Дары Свободы сотканы Несчастьем

Карточная колода имеет 54 карты, включая двух джокеров.

Карты служат вечно, пока их жизненная энергия протекает в картонных, разрисованных листах — они неуязвимы.

Чёрный джокер, став частью колоды, теперь, как и Красный Джокер, обладает властью над карточным миром.

Король и дама ответственны за себя и валета своей масти, они обладают властью над последним. «Валет обязан защитить своего короля или даму в ситуации, подразумевающей возможное нанесение вреда карте, несопоставимого с жизнью».

Основное правило игры в «Дурака» — одурачить других не позднее, чем одурачат тебя.

Глава I

Как белый камень в глубине колодца,

***

Основное правило игры в «Дурака» — одурачить других не позднее, чем одурачат тебя. Исполинские капли грозового ливня всю ночь разбивались о зеркальную поверхность луж лунными бликами. С поднятием яркого благодатного солнца поредели лиловые слоистые облака. Обволакивающе начало моросить бревенчатые стены двухэтажной лесной хижины, да переднее крыльцо под односкатной зелёной крышей. Остатки утреннего солнца, в отражении капель, лениво стекали по металлической трубе водоотвода, равномерно постукивая об её поверхность в завлекающем ритме. Нередко давал о себе знать молодой июльский ветер; надменно раскачивая конусообразные верхушки елей, он, с некоторой издёвкой, накренял конусы то в одну, то в другую сторону. В особые мгновения, с хвойных веток сыпалась медвяная роса, чарующе поблёскивая в лучах и разбиваясь в миг, на целые мириады мелких серебряных осколков о влажную землю. Пытливый клон, по ту сторону двойных окон второго этажа, жадно всматривался в даль, в неприступную чащобу, где меж толстых стволов величавых деревьев, сквозь густые шаловливые кроны прорезались бледные, искажённые лица. Пустые впадины глазниц глубоко проваливались за клиновидную кость; а рты, неестественно кривясь, еле раскрывались подобно вздохам. Нашёптывая шелест леса, они заманчиво влекли за собой, отступая в теневые заросли и выжидая. Выжидая непутёвую карту на крыльце тёмного деревянного дома, почти сразу же теряя какое-либо терпение, подкрадывались ближе. И всё повторялось вновь. Первый клон слегка прищурил карие, внимающие глазки — хвойные ветки укрывали лица, вынуждая невольно вверить мыслям, что это не более чем бурная фантазия бубнового валета. И на деле перед домом стоят обычные садовые фонари и забытые после Хэллоуина обрезки чёрной бумаги, криво наклеенные на стекло, формирующие разные гримасы; или то были большие насекомые со светящимися брюшками в отпугивающем окрасе; может быть, картинные белоснежные розы с чёрными вкраплениями, причудливо танцующие на ветру. Одна мысль тут же сменялась иной, совершенно новой и неожиданной. Возникающие сюрреалистические образы в голове лились бушующим течением, да и вовсе не собирались кончатся. Пока, со временем, лица в один миг не начали мерцать и растворяться во мраке. Валет перестал моргать и инстинктивно задержал дыхание, а заострённые, эльфийские ушки начали потихоньку потряхиваться, ловко подхватывая обрывки фраз за изящной, тонкой спиной. — Сломай мне ноги, будь я не прав, — смуглый парень с тёмно-зелёным цветом кудрявых волос стоял в проходе между двух комнат, держа в руках потрёпанный походный рюкзак. Мимо него носился широкоплечий упитанный, добротный юноша с растрёпанными светлыми локонами, прилипающими к веснушчатому лбу и верным собачьим взглядом. Тот попутно собирал и складывал вещи в дорогу. — Забрал вентилятор, по-садистки оставив нас помирать в жару, пускай. Так эта гадина заполучила козырную комнатку с балконом, которым даже не пользуется! И об этом никто не говорит! Как