Антинаучные будни волшебников

Песок и галька омывались ледяной водой, снова и снова, с каждой набегающей на берег волной. Ветер тоскливо постанывал в тёмной листве, шурша, напевая какую-то свою, известную ему одному мелодию, а ледяные брызги разлетались, ударяясь о кое-где торчащие из чёрной бездны валуны, и роем прозрачных пчел жалили щёки и разъедали солью глаза. Холодно до дрожи, но заворожённый парень продолжает смотреть остекленевшими глазами в самую глубь вод, куда не просачивается свет далёких звёзд, куда не долетает звук человеческих голосов, в ту всепоглощающую черноту, которая не оставляет после себя ничего. Над головой же ни одной птицы и только грозовые облака будто сжирали небо, паразитами цеплялись за него и поглощали, пока последний серый кусочек не превратился в одну огромную грозовую тучу. Под пыльным небом холодно и одиноко, оно давит, напоминая о своём величии и непокорности людской силе. Всё набирающий силу ветер трепал белоснежные волосы, словно чьё-то размеренное дыхание, какого-то великого существа, стоящего за гранью понимания обычного человека. Подхваченные песчинки будто пытались убежать от преследующих их волн, но те были быстрее, и в гробовом молчании их уносило на самое дно. Стоящий у воды человек чувствовал себя одной из этих песчинок. Вода убивает бесшумно. Когда человек тонет, он не кричит, как это показывают в кино. Люди тонут тихо, очень тихо. Мрак. Изумрудные глаза были единственным, что сохранило хоть какие-то краски. Беспросветный мрак. Проснулся Укио в своей спальне. Солнечные зайчики скакали по уютной комнате, забирались на стены и потолок, гоняя друг друга и переливаясь цветами радуги. Сайонджи встал и, потягиваясь, потопал босыми ногами к шкафу, в который каждый вечер аккуратно складывал свою школьную форму. Ученик слышал, что как обычно он встал раньше всех, храпы и размеренное дыхание из других спален, отсутствие эха в коридорах, пение ещё не шуганных птиц во дворе, топот эльфов на кухне, готовящих завтрак — Укио слышал всё. В общежитии факультета Пуффендуй солнце казалось особенно ярким, огонь в камине теплее, а растения, свисающие с потолка, стоящие по углам, занимающие всё, докуда могли дотянуться руки студентов, были словно зеленее и живее, чем в других уголках Хогвартса. О гремучей иве ученики старались лишний раз не упоминать — плохая примета. Комната Укио не исключение из правил пуффендуйцев: фикусы, фуксия и плющи мирно шелестели, поблёскивая под первыми лучами солнца, а вода в небольших аквариумах урчала словно довольная кошка, перенося находящегося здесь на опушку маленького леска, покинувшего страницы детской сказки. Книги. Куда ни глянь, на каждой полке, в шкафу, на столе, на кровати, везде аккуратными рядами или стопками были выставлены книги, совершенно разные: ботаника, астрология, романы, учебники, детские сказки, сборники рецептов, словари. На одном из шкафов красовалась банка, похожая на те, в которых держат модельки кораблей, но была она заполнена то ли водой, то ли другой жидкостью, но сути это не меняет. В сосуде плавала миниатюрная подводная лодка, с работающими иллюминаторами, из которых лился свет, а перископ менял направление, будто следя за происходящим вокруг, и если очень сильно вслушаться, иногда можно было даже уловить тихое пищащие сонара. На стене возле метлы для учений аккуратно висел колчан и, собственно, сам лук — давнее хобби Сайонджи пришлось временно оставить. Ловкие пальцы отточенными движениями застёгивали пуговицы на накрахмаленной рубашке, а солнечные зайчики продолжали прыгать. Их новой площадкой для игр стали раскидистые листья монстеры. Справившись с полосатым галстуком, ученик размеренно стал собирать вещи. Утренняя рутина не была приевшейся, даже наоборот, повторяющиеся изо дня в день действия вселяли в душу некий покой и умиротворение. Сайонджи любил стабильность и порядок и в жизни, и на своем рабочем месте. Парень ловко хватал один учебник за