За кромкой гор

      Явившийся с докладом секретарь, из тех подчиненых генерал-губернатора, что были приставлены надзирать за Эркеном, — по определенным причинам Тарвьел не хотел поручать это деликатное дельце военным — отвлек от письма.       — Приходится прикладывать невероятные усилия, чтобы удерживать дарийского купца в выделенных ему помещениях, — пожаловался он.       — Молодцы! Удерживать Эркена — это хорошо, — рассеянно одобрил генерал-губернатор. Застыл с пером в воздухе и, немного подумав, спросил куда-то в пустоту: — Хотя, в сущности, к чему его удерживать? Он же не под арестом. Еще нет. Позвольте ему ходить, куда он хочет, и смотреть, что хочет. В разумных пределах. Пусть видит, что нам нечего бояться и нечего скрывать.       — Конечно, совершенно нечего, — с заметным облегчением согласился секретарь. И пообещал: — Мы проследим за ним издали, ради его же безопасности. Чтобы он не сунул нос куда не надо и не вляпался в какие-нибудь неприятности.       Эркен сполна пользовался внезапно предоставленной ему свободой. Правда, приставленные к нему генерал-губернатором охранники хотя и перестали стеречь его, как овчарки излишне резвую овцу, подгоняя покусыванием в нужную сторону, но организовать для уважаемого гостя экскурсию по городу тоже не порывались. Но купец был полон решимости справиться и без их помощи. Изучение Таннелона он решил начать с изучения его жителей, которые не то чтобы шарахались от него, но держались сухо и отчужденно. Впрочем, это не мешало ему вступать в разговоры с почти каждым встречным итарком. Дарийцы были ему неинтересны: про них он и так знал все.       С немалым удивлением Эркен обнаружил, что не все итарки в Таннелоне понимают по-дарийски. Собственно, ничего удивительного в этом не было, но Эркену раньше почему-то казалось, что они так и рождаются с этим свойством — понимать чужие языки.       К сожалению, днем народу на улицах попадалось немного. А исследовать город Эркен мог только до наступления темноты. С уличным освещением дело тут было поставлено из рук вон плохо. Ну да, итарки, наверное, обходились без него. А об остальных, как всегда, не подумали! Хорошо, если ночь лунная, а в пасмурную после наступления темноты хоть из дому не выходи — темнотища. Поэтому Эркен очень мало знал про вечернюю и ночную жизнь Таннелона. Успел только заметить, что в соседних домах по вечерам без света никто не сидел. Окна, лишенные занавесок, светились зеленым, лимонно-желтым и красным. Тихо вздыхало море, звенели цикады в кронах деревьев.       Зато во время дневных прогулок он наконец-то открыл для себя рынок, даже рынки. Они все же обнаружились в Таннелоне, причем в достаточном количестве. Тоже скучноватые в сравнении с дарийскими и очень тихие, но посмотреть все же было на что. Особенно заинтересовало Эркена то, чего на этих рынках не было. Он все подмечал, запоминал, иногда даже записывал в маленькую книжечку угольным карандашом. На будущее. Эта информация пригодится ему после триумфального возвращения в Эйнас. А что оно будет триумфальным, купец почти не сомневался. Генерал-губернатор захочет спасти Таннелон, уже хотя бы ради того, чтобы спасти свою власть.       А пока Эркен неплохо проводил время, изучая очередной рынок, в южной части города, прячущийся от яркого солнца под тенью каменной колоннады. Здесь, очевидно, закупались продуктами обитатели окрестных домов. В основном это были женщины. Но их социальное положение и имущественный статус — не сразу и определишь на глаз. По крайней мере, Эркен затруднялся это сделать.       Вот, к примеру, девушка лет двадцати. Две тонкие косички оплетают основную массу волос, свободно спадающих на спину. Косички, как и у многих здешних покупательниц, удерживают на затылке не драгоценные заколки, не золотая сеточка, а просто вплетенные в волосы гнутые цветные проволочки. Больше никаких украшений. В руках самая обычная корзина.       Переходя от прилавка к прилавку, девушка строго и озабоченно хмурит брови, взгляд придирчиво скользит от ценников к продуктам и назад. Покупать не спешит, больше смотрит и сравнивает. Одета опрятно, но скромно, даже очень.       Туфли прекрасно сшиты, и кожа на них пошла очень даже неплохого качества, но носят их уже много лет, так что она успела выцвести и растрескаться на сгибах. Однотонное темное платье тоже явно не новое.              На левом запястье странный браслетик, похожий на детский оберег: разлохмаченная тряпочка, немного конского волоса, перышко, дешевая бусинка и сушеный желудь. Мелочь, но разительно контрастирует с остальным нарядом, притом Эркен уже замечал подобные у других женщин...       