Поцелованный апрелем и дарованный судьбой

      — Где был? — Фёдор неприветливо встретил его в комнате.       — А тебе какая разница? — по уже отработанному сценарию ответил Коля.       — Если не на работе, то тебя могут запросто оттуда тогда выгнать, — опять ища что-то в своём ноутбуке, процедил он.       — Ой, какой ты у нас заботливый, — парень закатил глаза и, упав на диван, открыл телефон. Ничего нового, никто не написал, даже из старых друзей.       — Если я не буду тебе напоминать об этом, то ты постоянно будешь сидеть дома, мелочь, — он включил какое-то видео на ютубе, возможно по урокам, но ничего было не понятно.       — Я младше тебя всего лишь на год!       — Это не отменяет того факта, что ты мелкий.       У Коли был ступор. Как Фёдор, который ниже и худее чем он, более-менее среднестатистический человек, может что-то ему говорить. Хотелось опять показать ему, что он сильнее, но Коля понимал, что тот снова заверещит и пригрозит чем-нибудь. Так же сейчас надо было всё-таки приняться за уроки, потому что завтра должен быть какой-то срез по алгебре, а он даже не подготовился, хотя бы просто повторил формулы. В прихожей, куда он пришёл за портфелем, были шкафы с зеркалами на дверцах, причём они расположены были так, что глядя в одно, через другое можно было видеть свою спину. Как раз посмотрев на себя через такие зеркала, у Коли вдруг возникла мысль — а не покраситься ли ему опять? Со стороны казалось, что он и так крашеный — волосы у него были белые, будто осветлённые, но он всего лишь родился таким. Поначалу, лет примерно в десять, он даже стеснялся этого, считая, что они не идут ему, а потом просто решил попробовать отрастить и через год-два он всё-таки понял, что цвет волос и сама их длина может стать его фишкой*. В классе все пели ему знаменитую песню Баскова про «натурального блондина», а Коля смеялся вместе со всеми. Сейчас же его волосы превраились из кудрявых в просто волнистые, но он счилтал, что это всё из-за длины, потому что некоторые короткие пряди всё ещё вились.       В голове заиграла какая-то из песен Газманова и, одновременно удивляясь тому, что у него есть такое, и напевая «Я по жизни загулял», он понёс перекинутый через плечо одим пальцем рюкзак.       Фёдор, которого отвлёк стук двери, недовольно повернулся к нему.       — Ты не мог бы ходить по-тише? — в голосе опять чувствовалась раздражительность.       — Та блин, ты задолбал! То не кричать, то не ходить, мне что теперь, по воздуху летать?! — Коля опять сорвался, потому что не мог вытерпеть этого повелительного тона и злых глаз.       — Перестань орать, — Фёдор чуть повысил голос, видя, что у брата просто буря эмоций, написанных на лице.       — Я не ору, я так разговариваю! У меня просто голос громкий! — он уже вышел из себя, а этого-то и добивался Фёдор. Чутким своим слухом, на который почему-то не повлияли даже наушники, которые он носил постоянно, парень уловил движение в соседней комнате.       — Что вы опять тут устроили? — Елена уже устала от таких постоянных недоразборок детей. Возможно, она уже несколько раз за этот короткий период пожалела, что согласилась оставить Колю у себя, но обратно отдавать его, причём под предлогом того, что он не уживался с братом, с которым сам старался как можно меньше контактировать, совесть почему-то не давала.       — Ничего, я просто портфель принёс, уроки сейчас сяду делать, — Коля уже немного остыл и направился обратно к дивану, даже краем глаза не смотря на Фёдора.       — Делай только побыстрее, скоро одиннадцать, спать пора.       Коля на это только кивнул и, дождавшись, когда женщина уйдёт, открыл тетрадь. Именно в ней были формулы из темы, по которой должен быть срез. Домашнее же задание он делать не стал — всё равно не спросят, а вот русский придётся — если не принесёт ничего, просто без разбирательств влепит двойку. Здесь, в новой школе, он нашёл для себя лазейки отдыха, потому что хоть и находился в пофамильном списке в начале, до него могли бы и не дойти, а не так, как было дома — уже выучил, что седьмым всегда спросят его.

