Дело о (не совсем) неразделённой любви

Глава двадцать пятая

Т – торг,

или

Буря и ярость

Четвёртый круг Ада, Кукольный Дом, вне времени – США, пригород Сиэтла, закрытая и заброшенная католическая школа для девочек, Рождество На пластмассовую крышу игрушечного домика прямо с окутанного мрачными тенями потолка библиотеки, дрогнув перед окончательным падением, точно раненая, обессиленная птица, упала одинокая, цветом спорящая с каплей свежей крови, снежинка. Кутаясь в тяжёлую шерстяную мантию, Смерть против воли зябко повела плечами и насупилась. Казалось, пронизывающий до костей холод четвёртого круга Преисподней донимал лишь одну из Бесконечных. Остальные были слишком заняты, чтобы позволить чему-то столь тривиальному коснуться Себя. Судьба молча уничтожал чай; Сон, вальяжно раскинувшись в кресле на грифоновых лапах, старательно изображал ленивую дремоту; Страдание, поковыривая уже порядком исполосованную пухлую ладошку стальным крючком, подобострастно поглядывала то на одного старшего брата, то на другого. Младшей явно хотелось что-то сказать, однако Она отчаянно сдерживалась. Смерть усмехнулась: что же, она поднимет тему. Это была Её любимая игра: "Избавь Страдание от страданий". – Как Тебе Эдвин Пейн, брат? – нарочито небрежно поинтересовалась Смерть, обращаясь к Судьбе. – Поделись. Вон... Сестрёнка вся извелась аж. Зря Ты к нему не вышел, конечно... Издалека не очень-то и рассмотришь, так ведь? – Очаровательный юноша. Мы уже встречались, на самом деле... Он просто пока не знает, не помнит... – протянул Судьба, легко имитируя выговор того социального класса, к которому приснопомянутый мистер Пейн, неупокоенный призрак и детектив Отдела Поиска Потерянных Душ, при жизни принадлежал. – Останешься на ужин? – спросил Сон. – Только если будет пудинг. – Судьба осклабился. – Сто лет не едал правильного рождественского пудинга. – Это значит, что смертные разучились его готовить, – вставила Страдание. – Ну... Ты же бес-смертная, сестрёнка. – Судьба ухмылялся всё шире. – Тебе и карты в руки. Удиви Нас. Страдание поджала обветренные, в глубоких трещинках, бледные губы и с остервенением вогнала крючок себе в запястье. – Что и требовалось доказать... – проговорил Судьба, кивая какой-то своей мысли. – Вы ещё поломаетесь или признаетесь уже наконец, зачем Я Вам сдался? Этот Ваш детский сад имени святого Иллариона... – Он сделал пасс рукой, почти касаясь расставленных-разбросанных по столу куколок. – Конечно, très mignon, но... зачем, Мальчик и Девочки, Вы в это полезли? Что Вам до Моей вотчины? – Я в этом не участвую. Чисто поглазеть присел, – сообщил Сон, поднимая руки в жесте: "Сдаюсь, отстаньте". – А Я лишь хотела увидеть Тебя... после стольких лет, – сказала Смерть и послала Судьбе Их особенный взгляд. Взгляд Старших. "Мелкие совсем от рук отбились, подсидеть Нас решили... подростковый это бунт или не знаю что. Сну пофиг, но Я Его не виню, у Него и так забот полон рот. Но у Меня тоже есть работа! Не только Ты тут во славу Мамы вкалываешь, на минуточку! Я не могу бросить Жнецов и Отделы, чтобы бесконечно расхлёбывать кашку, которую варят Близняшки. Они думают, что борются за власть, за Своё Право, но, на самом деле, Они расшатывают Семью. Ты давно видел Сумасшествие, кстати? Младшие, небось, и Их подговорили... Ты не подумай, Я не боюсь потерять Своё царство! Я боюсь другого: Они всё похерят... всех Нас по миру пустят своими интригами. А Мы ведь Семья. Семье нельзя разделяться. Бесконечные – единый фронт, на том зиждется эта реальность. Если Мы сцепимся – миру кирдык, Сам знаешь. Поверь, Мне нет дела до Эдвина Пейна и Ко, он не более чем Мой сотрудник. Просто удобный предлог. Страдание по нему уж век как слюни пускает. Он – единственная Моя возможность ненадолго разлучить Её со Страстью, чтобы Они не капали Ей на мозги". Судьба услышал зов Смерти. – Наша функция и есть Наша цель, – заметил Он вслух, раздумчиво, весомо и как будто ни к чему. – Это Ты сейчас чивойто? – встрепенулась Страдание. – Это Я сейчас просто напоминаю очевидное, малышка, – ответствовал Судьба. – Где, кстати, Страсть и Сумасшествие? Они не хотят пудинга? Вы Меня так настойчиво звали, а Они даже заглянут на огонёк? Не обнимут брата? Страдание вытащила из недр замызганного худи, из кармана-кенгуру, набухшего, точно тряпичный нарыв на Её огромном животе, айфон: – Сейчас спрошу. Смерть послала Судьбе короткий, незаметный взгляд из-под ресниц и потянулась к игрушкам на столе. Она взяла "Стойкого оловянного солдатика" и "Анимешную деву" и устроила их подле игрушечного столика, высотой и формой напоминающего барный. – Кукольное чаепитие! – возвестила Она. Страдание раздражённо зыркнула на сестру и прогнусавила в трубку: – Алё, Том? Том, а мама... родитель рядом? Можешь позвать? Ну... призвать?.. Не цепляйся к словам, кисуль, делай, что Старшие говорят, – глухо рокотала Она, не переводя дыхания. – Это срочно, Том, Я серьёзно. Ага... да... в офисе... Дядя приехал. И Психоте как-то сообщите, понял? Страсть знает, просто передай Им! Том! Том, это важно! Не выпендривайся, иначе не расскажу, что Мне только что сказал Эдвин! То-ом! Кошачий король, по всей видимости, ответил что-то, что Его досточтимую тётушку глубоко задело. Страдание швырнула смартфон в разбитое двумя неделями ранее зеркало и возмущённо вскричала: – Тупой котёнок трубки на Меня кидает! Судьба неприлично хрюкнул. Смерть и Сон изнеможденно подзакатили глаза.

