Двое в парилке, или банный день

***

      Они собрали с земли свои вещи, кое-как оттёрли следы греха влажными салфетками, откинули спинки сидений и полулежат, обнаженные, лениво и размеренно лаская друг друга. Ничего не хочется делать, никуда не нужно спешить. Сашка с наслаждением целует Андрюшу то в плечико, то в шейку, то за ушком, и то и дело протягивает руку, чтобы переплести свои сильные загорелые пальцы с его белыми, длинными, тонкими и изящными. Они очень любят так играться, и какие же у его мальчика красивые руки, просто невозможно смотреть на них и не плакать от восторга…       Сашка притягивает к губам его кисть и бережно целует каждый пальчик.       Милый мой, нежный мой малыш. Самый-самый красивый. Как же я по тебе скучал! – Говорил же, не пожалеешь. – удовлетворённо мурлычет он. – Чего ты стеснялся-то, ну… Как будто в первый раз.       Андрей хихикает. Он прикрыл глаза и ловит кайф от лёгкого и нежного петтинга. Это его любимый «десерт» после горячих потрахушек.       Сашке очень нравится видеть его таким: трогательно растрёпанным, чуть порозовевшим, слегка повеселевшим и немного «тормозящим», не отошедшим после оргазма. – Понравилось тебе сегодня? Хорошо со мной было? – откровенно спрашивает Сашка.       Ещё бы не задавать этот вопрос каждый раз, сам ведь никогда не скажет. – Да, – коротко, прямо и просто отвечает Андрей. – Расслабился? Побалдел? – Угу, – прикрывает рот рукой, сдерживается и наконец ржёт в голос. – Чего гогочешь? – Да так... – Нет уж, начал, так уж говори! – Да это же просто бред... – Ну что такое? – Сказать, о чём я думал? В моменте? – Какой я умелый любовник и что тебе никто никогда ещё не отстрачивал такие шикарные минеты? – Сашка внаглую набивается на комплименты и бесстыдно лезет обниматься: горячий, жаркий, немного влажный от пота. Андрей снова тихо и хрипло смеётся, ласково шлёпает его ладонью по голому плечу и шутя отталкивает. – Не льсти себе! – Так про что ты там фантазировал? – интересуется Сашка. – Понимаешь, я вот слушал, как мимо пролетают машины и держал в уме, что здесь стоянка запрещена. А мы встали, значит, у нас авария. Я, пока возбуждался, всё представлял, как какой-нибудь доброхот остановится, выйдет из своей тачки и подойдёт к нам, типа, помощь нужна, мужики? И увидит, какой у нас тут пит-стоп. – Ну и фантазии у тебя! Извращенец! – Сказал парень, который только что мне отсосал! – Ну и что, я же только тебе и по любви. Не изменяю даже в фантазиях, а ты... – Андрей прерывает сердитую тираду любовника тем же негромким хриплым смехом и тёплым нежным взглядом, отчего так и хочется его зацеловать в пух. Но надо побыть строгим, пусть его проберёт как следует. Пусть поймёт, что так нельзя, это неправильно. – Эксгибиционист хренов, – продолжает распекать его Сашка. – Тебе, что, нравится, когда на нас пялятся? Может, мечтаешь, чтобы на тебя кто-то посторонний подрочил?! Или вообще кого-то из нас выебал?! Грязный извращенец! – Да ну тебя! Ты же не дослушал! Знаешь, что бы дальше было? – Ну и что же? – У мужика монтировка в руках, и он видит, как ты у меня в рот берёшь. Сначала ты получаешь по башке и отлетаешь туда вон, на травку. Потом я начинаю бороться, получаю по башке монтировкой и улетаю туда же, к тебе, за поребрик. А завтра в новостях рассказывают, что нашли наши тела и брошенную машину. И титулы все наши перечисляют, и всех опрашивают, ну там, всё как положено в таких случаях. Все рассказывают, какими мы хорошими парнями были и как нас жалко. От этого мне стало смешно как-то даже, хотя фантазия грустная.