амёба таится в своём вонючем кабинете, где все поверхности давно пропитались запахом застарелого перегара. Я ещё молчу про то как он своевольно забирает наши деньги, заработанные собственным непосильным трудом и тупо тратит их в тихую только на самого себя! — он дошагал до бубнового валета, опёршись о деревянный подоконник, тяжко вздохнул и проследив за взглядом собрата, процедил сквозь зубы, — сукин сын. Дневное светило, окутанное прежде бездонным небосводом и лёгкими облачками, окончательно перемешалось с серыми тяжелыми мазками и исчезло в них же, будто бы по вине небрежного художника. Деревья помрачнели; а зыбкие тени, плясавшие как безвольные марионетки на белёсых нитях — поблёкли. Лес больше не завлекал к себе, став статичной, унылой и плоской картиной. — И? Он единственный, кто официально работает из нас семерых, имеет право, — Феликс остановился на секунду и хмуро огляделся вокруг, пытаясь вспомнить о чём-то важном, но затем устало вздохнул и сказал, — Хорошо, давайте уже идти? — двое из трёх валетов резко обернулись в сторону ступенчатой лестницы, услышав скрежещущий визг: стало быть, Феликс сам развернулся и неожиданно встретился лицом к лицу с высокой, угловатой фигурой, испугавшись, отпрянул назад и только после этого осознал кто перед ним. Знакомые лакированные туфли, фланелевые коричневые брюки и на два оттенка светлее трикотажная рубашка с длинными рукавами. Молодой человек, с бледной, будто бы покрытой воском, кожей. Стальными радужками глаз и безмолвными зрачками, отрезанными от остального мира тонкими линзами, бережно обтянутыми прямоугольной металлической оправой, — К-Куро! Ты уже закончил работать? Может… с чем-нибудь помощь нужна? — начал четвёртый клон. Под его румяными щёчками впали две озорные ямки, а сам он стоял с таким непринуждённым видом, будто бы только что вольно не участвовал в обсуждении личной жизни короля чёрной масти. — Помощь? — скрестив руки у груди, Куромаку обвёл хмурым взглядом всех присутствующих. Его пристальный и строгий взор придавливал к полу, путами стягивал и сковывал движения. Новоприбывшую тишину тут же разбавил слетевший баритон с сухих, потрескавшихся губ, как всегда, глуховатый и ровный. Лишь иногда проявлявшаяся охриплость разбавляла его речь и на душе становилось не так тоскливо, — Даже в самых извращённых кошмарах, я не в состоянии вообразить, во что может вылиться ваша «помощь». Нет, вам было бы куда целесообразнее сходить и прогуляться, пока синоптики не предсказали ливень. — Ага, да, пока, — Вару застегнул и отдал в руки Габриэля, который всё это время молча смотрел в окно, увесистый портфель, набитый картофельными чипсами и содовой с очень высоким показателем сахара на оранжевой этикетке, попутно схватил кисти рук обеих карт и потянул их в сторону узкой скрипучей лестницы. Заперев кое-как входную дверь на кривой железный ключ и выйдя из-под крыльца — пятый слегка проехался над скользящим, влажным газоном, но в конце удержал равновесие и ловко перепрыгнул встречные грязевые лужи. Запах мокрой земли резко ударил в ноздри, вызвав волну неконтролируемых мурашек. В голове рывками начали проноситься воспоминания с прошлого года, словно то были кадры из старого фильма, по которому сделали ремейк и теперь все звуки, чувства и мысли заиграли новыми, дивными красками. Клоны скучают в маленькой коробке, именуемой собственной недвижимостью Феди. В забытом Богом месте, квартирка, чьи потресканные стены в своём бурном прошлом ещё слыхали «Джаз КГБ» и все последующие радиовещания «Голоса Америки» или Радио «Свобода», прятала в себе и укрывала целую толпу парней. Вполсилы те старались не попадаться на глаза