другим, кладя их ровным рядом в сумку, следом свитки, перо и палочка. Поднявшись с пола, Укио подошёл к тумбочке, переоборудованной под стоящие на ней аквариумы. Осторожно заправив рукав чистой рубашки, маг сунул руку по локоть в мутную воду, достав пару мерзко выглядящих комочков, похожих на мокрые мышиные хвосты. Вода текла по пальцам, струйками сбегала по предплечью и зеленоватой жидкостью капала на паркет, оставляя за идущим влажные следы, но обладатель изумрудных глаз будто не обращал на это внимания. Немного пошарившись в своей мантии, Сайонджи нащупал секретный карман с внутренней стороны — он сам его пришил, так что выглядел этот кармашек весьма потрёпанным. В нём же был маленький мешок, куда пуффендуец и положил непонятные склизкие водоросли. Жабросли — редкие растения, их сложно выращивать, очень-очень сложно. Укио сбился со счета сколько у него было неудачных попыток создать целую водоросль из тех кусочков, которые ему удалось стащить с урока. Да, не такой уж он и прилежный ученик, каким его считают. Но испробовав эффект на себе один раз, пуффендуец понял, сколько бы дней или месяцев на это не ушло, но он создаст идеальные условия для них. — Один и тот же сон, — на лице пуффендуйца была лёгкая, даже несколько тоскливая улыбка, словно искусно вырезанная на мраморном личике парня. — Не кошмар с монстрами, кровью и другими ужасами, и слава богу. Закончив приготовления к новому дню, ученик накинул мантию, растрепал ещё мокрой ладонью непослушные волосы, подхватил сумку, закинув её через плечо, и покинул светлую уютную комнату, оставив за спиной журчание воды и едва слышимый гул сонара.

***

На запах свежеиспечённого хлеба народ сбегался быстро. Клевавшие носом студенты волочили ноги к своим местам и, рассаживаясь, принимались за трапезу. Если новобранцы первокурсники были полны энтузиазма и, набивая рты, быстро убегали на уроки, то их старшие товарищи такой бойкостью похвастаться не могли. Укио самому иногда хотелось вернуться к моменту, когда шляпа на его голове громко произнесла «Пуффендуй». Как много времени прошло с тех пор, целых семь лет. А зал наполнялся не только людьми: звуки голосов, лязганье столовых приборов, топот, скрип лавочек, банальное дыхание учеников вокруг — Сайонджи слышал всё по отдельности и всё вместе. И вот среди всего этого шума Укио услышал то, что пытался выловить из общей какофонии. Парень вслушался ещё сильнее, зажмурив даже для этого глаза. Стук клювом, хлопанье крыльев, крики и клёкот. Три километра и триста метров отсюда, у каждой птицы свой темп, но средняя скорость приблизительно сорок километров в час, значит, почтовые совы будут здесь приблизительно через пять минут. Это была некая каждодневная практика, маленькое испытание, которое вошло в привычку ставить себе перед едой. Сайонджи замечал, что многие ученики по утрам пропускали своих сов и посылки, вместо того, чтоб оказаться у них в руках, приземлялись им в еду или даже на голову. Слух пуффендуйца очень мог пригодиться, дабы избежать подобного. Ученик встал со своего места, складывая изящные руки рупором. — Почта будет через пять минут! Зал зашептался громче, кто-то тормошил своих товарищей, а красноглазый парень с когтеврана решил разбудить своего друга эффективнее, чем просто словами, и за фразой «Проснись, балбес!» последовал удар учебником по перевязанной банданой макушке, рука Сайонджи машинально опустилась на затылок, потирая его. — Спасибо, Укио, дружочек! Пуффендуец рассмотрел махающую ему двухцветную макушку в рядах слизеринцев и, улыбнувшись в ответ, поднял руку с вытянутыми указательным и средним пальцами в жесте «peace». Сев обратно на скамейку, ученик отпил тыквенный сок с надеждой расслабиться в последние минуты перед занятиями. По телу пробежала дрожь. Нельзя было понять, что именно не так. Это и напрягало. Воздух вокруг словно начал сворачиваться, и вот его как воду можно было зачерпнуть ладонями. Парню не на шутку начало казаться, что