Путаница

Цуруми прекрасно знает что умеет не просто врать, а искусно вплетаь эту кривду в действительнось. Как паук - или заботливая бабушка - он шьет лоскутное одеяло правды и вымысла, украшая его такими узорами хитросплетений своих, чужих или вовсе несуществующих намерений, что уже сам почти что в них путается. Конечно, практика, практика и еще раз практика - и будет получаться это делать в нужных пропорциях и в нужный момент. Вот он поверит в свой обман, вот будет обманывать сам себя. Главное побольше людей в эту паутину затянуть без возможности вылезти. Накрывшись этим пестрым пледом, от которого тянутся ниточки к японскому архипелагу, он отправляется в морозно-трескучую северную страну. Какие из этих нитей приведут охранку к нему, Токуширо вроде как понимает, так что скрипучими ножницами отрезает все лишнее. Остаются лишь необходимые, по совместительству оказавшиеся фитилем от взрыного механизма, мостом к безумию и шаткой канатной дорогой к полуосуществимой мечте о другой жизни. Нет, а почему бы не попробовать себя в том, от чего тебя огорождали? Почему бы вместо того, чтобы пойти по стопам отца, став успешным военным, шпионом и просто лжецом-манипулятором, выбрать то самое архаично-актуальное женское начало? Вот он берет фамилию матери, сбривает усы и бороду и видит во всем прекрасное. Удивительно, как узор легкого шелкового (а может быть теперь и пухового) платка показывает искренность полностью поддельного человека. Если настоящий Цуруми будет разбрасываться чужими жизням как расходным материалом, то вымышленный Хасегава неожиданно для себя с блеском в глазах будет пытаться запечатлеть эту самую жизнь во всех ее проявлениях. Скалы, берега, небо, растения, животные, суровые лицом и красивые сердцем люди - вот они все, отпечатавшиеся и в памяти и на пленке. Наслупает лето и все чаще его взгляд цепляется за девушку,чей голубой сарафан так хорошо подходит глазам. Она светлая лицом, и Хасегава хочет верить что душой тоже. Он бы очень хотел ее сфотографировать, познакомиться с ней поближе и, может быть, сойтись с ней. Ее славянское лицо наводит на мысли о сказках Пушкина и бабах в разноцветных тряпках на картинах известных русских художников, даже если ты их никогда в жизни не читал и не видел. Где то на чердаке своей фотостудии Хасегава находит чудом еще не рассыпавшиеся в труху кокошники и традицонные костюмы, и в его голове возникает идея. Цуруми на то и Цуруми, что в курсе, кажется, абсолютно любых подробностей жизни нужного человека. Узнать, где живет и кем работает прекрасная незнакомка не составляет труда, разве что ему становится за это немно стыдно то ли перед ней, то ли перед собой. Конечно все идеально спланировано, вот они "совершенно случайно" встречаются по пути в чайную, вот они знакомятся поближе и вот заботливая бабушка вяжет очередной удивительный свитер-гобеллен о трагичной истории любви. Девушка, чье имя было Фина, оказалась ужасно приятным в общении человеком. Она была образована, умна и смешлива. Нежные голобые глаза смотрели в душу, но словно предпочитали игнорировать все эти скелеты в шкафу японского солдата-разведчика Цуруми Токуширо. За сушкой она признает, что она тоже положила на фотографа глаз. Дорогого стоило Хасегаве наплести ей о том, как он ну просто нет слов как заинтересован в русской культуре, что Фина очень уж напоминает ему какую-нибудь Василису прекрасно премудрую, а поэтому он был бы рад пригласить ее к себе, чтобы она предстала перед камерой героиней самой русской из возможных сказки. Удивительно, как легко она согласилась. Они расплачиваются и покидают заведение в тот прекрасный предзакатный час, когда спадает духота и желтое солнце делает любой пейзаж в разы привольнее. В студии художник предлагает музе