опомнившийся Сынмин потянулся к ручке окна и открыл для проветривания — как никак комната недавно больного.       Каким бы спокойным и здоровым Ким не казался, он ужасно соврал, ощущая себя после резкого подъёма полумёртвым. Стоило для начала принять тёплую ванну и параллельно наполнить выжатый организм хотя бы каким-то приёмом пищи, но Хван так озабоченно копошился, что просто прогнать его было бы совсем бесчеловечно.       — Мы же решили погадать на колядки… — начало разговора Киму совсем не понравилось, но Хёнджин не смотрел на его скислившееся лицо. — И мне же приснился ты…       — А?       Сынмин дёрнул бровью, потому что вроде отдалённо прозвучало что-то важное, как и было обещанно, однако при напоминании мозг сковали глупости. Хёнджин повторил, проговорил ещё что-то, а в ушах словно звук отключили. Всё кимово внимание отправилось на шевеление его губ, всё ещё таких же пухлых, тающих и пошловатых...       Благо Сынмина получилось вернуть, резко тряхнув за плечо. На третий повтор очнувшийся ответил сухим «и ты мне», что почему-то Хвану не понравилось.       — Нет, я тебе скорее всего не приснился… потому что мне не приснился ты.       Сынмин нахмурил брови, ведь вроде в этот раз слушал, а не придумывал. Ждал продолжения, пока Хёнджин нервно ломал пальцы. Сожрав себя непониманием за эти несколько дней молчания, сейчас тот хотел начать осторожно, но получилось скомканно грязно.       — Я знал, что ты хотел и как именно собирался это сделать. И я так впечатлился, что захотел тоже тебя так обмануть, но собирался признаться сразу же, но знаешь… Ладно, не знаешь. Я не помню, почему вместо твоего покоя выбрал свой покой у тебя на груди и…       — Хёнджин, успокойся. — механически собравшись от чужого волнения, Сынмин положил ладонь поверх ладоней Хвана, не давая ему издеваться ни над собой, ни, ну пожалуйста, над ним. — Я тебя слушаю и выгонять не стану, пока ты не выскажешься. Всё хорошо.       Хёнджин благодарно улыбнулся и выдохнул. Сынмин понимал, что это его ступор и невнимательность подвели рассказчика, поэтому боролся изо всех сил, постоянно щипая свою ногу. Вполне успешно, особенно если начать смотреть не на рот, а в глаза.       — Ты сильно ошибся на мой счёт. — Хёнджин больше не путался в повествовании, забирая заслуженное удивление слушателя. — Да, я сплю крепко, и да, я ведомый. И именно из-за второго не получилось первого — наверно я слишком эмоциональный, чтобы уснуть в «ответственную» для себя ночь. — специально использовал воздушные кавычки из пальцев, честно признавая свою "слишковость". — Я слышал вас с самого начала, как вы ко мне зашли. Я хотел просто подыграть и не рушить весь план, но ты потом так меня умилил собой, поразил всей этой затеей со сном, что я захотел тоже тебя удивить… Я уже сто раз пожалел, правда!       — Нет, стоп. Ты о чём?       Хёнджин снова заспешил, что начал задыхаться. Вовремя остановив и дав паузу для отдышки, Сынмин взял его за руку и успокоительно массажировал её подушечкой большого пальца. Поступал правильно, думал — не совсем, но хотя бы слышал.       — Я не просыпался, а просто сделал вид. Вот этого «восстания злых сил» не было. Я помню, что ты любишь ужасы и говорил, что тебя ни один квест толком не пугал… Вот я и притворился злой силой, вошедшей в моё тело.       — Нет. — твёрдое и даже слегка суровое отрицание со сдвинутыми бровями.       — Да! — такое же твёрдое упрямство с небольшим подкрикиванием.       Лёгкая надежда на то, что Сынмину снова всё приснилось, сломалась вместе с болью от чуть не сломавшейся кисти, которую крепко в ответ сжал Хёнджин.       — Да, я знаю, это очень плохо… — тут же разжал, виновато встрепенувшись из-за искривившего лица напротив. — Но у тебя было время на подумать с Ивана Купалы, а у меня всего лишь часа пол, ещё и сонной головой. Я же легко умею зрачки закатывать, оставляя глаза пугающе белыми, а движения получились ломанными благодаря сокращению мышц. Вот, смотри, я уже много лет тренирую их контроль танцами!..       Сынмин даже отвернулся, когда перед ним в воздух взмыла изящная, как нить, рука, и пропустил показательное вздрагивание, и впрямь выглядящее, как движение куклы — Хван добавлял что-то про паппинг, которым давно занимался параллельно с другими танцами, что тоже скользнуло мимо осознания Кима.       Однако от склонившейся на бок ломанными отрезками шеи, как у ночного воскресшего духа, его взгляд убежать не успел.       — Я думал, что легонько напугаю и признаюсь! — челюсть Хёнджина нервно сжалась, потому что теперь Сынмин не то что будоражащегося — он и себя успокоить не мог. — Но я же не видел твоего лица, а только догадывался о силе испуга… А потом ты ещё спросил у «духа» про меня, взволновался за меня и моё тело, которым тот "завладел"… и я перевыполнил свой план.       — Да? - Сынмин снова ни черта не понял, находясь где-то на грани.       — Да. Не удержался, прости. Меня куда-то не туда занесло, потому что вроде как преподать тебе урок за «надругательство над традициями» надо, но не мог же я тебя ударить там, или глаза выколоть, верно? Вот я и… наказал.       Сынмин долго держался на плаву. Однако от последнего, ещё хоть как-то услышанного слова, начал уверенно и безнадёжно тонуть.       Утонул уверенно в шоколадных стыдливых глазах напротив, утонул без надежды на спасение в приоткрытом от снова сбившегося дыхания рте, еле держась в сознании только из-за вида мягких пухлых губ. Покрытых маленькими трещинами, появившиеся от нервного искусывания до их разговора и увеличенные во время. Думалось только о том, что после разговора их Хёнджину трепать больше нельзя, ведь Сынмину это намного нужнее.       Он правда держался изо всех сил.       — Наказал, да… ага…       — Может и не стоило переть против твоего желания… — Хёнджин подкатился на стуле немного ближе, щелкнул перед потерянным лицом пальцами и натянул неловкую улыбку обратно. — Но неужели по-твоему только ты долго ждал? Я себе и не такое намечтал за это время.       — А это "и не такое" тоже против моего желания? Я то думал это я псих, раз мне такое снится. Да я!.. я…       Переборщивший Сынмин так и проглотил язык, злобно отфыркавшись на себя. Потому что со своим полным согласием ночью и разыгравшимися картинками в данную минуту ему точно стоило промолчать.       Вечно собранный Ким теперь выглядел забавным и глупым ворчуном, отчего Хёнджин сам по себе успокоился, не замечая, как упал тяжёлый груз с его плеч. С их плеч.       — Да, ты. И я тоже. Можешь считать, что мы оба психи — Феликс ошибся на мой счёт. Наверно я… перечувствовал, да? — качнув плечами, Хван игриво улыбнулся, сделал ещё несколько катков стулом к Сынмину. — И нормально объясниться не получилось. А потом ты исчез, словно избегал меня… Или не избегал?       — Избегал. — еле кивнув, Сынмин вдохнул свободной грудью, ведь все кандалы вранья сняты. — Но только потому что мне было стыдно!       — А мне было стыднее, потому что ты бедный простывший сидишь-боишься в своей комнате из-за меня! Но хорошо, что ты всё это сбросил на сон, я то думал ты продолжил от всяких духов пугаться… или от меня. Очень по-дурацки вышло.       Пожалуй Сынмин передышал свободного воздуха, потому что возрадовавшись общему извращению, ему безумно захотелось ещё немного потыкать Хвана носом в его вину, но вовремя опомнился, прикусив язык. Как вообще можно ругаться на того, кто выдумывал похожие планы, желая удивить? На того, кто тебя полностью чувствовал, когда ты и сам о подобном не догадывался? Кто был таким же извращенцем и психом, как и ты сам, и ни капельки не осуждал?       — Ты хотя бы подозревал, что нравишься мне. А я, по сути, узнал об этом в ту же ночь, потому что ты такой солнечный дурак, но при этом такой холодный…       Сынмин уже был в другой наисчастливейшей галактике, с влюблёнными глазами игнорируя все полупристыдительные колкие замечания. Может и не зря отключился, иначе пришлось бы терзать себя за глупость и абсолютный провал.       Сколько бы раз раньше Хёнджин не рассказывал ему о тех, кому понравился, но получивших отказ, Ким всегда его зачем-то поддерживал и сухо навяливал, что его счастье ещё найдётся. А Хвана расстраивало только то, что все жирные намёки на «уже найденного интересного ему парня» проходили мимо. Только считавший Сынмина умным в итоге сделал короткий вывод о том, что взаимно совсем ему не интересен. Пришлось быть другом.       А всё потому что Ким Сынмин любил сложные задачи, и такую же сделал из своей влюблённости.       — Я сам виноват, что пожелал попасть в фильм ужасов. И что так долго мучал и тебя, и себя.       — Да, и… — Хёнджин тоже много живительного воздуха наглотался, готовясь добавить ещё пару моментов. Но разнеженный блестящий взгляд на нём подавил всякое дурное желание, отчего он с усмешкой повторился. — Всё так по-дурацки вышло.       — Не по-дурацки вовсе… — локтями упёршись в колени, Сынмин пригнулся к сидящему, выловил лежащие без дела руки и поднёс почти к своим губам. — Хёнджин, а у тебя иммунитет хороший?       Внезапный озорной огонёк из одних глаз перелетел и к другим. Хёнджин вообще не помнил Сынмина таким мягким к себе, таким искренне влюблённым. Таким умиротворённым и намекающим. И от чего всё так быстро изменилось? Не так хотелось знать, как хотелось соглашаться с каждым неозвученным предложением.       — Довольно неплохой… Ты точно не обижаешься?       — На тебя? Не способен, мой огненный. — откровенно плохо ухмыльнувшись, Сынмин потянул руки на себя, позволил им зацепиться за свои плечи, и сам обхватил бёдра. — А ты повторить сможешь?       — Только если не будешь от меня отстраняться.       У Сынмина не было на это шансов. Окольцевав его шею, Хёнджин в предвкушении облизнул губы — и всё, наповал, все лампочки разом перегорели. И этим откровенно дурным взглядом Ким заводил того, от кого сам завёлся.       Кто-то должен был поцеловать первым, но получилось порывно-одновременно. Всё ещё побаиваясь прошлого непонятного опыта, Хёнджин двигался расторопно, безвольно покоряясь под напором того, кто видимо захотел наверстать всё упущенное из-за бессмысленного страха и стыда.       Чувствовал, как руки на бёдрах сжали сильнее, призывая скатиться со стула к себе. Прикусив мягкие губы и протолкнув язык к хвановскому — Сынмин мстил за всё и сразу, — поднялся к талии и обхватил покрепче, позволяя пересесть к себе на колени. Не то чтобы Хёнджин думал об этом сегодня, но сейчас он абсолютно счастлив и от того безволен.       Не так мокро и грязно, как было ночью и в бесчисленных воображениях, но Сынмину хватило и этого с головой. Там была бездумная игра, к которой они конечно вернутся, но не в этот счастливый день. Спавший жар пробил тело вновь, так что ясно — близость никогда не сравнится с дрочкой по ночам, что и вызвало эту сумасшедшую реакцию в теле. Теперь можно вдыхать сладкий запах, слизывать с подбородка и уголков губ потёкшую слюну, сжимать и гладить подчиняющееся тело, нежно гладить и хаотично путаться в длинных гладких волосах, слегка утягивая туда, куда захочешь.       