он задыхается. Трясущимися руками Укио поставил кружку, зелёные глаза в панике метались, пытаясь высмотреть причину такой резкой смены атмосферы, она должна быть, обязана быть. Этот саспенс одногруппница тоже почуяла, что-то неладное. Голубоглазая блондинка повернулась в сторону парня, останавливая взволнованный взгляд на чужих трясущихся пальцах. — Укио? Всё хорошо? Сзади! Кто-то сверлил его взглядом настолько открыто и рьяно, что было даже боязно оборачиваться. Но лучше уж взглянуть этому человеку в глаза, чем провести оставшийся завтрак, рвано дыша, словно загнанный в ловушку зверёк. Глубокий вдох, и Укио оборачивается. Среди шумных гриффиндорцев Сайонджи быстро высмотрел его, чей взгляд ощущал на себе. Коньячные глаза, золотистые локоны, жилистые руки и синие татуировки на пальцах, широкие плечи, даже поза, в которой сидел этот парень — гордая осанка, эту силу и этот шарм можно было ощущать в воздухе словно запах дорогой парфюмерии, весь этот образ просто кричал о богатом происхождении гриффиндорца. Укио не мог ошибаться, сам пуффендуец никогда с ним не общался, но и не знать его было невозможно. Рюсуй Нанами — наследник конгломерата Нанами, известного как и среди маглов, так и магов. Их волшебные суда пользовались спросом у института Дурмстранг и других, а младший сын в семье был избалован, падок на женщин и ко всему прочему жаден до невозможного. В какой же шок были повергнуты все, когда на распределении шляпа, ещё даже не до конца надетая на медово-блондинистую голову, не задумываясь, выкрикнула название самого благородного факультета. Каштановые глаза всё смотрели, не отрываясь, задумчиво, будто оценивающе, Укио вдруг почувствовал себя испуганным первоклашкой, который в чём-то провинился перед старшими, и изо рта тут же исчезла вся влага. — Да, Рури, всё хорошо. Я пойду… — парень схватил сумку, повернувшись к выходу. Девушка не успела ничего ответить, а чужие глаза продолжали следить. Укио почувствовал, как щёки начинают наливаться краской от неловкости в этой ситуации. — …встретимся в классе! Сайонджи перешёл на бег, извиняясь прямо на ходу перед почти безголовым Ником, что прошёл сквозь него, и по словам драматичного призрака «Ранил его этим в самое сердце». Рюсуй молча сидел, подперев подбородок своей сильной рукой, другой же катал яблоко по столу. Он внимательно проследил, как пуффендуец, всё ещё крича извинения недовольному приведению, скрылся за углом. Остановив бесцельно вращающийся фрукт, парень расширил сверкающие озорным блеском глаза и улыбнулся во все свои белоснежные зубы. Татуировки на пальцах словно пути на карте, броско накиданные синим карандашом. Раздался громкий щелчок.

***

К великому счастью для Сайонджи оставшийся день прошёл без происшествий и никакие «жуткие сталкеры» больше не попадались. Уроки закончились, уже когда последние лучи заходящего солнца окрасили столы и стулья в лиловые оттенки, просачиваясь сквозь цветные и такие же живые, как и картины, витражи. Пыль под ногами учеников поднималась клубами и перед тем, как вновь плавно опуститься, зависала в воздухе яркими искрами. Быстро ринувшись по винтовой лестнице, по пути сделав пару комплиментов картинным героям и поздоровавшись с уже остывшим сэром Николасом, Укио выбежал из замка. Наконец-то свежий воздух начал заполнять лёгкие, словно расправляя сжавшуюся грудную клетку, он порывами обдувал лицо и теребил пушистые волосы. Вдохнув поглубже, парень направился по своему обычному маршруту. Каблуки постукивали по кирпичной дорожке, сквозь которую годами прорастала молодая трава и едва заметные ростки паслёна. Вскоре Укио ушёл за территорию школы и облокотился о дерево, снимая обувь, решив продолжить путь босиком. Этими тропами он ходил с первого курса и, возможно, мог бы назвать здесь каждый камень. А под ногами мокрая трава, она оставляет росу на пятках и подворотах брюк, в кустах прыгают шустрые лягушки, гоняясь за вылезшими после дождя червями и