Ириски

Первые утренние лучи пробиваются сквозь тёмные шторы в спальню, щекоча лицо Ангарского и заставляя проснуться от сладкого сна. Он переворачивается на спину и трет пальцами глаза, по привычке бросая взгляд на руку с часами: без десяти минут семь. Сегодня он рано, обычно он в выходные дни спит до восьми, а то и до девяти и то по своему времени. В голове всплывают события прошлого вечера, как он забрал необычно для себя нервного Сибирякова, тот всю дорогу не проронил ни слова, а затем уже после ужина молча лежал на плече Дугара держа в руках книгу, он даже подумал будто Коля уснул, ибо страницы очень долго не перелистывались, но после того, как книгу хотели аккуратно забрать, в неё вцепились со словами "я просто задумался". Ангарский все скинул на усталость и они ушли спать. Скорее всего спать они ушли очень рано. Дугар переводит взгляд на лежащую рядом отвернутую макушку, обладатель которой распластался на кровати, обнимая собственную подушку, и был лишь по пояс укрыт белым тонким одеялом, открывая янтарному взору идеально гладкую бледноватую спину, мирно вздымающуюся от дыхания и не скрывая ровных изгибов тела. Ангарский осторожно касается голой спины, боясь разбудить, но побороть внутри себя желание коснуться трудно, особенно когда перед ним спящий, а от того и уязвимый, Сибиряков. Подушечками пальцев он медленно проводит по чуть впалой линии позвоночника от шеи до места, где начинается одеяло, подсчитывая каждый позвонок. Собственная рука медового оттенка на фоне бледной спины выглядит словно карамель на снегу. Коля неожиданно поворачивает голову в его сторону, ресницы мягко дрожат, но глаз он не открывает, не желая прерывать приятные словно щекотка прикосновения нежных пальцев. – Я же знаю, что ты не спишь, – произносит Иркутск, целуя в теплое плечо, а отстранившись убирает белые пряди спутанные с молочными, с лица, открывая себе вид на сонного Колю, – Ты вчера быстро уснул и спал как убитый. Что-то в лаборатории случилось? Брови Сибирякова хмурятся: – И вспоминать не хочу, – голос звучит тихо, сонно, его брови слабо хмурятся и Дугар вновь начинает водить по спине, касаясь выпирающих лопаток и лицо Сибирякова расслабляется. Приятный прохладный ветерок бродит по гладкой коже, а родная рука так любовно скользит по телу, что открывать глаза совсем не хочется. Ещё это мягкое почти плюшевое одеяло под животом – из-за него даже мысль встать пропадает. Одни солнечные лучи пробегают дальше по подушке, норовят забраться на щеки, на нос и на глаза Сибирякова, в его непослушные волосы, защекотать и заставить подняться с кровати, чтобы начать очередной рабочий день. Но Ангарский ловко переворачивается на бок, загораживая собой непоседливые лучи, защищая законный Колин выходной Коля все же открывает глаза, смотрит сквозь сонную пелену на родные, янтарные, и перемещается на руку Дугара. Прикрывает глаза обратно, когда его ласково целуют в лоб и обнимают, будто он создан из фарфора и подниматься с кровати теперь совсем не хочется. Из открытого окна все ещё веет ветерок, который колышет белый тюль, словно вуаль, и слышен красивый щебет птиц. Родные пальцы продолжают касаться тела, вычерчивая непонятные узоры и, кажется, буквы, вызывая лёгкие мурашки. Под ухом чувствуется, как стучит сердце и собственное наполняется уютом и теплом. Ангарский наслаждается таким разнеженным Сибиряковым, он пытается запомнить каждый его вдох, каждое движение в этот момент. Он внимательно следит как рука осторожно касается его пресса, а затем скользит выше, останавливаясь на начавшей сильнее вздыматься груди. Новосибирск оставил невесомый поцелуй на смуглой шее, а Иркутск довольно прикрыл глаза, обнимая Сибирякова, чувствуя как тот касается подбородка тонкими губами. Дугар соприкасается с ним носами и они неразрывно смотрят друг на друга пока Коля не опускает смущённо взгляд, наблюдая теперь за тем как губы напротив искажаются в улыбке. – Нам пора вставать, – Коля вновь поднимает взгляд, встречаясь с теплым янтарем. – А ты сваришь мне кофе? – Получив в ответ утвердительное мычание Иркутск слабо усмехнулся и взялся за телефон, пока Новосибирск упорхнул в ванную, а затем, судя по звукам, на кухню. Запах свежезаваренного достиг спальни, заставляя Дугара подняться, завершить свой утренний ритуал и прийти наконец к источнику запаха, где его инициатор уже разливал горячий крепкий напиток по кружкам. Ангарский подошёл со спины, аккуратно обволакивая в своих объятиях Сибирякова, целуя в ухо, щекоча и вдыхая аромат мяты исходящего от волос. Коля вначале застыл, а после развернулся, опираясь на столешницу. От долгого зрительного контакта Дугару показалось что его сердце начинает биться быстрее, а Коля покрылся румянцем, отчего тот провел смуглым пальцем по горящей щеке. – Жарко стало, – промямлил Сибиряков, пока расстояния между их лицами становилось меньше и они соприкоснулись носами. – Мгм.. – произнёс Ангарский и тут же ощутил на себе горечь чужих губ трепетно ласкающих его собственные. В следующую секунду Коля сел на столешницу и обвил ногами Дугара двигая его ближе к себе, обнимая за шею. Поцелуй с каждым разом становился слаще, Коля будто изучал каждую трещинку, каждую шероховатость на губах Ангарского. Медленно и тягуче проводил своим языком по губам, слегка прикусывая, словно пробуя их на вкус и тут же зализывая, будто извиняясь. Свои руки он впустил в ещё влажные волосы Ангарского. Ему было так хорошо в его объятиях, как аккуратно Дугар касался его спины под расстегнутой рубашкой, как он отвечал на поцелуи, словно зная следующее движение Коли и подставляясь под него. Сибирякову нравилась сладость его губ и прекращать долгий поцелуй совсем не хотелось, но дыхание сбилось и он уткнулся в плечо Дугара, не желая разрывать объятия. Солнце пробиралось все выше по кухонному гарнитуру, кофе в кружках постепенно пустело, а сладость утра оставалась у обоих на губах, как воспоминание о хорошем воскресном начале дня.