разбитые витражи

— Твои фокусы, — задумчиво протянул Итэр, — ты для них выращиваешь эти цветы? Лини поднял к нему запачканное грязью лицо, хмурясь: они уже некоторое время возились с клумбами у дома очага, возделывая будущее пристанище для цветов. Лини занимался этим каждый год: ему нравилось, как по весне, а иногда и летом, и осенью, распускаются пышным цветом бутоны. Их было видно из окна и люди, обычно обходившие их дома за три стороны, не брезговали подойти поближе, чтобы полюбоваться и почувствовать тонкий, дурманящий аромат, который кружил голову и смягчал сердце. Работу по высадке цветов Лини проводил сам, редко позволяя помогать даже сестре и брату. Ему нравилось возиться с влажной почвой, разводить удобрения в вёдрах, аккуратно извлекать высаженные заранее в небольшие горшочки саженцы и прикапывать их в неглубоких, сдобренных золой ямках. Семена он высаживал отдельно от окрепших стеблей с набухающими, свежими бутонами: всегда была вероятность, что они не взойдут, да и уход за ними требовался особый, бережный и более скурпулезный. После такого руки чернели и грубели, под ногти забивалась грязь, а колени болели, красные, с синяками от долгого сидения и неудачных движений. Тем не менее Лини любил сезон посадки цветов. Было что-то особенное, волшебное в той обыденности и монотонности, которая сопровождала оформление клумбы. Он занимался фокусами практически всю сознательную жизнь; каждое его движение, слово пропитывались лукавым коварством иллюзии и ловкости, почитаемые за магию. То, что для обычных людей казалось невообразимым, Лини считал наскучившей обыденностью; то, что они принимали за данность, он встречал с неподдельным, практически детским восторгом. В этом году выдалась особо жаркая ранняя весна. Обычно Лини посвящал цветам около трёх дней, в течение которых никто не трогал его — даже Отец не давала никаких поручений, своеобразно заботясь и оберегая его. Из-за того ли, что семян и саженцев оказалось больше, чем всегда, или, может, из-за несвоевременной жары, к концу вторых суток Лини к своей досаде понял: он не успевает. Пришлось в срочном порядке искать кого-то, кому он мог бы доверить столь ответственную работу. Линетт и Фремине в Доме Очага не оказалось: как выяснилось позже, они отправились на побережье, выполнить просьбу одной пожилой пары. Больше Лини не доверял никому — в этом, пожалуй, и заключалась главная проблема. Стиснув зубы и сжав кулаки, он с прежним остервенением принялся за дело, пытаясь нагнать упущенное время, что, конечно же, ему не удалось. С досады Лини бросил садовую лопатку в рыхлую, прореженную почву — и именно таким, чумазым, расстроенным и разочарованным, его нашёл Итэр. Оглядев масштаб катастрофы, Путешественник вытащил воткнутую в землю лопатку и помахал ею прямо перед удивлённым лицом: — Помочь? Глядя на искреннюю улыбку и мягкий, медовый свет в приветливых глазах, Лини обречённо кивнул и промямлил что-то, отдалённо напоминающее 'Да, пожалуйста'. В лучшее время он бы лишь отшутился, может, достал бы из-за уха Итэра очередную радужную розу, вызывая у того удивлённый смешок, но сейчас ему действительно требовалась помощь. Разногласия между ними давно улеглись, успокоились, забывшись, будто их не было вовсе, просто иногда Лини, сгорающий от смущения и распирающего грудь чувства, ощущал себя рядом с Путешественником неловко и смущённо. Итэр, на удивление, довольно ловко управлялся с работой. Конечно, Лини был наслышан о том, с чем тому приходилось иметь дело в своих нескончаемых приключениях, но вид того, как бережно и с какой осторожностью Итэр обращается с цветами, разливался нежным теплом в груди. Они оба перепачкались везде, где только можно, случайно измочили ноги, когда Итэр, запнувшись, опрокинул ведро с водой, предназначенной для проливки только что засаженных семян, а под конец, смеясь и подтрунивая, измазали друг другу лица неловкими, игривыми мазками грязных пальцев. Лини доделывал последнюю лунку, поручив Итэру убрать инструмент в ящик, предварительно промыв его в оставленном специально для этого корытца, когда Путешественник задал вопрос. Ещё не отошедший от окрыляющего, булькающего пузырьками в груди счастья от совместного времяпрепровождения, он улыбнулся чересчур наивно и открыто: — Нет. Цветы я обычно нарываю в поле или покупаю у местных торговок, если не успеваю подготовить реквизит вовремя. Эти, — он перевёл гордый, светлый взгляд на новенькую клумбу, — я выращиваю для особенных дней. — Например? — по-птичьи склонил к плечу голову Итэр, присаживаясь рядом на корточки. Лини почувствовал, как от него пахнуло мокрой землёй, растёртой меж пальцев зеленью лепестков, немного — химическим запахом удобрения и тёплым, сухим солнечным светом. Он зарделся, прячась по привычке за полами шляпы, но потом, теряясь, вспомнил, что снял её, когда виски взмокли от пота и невесенней жары. Итэр пытливо вглядывался в его лицо, ожидая ответа. Пришлось взять себя в руки и ответить честно — по-другому с Итэром он не мог, боясь вновь оступиться. — Для частных выступлений. Или когда хочется порадовать человека, который нравится. Итэр кивнул, принимая ответ, поднялся, задумчиво глядя на Дом Очага. Немного помявшись, явно решаясь, он всё же неловко и как-то непривычно неуверенно пробормотал: — А мне тогда… ну, когда ты подарил мне радужную розу… отсюда? С этой клумбы? Лини с расширившимися от ужаса глазам выпалил быстрее, чем сумел себя остановить: — С этой. Тебе всегда только отсюда. — Вот как, — тут же расслабился Итэр, явно становясь веселее. Лини его облегчение не разделял, мысленно паникуя и распекая собственную беспечность на все лады. — Это хорошо. Я боялся, что ты мне откажешь. — В чём? — угрюмо пробормотал Лини, тоже поднимаясь с колен и отряхиваясь — по крайней мере, пытаясь не размазать грязь ещё больше — в голых ног. — В свидании, — улыбнулся Итэр. — Я и шёл-то сюда только потому, что не мог больше ждать. А ты попросил с цветами помочь, и я подумал: хорошая возможность набраться сил перед тем, как прямо спросить. Ну, и расположить к себе? Лини не сразу понял, о чем Итэр говорит. А когда понял, несмело, будто не веря, улыбнулся в ответ: — Шутишь? Разве я бы отказал тебе? Итэр пожал плечами — кто знает, а так ведь куда романтичнее — и протянул ему руку — такую же испачканную, как и у него, и Лини с готовностью схватился за неё, чувствуя, как утопает в глухом перестуке сердца. Всё-таки в его цветах была особая, ни с чем не сравнимая магия, иначе почему они каждый раз делали его счастливее, он объяснить не мог.