какими-то волшебными, как и всё здесь, жуками. И вот, сквозь ветки и листву можно было почувствовать запах прибоя, ещё пара шагов, и трава превратилась в гальку, щекочущую босые ноги. Не море конечно, но это Чёрное озеро, его длина чуть меньше тридцати километров, и сколько не всматривайся вдаль, конца ты не увидишь. Волны накатывали на берег снова и снова, и брызги разлетались на метры вокруг, снежинками жаля щёки, морозный ветер пробирался с каждым вдохом и инеем словно оседал в грудной клетке. Свет играл на водной ряби, золотистыми лучиками перепрыгивал с волны на волну, меняя оттенки с золота на лиловый, а с лилового на тёмно-фиолетовый. На закате мятные глаза приобретали более тёплый оттенок, словно выходя из елового леса, попадаешь на освещаемый тёплыми лучами луг, полный всяческих цветов. Сайонджи прикрыл веки, вслушиваясь в плеск волн и жужжание стрекоз. Где-то вдалеке закричала чайка, за ней вторая, и вот уже целая стая птиц взмыла в воздух, галдя и перекликаясь о чём-то своём. Парень дёрнулся, он слышал это отчётливо. Хруст ветки. Это не могло быть животное, он бы услышал его приближение, значит кто-то наблюдает за ним с самого его прихода. По телу снова пробежали мурашки. Всё то же, что было утром. — Ты Укио, не так ли?! — как гром среди ясного неба крик буквально оглушил чувствительного к звукам Сайонджи. Источник шума вальяжно расселся на ветке огромного раскидистого дуба, но в один прыжок и пару шагов оказался стоящим лицом к лицу с ним. — Я прав? — Да, — словно напуганный оленёнок перед яркими фарами ученик замер. «Высоченный! Да в нём почти метр девяносто! Намного выше, чем кажется издалека», — про себя Укио успел помолиться всем известным ему богам, а на деле только сильнее сжал лямку сумки. — Ты Рюсуй Нанами, верно? Градус неловкости нарастал с каждой секундой, но по всей видимости только для Укио, потому что Нанами, широченно улыбнувшись, без колебаний продолжил. — ХА-ХА, всё верно! Признаюсь, я наслышан о тебе, — блондин щёлкнул пальцами прямо перед носом пуффендуйца, отчего тот выронил одну туфлю. — Лучшие уши в школе, лучший дуэлянт Пуффендуя, к тому же ещё и лучший пловец своего факультета! Именно из-за последнего я и пришёл! — Думаю, это весьма преувеличенно- — Услышать сову за три километра — это преувеличение? Как по мне, это просто невероятно! — тянувшийся за упавшей обувью понял, что похвалы действуют, щёки наливаются краской, Укио слегка прикусил нижнюю губу. — В любом случае, я знаю, что после уроков ты всегда ходишь сюда, сам не видел, решил убедиться, и догадываюсь для чего, и я пришел, чтобы присоединиться к заплыву! Рука остановилась в паре сантиметрах от туфли, часто-часто моргая глазами, Сайонджи поднял взгляд на довольного как чёртик Рюсуя. Возникло два вопроса. Первое, откуда этот волшебник знает про регулярные прогулки Укио? Хотя маг скорее всего догадывается, Ген — болтун с подвешенным языком, любую информацию продаст за банку колы, не голос свыше, в конце концов, ему нашептал. А вот второй вопрос. — Чего, прости? — Присоединиться к заплыву! Как другому лучшему пловцу своего факультета, раз ты занимаешь ту же позицию, что и я! Хочу посмотреть, что ты из себя представляешь, — каштановые глаза оценивающе пробежались по сгорбленной «маленькой» фигуре. — Признаюсь, ты выглядишь как ребёнок. Я сначала подумал, что ты третий или четвёртый курс, когда мне сказали, что ты совершеннолетний, я так смеялся! «Ну, спасибо…» — Укио насупился. Да, Рюсуй и правда был известен как лучший пловец Гриффиндора и не просто так, множественные тренировки и состязания, к тому же Сайонджи понимал, что в физической подготовке он Нанами просто не ровня! Укио любил плавать, спору нет, но далеко не ради достижений в спорте или славы. Это сложно объяснить, но вода — нечто иное, и если подводный мир нельзя назвать другой вселенной, то как можно? В нём физика работает по-другому, звук доходит быстрее, в воде открыты все пути! В воде можно