Хёнджин приторно мычал в поцелуе и тоненько подвсхлипывал, когда кимовы губы изучали всю его шею, ключицы и плечи. Вечер начался так неуверенно, что ожидалось остановиться на рассусоливании произошедшего и, как самый счастливый итог, коротком чмоке в нос. Но с Сынмином так легко перечувствовать. Поэтому когда тот отстранялся назад по кровати, Хван не допускал и сантиметра разлуки, подсаживаясь вглубь следом за ним.       Умилившись улыбнулся, когда в порыве Сынмин так завихрил в его волосах, что спутал их в хвост. Хотя эти лёгкие тягания даже понравились Хёнджину, пока не дёрнули его голову к напряжённому паху.       — Нет, я не могу, прости. — отрезвлённый Хёнджин быстро залепетал и юркнул с кровати на пол, чуть не споткнувшись об стул. — Я не настолько виноват перед тобой… Может дашь мне время?       — Ты же мне его не дал тогда, и я подумал… — вся напоритость из Сынмина выкипела при взгляде на раскрасневшееся стыдливо тупящее глаза лицо. Сам мгновенно пересел обратно на край кровати и усадил Хвана, еле стоящего на дрожащих ногах. — Прости, прости, да, это было ошибкой!.. — руки снова в замке сжал и принялся виновато целовать, пока на них не упало прелестное лицо. Жар так и не сошёл, а оно слишком близко к его лицу дуло свои сахарные губы. — Но я так много вспоминал тебя на мне, как тогда, свою приятную боль, твои губы с этой блядской слюной, я…       — Ты наверно тоже перечувствовал, Сынмин. Я приду потом, когда ты полностью выздоровеешь, да? — неловко улыбнувшись, Хёнджин убрал прилипшие пряди с кимова лба, со всем своим смятённым чувством чмокнул и поторопился на выход. — Закрой окно, а то ещё больше разболеешься.       Может и не стоило той ночью ломать план Сынмина, пугать его и, перечувствовав, целовать в сжатые губы. Но ведь захотелось настолько сильно, что он даже позабыл о пощаде, не пойми как уснув, сознавшись в проказе невыносимо поздно.       Хоть Хёнджина и признали не критически виновным, но теперь он точно не успокоится до следующей встречи от их резко стартанувших отношений.       А отношений ли?       Хван исчез очень быстро, оставив всю возможность дышать в чужой квартире. Сынмин похватился идти за ним, но так и остался глупо стоять посреди комнаты, не понимая, что на него нашло. Оправдание в виде «это же было» никак не работало.       Как мог не почувствовать, что за прошедшее, несмотря на их общее принятие, Хёнджину всё ещё стыдно? Как позволил себе с этой нежной и трепетной душой быть таким грубым и резким? Каким чудесным образом решил поверить в то, что его, такого грязного и полубольного, захотят?       Разочарованный в себе Ким оставил место в помутневшей голове только для блеклой надежды на то, чтобы эта их встреча была не последней.       Ватные ноги подкосились, а по остывшей спине пробежали мурашки от холодной комнаты, поэтому Сынмин, заныкавшись в одеяло, грузно упал на кровать.       — А вот я тебе отказать не смог бы… — шею и плечи опалил знакомый липкий шёпот, горячими касаниями заменив скатившееся с них одеяло. — Снова замёрз, мой солнечный?

≫>><≪<

      В ночь на Коляду к людям приходили духи. Кто праведным был, того посещали добрые силы и одаривали подарками своими, а кто лукавством занимался и не чествовал высшие силы, тем худо становилось.       Огненный змей — один из духов недобрых, пленитель. Через печные трубы и распахнутые окна пробирался в избы к девицам, опечаленным тоской по возлюбленному. Вселившись в тело или ловко обернувшись тем, о ком скучали, змей залюбливал жертву свою речами ласковыми, сводил бедную с ума и, выжав все соки молодые, изводил до мора.       Славяне домашних змей заводили, ужей лелеяли, завлекая в дом благополучие. Но неживая змея всегда беду накликала, такую хоронить надо сразу, а не рассчитывать на авось…