Кем она может быть? Служанка из богатого дома? Дочь небогатой семьи? Жена? К сожалению, ни особенности костюма, ни прическа не давали однозначной подсказки.       Итаркские женщины не скрывали головы и плечи, не носили платков и шалей, но никогда не стягивали волосы в простой хвост и уж совсем не распускали их свободно. Ни девицы, ни замужние. Ни молодые, ни женщины преклонных лет. И они упорно не носили передников, что казалось Эркену не особенно красивым и к тому же совершенно непрактичным. Если уж платье пачкалось от домашней работы, готовки, стирки или возни с очагом, то оставалось грязным. А ведь как просто было бы сменить передник!       В остальном покрой их платьев напоминал дарийский. Если не присматриваться к мелким деталям, к узору вышивки, ширине юбки, покрою рукава. То же можно было сказать и про мужскую одежду. Даже материалы в основном использовали похожие. Шерсть оставалась шерстью, кожа кожей, вместо льна — отдаленно сходный с ним ман эссини, волокнистый кустарник из Тарнилла. Разве что были узоры, цвета или сочетания цветов, распространенные на Пандари, которых итарки упорно избегали. Например, полоски, или ярко-желтый, или целиком черный, с ног до головы, или вот еще ярко-алый... Было ли это следствием какого-нибудь неизвестного Эркену религиозного запрета или просто влиянием преходящей моды?       Впрочем, Эркен изучал не только и не сколько покупательниц. Он самым внимательным образом разглядывал шныряющих между колоннами чумазых детей, флегматичных продавцов, обратил внимание и на бесплатный фонтанчик с питьевой водой — приятная штука, особенно в жару. А что, если после возвращения установить и в Эйнасе парочку таких? В форме головы дельфина. И на каждом — название его торгового дома. Разве плохо будет смотреться? Просто восхитительно будет!       Но все-таки, до чего тихо на этом рынке, просто удивительно! То есть покупатели и торговцы, конечно, переговаривались, как же без этого, но слишком уж вяло, без азарта и страсти. Ни тебе выкриков зазывал, ни песен, ни музыки... Как на следующий день после похорон, честное слово. Вчера уже отгоревали и отрыдали, но и сегодня никому не весело.       Жуя одну за другой только что купленные копченые рыбки — пахнущие сладким дымом, немного пресные, мелкие, но вполне съедобные — купец задумался о том, на что раньше не замахивался даже в самых честолюбивых мечтах. Об открытии своего торгового представительства здесь, в Таннелоне. Этому городу определенно требовалась свежая струя. Яркие краски, пряные запахи, немного хаоса в здешней чрезмерной упорядоченности.       Он весело сунул очередную рыбку в рот и улыбнулся воспоминанию.       Фунтик таких рыбок — их ели целиком, прямо на ходу, как в Эйнасе перцовые шарики с начинкой или печеные каштаны, стоил четыре медяка. Совсем не дешево. Торговец сворачивал кулек из коричневой бумаги настолько быстрым движением, что Эркен даже не успевал рассмотреть его, ловко наполнял рыбешками, отсчитывая ровно двенадцать штук, и протягивал покупателям. Торговля шла бойко, каждое движение, повторенное тысячекратно, было отработано до автоматизма. Но как же оскорбился торговец, когда Эркен спросил просто так, озорства ради, нельзя ли ему получить фунтик за три!       Вот в Эйнасе торговаться любили и умели. А уж во владениях короля Гальвара это было возведено в ранг высокого искусства, словесного фехтования. Никто ни на кого не злился, наоборот, чем дольше и эмоциональнее шла торговля, чем красноречивее аргументы, ярче сравнения и горячее споры, тем больше в итоге радовались и продавец, и покупатель. Речь ведь шла не столько о деньгах, сколько о мастерстве, ловкости и красноречии.       А вот таннелонский торговец торговаться с Эркеном вообще не пожелал. Выбитый из привычной рутины вопросом, застыл на мгновение, обдал купца ледяным взглядом и сдержанно ответил, что, конечно, для такого клиента можно и за три. Только он положит в кулек не двенадцать рыбешек, как обычно, а девять. Эркен в ответ только рассмеялся в голос и не глядя высыпал на мокрый каменный прилавок целую пригоршню медяков...       Ну что же, повсюду свои песни и свои танцы. А он сегодня снова чему-то научился и что-то узнал о тех, кого собирается прибрать к рукам. Доев тающих во рту золотисто-коричневых рыбок, Эркен вытер платком руки, в довольном настроении покинул рынок и вышел на безлюдную набережную, скользя по всему, что видел, уже даже не оценивающим, а почти хозяйским взглядом.       