Запах дома

Чем пахнет дом? Зависит ли ощущение дома от запаха в помещении? Можно ли синтезировать запах дома? Как его описать? Необходимо собрать данные. В их квартире у самого входа стоит шкаф-купе с зеркальными дверями: в уголке трещинка, кое-кто под ней нарисовал рожицу в очках — каким бы ненаучным ни был Гарри Поттер. Во внутренней Нарнии кипенно-белые лабораторные халаты заключили союз с поварскими кителями, в другом отсеке соседствуют черные мешковатые куртки с ветровками всех цветов радуги — и тоже союз. В доме нет ни одной лишней детали, здесь все важно: и ободок с мышонком Реми, и муравьиная ферма, и формочки для фигурной резки овощей, и стикеры с глупыми надписями на холодильнике. Потому что это истории. Их истории. О муравьиной ферме Арс с неподдельным восторгом рассказывал этому невероятному шефу на первом свидании. Немного нервничал, много жестикулировал и только дома понял, что так и проходил весь день в защитных очках, и никто ему не сказал. С образом, видимо, очень вязалось. У Антона Шампура, который выглядел так грозно на фото в Тиндере, глаза горели, он продолжал сыпать вопросами. Научпопов откладывает блокнот с заметками на диван и на цыпочках проскальзывает на кухню, где что-то варится, режется и жутко вкусно пахнет. — Антон? — Арс почти перестал стесняться вопросов, которые в первые месяцы казались ему глупыми. — Да, моя звездочка, — сосредоточенный на шинковке непонятно чего, но совсем не злится. Хороший. — А я Андромеда или Альциона? — хихикается, подходя ближе, просовывая руки в теплое подфартучное пространство в пупочном районе. — Что? Нет, ты из супа звездочка, — поворачивает голову, целует в макушку, продолжает шинковать капустку, — из того, что мама в детстве готовила, когда я болел. Самый вкусный суп в моей жизни. Что-то случилось? — У меня один вопрос есть, мне для науки, — от фланелевой рубашки пахнет порошком и парфюмом, теплая. — Ты помнишь наше первое свидание? Антон в ответ лишь хмыкает, откладывает нож, убавляет огонь плиты и аккуратно проворачивается в кольце рук. — Конечно, — обхватывая холодными ладонями за плечи, прижимая чуть крепче, прячет нос в вихрастой макушке. — Ты очаровательно нервничал. — Я хотел спросить, — неловко поднимать глаза, но нужно. — Тебе взаправду было интересно слушать про моих муравьишек? С верхнего этажа захихикало. — Твои муравьишки просто охуенные, но главное, что они тебе дороги, — прохладные руки повара покрывают поясницу мурашками, прижимая уже под футболкой, шустрые. — Люди особенно прекрасны, когда чем-то горят. Только если это не мои огузки с купленными дипломами. — Мне раньше говорили, что это душно и ни одному нормальному человеку не интересно, а… — И где сейчас эти долбоебы? — у Антона голос резчает, но обращается он больше к потолку и стенам. По-настоящему разозлить его могут только собственные повара или те, кто делал Арсению больно. В обоих случаях он превращается в того самого злыдня из кулинарного шоу, коим его выставляет тикток. Но если он хоть раз позволит себе повысить голос на Арса, он сам себя не простит. — Извини, я… Я хотел сказать, что рад, что встретил тебя тогда именно таким. В смысле, что ты не постеснялся поделиться со мной тем, что тебе важно. В смысле, что позволил мне себя узнать настоящего. В смысле… Бля, ну ты понял меня, правда, крошка? — Звенящая пошлость! — тычется кнопкой в ключицу и смеется в голос. Конечно, он понял. — А кто это без меня новый обзор Бэда смотрел? Под возмущенные «Эй, мы не закончили!», с трескающимися от улыбки щеками, Арсений прыгает обратно на диван к оставленным заметкам. О чем он писал? Точно, о запахе дома. Он не грезит универсальной формулой, ему бы его маленькую, личную. Для кухни подошла бы нотка горькая, свежая, конденсат на срезе хрусткой морковки, листик петрушки, стук острого ножа о деревянную доску, темный кофе из турки (никакого молока!), мятные листья в кипятке. Что-то тонкое. Лемонграсс и гальбанум. Кухня в этом доме место святое и светлое. Лабораторная гениального повара, который, однако, дома предпочитает пельмени. Правды ради, эти пельмени он сам и лепит. На завтрак он еще совсем невдупленыш, непроснутыш, ворчун — если не