двигаться во всех направлениях и вверх, и вниз, эта свобода, почти не тронутая человеком. Каждый год люди открывают почти две тысячи новых видов подводных существ, не волшебно ли это? Это будоражит воображение и не даёт покоя, человечество исследует бесконечный космос, когда под их ногами есть не менее дивный мир. Последний раз, когда Укио рассказал то, как и почему его влечёт море, тот человек ответил «и что?». В тот день азарт в зелёных глазах потух, словно последний уголёк в камине. Он правда не мог понять, никто не мог понять этой страсти к океану и тому, что таится в его глубинах, может, там нет левиафанов или царств другой цивилизации, но вода остаётся такой же манящей. Он поклялся себе, что плаванье не превратится из хобби в цель для привлечения к себе внимания, которого благодаря аномально острому слуху и так было через край, а ещё пообещал больше не затрагивать причину привязанности к заплывам. Нравится и всё тут. Рядом никогда не было человека, разделяющего одержимость морем и его глубинами, иногда понимание этого очень сильно давило, но Укио привык. Кажется, примерно с тех пор Сайонджи и начал сниться тот сон… Парень встал с гальки и отряхнулся. — Я не хочу показаться грубым или что я проявляю неуважение, ты не подумай, но мне кажется, ну, знаешь, понимаю, мы разные факультеты, но зачем соревноваться вне занятий и- — Уверен в своём проигрыше? Или ты занимаешься плаваньем вовсе не ради состязаний? Только из-за того, что у меня больше физической подготовки, не значит, что я лучше, к тому же… — блондин резко сократил дистанцию, отчего Укио словно током прошибло, а шёпот прямо около уха заставил их кончики заалеть. — Уверен, у тебя есть свои секреты, я прав? — Э-э-э… — а волшебник как в воду глядел, насквозь видит. Пуффендуец искал пути отступления, но любой сценарий сводился к тому, что если Рюсуй чего-то хочет, он не отступит, этим он и известен. — Ещё хочу извиниться, что напугал за завтраком! Не думал, что ты настолько стеснительный. — Стеснительный? «Ты во мне чуть дырку не прожёг! Дело даже не в стеснительности, тут любой испугается до чёртиков, когда на него три минуты смотрят, не моргая!» — Честно, о тебе многое говорят. Спокойный, рассудительный, умён, в учёбе хорош, врагов не имеешь, внешностью красив, волонтёр и пацифист, идеальный слух и меткость, добряк, дева Мария, не иначе, — опять этот щелчок, за которым следует улыбка, будто он не засыпал кого-то комплиментами, а говорил о погоде. Ей богу, ещё одно слово, и Укио со стыда сгорит, его лицо и так покрывалось красными пятнами, которые ученик отчаянно прятал, кутаясь поглубже в шарф, словно в гнездо. — Э-э-э-э, спасибо… наверно… «СЛИШКОМ ПРЯМОЛИЙНЕЙНО!!! Вот же угораздило, людей откровеннее я не встречал…» — А ещё, знаешь. У тебя глаза цвета моря. Красивые! — Э… «Я пропал… Ген, хоть ты и поганец, завещаю мой лук и стрелы тебе, хотя ты даже не умеешь стрелять…»

***

Весь оставшийся путь вдоль берега Укио сопровождали разговоры с Нанами. Не то что бы он был против, просто непривычно. Стабильность для Сайонджи очень многое значила, и когда спустя семь лет прогулок, проходящих в полной тишине, вместо прибоя слышен чей-то голос и громогласный смех, это было… Необычно. Рюсуй и правда обладал невероятной харизмой, он был таким типом людей, которых ты можешь видеть впервые в жизни, но спустя две минуты разговора кажется, что знаешь его вечность, прирождённое обаяние, свойственное далеко немногим. Галька под босыми ногами жалила своим холодом. Сайонджи улавливал вибрацию камушков от басистого рокота собеседника, этот голос был настолько мощным, что восьмикурсник не находил в себе сил посмотреть говорящему в глаза. Спустя пять минут размеренной ходьбы парни дошли до отвесного берега, покрытого жухлой травой вперемешку с треугольными листочками и фиолетовыми пятнышками клевера. Прыжок с этого миниатюрного утёса погружал сразу с головой в воду, глубина небольшая, но проплывая всё