С доставкой товаров, конечно, возникнут проблемы. Эркен догадывался, что в заливе наверняка прячутся отмели и рифы. Если и существует безопасный фарватер, итарки точно не откроют его чужим. А может, его и вовсе нет. Именно поэтому никто в Таннелоне не боится вторжения с моря. Для Эркена же это означает, что придется искать другие пути. Но кто ищет, тот всегда найдет. Скоро, когда он окончательно заманит в свою торговую сеть и жирную самодовольную рыбу под названием Таннелон.       Эркен скользнул взглядом по яркому рубину в перстне, своему талисману. Все-таки торговые люди — самые важные. Все эти военные, политики, жрецы — они, конечно, очень высокого мнения о себе, но без них всех, в сущности, можно обойтись. Может быть, без них даже было бы лучше. Хотя жрецы, ладно уж, пускай будут. От них все же иногда бывает польза.       Но вот купцы улучшают жизнь людей, совершают открытия, странствуют, соединяют несоединимое… Что, к примеру, общего у Гальвара Могучего и у итаркского генерал-губернатора? Кто-то скажет, что совсем ничего, и будет не прав.       Они, конечно, очень отличаются в привычках, говорят и держатся по-разному, да и резиденции совсем не схожи. Эркен вспомнил, как Гальвар приказал заново отделать парадные помещения наследственного дворца, которые и прежде отличались непомерной роскошью. Из обстановки тоже можно было немало узнать о характере короля и его страхах. Вот, например, ковров во дворце Гальвара Могучего не предусматривалось совсем — по голым полам гулко разносились шаги посетителей. То же и в приватных покоях, как доносили Эркену хорошо информированные люди. Гальвар не желал, чтобы кто-нибудь мог незаметно приблизиться к нему, памятуя о внезапной кончине своего венценосного родителя. Тот был еще крепок и не стар, а скончался... очень уж скоропостижно. Всякое об этой кончине говорили. Эркен, знавший кое-какие подробности, молчал о них как рыба.       Но все же, при всех различиях, между Гальваром Могучим и генерал-губернатором имелось нечто общее: торговый дом Эркена вел или будет вести дела и с тем, и с другим. Купец довольно улыбнулся собственным мыслям.       Не всегда торговые отношения с самого начала складываются легко и просто. Помнится, тому же Гальвару в свое время вздумалось обложить товары из Эйнаса двойной пошлиной. Но стоило Эркену в беседе намекнуть ему на некоторые обстоятельства безвременной смерти венценосного папеньки, сразу же передумал. А Эркен, конечно же, сделал вид, что случайно обмолвился и ничего такого даже не имел в виду.       Вот и генерал-губернатор, трезво обдумав ситуацию, проявит немного уступчивости и вернет, наконец, эйнасское золото. В конечном счете это пойдет на пользу самим же итаркам. Не возвращение золота, конечно, а последующие торговые отношения. Эркен обеспечит их такими товарами, про которые они еще не знают, что просто жить без них не могут.       Местом сбора желающих поучаствовать в охоте стала небольшая площадь перед резиденцией генерал-губернатора. А таковых нашлось немало. Не у каждого было персональное приглашение, но оно и не требовалось. Условиями участия было всего лишь наличие хорошей лошади и приличного оружия. Тарвьел некоторое время самоотверженно стоял на террасе рядом с супругой, приветствуя подъезжающих. Затем не выдержал этого потока оживленных, беззаботных, сияющих улыбками соотечественников и дезертировал ненадолго, оставив Альдриен пока отдуваться за обоих.       Заглянул к себе в кабинет перевести дух и тоскливо обвел взглядом уютную обстановку, манящее кресло... С каким удовольствием он остался бы здесь, в прохладном и тихом помещении, вместо того, чтобы целый день бессмысленно разъезжать верхом по окрестностям. Совершенно потерянный день!       С другой стороны, супруга была права. Таннелонцы жаждали публичных увеселений, было бы неразумно разочаровывать их еще и в этом. Охота так охота.       Охотились в этих местах в основном на газелей, что в изобилии населяли безлюдные окрестности Таннелона. Даже сейчас, когда его население одним махом возросло не меньше чем втрое, дичь не переводилась. Летом стада разбивались на небольшие группы и паслись на равнине, простиравшейся до самых предгорий Гулланктора, целый день пощипывая суховатую соленую траву или отдыхая в тени небольших рощиц. Достаточно было выехать за черту города, чтобы вскоре наткнуться на одно из многочисленных стад. Не нужны были никакие ухищрения, ни загонщики, ни даже собаки. Настоящее раздолье для охотников.       