подставить тарелку с чем-то горячим под нос, то и не заметит, уйдет голодным, убьет очередного стажера за бешамель с комочками («Тебе, долбоеб, только манку в детсаду готовить, блять»). Самый медийный повар страны, Антон Шампур, продаст душу за горячие бутерброды, травяной чай и поцелуй в висок с утра. Об этом никогда не напишет таблоид, потому что этот секрет не выйдет за пределы их кухни. Самый медийный повар страны, Антон Шампур, с самой мягкой улыбкой уплетает за обе щеки чуть криво нарезанный хлебушек с майонезом, колбасой и сыром. Сыр строго сверху, майонез тонким слоем на хлебе — Арсений говорит, что колбаска спит на нежной простынке под теплым тянущимся одеялом, а ему такое описание блюда дороже любого фуа-гра. На кухне запах горьких кофейных зерен тонет в искорках смеха, как только Антон просыпается не только внешне, но и внутренне. Здесь никогда не играет музыка, она будет лишней. Но периодически ползают сбежавшие с фермы муравьи. Их, конечно, поймав на палец, переносят обратно в бокс, даже если они уже по самые усики кайфуют в сахарнице. А зал? Арсений усаживается поудобнее, свесив стопы с широкого дивана — а каждая деталь родная. Первым делом в эту квартиру он принес ковер. Глупенький, кривенький, вырвиглазно-неоновый тигр из акриловой шерсти, в который Антон влюбился с первого взгляда. Некоторые ниточки торчали, но их никто не подрезал, это задумка автора. Автором, конечно, был некий Арсений Научпопов. Общее уютное пространство постепенно обросло важными деталями. Приставки Антона, два джойстика, второй тот купил, специально чтобы показать Арсу игру про связанных человечков. Книжный шкаф, в котором кулинарные книги Антона межуются с методологической литературой, статуэтками, мангой, свечками и пластиковыми овощами. Здесь сумбурно и ярко, мерцают гирлянды, творческий беспорядок и разросшиеся зеленые дети в горшках. Арсений каждому придумал особое имя. Антон никогда их не путал. С одной из полок над телевизором кокетливо выглядывает ободок с мышонком Реми. — Ужинать! — кричит повар из кухни. Арсений оставляет блокнот с ручкой на диване, подходит к полке, берет ободок с собой и семенит на запах еды, спрятав мышонка за спиной. От глубоких тарелок тянет арахисово-масляно, а рядом в стаканах холодный морс из закрутки: гилти плеже одного ученого. Антон уже сидит, уперся открытой ладонью в подбородок и ждет заслуженного восхищения. — А что это у нас сегодня такое интересненькое? — Арсений садится напротив и вглядывается в тарелку с неким рагу. — Импровизация на тему африканской тигадегены, — ухмыляется Антон, хватаясь за ложку. — Экспериментирую с ореховыми соусами, попробуй. В ответ Арс лишь благодарно улыбается, зачерпывая очередную ложку чуть сладковатого, терпкого рагу. Ободок напоминанием жжется на коленях. Мужчина с хитрой улыбкой откладывает приборы, привстает на стуле и надевает его на голову ничего не понимающему Антону: правильно, заколов прядки лишь чуть отросших волос. Сидит, на голове мышь за патлы дергает. — Балуешься? — улыбается. — Увидел его, хотел спросить, помнишь ли ты, откуда он вообще взялся, — Арс, кокетливо подогнув коленку, возвращается к своему рагу. — Так ты сам же и подарил? — все замешательство Антона в трех горизонтальных бороздах на лбу. — Так мне надо, чтобы ты рассказал. Ну, для науки, конечно. — Раз для нау-у-уки, — улыбается повар, отложив ложку. Тогда слушай. «Кажется, это было свидание третье или четвертое. Удивлять тебя ресторанами уже расхотелось, да и настроение какое-то совсем паршивое было, но мы уже договорились встретиться. Тогда вышел новый выпуск «Громкой кухни», из него один момент расфорсили, где я на кого-то матом ору и овощами кидаюсь. На меня самого в рилсах только моё хлебало и смотрело, и я подумал, что вот попадется оно тебе в ленте и ты сразу подумаешь, что я какой-то конч неуравновешенный. Думал, сам свидание отменишь, но рискнул пригласить тебя к себе на ужин. И ты пришел.» — А дальше, а дальше что? — Арсений уже успел доесть и разнежиться. Антон говорил размеренно, вспоминая самые мелкие детали, и складывается ощущение, что они сейчас в том самом вечере: волнующем, решающем. — Какой нетерпеливый лис, дай