дальше, дно начинает отдаляться, погружаться всё глубже и глубже, пока полностью не пропадает в тернистых водорослях. Будет ложью говорить, что Сайонджи ни разу не терялся в этих подводных дебрях, где метры и метры тянущихся вверх зелёных завес покачиваются в такт волнам. Подойдя чуть ближе к краю утёса, Укио сел в траву приняв позу сэйдза. Стянув с плеч школьную мантию, ученик стал теребить манжеты на рукавах рубашки, изящно выпрямив спину, стараясь всегда сохранять осанку. Расстегнуть их получилось далеко не с первого раза, ибо пристально следящие за каждым движением чужие карие глаза спокойствия вовсе не вызывали, а говорить об этом Нанами в лицо было бы слишком грубо. Укио достал мешочек и покатал в ладони тёмно-зелёный шарик, а после закинул за щеку и проглотил, стараясь его случайно не разжевать. Жабросли редкостная гадость, но если закрыть глаза и представить, что это просто очень горькая ламинария, всё не так уж и плохо. Быстрее чем Рюсуй успел задать какой-либо вопрос, Сайонджи нырнул, оставляя за собой только мерцающую рябь. Уже привычное шелушение по всему телу начинало проявлять себя, оно вызывает неприятные судороги, а шею словно дерут изнутри. Мир начинает плыть, глаза слезятся и слезятся без остановки, будто теряешь зрение. В первые разы это было страшно, очень страшно, а жжение перерастало в ощущение, будто под кожей кто-то кусается, пытаясь пробраться наружу. Чувство, будто тело не твоё, будто ты рыба, выброшенная на сушу, брыкающаяся и отчаянно цепляющаяся за жизнь. Но поедая водоросли снова и снова, пуффендуец начал привыкать. Кожа на пальцах уже срослась, образуя полупрозрачные перепонки, а чуткие уши удлинились, меняя форму подобно рыбьим плавникам. Огрубевшая за считанные секунды кожа принимала форму чешуек, перламутровым слоем покрывавших плечи, переходивших на руки до самых кистей. Если Сайонджи спросят, что самое неприятное в эффекте жабролей, ученик ответит, тапетум. Тапетум появляется из неоткуда и ко всему прочему очень болезненно, в волшебном мире нет смысла искать каким образом водоросли способны вырастить новые, неприсущие человеку органы. Главная цель новоиспечённой части глаза — ночное зрение, но ученик никогда не спускался на такую глубину, боясь разгневать местных обитателей. Так что единственное, чем он мог похвастаться, это светящиеся в темноте зрачки. Жабры на шее зашевелились, словно живые, ученик приоткрыл рот, выпуская последний оставшийся в лёгких кислород, стремительно поднимающийся теперь пузырями к поверхности. Укио резко разомкнул веки. Расширенные зрачки изумрудно-зелёных глаз метнулись сначала вверх, ища поверхность и рябь волн, затем вниз, пытаясь высмотреть песчаное дно среди лабиринта из водорослей, не пропускающего свет солнца. Стайки миниатюрных флуоресцентных рыб проплывали мимо, их волшебное свечение разгоняло тьму глубины, и под ногами можно было видеть множество маленьких огоньков других рыбёшек, словно небо со всеми звёздами находилось под ногами. Сейчас, именно здесь, на знакомой Укио территории у него есть преимущество, и можно было бы тихо уплыть — худую фигуру в мутной воде практически невозможно высмотреть, тем более в водорослях, а каждый удобный берег в окрестностях парень знает. Но пуффендуец не мог, это было бы как минимум некультурно. Поэтому, раздвигая растения словно занавес, ученик начал поиски. Мировой рекорд по задержке дыхания под водой был двадцать четыре минуты и тридцать три секунды, и Сайонджи очень сомневался, что гриффиндорец сможет его побить, а значит, на поиски ему было отведено около пяти минут — столько может продержаться такой натренированный человек, как Нанами. Это заняло не так много времени, как предполагал пуффендуец. Уплывая подальше от пения сирен, которое не предвещало ничего хорошего, ученик буквально врезался в удивлённого его внезапностью Рюсуя. Сначала от испуга, а затем от стыда плавники на ушах Укио начали шевелиться. Подняв поблёскивающие