***

      Сашка внимательно слушает его признания и медленно переваривает, думая, что с этим делать. Воистину, Андрюшина душа – потёмки. И ведь Димка, козлина, оказался во всём прав. Не зря он бил в набат, призывая Сашку поскорее поговорить с Андреем, вытащить парня из ямы депрессии.       Вот и сейчас Димка мрачной тенью встаёт перед ним как живой, сложив руки на груди, и смотрит выжидающе, не сводит настороженного взгляда, будто бы настаивает: расспрашивай, мол, раскручивай дальше, задавай наводящие вопросы, дожимай, узнай, в чём дело. Если ты не докопаешься до истины, то никто не докопается. Остальным он просто ничего не расскажет. Узнаем, когда поздно уже будет. – И давно это у тебя? – спрашивает Сашка, сразу нахмурившись. – Андрей, у нас же был с тобой разговор. Если у тебя появляются мысли о смерти, ты сразу говоришь мне, и мы идём к специалисту.       Андрей молчит и выжидающе смотрит на Сашку глубокими серыми глазами.       Только эти глазищи могут им повелевать. Андрею, если вдруг у него когда-нибудь возникнет такая фантазия, позволено в любой момент поставить его на колени и заставить открыть рот, хоть в раздевалке при всех, хоть посреди улицы – и ему только в радость будет ласкать любимый член губами у всех на глазах. Это ему-то, всегда презиравшему педерастов! Андрей может оскорблять, унижать, если захочет, – и Сашка примет любое унижение, безропотно выполнит всё, что ему скажут. Это он-то, свободолюбивый и гордый! Андрей сам не осознаёт, насколько велика его власть, и к счастью, никогда ей не пользуется. Сашка послушается его во всём – тот самый Сашка, который всегда плевал на всех и никогда не любил никого, кроме себя! Андрюше позволено всё: капризничать, ворчать, дуться, ругать его, игнорировать, гнать, оскорблять, издеваться, если хочет, даже изменять и не отвечать взаимностью.       Запрещено только одно: не быть.       Не «не быть со мной», а просто «не быть».       За девять месяцев вынужденной разлуки, слёз, смирения и аскезы Сашка понял, что даже окончательное расставание переживёт, будет преданно наблюдать за любимым издали, желая ему счастья. Лишь бы Андрей просто был на свете, не уходил из жизни, ни за что, никогда. Пусть дождётся, пока Сашка покинет этот мир, тогда уж дальше сам как хочет. А пока он есть, хотя бы где-то, и Сашка знает об этом – всё в порядке.       Не в порядке будет, если его вдруг не станет.       Поэтому Сашка всегда настороже. Андрей очень закрытый, и как узнаешь, что у него на душе, когда он переваривает внутри очередную неудачу… К тому же гомосексуалисты все в группе риска, у них большие проблемы с принятием себя и своей сексуальной ориентации. Может, в глубине души Андрей считает себя развратным и грешным, испорченным и грязным, недостойным жить на свете, хотя Сашка сто раз пытался его образумить, втолковать, что не может быть ничего дурного в их отношениях, в том, что они любят друг друга, пусть даже так и не принято. Что он не плохой, а по-прежнему прекрасный человек, может, лучший из всех, кого Сашка встречал в жизни. Говорить-то говорил, но вот дошло ли, и если дошло, то на каком уровне, принял ли Андрей это внутри, успокоился ли, или всё ещё винит себя и стремится наказать…       У него ведь и так полно поводов заморачиваться и чувствовать себя несчастным: неудачные прокаты, отсутствие результатов, неготовый третий квад и тот второй, ненадёжный сальхов, долбанные лутцы, нахлобучки от тренеров, вечные ехидные подколки от журналистов и от диванных критиков и эта бесконечная, никогда не прекращающаяся неудовлетворённость собой. А если сверху добавить ещё и чувство вины за «неправильную» любовь, как вообще с этим жить? Хоть сразу в петлю полезай.       