прохожим, ведь первоначальный страх о том, что кто-то узнает о клонах, выглядящих как Создатель в его подростковые годы, был уже неактуален. Магия карточного мира ослабла, внешний облик карт с каждым днём всё сильнее походил на их собственный. Однако Фёдора всё равно волновал вопрос: а что подумают его соседи о том, что в двухкомнатной квартире живут восемь высокорослых мужиков с разноцветными волосами? Мимолётное видение сменяется. Вару сидит на подоконнике и молчаливо прочерчивает глазами траекторию падения тополиного пуха. В эту весну пятый впервые узнал о наличии у себя аллергии на пыльцу цветов. Размышлял, окружённый таблетками и каплями для носа и глаз, о скорейшей возможности выбраться из плена махровой сирени у соседних домов и раскачивающихся зловредных пионов на заднем дворе. Сам двор был заросшим, облепленным всевозможными кустарниками, за которыми так заботливо ютились старые тётки с первого этажа. Пятый несколько раз был поглощён желанием сорвать все сорняки и сжечь их. Но он не мог даже открыть чёртово окно нараспашку. Вместо этого он наблюдал за бежавшими Феликсом и Габриэлем по двору. Они останавливались возле каждого куста и прятались от всё-видящих бабушек на бульварных лавках, держа рваные пакеты, наполненные пломбиром, купленным в местном подвальчике, затем перебегали к стоячим машинам и, видя Вару, махали пакетами, с горделивыми и победоносными улыбками на лицах. Но вдруг перед ликом возросла фигура миловидной и смутно знакомой девушки, в чьих руках располагался старенький полароид, а над землёй, всего в паре сантиметров от её ног, кружились слабо проявленные, белёсые снимки. И ещё было совсем неясно: что на них изображено? — Ай-я! Вспомнил, блин, что должен был взять. Зонтик! — Феликс раздосадовано вскинул руками, пока его жёлтая кофточка покрывалась тёмно-оранжевыми каплями, точно ржавчина. — А? Зонт?.. — Вару находился в некотором подобии астрала, в космическом вакууме, улавливая последние сигналы Земли с орбитальной станции. Встрепенувшись, в его глазах загорелись звёздочки и вкрадчивым голосом и с любезной ухмылкой продолжил, — Не, нам зонт не нужен… смотри как надо, — и он взял в руки походный рюкзак и поднял над своей зелёной макушкой. Миг, и пиковый сорвался с места, прорезав воздух, напоследок он лишь прокричал, — У быстрых ног жопа не намокает! Книжный шкаф с вычурными изгибами, смиренно стоял у бревенчатого простенка. На его полках в жертвенных позах возлежали фарфоровые ангелочки. Сидячий в молитвенной позе ангел имел сколы на месте сложённых рук, а его закатанные наверх глаза, казалось, и вовсе не несли ничего святого за собой. Это был взгляд старого мученика, чьё лицо, в изобилии покрыто кракелюром, точно морщинами. Пусто смотрящий вдаль, ожидая скорой смерти. Единственное, что ему оставалось — примирение. С мыслями, душой и телом. Принятие конца. Заговорщицки стоял возле окна трефовый король, попивая чашку крепкого кофе и мысленно провожая убегающих и кричащих младших карт в глубины тёмного, массивного леса. Возле Куромаку, за широким журнальным столиком на раскладном диване справа — лежал бубновый король и сладко дремал. Вмиг, как с порога сошла последняя нога валета в доме стало непривычно тихо. Со второго этажа доносились быстрые шаги и хлопанье платяных шкафчиков. Настенные старинные часы действовали усыпляюще, они своевременно отстукивали размеренный ритм, понемногу утяжеляя веки и успокаивая нервную систему, несмотря на поступающий кофеин в полудохлое тело. Страшно было поглядеть на болезненно тонкие руки, будучи ещё в состоянии держать что-то тяжелее, чем графитный карандаш. Хотя нет, дело было вовсе не в каких-то там