***

      Фёдор проснулся резко, поэтому мозг и тело были в шоке. Пытаясь присесть на кровать, он напряг бессильные после сна руки и огляделся вокруг ничего не видящими глазами. Кое-как он осознал, что Коля спит у себя на диване, отвернувшись к стене, а сон и тот образ всего лишь плод больного воображения. Да, именно больного, как считал он. Вспоминая всё, что он придумывал ещё в детстве, Фёдор мог этим обосновать свою точку зрения и даже завернуть про то, что из светлого по жизни у него только кожа, подразумевая о состоянии своей души.       Теперь он не сможет заснуть и это точно, поэтому, чтобы никого не будить, Фёдор тихо, в одной пижаме пошёл на кухню. Там, если электрический чайник не будет слишком шуметь, можно будет и чай заварить. Конечно, в школу он придёт никакой, и где-то в глубине какой-то голос говорил ему, что можно было бы прогулять или попросить Колю ему помочь, но Фёдор всё это отметал. Прогуляет — испортит репутацию, а к брату без претензий обращаться он даже не собирается, заважничает потом больно. А выспаться он, возможно, сможет и на переменах.       В холодильнике, вроде, оставалось что-то, поэтому набрав воды, он первым делом заглянул туда. Из сладкого только варенье — мать берегла его кожу от высыпаний, от которых они сравнительно недавно с трудом избавились постоянными уходом и умыванием. Бутерброды, с которыми он собирался пить чай, могли из-за этого быть с паштетом из «Ермолино» или твёрдым сыром, который он не очень-то и любил. Как говорится, выбор без выбора, поэтому из упаковки на кусочек хлеба он выдавил прекрасную еду и стал размазывать ножом по поверхности. Присев на стул, Фёдор закинул ногу на ногу и стал размышлять, дожидаясь, когда же вскипит чайник. Рядом с ним стояла его же любимая кружка для чая, которую помещалась где-то почти поллитра. Любимой она была из-за того, что во-первых он сам её нашёл на каком-то рынке, а во-вторых на ней был изображён его любимый персонаж. Фёдор считал, что чем-то похож на него — характером ли, внешностью или всем сразу — этого же он уже понять не мог. Казалось, если ещё где-нибудь он найдёт себе шапку-ушанку и наденет её на себя, то станет таким же, как и этот персонаж.       Фёдор налил воды в кружку, бросив туда пакетик и опят сел на стул. Вздохнув, он подпёр голову руками и уставился на дверь, ведущую из кухни на балкон. За ней — зимняя холодная ночь, кажется, опять пошёл снег. Можно было бы сейчас продумать сюжет новой истории, которую он хотел потом санимировать, но он вдруг стал как все простые люди — размышления занимала только его собственная жизнь. Он почему-то хотел разобраться, почему он так себя загнал.       Было одиноко. С самого начала, когда он играл с детьми своего двора, а среди них он был самым старшим, Фёдор чувствовал себя обособленно ото всех. Нет, его звали гулять с собой и он охотно бежал зимними вечерами кататься на самодельных горках под светом фонаря, но что-то было не так. Всё просто потому, что другие дети, более «статусных» родителей, часто делали ошибки в словах, делах, смеялись над тем, чем смеяться нельзя, чего просто с детства терпеть не мог Фёдор, много читая разных книг — художественных и энциклопедий. Он пытался объяснять им, детям телефонного поколения, что что-то они произносят не в правильном значении или что так-то делать нельзя, но его часто не слушали, говоря современным языком, что он «душила».       Потом, в начальных классах он сталкивался с не то недопониманием, не то с какой-то завистью. После он усмехался той «иерархии», царившей в детском коллективе. Он находился где-то в середине с конца — мало человек завидовало, он же — большему количеству. Всё было из-за того, что с детства Фёдор не отличался послушным характером и этим его попрекали всевозможные родственники, ставя в пример кое-кого из одноклассников. Из-за этой зависти, что кто-то лучше, чем он, парень вскоре просто отдалился ото всех, предпочитая компанию учителей.**       — Федь, чего не спишь? — сонно, потирая глаза спросил Коля, стоявший сзади.       — Ты что так тихо подкрадываешься? А как же устроить переполох своим появлением? — злорадно усмехнулся Фёдор, откусив от бутерброда.       — Ну вот видишь, могу, когда надо, — он зевнул, потягиваясь, приоткрыв тем самым часть своего живота. — Так что не спишь-то?       — Ну вот заснуть не могу, и всё тут. Надоел уже расспрашивать.       — Да ладно тебе, — снова зевая и подходя к холодильнику, ответил Коля.       Фёдор пристально смотрел на то, как Коля открывал заветную дверцу, разглядывал «сокровища ночной жизни», и вдруг, неожиданно для того, заявил:       — Ну и сколько это будет продолжаться?       — Что? — он обернулся, во рту уже был лист капусты.       — Жрачки твои ночные, — лицо его было спокойно и это самое страшное, ведь глаза чернели недовольством и… сладким предвкушением? — У тебя там что, чёрная дыра или ковровая сумка? — на губах Фёдора на миг промелькнуло нечто, похожее на сладостную улыбку. — Я же знаю, что это у тебя не в первый раз, — смешок ли? — Да и последствия все на лицо, — Фёдор закинул ногу на ногу и мельком оглядел брата, наконец не скрывая сладкую, полную и уже сочащуюся ядом широкую улыбку.*** — Одна твоя ляжка уже как мои две, а живот… Ну тут уж и говорить нечего, сам видишь, — он мотнул головой, будто указывая на прибавления в весе. — И не стыдно ли тебе? Вроде бы и спортом занимаешься, а жира на теле полно.       — Это не жир, а мышцы, — сквозь зубы процедил Коля. — А у тебя и их нет, поэтому ты даже рюкзак поднять не можешь, — он попытался ответить в той же манере.       — Что-то я не слышал, чтобы выпирающий живот являлся очень важной мышцей, которую все качают, — он всё ещё улыбался, смотря на сгорбленную спину Коли.       — Заткнись и жри свой бутерброд молча! — «миссия» была выполнена, Николай был не просто задет, а озлоблен этими комментариями. Он хлопнул дверью холодильника и в руках его показалась колбаса.       — Пх, и это ты считаешь полезной едой, особенно ночью? — Фёдор, всё ещё ехидно ухмыляясь, следил за руками, режущими продукт, который по словам простых людей не имел в себе и грамма в полезного и нормального мяса. Вместо ответа Коля вдруг замахнулся на него, по-крепче перехватив нож, — Ты совсем ах…л? Быстро положил обратно! Помнишь, что я про документы говорил?! — сердце у него на секунду остановилось и отпрянувший Фёдор чуть не упал со стула на пол.       — Да лучше уж в детдоме жить, чем с тобой! Замолчи уже, еб...ат, — сердито бросил он, отходя в сторону и кладя в рот кусок колбасы.       Фёдор немного нервно улыбнулся, но продолжать не стал и просто отвернулся в другую сторону. Он был немного в шоке, потому что явно не ожидал такого от тихого в таких ситуациях Коли, но понимал, что сейчас с ним шутки плохи и лучше быть тише воды ниже травы. И только сейчас он вспомнил, что за стеной, в соседней комнте, спала мать. Сердце остановилось вновь, понимая, что если она что-то слышала, то в детдом пойдут они оба.

