Секунда после полуночи

      Утро Роя не было приятным. Его разбудил шум и гвалт возле навеса, Афина куда-то слиняла, тело ныло, не привыкшее к марш-броскам и сну на полу, а вместе с рюкзаками, украли и возможность почистить зубы. Переодевшись в комбинезон, Рой вышел на улицу не в лучшем расположении духа. Всё, чего он хотел — найти Афину и зубную щётку. Погода успела разгуляться, никакого тумана, только лазурное небо, с белоснежными пушистыми облаками. Свежий воздух нагревался. Через пару часов начнёт припекать. Рой чуть не впечатался в чью-то спину, когда выходил из навеса. Пустырь наводнили люди. Собрался, кажется, весь лагерь: рейдеры вперемешку с прочими обитателями Пустоши. Все кругом перешептывались, скалили зубы, смотря в центр круга. Любопытство подтолкнуло Роя пробраться сквозь толпу, встречавшую лохмотьями, кожаными штанами и портупеями, засаленными деловыми костюмами и жилетками — всем колоритом бесплатного и лишь слегка поношенного гардероба. Пришлось немного поработать локтями, отчего зеваки забухтели и зацокали.       — Куда прёшь? — рявкнул рейдер, половина лица которого пряталась за бордово-грязным платком. Одного вопроса этого амбала хватило, чтобы по спине прошёл холодок.       — Прошу прощения, — ответил Рой, потупив глаза. Немного сбавив напор, он всё же продолжил пробираться к центру. У самого уха раздался хрип:       — Поаккуратнее тут.       Рой взглянул на говорившего.       — Чего уставился? — мужчина поправил ворот расстегнутой до ключиц белоснежной рубашки, и пригладил кончики шейного платка нежно-зеленого цвета. — В своей норе людей не видел?       — Когда это гули стали людьми? — ответил Рой.       Мужчину перекосило. Если бы облупившаяся от радиации кожа могла покраснеть ещё больше, так бы и случилось.       — Раз гуль, значит, пялься сколько хочешь? Бесплатное зрелище?       Роя этот разговор начал утомлять, да и некогда.       — Что прицепился? Тоже мне невидаль. Таких как ты в Убежище каждый третий.       Гуль цокнул, окинул собеседника с ног до головы презрительным взглядом и отвернулся. Кажется, он не поверил Рою, хотя это была правда. Около трети жителей Убежища 78 были гулями. Кому-то повезло остаться разумными, остальные сидят в камерах Лаборатории уже долгие годы. Последних, правда, Рой не видел, не имея доступа в отсек. Ведь он не Лаборант, а треклятый Исследователь.       Гули появились задолго до рождения Роя. Через неделю после Великой Войны, все жители отсека «D» в одночасье охрипли. Спустя неделю тела приобрели сладковато-удушливый запах гниения. На третью неделю, когда кожа начала слезать шматками, порой вместе с мясом, обнажая кости скелета, Убежище наполнилось криками и стенаниями, мольбами о смерти. Но смерть навестила лишь к десять — двенадцать человек. Мучения остальных продолжались, превращая в, словно вывернутых наизнанку, созданий. Никакие таблетки, мази не помогали и не облегчали страдания. А потом все стихло. Ближе к декабрю 2077 года в убежище появилось 269 гулей: 261 житель отсека «D» и 8 инженеров-ремонтников. И меньше половины разумных. Ремонтники искали, откуда просочилось облучение и вскоре нашли дефект конструкции воздуховода отсека «D», короче говоря, заводской брак. Так, Великая Война добралась до Убежища 78 и из контрольного, с базой именитых мировых учёных, превратилось в подобие экспериментального.       Рой протиснулся в первый ряд и нашёл Афину прямо в центре. Она упёрла руки в боки и с нескрываемым презрением смотрела на парня, сидящего на коленях рядом. Тот заходился в истерике: лицо красное, плечи дёргались и слёзы в три ручья. Чем сильнее парень рыдал, тем холоднее становился взгляд девушки. Гефест с дочерью стояли в первом ряду. Пан тоже был здесь, осматривал содержимое двух рюкзаков. Рой спросил у соседа, что происходит и тот, посмотрев с благодарностью, начал живо рассказывать:       — Суд здесь, вот что. Надо же было Трясучке обокрасть Афину и Пана. Ещё бы к Фойду в карман залез.       Рой услышал голос Пана:       — Ни одной бутылки, из еды только две банки свинины с бобами.       — Что же будем делать, Трясучка? — спросила Афина.       Парень открыл рот, но вместо слов, заикал. Трясучка сгорбился, опустил голову и продолжил дрожать.       — Отпустите меня-я-я, — жалобно прорыдал Трясучка. — Я больше-е не-е бу-у-ду-у-у-у.       Афина скривила губы и поморщилась, словно увидела что-то невообразимо мерзкое.       — Конечно, не будешь, — ответила она. — Ведь наказание за воровство — смерть.       Трясучка повернулся к Афине, сложив руки в молитвенном жесте и затараторил:       — Афина, умоляю, не надо, прошу. Пощадите, молю.       Ничего не ответив Трясучке, она вытянула ладонь и потребовала у Гефеста револьвер и повязку. Трясучка схватился за край её кожаной куртки и потянул с такой силой, что Афина чуть не упала. Она треснула по вцепившейся руке с такой силой и брезгливостью, словно отгоняя заразное животное.       — Угомонись, — бросила она. — Ты знал, что нарушаешь правила Пантеона, когда обкрадывал своих. Своих! Так что не разводи сырость и встреть участь, как подобает, без страха в глазах.       Слова подействовали на Трясучку совершенно противоположно — он взвыл. Сердце Роя разрывалось от страданий, на которые Афина обрекла парня. Рой знал, что-то нужно делать, хотя и не знал что. Он оглянулся на людей вокруг, но их не то, что не смущало происходящее, наоборот, радовало. Некому остановить эту насмешку над правосудием. Глаза толпы завороженно ловили каждое движение Трясучки и Афины, уши выхватывали каждый звук и слово, лица расплылись в довольном оскале, предвкушая скорую кровь.       Афина зарядила патрон и сказала:       — Радуйся, что за такое преступление полагается одна пуля.       Рой переминался с ноги на ногу, ища решение. Афина надела парню повязку на глаза и сунула оружие в руки. На это больше невозможно было смотреть; он никогда не простит себе, если не предпримет хоть что-то. Выйдя из вперёд, Рой зашагал прямо к Афине, чем немало изумил всех. Волна настороженного предвкушения прошлась по толпе. Эмоции девушки сплелись в непроглядный клубок. Она не злилась, наоборот, словно ждала, когда он подойдёт. Но вслух произнесла:       — Вернись на место. Предупреждаю, как чужака, но лишь раз.       Рой уже не мог остановиться. Тугая пружина инерции двигала его вперёд. Он крикнул:       — Один рюкзак мой! Я прощаю. Отпустите человека!       Толпа напряжённо вперилась в него, испугавшись, что лишиться кровавого зрелища. От взглядов Рой даже почувствовал жжение под кожей. Кто-то попытался ухватить его, но Рой увернулся. Расстояние сокращалось, и Афина расплылась в ухмылке, той самой, как в первую ночь на базе в её комнате. И тогда, и сейчас она ужасала и не сулила ничего хорошего. Девушка сказала:       — Рюкзак — собственность банды. Ничего твоего там нет. Повторяю, вернись на чёртово место.       Что ж, она нарушила обещание, предупредив дважды, чем придала Рою смелости. Он сделал еще пару шагов, Афина выхватила револьвер из рук Трясучки, крутанула и закрыла барабан, взвела курок и нажала на спусковой крючок. Барабанные перепонки словно обожгло, настолько оглушительным был выстрел. Все охнули: и толпа, и Пан, и даже сам Рой. Он увидел, как перекосило лицо Афины, по ребром засаднило, и спустя секунду боль разлетелась осколками по всему животу. Рой вскрикнул и упал, не в силах устоять. Под комбинезоном стало мокнуть, он взглянул и увидел кровь. Мысли поскакали неразборчивым галопом, так быстро, что затошнило. Лишь одна была разборчивой: «Она застрелила меня. Эта дрянь застрелила меня!». Подбежал Пан, надавил рукой на рану. Очередной всполох боли пронесся по телу. Рейдер гаркнул кому-то в толпе, чтобы тащили носилки. Спасение чужой жизни в миг обернулось спасением собственной. Пыльные носки ботинок или грязные пальцы ног, голоса вокруг больше не существовали — была лишь жгущая изнутри рана.       — Приведи его в чувства, — кинула Афина Пану.       