Генерал-губернатор вздохнул и удрученно скользнул взглядом по окну. Если повезет, ему удастся отделиться от основной массы охотников и удачно затеряться в зарослях, где можно переждать конец охоты.       Некстати вспомнился увиденный этой ночью сон. Во сне Тарвьел сидел безо всякого дела на белой, нагретой солнцем набережной Таннелона, свесив ноги, и смотрел вниз, то на ленивые морские волны, то на густо облепивших подводные части причала крошечных серых крабиков, проворно перебегающих с места на место. Ничто не предвещало беды, но вдруг, подняв глаза на горизонт, он внезапно увидел посреди спокойного океана огромную волну. Даже не волну, а вставшую дыбом водяную стену, несущуюся на него со страшной скоростью, и при этом почему-то совершенно бесшумно. Откуда только взялась?       Прозрачная, увенчанная пенистой гривой, она уже заслоняла собой небо. Во сне генерал-губернатор трезво анализировал происходящее, отмечая, что город вряд ли пострадает от стихии. Разве что фасады домов на первой линии. Радовался тому, что набережная за его спиной совершенно безлюдна. Отмечал, что самому ему нет смысла даже пытаться спастись от обезумевшей стихии, оставшихся до встречи с ней мгновений совершенно точно не хватит.              Поэтому он просто сидел не шелохнувшись, в ожидании, пока набегающий вал захлестнет его. Прикидывая, как же это будет ощущаться. Подхватит ли его гигантская волна, вознесет вверх и швырнет с размаху о камни, расплющит ли всей массой, утащит ли далеко в открытый океан, откатываясь назад? А может, каким-то чудом удастся спастись? Волна повертит, покрутит его и за ненадобностью выплюнет на берег, совершенно дезориентированного, ослепшего, оглохшего и полузахлебнувшегося?       Появление взбудораженной Ланвийн отвлекло его от тягостных воспоминаний, которые оставил после себя этот сон, не похожий ни на что, пережитое ранее, и в то же время слишком уж реалистичный.       Тарвьел посмотрел на дочь, удивляясь, как это нередко с ним случалось, двойственности своего восприятия. Глядя совершенно объективным взглядом, он видел некрасивую девушку-девочку с узкими, как у него, губами, бровями со слишком резким надломом, придающим лицу сердитое выражение, и впалыми щеками. Не женственную, не изящную, следовательно, нисколько не привлекательную. И в то же время, пропуская внешность Ланвийн через призму родительского обожания, он понимал, что ничего прекраснее этой девочки просто не существует. Каждая черточка ее лица, удачная или нет, казалась прелестной и важной. Важнее всего на свете. И Тарвьел покачал головой, в который раз удивляясь этому противоречию.       — Ты не слишком рад предстоящей охоте, отец? — дочь поняла его по-своему, ну да ей и не нужно было знать о ходе его мыслей. Генерал-губернатор ответил вполне искренне:       — Главное, что ты рада!       — И порадуюсь еще больше, если мы с тобой поменяемся лошадьми!       — Лошадьми?!       — Я бы так хотела сегодня поехать на Лентильве! Он просто прекрасен, сам по себе лучшее украшение, лучше любого ожерелья или наряда! И к тому же замечательно смелый и темпераментный. Мчится быстрее любой газели и прыгает, как газель.       — Это-то и плохо! — вырвалось у генерал-губернатора.       — А ты можешь вместо него взять мою лошадку, ты ведь знаешь, какая она смирная, — продолжала Ланвийн, как будто не услышав его замечание.       Возможно ли, что не только супруга знала про его сложные отношения с Лентильвом?! Тарвьел задавался этим вопросом, пока дочь, состроив самую умильную и просительную гримаску, ожидала ответа. Меняться лошадьми, что за странная идея?! Как на это посмотрят другие участники охоты? К тому же Лентильв опасен. С другой стороны, Тарвьел не любил и не умел отказывать дочери... Внезапным уколом в сердце отдались недавние слова жены о том, что каждый день безмятежного покоя и простых радостей может быть последним. Ланвийн между тем молча застыла на месте, вся превратившись в одно сплошное ожидание...       — Ну ладно, — со вздохом согласился он. — Но только этот один-единственный раз. С условием, что ты в будущем никогда не будешь просить меня об этом.       — Договорились, отец! — торжествующе воскликнула она. — Встретимся позже, на равнине.       — Будь с ним очень осторожна! — торопливо предупредил он.       — Я всегда очень осторожна! — высказав это весьма спорное утверждение, Ланвийн весело протанцевала к двери, там крутанулась на месте и окончательно упорхнула.