Колодец спускается против часовой

      Мистер Ангел, которого Доктор Уинклс подобрал на вокзале, обладал весьма подходящей внешностью для своей фамилии. Его чудесные вьющиеся русые локоны удачно обрамляли молодое лицо неописуемой красоты, женоподобное, веснушчатое и смугловатое, создавая как бы виньетку для прелестных карих глаз. Тонкую талию опоясывала атласная лента, служившая заменой ремня для коротких штанов, дающих рассмотреть маленький, но всё-таки кусочек стройных лодыжек. Единственное, что портило гармоничный портрет — уродливый горб под плащом, такой большой, что бедолага еле-еле помещался на скамейки со спинками.       Что странно, с собой у него не было ничего, кроме самой дешманской, потасканной скрипки, на вид старше его самого, потому что беднягу обобрали до нитки ещё в поезде. Он был так растерян, так глупо метался из угла в угол, точно птичка в клетке, что не заметить его на станции было невозможно. Сначала доктор Уинклс, как предприимчивый молодой человек, решил, что было бы хорошо предложить свои услуги в модной нынче остеопатии — которой он не учился ни дня — чтобы избавить бедного от сколиоза, но разговор не сложился. Мистер Ангел не успел даже представиться прежде чем спросить, где в Лондоне играют на скрипке так, чтобы за это платили деньги, и без предупреждения начал играть, то ли чтобы доказать свою компетентность в этом вопросе, то ли чтобы доктор Уинклс упал прямо на больное колено, потому что забыл, как стоять, заслушавшись. Такой красивой игры он никогда не слышал, а ему часто приходилось бывать в концертных залах, потому что там всегда лучше всего показать свою вежливость и культурность. Ему вдруг показалось, что это музыка минует ухо и проникает сразу в сердце, заставляя его биться не чаще, но точно легче, что противоречило не только современным медицинским знаниям, но и совершенно не мечтательной натуре Уинклса. Он бы не смог описать это, если его попросили, сумел бы только сымитировать восторг, как делает обычно: «Превосходно, браво, гений, какая техника!», вот только в отношении этой замечательной игры подобное было бы кощунством.       «У мальчишки талант», — придя в себя во время затянувшейся паузы, Уинклс срочно придумал оправдание, чтобы не выглядеть перед самим собой дураком, потом осмотрелся и увидел, что все остальные посетители станции также застыли, ожидая следующую ноту от маэстро. Вот только Ангел и сам не двигался, глядя на скрипку со слезами на глазах, пока восторженные слушатели пытались понять, куда ему кинуть на чай.       У скрипки порвалась струна, и нет, она не была подарком умирающей бабушки или сделана из чистого золота, чтобы так о ней сокрушаться. Как доктор Уинклс понял из дальнейшей беседы, мистер Ангел не знал, что струну можно заменить, а хотя бы такой глубины знаний ты ожидаешь от человека, мастерски владеющего инструментом. Он был будто ребёнком в теле взрослого, ничего не знал и всему удивлялся, и до Уинклса быстро дошло, что это — типичный синдром деревенской простоты. А ещё то, что на этом можно хорошенько заработать. Слово за слово — и вот он уже ведёт молодого человека под руку, обещая починить инструмент, нет, достать новый, лучше прежнего, главное дорогу не запоминайте, чтобы потом не уехать обратно из города в случае сентиментального рвения на малую родину.       «Это точно материал для Уэллса», — думал доктор, мысленно потирая руками, потому что внешне он был мил и обходителен. Возможно, он с этим даже переборщил: Ангел в какой-то момент неловко покраснел и уточнил, не влюбился ли мужчина случаем. На это пришлось отвечать, сдерживая смех, так внезапно было это обвинение. Если Уинклс во что и влюбился, то в свою идею заработка.       Пока они шли, мистер Ангел рассказал, что он человек с судьбой довольно несчастной: сам не знает когда, но приключилось с ним страшное. Заболел на голову, забыл, кто он, откуда и как в дом родной воротиться, а искать его никто не потрудился. Ходил-бродил, побирался, пока не прижился у одного викария, который стал ему что для других добрых людей отец, он ему фамилию такую и придумал. Скрипка в доме была, Ангел поиграть попробовал, как вдруг раз — и заиграл. Нотную грамоту, главное, не знает, а играть играет. Только по деревне слухи поползли, что в приходе завелся убогий — горбатый и неведающий — так и грозились подпалить. Викарий ему и говорит: «Поезжай, Ангел, в Лондон. Там люди слишком занятые, чтобы на других косо смотреть».       — Наврал тебе твой викарий, — Уинклс протёр старомодный монокль и нацепил на глаз, чтобы каталог магазина музыкальных инструментов читался проще. — Здесь люди только и делают, что о других говорят.       — Правда? — Ангел вздохнул. — А жаль. Я думал, хоть где-то мне будет дышаться свободно.       — Будет дышаться свободно, будет. Только ко мне поближе держитесь.       Ангел понял это буквально и сделал шаг в сторону Уинклса, на что доктор закатил глаза. «Совершенный дурачок. То, что нужно».       Именно в этот момент где-то на другом конце города мистер Невидимка накинул петлю на шею Лиссенгема.       Тем же вечером Уинклс решил наведаться в компанию Г.Дж., которая встретила его грустным Путешественником, настоящее имя которого доктор даже и не знал. Его сложное лицо вызывало неподдельный интерес, потому что обычно его таким озабоченным чем-то застать невозможно. Тем не менее, от дел своих Уинклс отвлекаться не привык. Ему хотелось узнать, будет ли его бизнес-партнёр так добр помочь талантливому скрипачу-сиротке-инвалиду с золотым сердцем, которому нужно-то всего лишь починить порватую струну, или его «благотворительность» на самом деле является просто бизнесом.       Как оказалось, на манипуляцию Уэллс не повёлся, и невозмутимый Уинклса даже опешил: он знает этого мужчину как свои пять пальцев, все его слабости и даже то, что его показушная нелюбовь к любой беллетристике не больше чем театр. Он мог поклясться, что знает Г.Дж. лучше, чем кто либо ещё, и всё равно не сумел убедить взять Ангела — как бы иронично это не звучало — под своё крыло, ведь компания Уэллса сотрудничает только с учёными. Единственным правильным решением, как ему казалось, было привести Ангела прямо сюда, в обход любым запретов, чтобы Г.Дж. просто послушал, тогда бы он точно понял. Если уж Уинклс отказался от всех своих дел ради этой музыки, то Уэллс и подавно перепишет всё имущество.       Ангел подпрыгнул, чтобы задеть рукой знак «Торговой компании», и тот со скрипом раскачался на ржавой жерди. Уинклс только вздохнул и потянул юное дарование за руку, чтобы оно не вылезало из-под зонтика и не мочило новенький инструмент: самая дорогая инвестиция доктора в какой-либо проект. Ещё на пороге он начал придумывать оправдания, но они все вылетели из его головы, когда в дверях он нос к носу столкнулся со странной рожей. Отойдя от первичного шока доктор понял, что это просто человек в забинтованном лице с дюже странными очками, но за свою практику ему приходилось видеть вещи и пострашнее: по образованию приходилось и копаться в трупах, и глядеть на гнойную гангрену, и даже изучать воспалительные процессы половых, простите, органов, и именно поэтому доктор старался больше впаривать чудо-лекарства собственного бодяженья, чем заниматься медицинской практикой. Так что простой ожог всего тела — или что там под слоями бинтов? — его не напугает, а вот почти звериный рёв и буйные жесты — запросто.       — Выпустите! — мужчина грубо толкнул Ангела в сторону, и тот, падая, приземлился прямо на свой горб — как же больно, наверное!       — Гриффин, спокойнее, всё хорошо! — Путешественник воспользовался секундной заминкой, чтобы проскочить к двери вперёд буйного и затворить её на ключ.       — Я Вас сейчас! —       — Вы будете об этом жалеть всю жизнь.       — Знаю!       Уинклс помог Ангелу подняться, и тот прижался к нему, как курица к циплёнку.       — Путешественник, это ваше? — Уинклс ткнул пальцем в «Гриффина» и неловко проморгался, будто ничего и не происходит.       — Моё. Я его привёл.       — И Вы с ним, как я погляжу, замечательно ладите?       Путешественник не сумел ничего сказать, поскольку Гриффин крепко сжимал его корпус, пытаясь вытащить ключ из заднего кармана, так что просто показал жест «Окей» на американский манер, который вроде бы значит «всё в норме».       — Выпустите меня отсюда!       — Мы же уже говорили, Гриффин, Вам нужно к врачу!       — Переживу!       — Вы должны уплатить за разбитую машину!       — Мне нечем!       — Вам же самому будет лучше!       Ответа на это возражение Уинклс уже не услышал, потому что повёл Ангела куда подальше, в глубь помещения.       