У Трясучки в это время случился припадок. Он попытался бежать, с завязанными глазами не разбирая дороги. Афина в два шага настигла его, схватила за шиворот пожелтевшей рубашки и приволокла обратно. Снова зарядила патрон и, с открытым барабаном, всучила оружие. Тот еле удержал его дрожащими руками.       — Крути уже, — сказала она.       Напряжение сжало воздух. Толпа затихла и, подавшись вперёд, сильнее стиснула кольцо, желая запомнить каждую деталь казни. Гефест с дочерью казались отстранёнными, лишь поджатые губы выдавали их чувства. Сознание вспышками возвращалось к Рою, пульсировало в такт крови. Взгляд упал на ребёнка лет девяти. Мальчишка таращился на сцену казни с горящими от любопытства глазами. Он закусил нижнюю губу и ждал развязки. Рой отвёл глаза, отказываясь верить, что мальчуган жаждал смерти другого человека.       Трясучка крутанул барабан, задвинул его, Афина помогла приставил дуло к виску. Взвёл курок. К счастью, повязка лишала возможности заглянуть ему в глаза, полные надежды, что камора окажется пустой. Все затаили дыхание, нервы перетянуты.       — Да стреляй ты, — сказала Афина.       Щёлк.       Девятилетний мальчишка зарыдал. Рой выдохнул. Толпа загудела, раздосадованная скучной развязкой. Со всех сторон полетели выкрики: «Заново!», «Еще раз!», «Пристрелите вора!».       Афина вырвала револьвер из окаменевшей руки Трясучки, который теперь по праву мог носить прозвище Мокрые Штаны. Испытал облегчение во всех смыслах. Девушка сняла повязку и обратилась к толпе:       — Трясучка ответил за преступление. Он жив. Или кто-то оспорит волю Лахесис?       Никто не выказал желания. Тогда она продолжила, обратившись к Трясучке:       — Теперь тебя ждёт трехмесячный испытательный срок. Любое нарушение правил Пантеона, и тебя вышвырнут из банды. Все понятно?       Парень вяло кивнул и бухнулся в обморок. Притащили носилки, Роя положили на них и понесли куда-то. Он разглядел, как два лагерных рейдера взяли Трясучку под локти и потащили к навесу. Ноги парня волочились по земле, загребая носками песок. Рой отключился.       Очнулся в полутёмном помещении, освещаемом лишь зелёно-голубоватыми мониторами. Едкий запах препаратов и стерильной чистоты ударили в нос. Когда глаза привыкли к полумраку, он разглядел выцветшие и обшарпанные кушетки вдоль стен. В изголовье каждой размещалась ширма. Несколько медицинских тумбочек на колесиках стояли рядом, заваленные жгутами, инъекторами, шприцами, пинцетами. Нашлась даже хирургическая пила в пятнах засохшей крови. Рой в испуге ощупал конечности и выдохнул с облегчением — всё на месте. Прикоснулся к ране, от которой осталась лишь дырка в комбинезоне. Роя цокнул: нового еще долго не видать.       Где-то за дверью послышался звучный женский голос:       — Если Фойд не запретит рейдерам закидываться этой дрянью, то пускай приплачивает за каждую отрезанную культяпку. Сначала притащи на себе обдолбанную тушу, потом отрежь гангрену. Я ему тут не мясник, так и передай.       — Хорошо, Салли, — голос Афины.       — И не вешай нос, дорогуша — всё с крысёнышем в порядке, — продолжила женщина. — Через полчасика оклемается и будет огурчиком. Даже запястья как новенькие. Схожу пока до этой безмозглой каракатицы, сегодня на обед шашлык из белки. Надо хватануть, пока не разобрали.       Рой потрогал запястья, на месте шероховатых корочек от ссадин была обычная кожа. За дверью всё стихло, но через полминуты заговорил Пан, видимо, дождавшись, что Салли уйдёт:       — Ты из ума выжила, подруга? Если бы он копыта отбросил, что бы сказала Фойду?       — Надо было дать этому сопляку сорвать казнь? Растоптать мой авторитет? Я хотела лишь припугнуть, целилась в ногу. Без понятия, что у него за везение такое — сразу же схватить пулю, да еще в живот…       — Фойд прав, — перебил Пан, — ты не справляешься с собой. Кто-то должен помочь.       Тут она зашипела:       — И кто же это будет, Пан? Может, ты?       — Всё решено, так что, если не я, кто-то другой. Например, Шпала. Только я не трону тебя, если не захочешь. Мне нужна банда, а тот спит и видит, как бы отплатить за твой поганый язык. Единственное, что ты можешь сделать — выбрать. Фойд даст подумать до весны. Пойду, докуплю еды и подожду вас там.       