часах или кофейных зёрнах. Дело было в новом доме, в отсутствии чьей-либо поддержки со стороны, в постоянной работе и нелюбви к себе, в дефиците массы тела, в конце концов. О трефовом короле элементарно было некому позаботиться. Самое жуткое, что трефа эта ситуация абсолютно не волновала. Его голова была занята документами и отчётами. Кипой гнилых бумаг, вечными таблицами и диаграммами. Открытые ставни окон позволяли ветру свободолюбиво разгуливать по дому, наполняя пространство пряными ароматами лесного мира. От такой атмосферы у любого закрадутся приятные мысли и желание улыбнуться и расслабиться, но только не у Куромаку. Он неумолимо отсчитывал каждую секунду на наручных часах обтянутых ремешком из натуральной кожи, сравнивая время на телефоне и настенных часах, отмечая, что на последних время отстаёт ровно на двадцать шесть секунд. В дверном проёме показался двухметровый клубок шерсти цвета диких слив. Торчащие колтуны на темени, по форме символично напоминали собою рога дьявола, или, скорее, кота. Заспанный Пиковый Король, разинув пасть, подобно льву, не торопясь, тяжёлыми и медленными шагами добрался до двухкамерного холодильника и, не найдя там ничего съестного, с чрезмерной силой захлопнул дверцу. — Я прочёл требования местной гимназии для поступления в седьмые, восьмые и девятые классы, — Куромаку, не оборачиваясь, начал содержательную беседу. Ливень тарабанил по металлическому отливу, Пик закрыл окно. Трефовый король слегка повернул голову в его сторону и продолжил, — Школа оказалась частная. Причём являясь, по-видимому, единственным историко-культурным наследием этого города, очень требовательна, в особенности к своим ученикам. Оплата семи мест в любой другой ситуации оказалась бы непосильной ношей, однако, я умудрился наткнуться на одну заманчивую лазейку. — Сладкие, меня до поздней ночи сегодня не будет, не скучайте, — резко ворвавшийся на кухню романтик завернул к выходу и так же быстро исчез. — Без лишних клонов в этом доме не так тошнотворно. Ладно, что по поводу денег? Я не намерен снова связываться с пиковой десяткой и унижаться перед ним ради того, чтобы эти наглые разноцветные рожи могли творить всякую дичь, навлекая на нас проблемы. — Как раз собирался это обсудить с тобой. К моменту, как все подойдут, — Куромаку прокашлялся и начал споласкивать кружку в раковине. — Только представь… у нас есть шанс получить достойный уровень образования, не тратя на это ни девять-двенадцать лет жизни, ни по одной почке от каждого. — Ц, человеческий мир вымораживает своими до невозможности тупорылыми правилами. Пользовались данной нам властью в прошлых столетиях, занимали важные места на должностях военно-политического руководства, а теперь якобы «Новейшее время», и мы обязаны прогибаться под властью маразматичных, коррумпированных стариков? Каким боком в это дерьмо вплетена наша колода? — Мы с самого начала были чужды этому миру. Даже собственные тела и мысли; мы просто бездонные мешки из кожи и мяса, отражаем преломлённым светом наше окружение… поглощая некоторую часть во внутреннюю и вечную пустоту… — донеслось со стороны дивана, искусно выполненного в восточном стиле. — А, да, для полного счастья нужно избавиться ещё и от него, — злобно процедил сквозь зубы Пиковый Король, испепеляя жёлтыми, по-кошачьи узкими зрачками. Призыв к неочевидным действиям постепенно растворился в сопении бубнового короля, видимо, тот умеет разговаривать во сне. Вымыв и вытерев оставшуюся посуду в раковине и убрав её в навесной шкафчик, второй уточнил: — Ты будешь дома сегодняшним вечером? Я бы попросил тебя… — Я вернусь поздно. Жди, если тебе так хочется, мне всё равно.