***

Чарльз Роуленд никогда не боялся психопатов. В опасной близости от одного такого он некогда целых шестнадцать лет прожил, спасибо большое. А после... Призраки-маньяки, обезумевшие полтергейсты, одержимые жаждой мести "чёрные вдовы" и адские недокормыши – демоны всех мастей или выползшие в мир людей пожиратели печали – кого он только не перевидал, кого он только не упокоил и не отправил в небытие на своём посмертном веку! Потому Чарльз не испугался Немезиды. Он безропотно последовал за ней, обезоруживающе улыбаясь и поддерживая small talk, к зеркалу, затерянному в перелеске. – Дилетантство, – констатировал Чарльз, обозревая самодельный алтарь. – Бред. Никого этим не вызовешь, никого не удержишь. – Согласна. – Полли кивнула. – Но они и не собирались. Это просто игрушка. – В такие "игрушки" здесь в 1916-ом уже доигрались, – превозмогая бушующие эмоции, выдавил Чарльз. – Идиоты-одноклассники шутки ради принесли моего лучшего друга в жертву демону, и он из-за этого провёл семьдесят лет на четвёртом круге Ада... пока не сбежал. – Твари, – выплюнула Полли и спустя мгновение добавила: – Смело. Сильно. – Что, прости, я не понял? Она посмотрела на Чарльза, словно тот был клиническим идиотом, однако до пояснений всё-таки снизошла: – Сбежать из Ада – смело. Умолчать о том, что тебя тоже здесь убили, – сильно. – Она смерила Чарльза долгим взглядом. – Моя история – про другое, – ответил Чарльз осторожно, не слишком стремясь вдаваться в подробности собственной гибели. – Ну... тогда история за историю. – Паулин Остер приподняла уголки губ в намёке на улыбку, которая не достигла её тёмных глаз. – Расскажи мне свою, а я тебе – свою. Она подступила к зеркалу и, встав вполоборота подле разбухшей от дождей и снегов рамы, поманила Чарльза пальцем. Чарльз Роуленд, приказав себе не оглядываться в тщетной надежде различить где-то промеж голых стволов знакомую фигуру Эдвина, его Эда, смело последовал за Немезидой. Он детектив Посмертия, и он расследует здесь дело. Главная подозреваемая с ним, и он постарается увести её подальше от школы, от Кристалл... от наивного, бесячего дурачка Монти. Эдвин уже, наверное, давно вернулся. Он увидел рюкзак и биту. Он знает про снятые руны. Эдвин всё уже понял. Должен был понять. Обезопасить смертных любой ценой – вот чем руководствовался Чарльз Роуленд, мёртвый мальчик-детектив. А Эдвин... Эдвин его обязательно найдёт.