Дверь скрипнула, вошла Афина. Рой притворился спящим. Кроме придури, ничем это было не назвать, но разговаривать с этой психической он не собирался. От одного её вида кровь стыла, и становилось тяжело дышать. Неважно, что и для неё выстрел был неожиданным — как вообще додумалась такое вытворить?       — Спишь? — спросила она полушёпотом.       Заметила притворство? Рой решил гнуть свою линию и промолчал. Девушка села на кушетку напротив, чуть в диагональ, и, слегка приоткрыв веки, можно было разглядеть её очертания. Она прикрыла глаза рукой и нахмурилась, будто обдумывая что-то сложное. Послышался невнятный звук, похожий на всхлип. Видимо, ветер тормошил дверь, отчего несмазанные петли стонали. Снова и снова. Девушка упёрла локти в колени и спрятала лицо в ладонях. Плечи затряслись. Рой не сразу понял, что никакой это не ветер, а Афина. Женских слёз он не переносил с шестнадцати лет, когда мать ежедневно и еженощно выплакивала глаза, из-за того, что он стал Исследователем. Слёзы Афины будили не только гнев, но и злорадство, вперемешку с недоверием.       В глубине комнаты раздался стон. Рой и Афина тут же обернулись на него. Девушка закусила кулак, заглушая так эмоции. Дневной свет ворвался в комнату через открывшуюся дверь, и вошла коренастая женщина. Стон послышался вновь, мучительнее прежнего.       — Выхватила лучшие куски, — довольно проговорила женщина и хохотнула, отчего глубоко залёгшие морщины между бровей слегка разгладились. Она прошла вглубь комнаты, откуда звучал скулёж, положила кулёк с шашлыком на стол, обтёрла руки о коричневые штаны. Рой уставился на эту женщину, ошарашенный её видом. Выцветшие кудрявые волосы под мальчишку, плечи, не уступающие в ширине мужским, руки в обхвате больше шеи, шрам на щеке. И совершенно несуразные очки на цепочке, в стиле «кошачьих глазок». По голосу он узнал Салли.       — Оклемался, горе луковое? — спросила она глубоким голосом. Рой вжал голову в плечи, сначала решив, что обращаются к нему, но вопрос был к стонущему за ширмой. В ответ лишь хныканье.       — Знаю, знаю, что тяжко. Ну да привыкнешь, мой хороший. От тебя и прежде ничего умного не дождёшься, так что считай, и язык был не особо нужен. Теперь хоть людей раздражать перестанешь, — и она продолжила причитать, уже скорее для себя. — Сама скоро без языка останусь — сотру повторять, что дурь ваша до добра не доводит. Она развернулась, неожиданно резко для её габаритов.       — И этот глазёнки продрал. Правильно говорят, что за чёрной полосой всегда идёт белая. Утром-то все приказали долго жить, только зря кровать жертвовала. Ладно, — Салли вернулась из своих мыслей, — как самочувствие?       — Вроде живой.       Салли хохотнула:       — Еще бы. Два стимулятора истратила. Получил по самое не балуй.       Желваки Роя напряглись от стиснутых зубов. Женщина продолжила:       — А красавица что зарёванная сидит? Сказал ей чего?       — Нет, конечно, — Рой затряс ладонями перед собой.       — Ну и зря. На твоём месте, дала бы втык этой дурёхе, чтобы хоть по делу распускала нюни.       Афина взглянула на неё с явным неудовольствием.       — Куксись, не куксись, дорогая, но хорошая выволочка придётся кстати. А ты, крысёныш, заработал куда большую, но уже получил своё. У вас в убежищах мозги совсем разжижаются без солнца, раз додумался выкинуть такой номер. Если бы не Фойд, издох бы прямо там. Короче, оба хороши. Стоите друг друга.       Салли перехватила дыхание и замахала рукой:       — Если у вас больше нет жалоб, то брысь отсюда. Выход там же, где вход. Век вас не видать. И, Афина, захвати стимуляторы с кушетки. Фойд щедрый только на дозы.       Приятная прохлада полутёмного медпункта сменилась полуденным солнцем. Запах раскалённого песка наполнил воздух. Оказавшись снова так близко к Афине, гнев и обида разгорелись с новой силой. Посмотрев на её всё ещё припухшие глаза, Рой сказал:       — Твои рыдания выглядели настолько жалкими, даже противно.       Пусть подавится. Пускай ей будет хоть на толику так же больно, как было ему.       — Тебе виднее, — спокойно ответила она.       — Чего?       — Говорю, тебе виднее, когда кто-то опускается на твой жалкий уровень.       — Да ты же меня чуть не прикончила!       Афина остановилась и подошла к нему так близко, что еще немного и соприкоснулись бы носы. Сердитый взгляд отчётливо сообщал, что Рой наконец-то допёк её.       — Нет, ты не жалкий, ты просто идиот. Сколько раз я просила остановиться? Нет-нет, не отвечай. Я скажу: больше, чем нужно. Но ты плевать хотел. Теперь за твои кривляния отвечать мне. Перед Фойдом, Гефестом, Безногой Салли, даже Паном. Эта выходка всё равно, что помощь в побеге или подстрекательство к бунту, значит, стрелять нужно было прямиком в твою тупую башку. Так что, радуйся, что я чуть не прикончила.       Она толкнула его в грудь, вынуждая отстраниться.       — Лучше б никогда тебя не встречал, — прошептал Рой.       — Да что ты говоришь? И что бы делал без еды, чистой воды и оружия? Так и пил бы из лужи, а на утро твой труп доедал какой-нибудь яо-гай.       — Пошла ты…       — Так и сделаю. И ты со мной. Прилавок, и по совместительству барная стойка, возле дома Гефеста была битком забита. Ни одного свободного места. Постояльцы лагеря отдыхали, потягивали пиво, курили и резались в карты, от души гоготали над какой-нибудь скабрезной шуткой. Были и рейдеры лагеря: один спал, положив голову прямо на стойку, двое начищали и смазывали оружие. Всем этим сборищем заправлял Мистер Помощник, которого, по всей видимости, Безногая Салли и нарекла безмозглой каракатицей. Робот порхал от посетителя к посетителю, принимал и выдавал заказы, развлекал своеобразной беседой. Когда Афина и Рой подошли, он повернул к ним один круглый глаз-сканер, остальные два продолжали следить за посетителями. Воздух проспиртовался, хотя с открытия магазинчика прошло не больше трех часов. Пан сидел за стойкой и явно нашел, чем себя занять в ожидании. Точнее, свои рот и руки, без стеснения зажимая близняшку. Казалось, что он скорее проверял языком содержимое её желудка, нежели целовал. А чтобы та не сбежала прочь от неприятной процедуры — крепко держал за ягодицы. Сейчас Рой бы с удовольствием поменялся местами с Паном. Афина тоже увидела эту картину и ускорила шаг. Мистер Помощник поприветствовал их механическим, но приятным голосом из глубины тела-шара: — Отличный денёк, чтобы утопиться в выпивке, а не реке.       Афина пронеслась мимо, лишь подняла руку, показывая, что не настроена покупать. Поравнявшись с целующейся парочкой, она холодно спросила:       — Какая часть задания находится у Кастории во рту?       Как она вообще их различает?       Пан оторвался от подружки, вытер губы рукавом, забыв стереть с них нахальную улыбочку. Вздёрнул рассеченную бровь и сказал:       — Что-то вы долго. И оба чернее тучи. Неужто, подруга, ты оставила крысёныша без будущих крысят?       Кастория хихикнула, прижимаясь к Пану еще крепче. Афина пихнула горсть стимуляторов прямо в грудь рейдеру и зашипела:       — Она тебе не жена, чтобы лизаться у всех на глазах.       — Говорил же, Кики, что все девчонки от меня без ума. Даже наша святоша ревнует. Кастория промурчала что-то нечленораздельное, явно довольная его словами.       — Ты знаешь правило, — не унималась Афина.       — И ты единственная, кто следует ему, — вдруг от шутливость Пана исчезла. — Я собрал припасы, можем выдвигаться.       — После сегодняшнего я еще неделю не усну, — сказала Кастория Афине, пока они шли к воротам. — А Трясучка и вовсе до конца дней будет просыпаться в холодном поту. Наш новый знакомый, наверное, тоже…       И тут Пан поцеловал близняшку, не дав той договорить. Афина закатила глаза, но легкая улыбка коснулась её губ.       — Обними за нас Гефеста и Ярин, — сказала Афина Кастории. — А Поллукса обойдётся.       Пан прошептал близняшке что-то на ухо, отчего та расплылась в смущенной улыбке.       Тяжёлые ворота поднялись и выпустили их из Лагеря «Либерти» на Пустошь. Стоял знойный полдень, но Роя пробрал озноб.

Please stand by