Так что Сашка всегда бдит. Никаких суицидальных порывов, он обязан не допустить, предупредить, задавить всё это в зародыше. Расстраиваешься, грустишь, чувствуешь себя несчастным? Звони мне срочно, в тот же час, сразу обсудим, обговорим, решим проблемы. Никаких самоубийств и игр со смертью, Андрей никогда даже думать не должен о чём-то таком. И они это уже проговаривали, причём не один раз. – Ответь, пожалуйста, на один вопрос: когда ты думал об этом, ну, фантазировал, ты представляла, что наказываешь меня – или себя?       Андрей недовольно вздыхает и закатывает глаза, всем видом показывая, что ему не по нраву, куда свернул их разговор, и он не хочет больше обсуждать эту тему. Ну что за фигня, ему же давно не тринадцать, чтобы так себя вести. Но если он сам об этом заговорил, значит, хотел, чтобы Сашка узнал об его фантазиях? А почему тогда сейчас пошёл в отказ…

***

      Андрей – это Тайна. Сашка как никто другой знает, насколько он сложный. Умеет быть весёлым и лёгким, широко улыбаться, ржать над тупыми анеками и приколами и даже рассказывать их, быть простым, понятным и комфортным для Сашки, но именно что «умеет». Если задастся такой целью. Может быть капризным и истеричным избалованным ребёнком, или наоборот – неуверенным, напуганным и очень ранимым малышом, или наоборот – спокойным, собранным и сердитым профессионалом. И модником и мажором, хвастающимся цацками, и уставшим задолбанным трудягой, и интеллектуалом, снобом и душнилой, и балагуром и приколистом, и милым ласковым мальчиком, и упрямым ослом, и молчуном, о котором вообще ничего нельзя сказать…       За почти пятнадцать лет дружбы Сашка видел его всяким, наблюдал его взросление и, кажется, должен был бы изучить до мелочей, но Андрей не перестаёт его удивлять. Он может быть очень разным, и это даже не маски, которые он меняет. Сашка не думает, что Андрей так уж стремится притворяться то паинькой, то занозой, то душнилой. Это всё как будто разные стороны его личности. Андрей цельный и притом очень сложный, многослойный, как изысканный и деликатный салат, шедевр поварского искусства. Всё перемешано. Никто не знает, что там внутри, под этими многочисленными слоями, какие ангелы и демоны обитают там, на глубине, на донышке его души. Особенно когда он не ржёт и не балагурит, не психует и не швыряет вещи, не стучит в стену кулаком, не бурчит, не ноет и не жалуется, не шмыгает носом, скрывая слёзы, не ластится и не просится в объятья, а вот так, как сейчас, спокойно лежит, молчит и размышляет о своём с самым нейтральным выражением лица.       О чём думает-то? Об их неправильной любви и о смерти, о своих грехах, косяках и неудачах? Уничтожает сам себя или наоборот, пытается ободрить, собрать себя в кучу и вытащить за уши? Может быть, ему сейчас действительно стало хорошо и легко, боль и тоска отступили, потому что Сашка рядом, целует, тормошит, ласкает и отогревает его своей любовью? А может, всё это уже не имеет большого значения, и он смотрит так светло и радостно, потому что уже принял роковое решение, мысленно закончил все земные дела и прощается со всеми – и с Сашкой?       Остаётся только гадать. В своё тело Андрей Сашке иногда, под настроение, разрешает войти, а вот в душу – можно даже и не просить…       Как же плохо, что никто не выдал Сашке путеводитель по душе Андрея или хотя бы небольшой мануал по обращению с ним. Даже он, самый близкий человек, не представляет, с какой стороны к нему в этом случае подступиться. Что уж говорить о Димке, который знает Андрея меньше года. Он, как бы ни старался, никак шифр к этому кодовому замку не подобрал бы.       