Часть меня

***

Несколько недель назад       Она чувствовала, что ее тело становится тяжелее, ей постоянно хотелось спать. Это было похоже на убежище от боли окружающего мира. Через некоторое время она уже почти не могла бодрствовать, она спала днями напролет, она уставала каждую минуту. Из-за этой постоянной сонливости она пропускала светские мероприятия, ужины и балы. Она пыталась не спать, чтобы хотя бы писать, но не могла. Почему-то ничего не получалось, структура была плохая, метафоры разбросаны по всему тексту, это раздражало. Каждый раз, когда она пыталась что-то написать, она либо засыпала, либо видела сердитое и разочарованное лицо Колина. Это выматывало.       Она не могла сосредоточиться, и ее тексты превратились в катастрофу. То, что делало ее самой счастливой в мире, начало терять смысл, она не могла воплотить свое ремесло в жизнь, использовать свой талант. Это разочаровывало.       Она начала терять интерес ко всему, что ее окружало. У еды не было вкуса, книги были скучными, а люди в ее жизни стали чужими, ей казалось, что они далеко, так далеко, что они больше не любят ее. Она хотела чувствовать себя любимой, чувствовать связь, но постепенно оказалась в изоляции.       Мысли о том, что она нелюбима, что никто не заботится о ней, что она совершенно одна, появлялись в ее голове. Особенно Колин, который физически отдалился от нее. Она не хочет, чтобы он делал то, чего у него нет желания, но объятия, несколько слов… слов подтверждения его любви и ее существования были бы ей приятны. Просто знать, что, несмотря на свой гнев, он все еще любит ее.       Чем больше проходило недель, тем более одинокой она себя чувствовала. Никто не навещал ее, никто не звал, она была как зверь в клетке в этом доме, сама по себе. Дни проходили, к счастью, без сна. Ее настроение становилось все мрачнее и мрачнее, тело стало против нее. В голове она прокручивала все те чудовищные воспоминания из своей жизни, когда она чувствовала себя самой одинокой.       Когда она была маленькой девочкой, в доме тишины, а ее семья не обращала внимания на ее существование. Особенно ее мать. Она провела утро в саду, собирая цветы к ее дню рождения, и с любовью девятилетнего ребенка вошла в дом и подарила их ей. В конце дня она нашла их выброшенными. Она почувствовала, что ее сердце разрывается на две части. Мать ненавидела цветы. Ее цветы. Она провела ночь в слезах, пока ее глаза не налились кровью. Каждый подарок она либо выбрасывала, либо сжигала, и Пенелопа не могла понять, почему.       Она вспомнила, как Колин ухаживал за Мариной, а она застряла между ними. Она пыталась помочь Марине и спасти Колина, но не могла сделать и то, и другое. Ей пришлось выбирать, и она выбрала Колина, ее преданность ему была сильнее, особенно после обидных слов Марины. Они были как ножи в ее сердце. Она думала, что Марина — ее друг, член семьи, который действительно ее любит, но она показала, что ничем не отличается от всех окружающих ее людей. Поэтому она ушла в свою комнату, написала колонку и отдала ее в типографию. Это разбило ее сердце, которое и так было разбито вдребезги. Она пыталась просить их остановиться, не жениться, но никто из них не слушал. Они отмахнулись от нее. Никто не слушал Пенелопу Фезерингтон, но все слушали леди Уислдаун. Она любила Колина всем сердцем, и оно того стоило, даже если у нее не было ни единого шанса, он заслуживал счастья. Смотреть на него с другой, ее кузиной, было больно, но не настолько, как если бы ей пришлось наблюдать за ним в несчастливом браке. Это был не вариант.       Она вспомнила и тот случай, когда Крессида унизила ее, пошутила над ее весом, чтобы люди посмеялись над ней. И они смеялись. Люди всегда смеялись над ней, а не вместе с ней. Она была постоянной мишенью для шуток и жестоких замечаний, и никто за нее не заступался. Колин — в редких случаях.       В голове проносится конец второго сезона, ее ссора с Элоизой… Она искренне хотела помочь, но не знала, как. И на самом деле она боялась сказать правду, не только из-за страха потерять Эль, но и себя как леди Уислдаун. Эль обладает более сильным характером, чем она, и она боялась, что если та попытается завладеть ее колонной. Она не знает, хватило бы у нее сил остановить ее, и как бы она к этому отнеслась. Эль использовала бы свою колонку, чтобы рассказать о своих интересах и превратить «Леди Уислдаун» в нечто другое. Она начала писать, потому что чувствовала себя безголосой, ее никто не слушал, и она просто не хотела снова потерять свой голос.       