Реальная реальность

      Кавех просыпается. Просыпается не от назойливого будильника с тумбочки с другого края кровати и не от пищалки Мехрака, которую он собственноручно туда встроил и за это готов проклинать самого себя. Просто открыл глаза и проснулся. Может виной тому лучи взошедшего не так давно солнца, а может и ещё чего. Сейчас совсем не этим горели мысли, совсем не ради солнца архитектору было суждено подняться в такую рань.       А для того, чтобы увидеть пока что спящий мир.       Спящий мир, который начинается ровно с другой половины кровати и далее тянется во все уголки Тейвата без исключения. Секретарь выглядит во время сна ещё более спокойно. Все мышцы у него расслаблены, рот приоткрыт, и дыхание такое ровное-ровное, тихое и размеренное. Примерно где-то с этой физиономии начиналось то, что Кавеху сегодня хотелось назвать "миром". Реальным миром.       Этот мир всегда был странен и непредсказуем. Точнее, как кажется сейчас, он всегда имел все характеристики сразу. Какая станет доминирующей — зависит лишь от личного восприятия. Поэтому, сколько Кавех себя помнит, реальность бросала ему вызов, делала его жизнь в разы неприятнее и притом всё равно обладала харизмой и приветливым нравом. Но главное, пожалуй, было всегда тем, что реальность не принимала его. Нигде и никак. Везде и всегда ему было сложно хоть как-то быть признанным.       Но и Кавех был не так прост в отношениях с этой реальностью. Порой он и сам отчаивался. Отчаивался настолько, что в бреду загорался идеей построить свою собственную реальность. Где он будет принятым, где все будут приняты. Там не будет глупой моры, не будет грубых слов и главное... Его реальность не будет ничего общего иметь с той другой. Она будет предсказуемо добра и щедра, упорна и стремительна. Не будет там лени и неудач, ссор и обид, списков участников проекта. Где-то в глубине души он всегда знал, что его собственная реальность не достижима. Не возведет он ничего в одиночку, да и в группе вряд ли. Другая, настоящая реальность неизбежно растопчет, стоит только начать класть кирпичи. И ни один цемент, ни один металлический стержень тут не поможет.       Но Кавех не сдавался. Всё-таки, если даже он верить в свою реальность не будет, то в неё не поверит никто и никогда. Да и вообще, чего он стоит в ином случае? Чего стоит вся его личность, если он не может отстоять себя? Не может же реальность не принимать его только из-за того, что он на деле жалок? Это просто невозможно, с учётом его способностей.       И тогда безумный план вычерчивался ещё более яркими красками. Конечно, Кавех же архитектор. Он нарисует такой чертёж, продумает столько деталей, что все люди разом его одобрят. Каждому понравится всякая колонна и ступенька. Тогда его признает не реальность, а хотя бы люди в ней. Тогда все те люди бросят эту вшивую каргу, возьмутся за молотки и доски, и они все вместе возведут идеальный мир на несущих стенах своей веры. И как бы не была велика злоба на настоящий мир, он тоже найдёт себе место. Где-то на сцене в комедийной пьесе. Место будет для каждого.       При этом, чтобы взяться за такой проект, у Кавеха есть только одна необходимость: стать мастером своего дела. Научиться строить самые лучшие и грандиозные строения. Даже не просто строения, а дома. Те дома, в которых будет всегда тепло, хорошо и уютно, всегда так, как и должно было быть. У Кавеха был такой же в детстве. Он соберёт тысячи таких по кусочкам разбитого стекла и обрывкам важной диссертации. Но для этого нужно мастерство, такое быстро не сделать.       А Кавеху, впрочем, совсем не сложно. Не имея своего места и ни одного близкого рядом в момент принятия решения, он обладает почти бесконечным количеством времени. А значит, всё это время может уделить самосовершенствованию. Без места и родных душ даже лучше — нет никаких причин отвлекаться. Единственным местом в такой ситуации становится чертежная бумага и карандаш с набором линеек. С тех пор, приняв решение ещё в далёком юношестве, это и было единственными святынями Кавеха — идеалы и мастерство. За быстро текущие годы проект идеальной реальности переживал взлеты и падения. Всё же без места было несладко, а без тепла рядом и вовсе до ужаса горько и кисло. На вкус как кофе, которое иногда становилось единственным его топливом, очень паршивым и не всегда помогающим. Он творил в пустоте, из-за чего спину очень часто продувало, а на волосы капали противные капли. Но Кавех не сдавался. О нет, ни за что он не сдастся. Это уже дело принципа. Раз реальность не хочет принять его, он выстроит собственное место своим потом, слезами и кровью, и простоит оно хоть многие тысячи веков, став домом для всех, кто оказался отвергнут и сброшен в пустошь также, как он сам.       