закончить, — и правда, мечтает в стену, обхватывая тонкими пальцами стакан с морсом. «У тебя в тот день от мороза раскраснелись щеки, руки были просто ледяные, так что я уже и забыл, о чем там переживал до, хотелось только тебя согреть. У тебя смешные носки были, с уточками. Дырка на колене штанов в облипку. Ты зашел, смеясь, что тебя в лифте облаяло нечто похожее на гибрид собаки и крысы, добавил, что надо изучить. А я твои руки в своих грел.» Арсений медленно стекает со стула на пол и пересаживается к Антону на колени, уложив подбородок ему на плечо. — Я тоже жутко волновался, аж в лаборатории под конец дня накосячил, стол поджег, — шепчет, потираясь носом. — У меня так тряслись руки, что я нарочно перчатки не надевал, чтобы всё можно было списать на холод. И продолжает: — Да, такой плохой день был в лаборатории тогда: то и дело все под руки лезли, пока я эксперимент проводил. Смеялись, словно бы надо мной. Нервный был. А потом еще этот лаборант дурацкий, Шеминов, устроил очередной стендап на тему того, какая моя работа никчемная и публикация мне не светит, а его подпевалы ему подпевали. — А доклад ты защитил, публикацию получил, и в новое место тебя пригласили, и полный простор для собственных идей предоставили, — чуть прохладная ладонь гладит по спине, голос звучит успокаивающе, гипнотизирующе. — Но в тот день я чувствовал себя самым никчемным человеком во вселенной, пока не увидел тебя в проеме двери. Так что продолжай-продолжай, что еще ты помнишь? «Так вот, ты все бормотал и бормотал, что-то про собакрыс или крысобак, потом бутылочку вина достал из своего бездонного кармана на куртке, сказал, что этот день запить надо. Улыбался нервно. Ты тогда руки мыть ушел, а я форточку открыл подышать, сердце колоёбило знатно. А ты успел подойти к своим знаменитым карманам и выудить этот ободок. Подошел ко мне такой, будничный. За плечо развернул. Нацепил мне его как положено и так разулыбался. И я понял, что попал.» — Ты меня тогда в самый первый раз поцеловал, я не ожидал, — его смущенная улыбка как будто впечатывается в мышцы плеча, становится физически ощутимой. — Я и сам себя не ожидал, просто ты так улыбался со своей шутки. Я не мог не. — Спасибо, что тогда не смог не. — Я помог тебе в твоей науке, да? Тогда давай-давай, вставай. В душ и спать, я пока помою посуду, а перед сном ты мне расскажешь, что ты там научишь на этот раз. Арс с благодарностью клюёт своего лучшего повара в щеку и бежит к дивану, добавив на ходу: — Кстати, рагу потрясающее, очень приятно покисливает! В спину раздаётся «покисливает у него, покисливает, значит», но Арсений это слышит уже смутно, блокнот требует новых мыслей. А если сделать не только запах дома как такового, а еще моментов? Их моментов. Или создать по отдельному маленькому диффузору для каждой комнаты по своим ассоциациям? Невероятное количество идей, и Арсений счастлив, что на новой работе у него есть время, силы и место, чтобы воплощать свои собственные маленькие прихоти. Например, вот эту. Идея, что родилась спонтанно, обрастает деталями и новыми путями развития — это вдохновение нужно поймать за хвост. Арсений устроился поудобнее, настроив торшер, свесив с дивана ступни. Ведь, например, тот их первый поцелуй, вспоминать который через призму Антона было чем-то новым, особенным. Поймать бы эту атмосферу во флакон, словно «воздух Питера», что продают на вокзалах, но там-то банки пустые. А здесь? Открыть и снова почувствовать на себе его взгляд, полный обожания и смешинок, вкус терпкого красного вина, треск мороза за окном. Омут памяти. А запах дома — по комнатам, как изначально и хотел. Арсений пишет и зачеркивает, переписывает, подчеркивает, марает кончики пальцев в мажущихся чернилах. В душе зашумела вода — скоро спать, нельзя засиживаться, но он решает обязательно обсудить с Антоном идею, даже если концепт уже не будет для него сюрпризом. Сюрпризом будет результат, и нет шансов, что ему не понравится. Он же у него такой. — Ну и кто тут уже должен быть в постели? — подкрался незаметно, жук. — А я уже как раз дописал, сейчас к тебе приду, — Арс закрывает написанное и передает Антону. — Возьми с собой, только без меня не