***      

      — Эх, скорее бы уроки кончились, — мечтательно протянул Коля, идя вместе с компанией, в которую влила его Настя несколько дней назад, — Полтора отработаю — и гуля-ять, — он вздохнул и завернул в сторону кабинета.       — Реально, было бы прикольно, — поддакнул Серёжа, учившийся в восьмом, что-то ища в телефоне. — Куда пойдём сегодня? Может, в парк?       — Я не против, — Настя пожала плечами и остановилась у зеркала, чтобы поправить новую заколку. Все затормозили, всё-таки подождав её.       — Я не смогу, готовиться надо, — обломал надежды на полную компанию Лёшка-староста.       — Долго? — Марина, подруга Насти, очень миловидная девушка с длинными русыми волосами, немного грустно взглянула на него.       — Ну, часа два точно, сразу же после школы, — он пожал плечами, остановившись у двери в кабинет.       — Драсте, — не очень синхронно, но с душой они кивнули учительнице, заходя в класс. В нём, конечно, были ещё не все, но подготовиться всё-таки надо, хотя бы разложиться.       На уроке, объясняя одну из сложных тем, учительница попутно стращала всех ОГЭ, говоря, что скоро пробник и пусть они только попробуют не сдать. Да, может, это и пошло кому-то на пользу, но по большей части, так как урок был четвёртым, многие хотели просто есть. За заветные пять, хоть и на самом деле десять, минут урока, одна девочка, дежурная, подняла руку:       — Марина Валентиновна, можно идти накрывать? — и получив разрешение, она мотнула головой подруге. которая была уже на низком старте.       Ах, столовая, в разных школах она своя. Кто-то из учителей, а может, и из учеников, связанных с учителями, говорил, что их директор может хоть жить в школе, потому что у него столько работы, что он дома не бывает, а ключи есть от всех кабинетов, но вот заходить в столовую он не посмеет, ведь то уже «епархия тёти Аиды», местной поварихи. Она прекрасно готовила, так что сюда ходили все с удовольствием, похваляясь перед учениками других школ.       Фёдор, разбуженный чьим-то толчком в плечо, медленно плёлся за остальными. Он пытался проснуться, следя то за одним человеком, то за другим, но уже будучи внизу, как раз в той самой столовой, и уже сидя за столом в гордом одиночестве, под предлогом от одноклассников того, что за общими столами места для него нет, вдруг перевёл взгляд на голоса. Это-то и заставило его придти в себя окончательно — где-то у чайников, когда «обожаемый» Коля шёл то ли за булочкой, то ли за чем-то ещё, на него упал Синёв. Всё произошло, как в замедленной съёмке — на Колю будто бы случайно, как казалось всем, пролился сладкий чай. Увидеть масштаб происшествия Фёдор смог только когда он, злой, бурчащий что-то себе под нос, широким шагом прошёл мимо него — на свитере, причём светлом, было огромное, безобразно растёкшееся пятно. Вдруг Коля остановился у самых дверей и, перехватив рюкзак, крикнул:       — Ты у меня ещё ответишь за это!