Ирония судьбы в том, что она чувствовала себя так, будто только что это сделала. Слова и смех Колина все еще звучали в ее ушах, воспоминания о его насмешках не покидали ее. То, что он сказал, было больно, но правду она уже приняла. Ее ранил только смех, издевательский тон и его обещание защитить ее. Так вот как он ее защищает, что в первый раз, когда у него появилась возможность заступиться за нее, как это делают друзья, он высмеивает ее, как и все остальные. Это разбило ей сердце. Она доверяла ему больше, чем кому бы то ни было, и когда он произнес свои слова, она почувствовала себя опустошенной, как будто это самая невообразимая вещь, что она может быть достаточна для кого-то и для чего бы то ни было. Он мог бы сформулировать это по-другому или просто сказать «нет». Зачем он сделал ее предметом своих шуток? Предательство их дружбы. Это ранило ее больше всего.       Затем ее мысли перенеслись в одинокую брачную ночь. Никогда еще она не чувствовала себя такой одинокой и нелюбимой. В ту ночь ничего не должно было случиться, только бы они оказались в одной комнате. Заснуть рядом друг с другом. Не требовалось никаких прикосновений, только присутствие. Чувство любви. Но он не любил ее, или, по крайней мере, Пенелопа начала думать и чувствовать, что муж не любит ее, потому что он не хотел проводить с ней время и не говорил, что все еще любит ее. Ни слов, ни действий. Только холодное молчание и расстояние. Она ждала его каждую ночь. Каждая из них была мучительнее предыдущей. Она надеялась, что он придет, даже просто чтобы быть рядом. Она просто хотела, чтобы он был рядом. Но его не было. Он решил не быть рядом. Она не разорвала помолвку, потому что надеялась, что он простит ее, а любви достаточно. Очевидно, это не так, но так и должно быть. Любви должно быть достаточно.       Чем больше он отдалялся, тем более нелюбимой она себя чувствовала. Она думала о том, что с Колином она сможет исцелиться от всей своей жизни, от своего детства. С ним боль ушла бы, а счастье стало бы настоящим. Она никогда не думала, что, будучи с ним, добавит еще больше боли к уже существующим страданиям. С Колином она должна была обрести любовь и заботу, которых всегда жаждала, а не стать еще более несчастной, чем была.       Дни проходили с подобными мыслями в голове, и каждый день был еще более мучительным, чем предыдущий. Она начала думать о смерти, о том, какой спокойной она может быть. Никто не будет оплакивать ее и скучать по ней, так что она может умереть. Она подумала, что может уснуть и никогда не просыпаться, а ее легкие будут наполнены ароматом лаванды, прежде чем она уйдет из этого мира, или она может использовать острый нож, но даже веревка, свисающая с потолка, подойдет. Это не будет быстро, но точно будет эффективно. Она чувствовала, что нигде и никому не принадлежит, что у нее нет никаких причин находиться здесь.       Лежа на кровати и глядя в потолок, она думала обо всем этом и о том, как все бессмысленно. Она была глубоко в своих мыслях, почти не обращая внимания на себя. Впервые за долгое время она не могла уснуть, как ни старалась. Она замерла, не в силах пошевелиться. Она хотела, но через некоторое время поняла, что для этого нет никаких причин. Нет причин, потому что ничто не имеет смысла, так зачем же двигаться?       Она одинока, нелюбима, никчемна, и, как она думала раньше, никто не будет скучать по ней, и им будет все равно, если она просто застынет здесь. У нее никогда не было никого, кто бы заботился о ней, так почему же они должны начать это делать сейчас? Она была девушкой, которая была обузой для всех. Она была девушкой, которая была просто девушкой, а не женщиной. Она не чувствует себя женщиной. А она хотела ею быть. Она хотела чувствовать себя сильной женщиной, но у нее не получалось. Просто не могла. Писательство давало ей это ощущение — быть сильной, властной женщиной, а теперь, когда она не могла писать, она снова чувствовала себя маленькой наивной, заброшенной девочкой, которую никто не любил и не замечал. Она снова была девочкой. Писательство сделало ее женщиной, и теперь, потеряв его, она стала той девочкой, от которой, как ей казалось, она ушла. Она грустила, она страдала, она боялась матери, но желала ее любви, ее никто не слушал, никто не воспринимал всерьез, никто не любил. Она снова стала ею. И она ненавидела ее.       Она услышала, как открылась дверь и раздался женский голос. Он доносился словно из-под воды, но не казался реальным. Может, это просто сон? Она слышала слова, но они такие слабые и почти мистические, словно из прошлого. Должно быть, она видит сон. Обладательница голоса начала трясти ее и звать на помощь. Это было сюрреалистично, как будто ее тело ей не принадлежит, как будто она персонаж из сказки, и это происходит не с ней.       Она не здесь.       Через некоторое время все потемнело, она снова оказалась в холодной тишине, но эта тишина не причиняла ей боли. Потому что в ней не было тех, кто причинял ей боль.