Ладно, раз всё так, лучше действовать напрямик и высказать ему всё. Андрей всегда ценит честность и точно не обидится. – Мне не нравится твоё настроение. Если тебя что-то гнетёт, если ты о чём-то плохом думаешь, скажи мне прямо, мы придумаем, как всё это разрулить. Вместе придумаем, понимаешь?       Андрей послушно кивает и смотрит внимательно и чуть растерянно. У него бывает такой отрешённый взгляд, как будто он впервые увидел Сашку и внимательно разглядывает, пытаясь интуитивно понять, что за человек перед ним. Сашку это и пугает, и слегка подбешивает. – Да вроде ничего такого, Сань. Не о чем говорить. – Ну ладно, – бурчит Сашка, поворачиваясь к нему спиной и делая вид, что что-то усиленно ищет в бардачке. Он всегда ведёт себя так, когда сердится на Андрея, но не хочет с ним поссориться.       Если сейчас начать скандалить и выяснять отношения, то вечер будет окончательно испорчен, ещё поругаются и разбегутся в разные стороны. А когда они ещё увидятся! Сашка не готов сейчас пожертвовать даже одним часом, проведённым в обществе Андрея. Нет, он не пойдёт на открытый скандал, хотя ему и очень неприятно, что его мальчик что-то от него скрывает, тем более такое нехорошее, тёмное, опасное. – Сань, – Андрей кладёт прохладную ладонь ему на предплечье пониже локтя – и Сашка замирает, а его сердце испуганно колотится, – я ведь не то хотел сказать… Я когда всё это представлял, возбуждался и любил тебя всё больше не из-за мыслей о смерти. Я как будто свежим взглядом посмотрел на тебя, на нас и начал понимать, как ты мне дорог, как много ты для меня значишь и как больно мне было бы тебя потерять. Насколько сильно я хочу сохранить тебя, сберечь наши отношения. И это так круто, Саня, мне так от этого хорошо. Так это всё просто, хотя и так сложно… Наверное, я путано объясняю, да? – Нет, всё нормально, – мягким от слёз голосом отвечает расчувствовавшийся Сашка, старательно сглатывая предательский комок в горле. – Я понял, о чём ты говоришь. Это и правда круто. Спасибо тебе, Андрюш. – Ты чего там ищешь-то? – Очки, блин, куда-то засунул. А, вот же они, – Сашка вытаскивает очки и торопиться надеть, надеясь, что Андрей не заметит его влажные от слёз глаза. Он стесняется, когда его парень видит его таким… растаявшим.       Андрей смотрит на него, улыбаясь, а лицо светлое-светлое, радостное-радостное. Умиротворённое. Как будто признался в чём-то важном и снял с души тяжёлый груз.       Даже не спрашивает, что Сашка собрался читать в темноте, для чего ему понадобилось напялить очки. Не вынуждает врать и выкручиваться. – Ты у меня самый красивый, – мурлычет он, – ты такой сексуальный. Особенно в этих очках. Я когда буду себе очки брать, возьму такие же, как у тебя. Как думаешь, мне пойдут? – Пойдут. А зачем тебе очки? – Зрение что-то резко упало, – разводит руками Андрей. – Не знаю, почему. А машину-то водить надо.       Сашка мгновенно расстраивается. Оказывается, его мальчик понемногу слепнет. Это плохая новость. – Ты целыми днями работаешь на льду. Яркий свет, блики от поверхностей, вот зрение и садится. – Наверное. – Сходи к врачу, пожалуйста. – Ладно. – Андрей приподнимается, прижимается вплотную к Сашке и трогает его очки за дужку. – Красавчик. Сразу такой интеллигентный вид.       Сашка снимает с себя очки и надевает их на Андрея. Тот подслеповато моргает с непривычки, видя всё вокруг сильно размытым. – Ну как? Мне идёт? – с невинным кокетством ребёнка спрашивает он. – Очень, – Сашка осторожно наклоняется к нему и целует в губы. – Ты прекрасен. Ты самый красивый на свете.       