все народные расписные костюмы, которые только нашел. Фина выходит из-за ширмы в красно-синем богатом сарафане, с косой на плече вместо привычного пучка, в жемчужных бусах и небольшом кокошнике. Все это бутафорское барахло, неизвестно откуда взявшееся в студии, на ней сидит как самое дорогое укашение. Вот она садится на кресло и улыбается настолько лукаво, насколько может выдержать серце Хасегавы. Ее хитрый и любовный взгляд направлен на фотографа, но тот смущенно просит ее посмотреть в объектив. Раз, два, три, вспышка. Когда после чая с пряниками (которые он купил на последние деньги и припрятал специально на этот случай) Фина собиралась уходить, Хасегава настоял на том, чтобы проводить ее. Так мол и так, вы девушка молодая и красивая, сейчас вечер пятницы, мало ли какой пьянчуга нападет и страшно потом предствить, что случится! Подойдя уже к дому девушки, они стали прощаться. Вот только Фина снова также обворожительно улыбнулась и сказала: - Господин Хасегава, вы же соврали о русской культуре? Вам просто хотелось провести болше времени со мной. Давайте тогда по пятницам в чайной встречаться, не надо меня выслеживать. А потом встала на мыски и чмокнула в тут же покрасневшую в щеку. Как Хасегава дошел до дома, он не помнит. Весь трепетал как осиновый лист. На самом деле он бы и сам теперь не прочь висеть на осине, зная о чувствах девушки. Цуруми приходится взять себя в руки. Если после одного вечера с ним Фина догадалась обо всем ему предшествующем , то что уж говорить о намечающемся романе? Как шпион он точно пропал. Остается лишь надеяться, что девушка либо магическим образом к нему остынет, либо таким же чудом полюбит настолько сильно, чтобы не сдавать. *** Всю неделю Коичи живет этим поцелуем в щеку и играет честно. В следущую неделю он кое-как решается отомстить Фине и поцеловать ей руку при встрече. Ну Фина конечно потом отыграется на щеке бедняги при расставании, но этот поражение для Хасегавы не столько унизительно, сколько приятно. Они видятся все чаще и чаще: друг у друга в гостях, на улице, в этой злосчастной чайной, по самым неожиданным поводам и просто так. Иногда дарили подарки, приправляя это поздравлением с каким-то ужасно никому не нужным праздником, выпавшим на такую удачную дату. В конце концов, Бастилия уже как почти сто лет пала, у владельца вооон того кабака родился сын и вообще завтра Ивана-купала, никак не могу не придти к тебе и сообщить. Эту веселую игру начала Фина, заявившись однажды у любимого с пирожками с капустой в честь дня независимости США. Закончил ее под конец августа Хасегава с кольцом. Когда листья начинают потихоньку желтеть, воздух станвится ощутимо прозрачнее, а ночи холоднее, он вместо яблок собирает волю в кулак. Сегодня он придет к Фине и поздравит ее либо со своей самой большой глупостью, либо с праздником, о котором они оба будут вспоминать всю жизнь. Хасегава прихорашивается кажется часа два. Все в его сегодняшнем образе идеально и ровно, словно сам он никогда в жизни этих ужасных закорюк не плел и даже в лицо-то их не видел. С букетом полевых цветов, которые так напоминают ему Фину, Коичи на ходу репетирует свою речь. Вот показался ее дом, вот он машет в окно, вот она выходит. - С празником, Фина! - и самая широкая из возможных улыбка проявляется на лице - Привет, привет. И с каким же? - девушка с интересом выглядывает из-за двери и выходит наружу - С днем предложения! - на всей Фине отражается совершенно нечитаемая эмоция непонимания, надежды и ликования. А фотограф напрочь забывает все, что он там хотел сказать, - кхм, тебе.. моего.. (дальше что-то на японском), в общем ты за меня.. того самого? То есть выйдешь? Ну.. - Но при Фине не так страшно ошибаться в словах, нести глупости и вообще быть человеком, а