В большой гостинной, где жёлтый свет старых ламп накаливания еле-еле позволял разглядеть золотые узоры цветов на обоях, было пустовато. Тут было две лестницы: одна вела в часть дома для «исполнителей», как назывались здесь учёные, а другая — в зал для «инвесторов», в котором жил только один Уэллс, так как другие инвесторы если и были, то предпочитали держаться от странного дома общажного типа подальше. На этой лестнице как раз трудился слуга скорее по кличке чем по имени Млинг и Анна-Вероника Стенли, которая, несмотря на глубокое изучение анатомии, сильно интересовалась театром и добровольно помогала Главному Инвестору с его занятной любовью к… А впрочем, сейчас увидите.       — К чему готовимся? — поинтересовался Уинклс, выталкивая Ангела из-за своей спины.       — Тим привёл нового исполнителя, — промычала мисс Стенли, держа в зубах что-то бумажное и явно взрывоопасное.       — Как удобно! Я тоже. У Вас будет в два раза меньше работы.       — Замечательно.       Ангел оглядывался так, будто впервые видел столько всего в одном месте, что могло было быть правдой. В эту комнату часто скидывали какие-нибудь вещи, которые жалко выкидывать, но в комнату они не помещаются, так что на полках стояли черепа и скелеты самых разных существ, большие и маленькие колбы всех возможных назначений, провода и магниты, инструменты конвенциональные и авторские, а ещё очень много велосипедных цепочек, будто кто-то их долго коллекционировал, но потом разом потерял интерес и выкинул все разом на произвол судьбы. Даже диван, на котором, наверное, изначально предлагалось сидеть, был завален какими-то то ли чертежами, то ли журналами, так что Уинкилсу пришлось беспардонно смести их на пол, чтобы освободить место как раз под себя.       — Тогда ждём? — он глянул на карманные часы, чтобы примерно прикинуть, сколько ещё будет занимать подготовка.       — Придётся, — Анна-Вероника поднялась и затянула потуже свой высокий пучок. Похоже, она тут закончила.       — А чего ждём? — поинтересовался Ангел, садясь прямо на бумаги рядом с доктором.       — Пока он подберет самый красивый галстук.       Ждать пришлось действительно долго. Настолько, что Путешественник умудрился каким-то образом успокоить Гриффина и завести его в гостинную. Мужчина в бинтах больше не грозился кого-то убить или что-то сломать, но всей своей жестикуляцией давал понять, что жалеет о своём решении прийти сюда, и иногда чертыхался так грубо (но весьма метко), что Ангел закрывал уши от отвращения.       Тишина простояла с четверть часа. Затем в помещении погас и без того слабый свет, что испугало Ангела до визгу, а Гриффина — до попытки ударить по стене. Зато загорелся один яркий луч света наподобие прожектора, источник которого было почти невозможно найти, если не знать заранее, куда его спрятали. Этот прожектор был направлен на дверь в самом верху той лестницы, которую «подготавливали». Только сейчас стало видно витражную вставку на двери: нежно-жёлтый полумесяц на ярко-синем небе. Пока зрители рассматривали изображение, гадая, как же это они его не заметили до этого, Анна-Вероника дёрнула за какую-то ниточку, и лестницу окутал голубоватый дым.       — Что это? — тихо спрашивает Ангел у Уинклса.       — Очень большие комплексы.       Не то чтобы этот ответ что-то дал, но внезапный звук учащающегося барабана заставил Ангела повернуться обратно к лестнице. Теперь, словно звёзды, загорелись какие-то крохотные лампочки на перилах, причём загорались они постепенно, снизу вверх. И только последняя «звезда» загорелась, из-за двери послышался мужской голос:       — Дорогой исполнитель! — оратор старался занизить свой тон, чтобы звучать то ли таинственнее, то ли внушительнее. — Добро пожаловать в…       Дверь отворяется. Помпезно, с взрывом хлопушек и вылетающими из-за спины белоснежными голубями, в дверном проёме появляется Г.Дж. Уэллс, как всегда, одет в какой-то кошмарный костюм, который вроде бы не назовёшь ужасным, но Уинклс много раз советовал ему не появляться так хотя бы в газетах. Вполне сносная, если бы не рукава-фонарики, белая рубашка пряталась под голубой жилеткой, ушитой — чем бы вы думали? — конечно же звёздами с луной! Богато так, золотым нитям. И чёрные штаны, кстати, тоже, но это кажется мелочью на фоне золотой маски с большим пером прямо на переносице и резной тростью в руках, которая была бы полезна, ведь Г.