Андрей замирает. Тёмные расширенные зрачки серых глаз тревожно пульсируют за стёклами очков. – Вот врач мне выпишет рецепт, и я тоже куплю себе такие, – задумчиво бормочет он себе под нос, – и будем мы как два кавайных очкарика – любовники из Женькиной манги. Как там у него было? Как это вообще называется? Цундере, яндере… Яой? Ну в общем, там все сладкие такие красавчики и милые до немогу, а со второй главы ебутся как кролики без остановки, и всё это дело так смешно показано в подробностях, с картинками крупным планом во всех проекциях, чего, куда и как.       Сашка сначала широко улыбается, потом хмурит брови и хочет спросить, а в честь чего Женька показывал Андрею такие дурацкие и неприличные японокомиксы, не пытался ли тот совратить его парня, но в этот момент проезжающая мимо машина отчаянно громко и очень долго сигналит, возвращая их в реальность. – Поехали отсюда, – спохватывается Андрей, быстро снимая очки и возвращая их владельцу. – А то ещё эвакуатор вызовут. Здесь совсем нельзя стоять, даже на аварийках. – Если штраф прилетит, напиши мне, я тебе переведу, – поскучневшим голосом говорит Сашка. Ему очень жаль, что романтика момента пропала, но он рад, что этот момент случился. Он запомнит его, как запоминает все подобные моменты с Андреем. Запишет в дневник.       Андрей кивает, натягивая шорты, затем через голову быстро напяливает футболку задом наперёд. Сашка понимает, что ему тоже нужно одеваться, но мешкает, наблюдая за Андрюшей. – А куда ты вообще меня везёшь? – наконец догадывается спросить он. – В баню же, – просто отвечает Андрей, по очереди продевая руки в рукава.       Сашка замирает. Он как будто вживую видит лежащего под ним красного, распаренного Андрюшку, впитывает жар его влажной кожи всем своим обнажённым телом, вдыхает запах дубовых листьев и слышит его негромкий, такой сексуальный, такой дико возбуждающий смех. – Как – в баню? – глупо спрашивает он. – Сань, ты чё, забыл, я всегда после выступлений в баню хожу. Расслабляюсь, восстанавливаюсь. А ты что, не хочешь со мной в парилке посидеть? Тебе тоже не помешает погреть косточки. – Ну как же я могу отказаться, – машинально отвечает Сашка, вспоминая, где в его чемодане спрятаны презервативы, мази и смазка, и не забыл ли он их вообще. Он ведь ждал, он надеялся и готовился. – Парилка – это всегда хорошо. – Только по дороге заскочим во вкусноточку, – Андрей пристёгивает ремень и потягивается, – заточим по большому бургеру. Я сейчас такой голодный, слона бы съел. – Мы даже не еблись по-настоящему, а ты такой аппетит натрахал, – пошло ржёт Сашка, – кстати, ты в зеркало-то себя видел?       Андрей ойкает и с подозрением косится в боковое зеркало. – Сашка, блин! – и трёт свои потемневшие, соблазнительно опухшие милые губы, зацелованные любовником. – Как теперь это убрать?       Сашка изворачивается, нагибается и легко целует его в нижнюю губу. – Никак. Не парься, мои губы вообще твой член сосали, я же этого не стесняюсь. – Паскудник, – нервно хихикает Андрей. – Я как теперь людям на глаза покажусь? – Чего ты стесняешься? Ты прекрасен, – мурлычет влюбленный и счастливый Сашка, глядя на него, как кот на сметану. Андрей смотрит на него тучей и тяжко вздыхает, смиряясь со своей нелёгкой долей. – Извращенец конченный. Пристёгивайся давай.       Санька послушно выполняет команду. Андрей осторожно выруливает с обочины, где они стоят, благодарно сигналит машине, пропустившей его – и внезапно врубает громкую музыку. – Найди мне что-нибудь повеселее, – просит он Сашку, и тот всю дорогу перебирает треки, а Андрей громко подпевает понравившимся песням, практически орёт в голос.       Сашка наблюдает за ним – и ему снова не нравится эта резкая смена настроения, эта его эйфория. Ему опять кажется, что с Андреем что-то не в порядке, а он так и не может понять, что именно. И это всерьёз тревожит.