***

– Курнуть не хочешь? – Полли протянула Чарльзу мятую пачку. Они сидели, болтая ногами, на краю крыши заброшенной школы – ровно на том месте, откуда Паулин Остер некогда осуществила свой первый и последний полёт. – А смысл? – Чарльз покосился на предложенные сигареты. – Мы ж ни вкуса... ни запаха не чувствуем. – Мне кажется, я когда жива была, тоже не чувствовала. Или забыла уже, – Полли сардонически хохотнула. – Просто привычка. Руки занять. – Ну давай. – Чарльз вытянул из пачки короткую толстую сигаретку и принял из тонких девичьих пальцев зажигалку. – Я тоже давно... забыл, – признался он, всматриваясь в крошечный голубовато-оранжевый огонёк. Он чуть склонил голову, прикуривая, а Паулин Остер внимательно изучала его профиль. – У тебя грамотная такая подводка, – заметила она. – Половина моих одноклассниц удавились бы, чтобы научиться так краситься. – Ничего сложного. Мягкий карандаш, потом растушевать немного – и вуаля. – Мизинцем свободной руки Чарльз коснулся левого века, имитируя привычное... в прошлой жизни движение. – Покажись. Покажись настоящим. Каким ты умер. – Тон Полли неуловимо изменился, становясь требовательным, словно это она, а не Чарльз была здесь "полицейским". Чарльз затянулся сигаретой, ожидаемо ничего не ощутив. Он даже почти не расстроился. А что, с него не убудет. Пока Немезида производила впечатление... просто девочки. Красивой, кстати, девочки, интересной. Уважит её, так и быть. Если ей так хочется лицезреть его разбитые посиневшие губы, и если капающая с его шмоток озёрная вода её не смутит, то... you are welcome, как говорится, на здоровье. С него не убудет. – Что с тобой сделали? – спросила Полли с долей сочувственного изумления. – Пара камней, потом знатно отмок в озере... Это было начало декабря, кажется. Может, конец ноября. Не вспомню уже. Точную дату... – Именем Эдвина Чарльз поперхнулся. Или то был табачный дым? – Наверняка помнит мой друг. Можем спросить. Если хочешь. – За что? – вопрос Паулин Остер прозвучал резко, настойчиво. – Это долгая история... – начал было Чарльз, но оказался прерван. – У нас полно времени. Вечность – наше время. Мы ж мертвы, чувак. – Из песни слова не выкинешь. Дрожащей рукой Чарльз поднёс сигарету к губам. Он, конечно, не ощущал более того холода, который – наряду со внутренним кровотечением – загнал его, в прямом смысле, в могилу, более того – он уже не помнил, что такое холод... Его трясло скорее по привычке. – Не знаю, как это было в твоей школе и в твоё время, – проговорил Чарльз, предательски стуча зубами. – Но в 1989-ом в Англии всяким "цветным" и выходцам из колоний было не очень. Ты слышала про поколение Windrush?.. Полли хмыкнула и кивнула. – К моему времени ничего особо не поменялось. Я поступил в Илларион, в юридический колледж, по спортивной стипендии. Играл в крикет. Мой одноклассник... из-за которого (отчасти) я трясу на тебя сейчас мёрзлыми водорослями и капаю озёрной водой, был просто умным. Он был из Пакистана. Мой отец... – Чарльз резко притушил окурок и хамски бросил его вниз. – Был белым. А я, получается, полукровкой. Меня терпели. Его, моего одноклассника, – нет. По умолчанию – нет. Я заступился. И, – он развёл руками. – Вот. – Твари мерзкие, – бросила Паулин Остер с чувством. – Ты им отомстил... Ну, потом? – Она повернулась к Чарльзу и заглянула ему в лицо. – Ты ведь превратил жизнь этих поганых ублюдков в ад? Чарльз недоумённо воззрился на Полли. Ах да, Немезида... Конечно. – Нет, – признался он. – Мне было не до того... Не хотелось. Когда Эд... – Снова невидимая сила сжала его горло. – Когда Эдвин нашёл меня и всё объяснил... про призраков, про Смерть и посмертие, я больше волновался о том, чтобы нас не нашли и не упокоили. Потом... потом у нас уже было агентство... – Тут он осёкся, но раз уж сказал "эй", говори и "би". – Мы детективы. Работаем в потустороннем мире, помогаем призракам завершить неоконченные дела. – Вы упокоители, – припечатала Полли. – Гробовщики потустороннего мира. – Можно и так сказать. – Чарльз не стал спорить, ибо спорить с психопатами... себе дороже. – Теперь вас прислали и меня "упокоить". – Последнее слово Паулин Остер произнесла таким тоном, словно то было... не ругательство даже, а хуже. – Это ж чистой воды лицемерие. Ты не находишь? Она прикурила очередную