If I see you are coming, I'll leave the engine running

      Эдди ожидал многого: что Бак не будет с ним разговаривать; что будет, но огрызаясь; что он просто-напросто не выйдет на смену (впрочем, это было чем-то слишком уж нереалистичным). И всё это пугало Эдди до чёртиков, потому что он даже не знал, что именно задело Бака, а соответственно, и не знал, как перед ним извиниться. Однако, как бы странно это ни звучало, Эдди испугался больше, чем мог себе представить, когда Бак начал вести себя, как ни в чём не бывало, словно это не он ночевал непонятно где, словно это не он заставил Эдди пройти через «А где Бак? Но он ведь обещал приготовить блинчики. Вы что, поссорились?» от Кристофера и словно это не Бак скрывал что-то и заставлял Эдди чувствовать себя человеком, которому нельзя открыться.       Даже если Эдди и был в чём-то виноват, его накрыла волна раздражения, когда он увидел смеющегося, улыбающегося, вероятно, какой-то шутке Чима Бака. А когда Бак заметил Эдди, то его взгляд не переменился, улыбка не слетела с лица, она просто стала мягче. Эдди знал эту улыбку и готов был за неё убить. Эдди стоял на месте, не зная, что делать, будто не был в отношениях с Баком, а приходился ему каким-то знакомым, имя которого не вспомнишь, даже если он представится двадцать пять раз. Бак тем не менее повёл себя, как типичный Бак, — непредсказуемо и неожидаемо, но Эдди, хоть и растерялся, но не был против, когда тот в несколько шагов преодолел расстояние между ними и, обхватив его лицо руками, на секунду заглянул Эдди в глаза, а после притянул к себе и поцеловал одновременно и яростно, и нежно, что умел только Бак, Эдди был уверен, даже не имея огромного опыта в поцелуях с другими людьми. У Эдди едва не подкосились ноги, а руки машинально оказались на теле Бака — одна в волосах, вторая на бедре; единственное плохое, что было в этом поцелуе, — то, что он вовсе не ответил на вопросы Эдди, а запутал его ещё больше. Бак не злился? Что ж, это было отлично, Эдди был искренне рад. Но это не изменяло того факта, что вчера что-то произошло, что-то, чего Эдди не мог просто забыть. Он и так игнорировал многое слишком долго. Пора было просыпаться. — Бак, что…       Его прервал сигнал тревоги, и Бак, похлопав Эдди по плечу, произнёс: — Пошли, Эддс, — будто не понимал, чего от него хотел Эдди.       Ладно, решил Эдди, они могут не говорить сейчас. Но это не значило, что они не поговорят позже.