не солдатом. Глаза ее воодушевленно заблестели, пока новоиспеченный жених толкал свою пламенную речь. А сама она бросилась Хасегаве в объятья со счастливыми вскриком "согласна! Согласна!" В тот же день Цуруми снова отправляет полученную здесь информацию в Японию. Загагулины и завихрения плывут в своем невыносимом танце, и ему лишь остается попытаться раньше времени не сойти с ума. Да, ведь все так до одури просто, он настоящий хорошо отыргывает здесь выдуманную жизнь искреннего человека. Где здесь Цуруми, где Хасегава, какая к черту разница. Они оба не есть он, он состоит из них. Выполняющий свою работу фотограф и чувственно влюбившийся солдат? Наоброт? Какой-то мрак полнейший, хоть сейчас бросайся под поезд. Цуруми был полон, пока не появился Хасегава. Теперь без него он не он. Эти дврое теперь и дети, и родители столь печального человека. Хрустальная ночь давит потолком спальни. Еще один виток этих воспаленных размышлений, и красивый узор превратися в гнилое месиво битого-перебитого стекла. Он старается больше об этом не думать. Даже в своей самой смелой фантазии он не метафизик. Скоро у Хасегавы и Фины свадьба, а у Цуруми повышение. Не учли только, что их пути расходятся, да под таким неприятным углом, что идут друг другу наперекор. *** Гуляли как последний раз. У Фины пришла вся семья и куча подруг. Хасегава пригласил каких-то местных японцев, с которыми неплохо ладил. Ну чтобы не смотрелось совсем уж печально. Ведь когда ты пьян вдрызг, грани между культурами и языками стираются: японцы бысро нашли точки соприкосновения с русскими. Веселье лилось рекой, хоть и стол был не богат на изысканные блюда и дорогой алкоголь. Пьянка кончилась когда влажный воздух окутал город черным холодом и протрезвил молодых и гостей. Ну, и еще когда соседи (видимо от большой обиды, что их не пригласили) стали жаловаться, что, мол, они иногда в это время уже просыпаются, а вы тут еще распеваете свои песни на всю округу. Семейная жизнь началась с самой что ни на есть той ноги, и Хасегава очень хочет, чтобы не с левой. Но ему это может быть позволено разве что в другом мире, а здесь остается удивлять Фину умением так быстро одеваться. И он будет придумывать нелепейшие отговорки для себя, потому что его жена умная девушка. С тех пор как человек взял в руку камень, каждый его сын обречен стать продолжением своего копья или уголька. И если вдруг внутри фотоаппарата твоего мужа окажется пулемет, то твои глаза обречены потускнеть. И Фина догадывалась о том, что странные привычки и постоянные недомолвки проявлялись в быту у ее Коичи не от хорошей жизни. Ну что же делать, ведь он, кажется, по-настоящему с ней счастлив. И он настойчиво делает вид, будто ничего нет. А она делает вид, будто не замечает. И он делает вид, будто не замечает, что она замечает. Какая-то ужасная глупая игра, в которой победа и поражение так страшно перепутаны, что не хочется ни проигрывать, ни побеждать. В конце концов, они не соперники, а союзники, и хотя бы поэтому Фина будет с ним до самого конца. Она дает это обещание себе перед полуразобранным "фотоаппаратом" и быстро сметает с него пыль, за чем и полезла к нему изначально. Эта путаница заразна, и на Фину она давит с поразительной силой. Все то веселье постепенно испаряется из нее, оставляя место смирению. Ну что же, она готова разделить с Коичи все его ночные тревоги. Даже когда во сне он выглядит совсем другим человеком. Кем бы ни был, он навсегда в ее сердце, а их ребенка она носит под ним. *** Он склонился над ней, угловатый и с омутами вместо глаз. Видимо фотоаппарат свое отщелкал. Фина рада, что увидела, как стреляет его пулемет. С господином Хасегавой она успела попрощаться еще дома. Пока-пока, токуширо. Нитки с мясом отрывать больно.