глаза, ученик хотел уже извиниться. Тут он увидел чужое лицо. Можно было подумать, что мутность воды создаёт иллюзию или что виноваты русалки, незаметно притаившиеся в водорослях за его спиной. Но ил осел на самое дно, а морские обитатели никогда не подплывали к берегу так близко. Укио не мерещилось. Извечно оптимистичное «лицо с обложки», по другому нельзя назвать богатого волшебника, оно было словно выдрано с корнем, оголяя другую часть. Это было не просто замешательство, это был шок, удивление, а на периферии тёмных глаз играли пытливость, азарт и даже некое возбуждение. Такой коктейль эмоций, ещё и на лице Нанами, не мог не пугать, особенно Сайонджи, который и был катализатором подобной реакции. Он уверен, не были бы они с гриффиндорцем под толщей воды, то кареглазый засыпал бы его вопросами. Несколько воздушных пузырей на перегонки начали подниматься к поверхности озера, а до пуффендуйца донёсся кашель, приглушённый водой и татуированными пальцами, задыхающийся и булькающий. Подавившийся Рюсуй в последний раз бросил взгляд на не менее удивлённого мага, чья чешуя, как стеклянные осколки, переливалась под едва видимым сквозь зелёные завесы и толщу озерной глади светом. Он быстро направился к поверхности. Изумрудные глаза сверкнули из-за занавеса водорослей, будто притаившийся в тени кот, а после Укио последовал за всплывшим Нанами. — Укио! Как же это красиво! «Только не снова. Только не снова» — Это просто восхитительно! В жизни не видел эффекта жаброслей. Ещё эта грация, эта изысканность, искусство, сошедшее с полотна Эдварда Бретнала! Сайонджи готов был сделать что угодно, лишь бы Нанами не продолжал, а желательно вообще замолчал на какое-то время, но палочки у него с собой не было, да и он всё равно бы не смог её использовать, в рамках приличия. Мага передёрнуло, как только он почувствовал жилистую руку, лёгшую на его щёку. У гриффиндорца огромная ладонь, и пальцы дотянулись и погладили мочку уха, ставшую после трансформации больше похожей на рыбий плавник. «Прекрати, пожалуйся. Это… странно» — Ты невероятно красив, Укио! — Всё. Поплыли к берегу. Ответ вышел несколько грубоватым, но пуффендуец даже был этому рад. — Э? Хорошо. Красный как рак Укио как можно быстрее покинул поле зрения Нанами, направляясь в сторону зелёного берега.

***

Ветер трепал золотистые локоны словно гриву льва, всё же каким бы жадным и самоуверенным Рюсуй не был, он был истинным гриффиндорцем, храбрым и благородным, не страшащимся невзгод. Сайонджи даже было в какой-то мере завидно, их факультет считался сборищем трусов, забивающимися в нору как барсуки. Укио только понуро улыбался в ответ. Сейчас же ученик так же понуро улыбался, сидя на отвесном берегу. Тучи исполины грозно надвигались, дышали морозным ветром и запахом шторма, они давили на хрупкие человеческие души под ними, даже не замечая, не предавая значения таким мелочам. — Знаешь, а мне снится один и тот же сон, как я стою на берегу моря, а на горизонте шторм. Это было настолько внезапно, что Укио просто застыл, обнимая свои согнутые колени. Ноги не до конца избавились от чужеродной чешуи, и с мокрых волос на неё медленно скатывались холодные водяные капли. — Пару раз я выговаривался, стоя на песке, и ощущение, будто передо мной стоял слушатель, а не бесконечная водная гладь. Море — это нечто за гранью нашего с тобой понимания, оно слушает, хоть и никогда не отвечает, — говоривший широко улыбнулся. — Унылая картина, одна серость, но шторм же никогда не длится вечно, это временная невзгода! Да, зрелище мрачное и угнетающее, спору нет, но я не вижу смысла отчаиваться! И знаешь. Если бы не бывало бурь, не было бы и таких прекрасных, я бы сказал, красивейших построек как маяки, я ведь прав? Ещё никогда щелчок пальцами не был настолько резок. Громкий, словно выстрел, убивающий последние сомнения. Укио улыбнулся, широко и искренне, прикрывая изумрудные глаза, как говорил Нанами, цвета глади моря. — Да, ты прав.