Дж. действительно прихрамывал, если бы использовалась по назначению, а не для того, чтобы делать и так широкие жесты ещё шире.       — …В Торговую Компанию Г.Дж Уэллса!       Бритое лицо с широкими чёрными бровями расплылось в важной улыбке, пока Главный Инвестор спускался по лестнице. Его тонкие губы при ближайшем рассмотрении оказались — срамота! — подкрашенными, наверное, чтобы лучше передавалась артикуляция. Он щёлкнул пальцами, и свет тут же включился (его включил Млинг).       — Г.Дж.? — поинтересовался Ангел.       — Да, именно, — отозвался Уэллс.       — Это инициалы, — Уинклс догадался, что Ангел в силу своей необразованности никогда с таким не сталкивался. — Первая буква имени и среднего имени.       — А что за имена?       И тут Уинклс задумался. Буквально час назад он сетовал, уверенный, что знает о своём партнёре всё, но сейчас понял, что никогда не слышал его полного имени. Стало как-то слишком неловко, и он весьма эгоистично разрушил поставленную сценку знакомства.       — Тут интересуются, какое у Вас имя, мистер Уэллс.       — А? Г.Дж. — похоже, он так привык представляться инициалами, что этот вопрос реально поставил его в ступор, и напускная уверенность тут же улетучилась: в осанке появилась сутулость, из-за массивного пера показались проплешины, а голос задрожал.       — Г… Герберт. Герберт Джи- Джордж. Герберт Джордж Уэллс. Вот.       — Что же Вы, имени своего не помните? — удивился Ангел.       — Кто бы говорил, — уколол Уинклс, чтобы побыстрее свести ситуацию на нет, и имел неудовольствие наблюдать, как его слова ранят Ангела в самое сердце.       — Так, ладно, — Г.Дж. улыбнулся и хлопнул в ладоши. — Сегодня у нас, возможно, появится новый постоялец, и поэтому его нужно познакомить со всем, что тут происходит.       — Не к чему, — Гриффин скрестил руки на груди. — Я уже понял, что происходит тут цирк…       — Тс-с-с, — Г.Дж. совершил ошибку и попытался в присущей себе манере приподнять собеседника за подбородок тростью, но тот не стал подобное терпеть, выхватил палку у него из рук и сломал об колено. Уэллс сначала испуганно подобрал вещь с пола, рассмотрел то, что от неё осталось, вздохнул и невозмутимо продолжил отыгрыш:       — Боюсь теперь Вы точно должны мне. Угадайте, сколько стоит трость из слоновой кости? А машина? Мне уже всё рассказали. Натурой не принимаю. Уинклс закатил глаза. Ну артист.       — Получается, мне проще Вас всех убить, чтобы у меня не было свидетелей?       — Лучше не надо. Вы же человек талантливый, умный и образованный, да?       — Ещё бы.       — И вам просто нужен кто-то, — Уэллс внезапно провернул фокус, достав как из ниоткуда маленькую белую птичку. — кто поможет Вам взлететь, — он поднял руку над головой, но дурацкая птица почему-то не захотела улетать, оставляя фокусника выглядеть дураком.       — Можно это буду я?! — вызвался внезапно Путешественник. — Я хочу быть его куратором, мы ведь всё-таки друзья!       — С каких пор?!       — С тех самых.       — Я вообще… — птичка внезапно села на макушку Уэллса, но это не сбило его с мысли. — …говорил о денежных возможностях. Как у Вас с финансами, молодой человек?       — Сейчас есть, но в среднем туговато.       — Как работа?       — Отвратительная.       — Ну вот и всё. Живёте у меня, мне патенты, вам работа.       — Минуточку, вы мои изобретения собрались присваивать себе?!       — Ни в коем случае, милый! Кстати, Дабл Ти, как там с посудной лавкой?       — Отлично, сэр!       — Не переводите тему! Что с патентами?       — Скажем так. Можем договориться на соавторство.       — Меня это не устраивает!       — Тогда выпускаете изобретения под своим именем, а я его тут же выкупаю. Не будьте упрямым, мы с Вами договоримся! Вы же оптик-физик? Расскажете мне всё о Ваших открытиях, обожаю слушать и ничего не понимать. А пока проследуйте до врача, если сейчас пальцы не зашьёте, то потом ампутировать придётся.       Гриффин замолчал. Он, судя по виду, предпочёл бы сейчас провалиться под землю, нежели оставаться в этом доме, но всё-таки проследовал за Тимоти куда-то в коридор, потом налево и направо вниз, где как раз культурно отдыхал под бутылочку рома местный врач. Вот его Уинклс не помнил ни по прозвищу, ни по имя-фамилии, и особо не жалел об этом. Да и потом, последнее, о чём сейчас нужно переживать — это другие люди.       — А это у нас что за прелестное создание? — Уэллс улыбнулся и похлопал парнишку по голове. — Это и есть твой «музыкант»? Наедине Г.Дж. не высказывался о гипотетическом скрипаче так мягко, но и слава богу. Не хватало ещё, чтобы бедняга разревелся тут, а он мог бы, судя по поведению.       — Мистер Ангел, да.       — Я же предупреждал, что мне это не интересно.       — Да ты сначала послушай!       — И слушать не хочу. Я всё сказал.       — Ну дорогой, ну милый мой друг, ну когда я в последний раз Вас подводил? Во сколько продалась моя волшебная мазь?       — Это которая для увеличения…       — Для увеличения. Она одна сделала тебе половину выручки. Ты же знаешь, что у меня нюх на такое, — заметив, что Ангел погрустнел, Уинклз добавил:       — И очень доброе сердце. Как ты можешь оставить бедного отрока в беде?       — Я не хочу тратить ресурсы на-       — Уэллс! — рявкнул доктор, вскакивая и хватая инвестора за плечи. Он никогда себе такого не позволял, ни когда притворялся, ни когда был «собой», если там что-то своё осталось. — Ты не понимаешь! Это самая лучшая музыка, что может сочинить человек, от неё блаженство, как от морфина! Мы подсадим людей на неё и будем грести деньги! — очень странно, но казалось, что Уинклс проявляет чуть больше, чем материальную заинтересованность. — Понимаешь? Тебе же нужны деньги, чтобы полететь на Луну?       — Кто тебе разрешал говорить об этом в присутствии исполнителей?! — лицо Г.Дж., до того сохраняющее улыбку, исказилось в злобной, даже страшной гримасе. — Я же по секрету сказал!       — Стойте! — крикнул Ангел, когда Уэллс был близок к тому, чтобы оторвать косу Уинклса, а тот — сорвать золотую маску. Юноша поднялся, и только смычок коснулся струн, как всякое вздорное настроение в комнате затихло.       — Что я тебе говорил? — только и успел сказать Уинклс, прежде чем грохнуться обратно на диван и закрыть глаза от удовольствия.       Он не видел ничего вокруг, пока музыка играла. Только воздушные пейзажи в светло-розовых тонах. Скрипка для них была и журчанием ручья, и щебетом птиц, и шелестом колосьев, и всё это разом, и начинало казаться, будто вся эта суета ради денег не так уж и нужна, пока в мире существует такое блаженство красоты. Стоило музыке чуть-чуть заглохнуть, как видения кончились, и Уинклс заметил слёзы, бегущие по щекам Уэллса. Его лицо, правда, не выражало радости, наоборот, он едва держался, чтобы не заплакать вслух, и протягивал руки куда-то вверх. Наверное, к Луне. Анна-Вероника не плакала, но её губы тоже легонько подрагивали, но её разум, очевидно, подобным образом сковали очень реалистичные грёзы, иначе она бы ни за что не позволила Млингу так по-свински высморкаться в подол её платья. Тот, правда, не грустил, а наоборот, улыбался, широко-широко. Ему, наверное, виделся мир, где его хозяин — тот самый врач из подвала — перестал напиваться.       Музыка начала стихать, и слушатели один за другим выходили из своего транса. Последним был Уэллс, который отвернулся, чтобы тайком приподнять маску и утереть взмокшие глаза, шмыгнул носом и стукнул воображаемой тростью об пол:       — Всё равно. Я не хочу.       — Ой, да брось! — Уинклс закатил глаза. — Ты самый сентиментальный человек на планете, хватит строить из себя кремень!       — Я ничего не строю!       — Правда?! Тогда-       Мисс Стенли встряла в разговор своим, казалось бы, неуместным комментарием:       — Настоящий Ангел… — мечтательно протянула она.       — Тогда расскажи-ка, насколько реалистична твоя идея о-       — На все сто процентов!       — Тридцать лет назад американцы уже попытались полететь на Луну. Знаешь, что с ними стало?       — Вы меня слышите? — девушка растолкала мужчин и показала пальцем, что для особы женского пола ещё десять лет назад считалось верхом некультурности. — Это настоящий Ангел, глядите!       Мистер Уэллс и доктор Уинклс перевели взгляд на задумавшегося о чём-то скрипача, застывшего, подобно статуе. Он, видимо, так заигрался, что забыл обо всём на свете и расправил свой «горб» в блестящие, такие, какие бывают только у диковинных экваториальных птиц, крылья.