открывай, я сам расскажу. — Есть, босс. Арсений знает, что его повар, даже если будет клевать носом, без него не заснет. Он уходит в ванную, где Антон заботливо оставил для него пижаму и чистое полотенце, но продолжает думать: какой запах подойдет для спальни? Самое уютное место в доме, где шторы никогда не распахивают. Там они делятся сокровенным, обсуждают день, строят планы. Там они мирятся, если повздорили накануне. Там они любят. Она минималистична, в ней нет ярких оттенков, кроме гирлянды над изголовьем, которую они периодически включают, когда смотрят фильмы. Там такой агрессивный на телеэкранах Антон Шампур сворачивается в клубок и просит побыть маленькой ложкой. Там их руки сплетаются у него на теплом животе, и он неизменно целует костяшки и прижимает их к сердцу. Там Арсений будит Антона поцелуями-малышками, чтобы тот меньше ворчал на будильник, но повар все равно первым делом с утра бормочет под нос о еще одном дне в любимом цирке уродов. Спальня должна пахнуть нежностью, как отдельный момент. Пудрово-хлопковым. Интимно-мускусным. — Ты тут без меня не заснул? — Арсений осторожно ступает в полумрак комнаты, прохладно. Сразу ныряет под одеяло к теплому Антону. У того на груди лежит закрытый блокнот. — Мне все-таки интересно, зачем ты меня сегодня опрашивал, — тот поворачивается на бок, нос к носу, как будто если не спрятаться, в комнату зайдет вожатая и разгонит по своим кроватям в отбой. — Что ты там такое новое придумываешь? — Я хотел синтезировать запах нашего дома, — Арс переходит на шепот, — чтобы ты всегда мог носить его с собой, даже в поездках. Потом немножечко передумал и решил сделать запах под каждую комнату, а еще под наши важные моментики. — Например, моментик первого свидания и моментик первого поцелуя? Поэтому спрашивал? — Антон тоже понижает голос до шепота, включаясь в игру. — Подумал, это будет хорошим подарком на новый год, правда, ты про него уже знаешь, так что сюрприза не выйдет. — Это все еще будет сюрприз, потому что я понятия не имею, как ты воспоминания превратишь в запахи. И мне очень нравится. И я в ахуе, если честно. — Антон подтягивает Арса за талию и прижимает крепче. — Я же как раз в январе полечу давать мастер-класс в Красноярске, и мне очень будет тебя не хватать. Могу я попросить тебя об еще одном запахе в коллекцию? — Каком же? — Арсений притирается носом к бьющейся артерии на шее. — Хочу, чтобы и твой запах был в моем арсенале… — Антонале. — А ну не баловаться! — Антон начинает щекотать этого шутника, а это, вообще-то, запрещенный прием. — Всё! Ну всё! — остаточное хихиканье присутствует, но шутник уже наказан. — Но я же не знаю, чем я пахну. Расскажи? Антон сжимает крепче в объятиях, и он затихает. Грудь мерно вздымается от глубоких вдохов и медленных выдохов, нос исследовал линию шеи, за ухом, волосы. — Солнцем. Свежей рукколой. Пряничным айсингом. Корочкой хлеба, жареного на углях. Розовым перцем. Немножко даже хмелем. Мне кажется, это вообще странно, но я просто вдыхаю тебя полной грудью, и ты как будто пахнешь просто собой и шампунем, но в голове у меня вертятся все мои любимые запахи с кухни. Сложно описать. Это странно? Я странный? — Так и запишем, что я твоя амортенция, — Арсений тянется к его губам, а сердце дребезжит, будто еще немножко нежности, и не выдержит, лопнет, словно колба от перепада температур. Целует в уголок улыбки и откидывается обратно на подушку. Глаза у Антона в темноте мерцают ярче гирлянды. — Давай сюда плечо, я буду укладываться. Подушки придумали одинокие люди без сильного теплого плеча, на котором удобнее всего лежать. Антон гасит гирлянду, устраивается поудобнее, накрыв обоих одеялом, и затихает. Арсений пару минут ворочается, но все-таки снова поднимает взгляд. Не видно ни зги, но Антон явно не успел заснуть. — Это будет такая долгая зима, — шепчет, — в декабре финал шоу снимать. В январе ты уедешь. Будет тяжело. — Ну что ты, зима пройдет быстро, ты даже не заметишь, — целует в лоб и прижимает чуть крепче, всего на секунду. — Знаешь, как моя бабушка всегда говорила? Мудрая женщина. Говорила, мол, что там той зимы: сентяб, октяб, тяп-тяп, и май. — Тяп-тяп, и май. Правда, тяп-тяп, и май.