сигарету и вновь протянула пачку Чарльзу. Тот не стал отказываться. – Вы сами не желаете "упокоиться", но других легко и без угрызений совести сдаёте Смерти. Поднóсите Ей души на блюдечке, надеясь, что вас Она не тронет, пока вы Ей верно служите, да? – Это не совсем так. И я сейчас не пытаюсь оправдаться, заметь. – Чарльз вернул Полли зажигалку и затянулся второй сигаретой, ожидаемо не ощущая вкуса. – Не все призраки безобидны. Некоторые... как тебе объяснить... со временем сходят с ума и начинают творить лютый беспредел. И мы не только "упокоением", как ты выразилась, занимаемся. Мы боремся со злыми ведьмами, изгоняем обратно в Ад демонов, разбираемся с магическими существами, которые случайно оказались в мире людей, где им не место. – Единопенисно. – Тон Полли был непререкаем. – Вы мóчите своих, чтобы вас-с, – местоимение она подчеркнула, почти прошипев, – не трогали. Чарльз вздохнул: ну как ей объяснишь?.. Никак. Она Немезида, у неё своя правда. Для неё есть только чёрное и белое. – Мы ещё помогаем живым, – продолжил он смиренно. – Ищем пропавших, воссоединяем семьи, снимаем с людей проклятия, уничтожаем опасные артефакты. – Jacks of all trades, masters of none, – протянула Полли насмешливо. – Не без этого, – согласился Чарльз покладисто, созерцая тлеющую сигарету. – Если ты хочешь предельной откровенности, то я признáюсь: я не хотел умирать. Я ненавижу быть мёртвым. Ненавижу, что не чувствую сейчас вкуса табака или запаха дыма. Моя одежда промокла насквозь, я вижу это, но не ощущаю... И я это ненавижу. – Забавно... – Паулин Остер легонько толкнула Чарльза плечом – он, естественно, не почувствовал, но осознал, что должен был бы ощутить. – Забавно, – повторила она. – Ты не хочешь быть мёртвым, но ты пачками отправляешь за грань себе подобных – таких же, таких же, Чарльз! Ты сам готов пойти на любую сделку со Смертью, чтобы остаться здесь! Чарльзу Роуленду было нечем крыть. Он не мог рассказать Паулин Остер, что согласен смириться с чем угодно – никогда больше не узнать, каково это, когда тепло солнечных лучей ласкает лицо; не съесть и ложечки любимых с детства спагетти, не вдохнуть аромата свежесваренного кофе, не затянуться сигареткой даже... Он готов был вечность просуществовать в этом сером пост-бытии – без цвета, вкуса и запаха – если рядом с ним будет Эдвин. Будет нужно – он уничтожит тысячу демонов, упокоит всех призраков Соединённого Королевства и Содружества (невзирая на то, чего сами эти призраки желают), он кого-нибудь живого даже, возможно, убьёт... лишь бы агентство существовало дальше, лишь бы они с Эдвином были вместе. – Вау... – выдохнула Полли. – Это было сильно. И мрачно. Но я тебя понимаю. – Что, прости? – не понял Чарльз. – Не утруждайся. – Полли резко мотнула головой, и её забранные в хвост волосы хлестнули Чарльза по щеке – он не почувствовал, но увидел. – Во мне достаточно силы, чтобы расслышать твои мысли. – Что ты?.. Я не... – Чарльз задохнулся невысказанными словами. – Не переживай. – Паулин Остер грустно улыбнулась. – Я тебя понимаю. Я так же любила Тори. Я любила её больше всего на свете... когда была жива. Больше самóй жизни. Я убила себя, потому что не понимала, как это – жить без Тори?.. Мы с тобой одного поля ягоды, Чарльз. Я думала раньше... – Она покосилась на пустую пачку, и та снова наполнилась сигаретами. – Я думала, только старик Шекспир понимал, каково это... Но вот спустя двадцать лет я встречаю тебя. А ты, мёртвый дольше, чем я, но совершенно такой же. Буря и ярость. И ты любишь этого своего Эдвина. И мы так похожи. Она развернулась к Чарльзу и кончиками пальцев коснулась его груди. – Я сейчас должна убить тебя, убить тебя, а затем и твоего Эдвина насовсем, чтобы обезопасить себя. Но, представляешь, это какая-то... потусторонняя дилемма! Я просто... не могу! Чарльз заворожённо глядел на тонкие девичьи пальцы с аккуратно подпиленными ногтями в миллиметре от своего промокшего насквозь бордового поло (воспоминание о гибели откатило его в 1989-ый). "Этот... мистер Куилл... он так же?.." – чей-то выкрик не позволил Чарльзу сформулировать мысль до конца. – Паулин Остер! Я вызываю тебя на дуэль! Звонкий и смелый мальчишеский голос разнёсся над просторами давно пустующей американской католической школы для девочек. И это не был голос Эдвина.