Однако, замыкаясь в себе и не смотря никуда дальше своего бумажного холста, переживая все самые печальные моменты в гордом почти что одиночестве, взрослеющий мастер совершенно не обращал внимания на то, что происходит вокруг. Потому что какой ему смысл разочаровываться лишний раз? Какой вообще смысл во всём этом, если прямо здесь и сейчас перед его наметанным глазом есть бумага, а у него в руках карандаш? Вот именно, что никакого. И по ту сторону нет почти никого.       И нет какой-то нужды обращать внимание на то, что это "почти" изредка приносило ему кофе. Иногда готовило еду, что была совершенно некстати в процессе созидания нового проекта. Частенько накрывало теплым пледом во время сна за рабочим столом. Спину больше не продувало, а на голову капало чуточку меньше. Тогда у Кавеха почему-то возникало настолько много сил, что он просыпался и назло слипавшимся глазам творил дальше. Тогда ещё ярче возгорали вера и надежда на постройку идеального мира.       Изменения происходили постепенно. Сначала Светоч, как дикое голодное животное, бросался на чью-то заботу. Просто принимал и в собственном трансе даже не думал обернуться. Не думал узнать, что за таинственный благодетель так сильно помогает его процессу, не вспоминал о том, чьими руками возведены стены и крыша, вдруг возникшие над головой. Всё до этого было как во сне, от которого Кавех по-немногу просыпался.       Он смелел также очень плавно. Сначала просто разглядывал свежеприготовленную еду. Она оказалась очень вкусной, хотя, если честно, всегда суховатой. Никаких тут любимых супов и рагу с бульоном. Зато иногда фрукты и сырные нарезки. Потом пробовал кофе, от которого по-началу, если честно, готов был плеваться. Ведь туда, похоже, даже сахар сыпали, фу. Да и это были совершенно не те восемь ложек растворимого, от которого злостно хотелось работать и убить себя. Тот напиток даже кофе не назвать, просто горькая чёрная вода, которую с утра сначала варят какое-то время в турке, а потом пьют для хорошего настроения в течение рабочего дня. А у Кавеха рабочий не только день, а и все сутки, так что ему такое настроение не поднимает. Только если чуть-чуть.       Потом он начинал идти на разговор. Наконец-то сказал, что в кофе сахар ложат только последние кретины, к еде следовало бы подавать напиток, а у пледа абсолютно безвкусный узор. Как ни странно, добродетель его немым тоже не был: с началом соблюдения рекомендаций Кавеха он предъявил и свои претензии, указав на излишний шум по ночам, перерасход в некоторых сферах бюджета и частые запои. А потом ещё бубнил что-то про то, что это его стены с крышей, это архитектор пропустил мимо ушей.       После же, в один день, когда к нему, задремавшему, снова пришли чтобы прикрыть новеньким красивым пледом, Кавех проснулся и вдруг обернулся. И в тот день для себя он прозрел наверное. Ведь перед глазами был ведящий бровью в недоумении писец Академии, аль-Хайтам, его бывший лучший друг. Когда-то, наверное, самый добрый мальчик из всех, с кем Кавех был знаком в Академии. Именно для таких людей хотелось бы построить идеальный мир. У него тоже не было места в настоящей реальности, но он никогда ничего не делал ей назло, совсем не боролся с ней. Он, казалось со стороны, даже наслаждался тем, что наречен жизнью в пустоши. Однако Кавех слишком хорошо понимал эту проблему. Кому же может быть хорошо без дома и семьи? Тут срочно нужен хотя бы один друг.       И это трогало сердце ровно до момента, пока не вспомнилось его подлейшее предательство. Кавех доверял ему, как себе, а в самый ответственный момент, когда пришлось снова потерять связь с окружающими людьми, этот друг просто плюнул ему в душу самой настоящей реальностью, что противно щипала глаза и свербила в носу. Как же Кавех мог до этого не замечать самого настоящего прихвостня реальности у себя под носом? Но и метаться уже не хочется, он и так слишком надолго отвлёкся от работы, совсем уж утопясь в перерывах, только бы узнать побольше об аль-Хайтаме. Как ему жилось? Неужели эти стены и крыша — место, всё-таки выделенное ему реальностью? Тот многословен не был, и часто бывал чересчур сварлив и горд. Ёрничать он и в детстве любил, а будучи взрослым, начал ещё и хамить иногда. Но всё равно рассказывал какие-то истории, невсегда, но достаточно воодушевляющие. Кавех, правда, подзабыл.       В любом случае, жизнь после прозрения обрела новые краски. Работа мешалась с аль-Хайтамом и зданием, в котором у Кавеха помимо своего стола в общем кабинете была также своя комната. В здании аль-Хайтама было много изъянов, а некоторые из них, упаси Архонт, хозяину жилой площади нравились. Работать теперь приходилось ещё и над этим, обустраивая всё по подобию собственного идеала эстетики, но сил от кофе, сваренного в турке, было вполне достаточно для этого.

