Добро пожаловать в команду!

      Яркий, будто праздничный, солнечный свет лился из огромных панорамных окон Нью-Йоркской квартиры на лакированный журнальный столик, мягкий ковер цвета слоновой кости и огромную европейскую кровать Ки Хуна, застеленную белоснежным хрустящими простынями, кроме самого хозяина отчего-то содержащую ещё массу нужных и ненужных вещей. Тарелка с фруктами. Ноутбук. Два смартфона: личный и рабочий. Ещё одна тарелка, кажется, с остатками бисквита. Папка с распечатками досье участников. Бумаги из папки, в живописном беспорядке разбросанные по белому покрывалу. Ки Хун успел торопливо отправить одну из тарелок под кровать, услышав как открылась входная дверь. Только ещё одного человека, кроме него, умная система распознавания лиц впускала в дом без звонка.       - Ну что ты за свинья. Ну у тебя же есть кабинет, - привычно отчитал его начальник. Ки Хун только со вздохом придвинул к тому тарелку с фруктами:       - Угощайся. Я просто просматриваю досье участников, как ты просил. В принципе, тех братьев, насчёт которых ты сомневался, надо брать. Младший редкий ублюдок, а старший просто неудачник и наркоман. Отец неизвестен, мать умерла десять лет назад от передоза. Сами не виделись уже больше года. Думаю, будет интересно...       - А та девочка, которая после попытки суицида?       - Сам решай... Ей бы к психиатру хорошему. Лучше вот эту! Эффектная внешность. Куча долгов по кредиткам. Мать закрыла ей все долги пару лет назад продав родительский дом, так эта альтернативно одаренная успела уже набрать ещё больше...       - Ладно, бросай все это. Прибери кровать и идём в бассейн.       - А, так вот почему ты в одном халате. Иди лучше сюда, - Ки Хун освободил от бумаг край кровати и приглашающе похлопал по простыне.       - Что, опять массаж? - несмотря на ворчание и явно читаемое неодобрительное выражение лица Ин Хо, тем не менее, покорно присел на предложенное место. Хозяин апартаментов незамедлительно цапнул в его к себе за пояс халата, попутно совершенно случайно этот пояс развязав. Вообще, Ки Хун удивительно естественно, как большой кошак обживался как в раздолбанном сеульском мотеле, так и в респектабельном, обставленном на западный манер пентхаусе. Ин Хо, в очередной раз, не выдержал обаяния своего ручного чудовища, притянул его к себе и зарылся лицом в мягкие, пахнущие земляничным шампунем волосы. А тот не долго думая опрокинул его навзничь, как обычно внимательно посмотрел в глаза в поисках молчаливого одобрения и вполне по собственнически поцеловал в шею, там где билась все чаще яремная вена. От шеи губы уверенно продолжили свое движение вниз к груди и плечам, но внезапно остановились и огорошили очередным приступом неожиданного любопытства:       - Откуда у тебя все эти шрамы? Вот этот например? - Ки Хун осторожно коснулся губами неровной, беловатой на фоне загорелой кожи звёздочки на правом плече.       - Это мы с братом не нашли общий язык и оставили друг другу похожие отметки на память, - скулы Ин Хо заострились от неприятного воспоминания.       - А этот? - жёсткий застарелый шрам через все правое предплечье.       - Служба в полиции. Мне даже грамоту дали за то задержание. А нерв так и не восстановился...       - Этот выглядит тоже нехорошо, - рука потянулась к рваному, довольно страшному и, видимо совсем плохо в свое время зашитому, рубцу на левом на боку.       - Память об играх, где я был участником. Последняя ночь. Я перерезал этому ублюдку глотку тупым десертным ножом.       - А это? - аккуратный хирургический ровный шрам на животе.       - Тоже брат. Нужна была пересадка почки. Я подошёл как донор.       Брови Ки Хуна взметнулись вверх в удивлении:       - Меня поражает твоя разносторонняя личность, господин убийца.       - Просто признай, что я тебе нравлюсь!       Ки Хун вспомнил и хотел было вернуть ехидное "Ты ничего для меня не значишь", но язык не повернулся, потому что он давно уже понял, что этот безжалостный человек, перемолотый сложной судьбой, со слишком редко посещающей его лицо улыбкой и ещё более редкими, неожиданными, как снег летом, приступами гуманизма и альтруизма, тот, кого он так долго и остервенело искал и не узнал сразу, когда, наконец нашел, давно уже значит в его жизни больше, чем все.