***

      Первый вызов был выматывающим, да и следующие шесть — тоже. И вроде бы никто на станции не говорил проклятых слов, но по ощущениям кто-то всё же напакостил, просто не признавался. Благо, смена подходила к концу, и каждому из 118-й уже не терпелось оказаться дома в окружении близких и заветного спокойствия.       Эдди чувствовал, что никакого спокойствия ему не светит. Может, Бак и делал вид, что всё хорошо, и, может, они работали слаженно, как и всегда. Может, между ними даже не ощущалось никакого напряжения (остальные бы его непременно заметили), но… Эдди знал, что между ними не всё в порядке, и это уже давало повод для беспокойства. Эдди думал о том, как подступиться к Баку. Мог ли он просто спросить: «Что, чёрт возьми, произошло?» Эдди никогда не был силён в разговорах. Отец воспитывал его с мыслью, что мужчин красят не слова, а поступки, и отчасти он был прав, однако побег Эдди на войну мог бы стать чуть менее «побегом», поговори он с Шеннон нормально, а не просто поставив её перед фактом. И теперь Эдди… После знакомства со 118-й, после многочисленных походов к терапевту Эдди, безусловно, осознал всю важность именно разговоров, но не то чтобы это значило, что ему стало легче заводить их.       И, возможно, судьба или кто-то вроде неё услышала Эдди, дав ему передышку и возможность подумать (хотя он и не был уверен, что действительно хочет откладывать что-то столь важное на потом; он уже делал это раньше, и к чему это привело?). У Мэдди сегодня был выходной, так что, по-видимому, Чимни донимал её весь день своими сообщениями, как он умел, поэтому Мэдди принесла свежие шоколадные маффины, запах которых в мгновение ока заполнил станцию. Боже, они были ещё тёплыми. Где Мэдди их взяла? Эдди, безусловно, был растерян из-за сложившейся у них с Баком ситуации, но эти маффины… Он бы отдал одну из своих назойливых сестёр за возможность есть их вечно. — А где малышка Джи? — спросил Бак. — Я оставила её на Альберта. Он показался мне слишком энергичным и жизнерадостным. Пусть попытается накормить её пюре из брокколи. — Как часто я говорю, что люблю тебя? — ухмыльнулся Бак. — Недостаточно, — в том же тоне ответила Мэдди. Эдди всегда нравилось наблюдать за братом и сестрой Бакли. Они были, словно Инь и Ян, которые внешне не походили ни капли, которые внутренне были полными противоположностями, однако вместе являли собою идеальное сочетание. Эдди забыл, как дышать, однажды, когда Мэдди сказала подобное про них с Эдди. — Слушай, Бак, надо поговорить, — внезапно она стала серьёзной, хотя и не такой, как если бы случилось что-то плохое.       Бак, похоже, подумал точно так же, потому что на секунду напрягся, но сразу расслабился. Если дело не касалось здоровья, счастья и безопасности Мэдди и Джи-Юн, волноваться было не о чём. Мэдди была здесь, а Джи — с Альбертом, человеком, который, пожалуй, был самым надёжным вариантом после родителей девочки и Бака.       Эдди решил, что некрасиво будет стоять у Бака и Мэдди над душой, поэтому поднялся наверх, чтобы иметь обзор на брата и сестру, но не подслушивать их и не мешать своим присутствием. Чимни сделал то же самое, да и, глядя на него, можно было сказать, что, хотя он и любил Мэдди больше жизни, но маффины, которые она принесла, в данный момент были куда занимательнее его почти жены. Хен скрылась из виду, ещё когда ей позвонила Карен, а кэп был у себя в кабинете (разумеется, ел маффины втихаря). — Всё в порядке, Мэдс? — спросил Бак, когда все ушли; не то чтобы он ждал, когда они с Мэдди останутся одни — он доверял ребятам из 118-й, как себе, так что никаких секретов (ну, или почти), — но вид Мэдди намекал, что она предпочла бы остаться без лишних глаз и ушей. — Да, просто… — она собиралась с мыслями. Мэдди правда боялась, что Бак плохо отреагирует. Однако, чем дольше она молчала, тем неуютнее становилось Баку. — В общем, мама и Глен приедут на свадьбу.       На секунду Баку показалось, что он тонет, что на его шее камень, а руки и ноги парализованы. Вот так внезапно его самый страшный кошмар появился на горизонте. Бак закрыл глаза и начал считать.       Чёрт возьми, как бы плохо ему ни было в этот момент, пугать Мэдди он хотел меньше всего. — Эй, Бак!.. Ты в порядке? — тем не менее, кажется, у него не вышло; Бак открыл глаза, остановившись на четырнадцати: Мэдди стояла прямо перед ним, её руки лежали у него на плечах, она смотрела на него снизу вверх и выглядела напуганной.       Вероятно, из-за того, что точно так же — если не хуже — выглядел он. — Мэдди, зачем? — тихо и как-то жалобно спросил Бак.       Как когда она вручила ему ключи и пожелала хорошего пути.       Зачем мне жить без тебя? — Бак, я не желала этого, честно, — с сожалением произнесла Мэдди. Она знала, что у Бака были плохие воспоминания. Мэдди всё понимала. Она смотрела на Бака и думала о том, как ей жаль, что её не было рядом, когда Бак страдал в родительском доме в одиночку, ей было жаль, что в тот единственный раз, когда она по-настоящему поддержала его, вероятно, было уже слишком поздно. — Кто-то, видимо, увидел в Инстаграме фотографии приглашений на свадьбу и переслал маме. Я не собиралась их приглашать. Они не заслужили этого. Их ведь не было на моей свадьбе с Дагом, хотя я очень этого хотела. Но мама позвонила мне, и… я не смогла отказать ей… — последнее Мэдди прошептала едва слышимым, сорвавшимся из-за комка в горле голосом. — Мне внезапно так захотелось, чтобы они увидели Чимни и поняли, что я могу делать правильный выбор. И Джи-Юн… Мама и Глен не были лучшими родителями, но, быть может, они могли бы попытаться стать хорошими бабушкой и дедушкой… Бак, я…       Бак скинул её руки с себя.       Джи-Юн…       В его голове произошёл взрыв. Его самый большой страх становился реальностью. — Я… Я не могу. Я просто… Я не могу это выдержать, — Бак вытер покрасневшие глаза и засмеялся, сначала тихо, а потом всё громче, и в итоге уже не мог остановиться, как ни пытался не выглядеть безумцем в глазах сестры.       Бак просто… Это было невыносимо. Это было слишком. Прошлый вечер с Эдди, когда тот, сам того не осознавая, расковырял старую рану Бака. Сегодняшняя смена, в которой, к сожалению, не все люди, попавшие в чрезвычайную ситуацию, были спасены. Возможно, Бак старался недостаточно? И теперь это. Его чёртова мать, которая ни разу в жизни не встала на его защиту, и его грёбаный отчим, который… Они должны были оказаться здесь через… сколько? Двенадцать часов? Сутки? Двое? Бак смеялся, потому что это не могло быть правдой. Боже, они ведь наверняка даже не знали, что он здесь. Какой будет их реакция? Будет ли Глен вести себя так же, как много лет назад? Или сделает вид, что был примерным отцом? Испугается ли он нынешнего Бака и его нынешнее окружение — пожарных, копа? Бак смеялся. Эта ситуация — какой-то сюр. Он не собирался видеть родителей никогда. Возможно, он пришёл бы на похороны матери. Скорее всего, он бы плюнул на могилу Глена. Сейчас Бак смеялся. Он не мог делать ничего другого. Со стороны его смех звучал, как рыдание.       Бак этого не знал. — Бак, Бак! Бак, посмотри на меня! — голос Мэдди добирался до него, словно через толщу воды, и лицо сестры было размытым, словно он и вправду тонул.       Но что-то произошло, послышался какой-то звук, толчок — и Мэдди исчезла, а Бак оказался в сидячем положении, у стены, и напротив него сидел Эдди, чертовски обеспокоенный и, по правде говоря, выглядящий так же ужасно, как и Бак. Вопрос — почему? Бак не плакал, но истерический смех всё выкатывался из его груди, и он не мог остановить это, хотя ему уже было больно; этот смех был как икота — хрен избавишься. Вокруг пропало всё пространство, и начал исчезать воздух. Внезапно Бака что-то придавило, на миг ему стало лучше — смех прекратился, но лишь на мгновение. Хотя он стал тише. Его сжали сильнее, и после около уха послышался ласковый голос, поющий:

Una mujer morena Resuelta en luna Se derrama hilo a hilo Sobre la cuna. Ríete, niño, Que te traigo la luna Cuando es preciso.

      Боже, звучало ужасно, но Бак знал этот голос, и Бак любил этот голос. Эдди пел эту колыбельную Кристоферу, когда тот был помладше. И позже, когда Крису снились кошмары. И, если честно, Баку казалось, что Эдди пел её и для него, когда ему снились кошмары, хотя они оба и не обсуждали его сны. — Господи, Бак, что случилось? Это была паническая атака? Из-за того, что я сказала? — Мэдди выглядела не многим лучше него. — Что ты ему сказала? — Наши… — Всё нормально, Мэдс, — выдавил Бак, и по его глазам Мэдди поняла, что не Бак не выдержит ещё одного упоминания о родителях прямо сейчас. — Не пугай нас так больше, — прошептала она. — Не буду, — пообещал Бак, хотя прекрасно знал, насколько зыбко это обещание.       В любом случае, были проблемы поважнее.       Он попытался подняться, но перед глазами всё плыло. — Посиди немного, у тебя, наверное, поднялось давление. — Я в порядке. — Ни черта. — Эдди… — Мы поговорим об этом дома.       Бак не мог понять, почему Эдди злился. Он ведь злился, да? Это из-за того, что он ушёл вчера, испортив им вечер? Или из-за того, что произошло только что?       Бак коснулся рукой щеки Эдди. — Мне жаль, bonbon, — Эдди не любил это прозвище, но тем не менее всегда таял, когда Бак обращался к нему так.       Мэдди выглядела очарованной. — Что это значит? — поинтересовалась она. — Ответишь — и я приклею восковые полоски к твоим ногам, пока ты будешь спать. — Я полюбил чудовище… — пробормотал Бак; по крайней мере, ему стало лучше.       Эдди помог ему подняться, придерживая за талию. — Смена заканчивается через двадцать минут, я пойду сообщу кэпу и остальным, что вы уходите чуть пораньше, — сказала Мэдди. — Слушайте, это необязательно… — Молчи! — одновременно ответили Эдди и Мэдди.       Бак закатил глаза — и, чёрт, это было больно.