***

      И всё же, почему Кавех сегодня встал раньше всех?       Чтобы пялиться на домашнего и милого Хайтама долгие несколько минут. Дабы иметь время рассмотреть его открытую шею и легко улыбнуться паре отметин, сделанных самим Кавехом буквально этой ночью. А может, он проснулся, чтобы потрепать легонько чужие и так бедные с виду после сна серенькие волосы? Пальцем зачесать чёлку, а после по лбу провести легко-легко. Конечно же ради всего этого. А ещё чтобы немного пооглядываться по сторонам и вдруг понять:       Это его дом. А Хайтам — его самый близкий человек. Это всё здесь, в той самой настоящей реальности. Ни где-то там в идеалах, ни на чертежной бумаге, а прямо здесь и сейчас. Это то, за чем он гнался всю жизнь, это — его истинная идеальная реальность. Идеальная, при этом существующая в рамках настоящей. Кавеха бьёт озарением во второй раз. Реальность наконец-то приняла его. Аль-Хайтам примирил его с ней. Каждой чашкой кофе, каждым спором о жизни по вечерам, каждым поцелуем он аккуратно отрезвил от вечного пьянства кружащих голову идеалов. Кавех мог бы почувствовать стыд за такую огромную помощь себе, однако это совсем не беспокоит. Архитектор тоже многое делает для него, и Хайтам сказал бы, будь этого недостаточно.       Но на сердце от внезапного осознания вдруг возникает пустота. Если он всего добился, то это получается, что гнаться идеалом больше не нужно? Но что делать тогда? Кавех пугается, теряя равновесие в своих мыслях, однако теперь у него есть метод защиты. Он жмется к губам Хайтама. Целует его, ибо так спокойнее, так точно понимаешь, что всё это реально и действовать теперь нужно с опрой на это. Но в процессе и не замечает, как его секретарь открывает глаза и отстраняется.       — Мм, Кавех, ты сдурел? — Ноет Хайтам, щурясь и хмурясь. Голос хриплый, он совсем ещё не проснулся, и в целом видимо не планирует, отчего выдаёт только однозначную мольбу, — Спать...       И чмокает в губы на небольшое прощение, дальше потягиваясь по подушке и сгребая в свои объятия, прижимая к сложенному телу со статной грудью. В момент почти позабыв о тревогах, Кавех немного посмеивается, но чужим рукам не сопротивляется, осознав для себя что-то уже в третий раз. Они оба знают, как он любит лишний раз поприжиматься к хайтамовой груди. Обнимая в ответ и оставляя на мышцах лёгкий поцелуй, Кавех с необъятным теплом на сердце валится обратно в сон. До полудня всё-таки ещё далеко.

***

      Перестанет ли архитектор гнаться за идеалами? Нет, но теперь иногда можно полежать ещё пару часов.