***

Небо полностью скрылось за кронами елей. Лишь в небольших проплешинах проглядывалась серая пелена, с которой до земли доползали островки столь желанного света. Здесь, в месте, где не росло ничего окромя мха, разложенные буреломы со свисающими корнями на пару с огромными валунами были единственными, но вполне весомыми преградами, перекрывающими большую часть тропы. В лесной какофонии звуков конкретно выбивалось резвое журчание ручейка. Откуда-то сзади доносились стуки живой дрели — дятел драл гнилую древесину. Терпкий запах смолы, эфирных масел и талой воды, как и лёгкая прохлада, охлаждали юношеский пыл от банальной, детской жажды к приключениям по неизведанным местам. Настроение не портили даже намокшие кроссовки и кеды, проваливавшиеся сквозь моховые воздушные ковры, простирающиеся на несколько сотен метров. Джинсы приобрели за всё прошедшее время грязные пятна и даже дыры. Идти приходилось очень аккуратно, валеты иногда взбирались на замшелые валуны и по ним перепрыгивали труднопроходимые места. Габриэль стабильно проставлял аэрозольным баллончиком красные метки на толстых стволах, изображающие незамысловатые стрелки с указанием дороги домой. Валеты обсуждали незначительные вещи, изредка совещаясь перед крутым пологом или высоким холмом, бо́льшую часть времени, всё же, они молчали. Когда клоны добрались до очередного горного ручья, сполоснули лица и руки от грязи и открыли первую пачку снеков, то пустоту и молчание первым нарушил жизнерадостный юноша: — Так всё же... куда ты нас ведёшь? — Сам не в курсе. Идём по чужим координатам, — Вару почувствовал, как его схватили за шиворот потёртой джинсовки и дёрнули в сторону ближайшего ствола дерева. — В смысле не знаешь! — взвизгнув, Феликс прижал Вару к стволу и слегка приподнял за воротник, — Ты повёл нас невесть куда лишь потому что невесть кто дал тебе на это добро? Тебе, конченному, это кажется смешным или что?! — Успокойся, бля! — Феликс ослабил хватку и Вару выскользнул. Осторожно отходя от красного «солнца» и рядом стоявшего напуганного Габриэля, тот выставил ладони впереди себя, — Тихо, просто… выслушайте меня! — Ох, я с превеликим удовольствием стану слушать жалкие оправдания такого человека, как ты, да, а что мне ещё сделать, Вару? Не подскажешь? Или, может, сразу толкнёшь нас в яму со змеиным клубнем, или ещё лучше, зарежешь нас в лесной глуши?! Так и чувствовал, что тебе нельзя будет доверять! Пятый клон замедлился и слегка скривил губы, но затем резко сунул руку в задний правый карман чёрных спортивок и, пока на него не набросились, достал оттуда… старенький телефон. Протянув его вперёд, сказал: — Мне… Фёдор место прислал одно. После лёгкой паузы Феликс опешил, а Габриэль, впервые подавший голос за всё это время хмыкнул и подошёл поближе к гаджету, чтобы взглянуть в него. — … Создатель? Ты с ним поддерживаешь связь? — теперь четвёртого клона терзали чувства недопонимания и странная толика ревности. — Ну-у на деле это был неожиданный жест с его стороны: написать мне. — А что он тебе написал? — уточнил первый. Пятый без лишних слов разблокировал телефон резвыми касаниями большого пальца правой руки. Экран был покрыт многочисленными паучьими нитями из трещин. Из них торчали маленькие куски стекла, при любом неосторожном движении можно было порезаться, но Вару это не волновало. Он продолжал водить подушечкой пальца по «Самсунгу», перед ним открылись неоновые стильные зелёные обои, а затем, сине-фиолетовый чат с пользователем «Фёдор Н.» — на его аватарке стояла незамысловатая фотография его же верхней части тела. Широкоплечий подросток с девственной бородкой и каштановыми кудрями. Добрые, по-собачьи нежные карие глаза, с навесом из двух волосяных гусениц. Фотография семилетней давности, сделанная в дни, когда в восьмом классе Фёдор был вынужден отрабатывать проступки его клонов. Сзади него находилась территория школы: бледные шероховатые стены, неровно растущие берёзы с голыми ветвями. Очевидно: то была поздняя осень и время классного субботника, выраженное на страдальческой физиономии мученика, собирающего полусгнившие листья. Имя фотографа подле неизвестно, но фотка стойко держалась уже несколько лет в том малом количестве социальных сетей, где можно было найти юношу. Федя выходил в онлайн два дня назад, именно в ту ночь, когда вёл последнюю переписку со своим пятым клоном:

8 июля

[03:01] Фёдор Нечитайло: — Привет [03:02] Фёдор Нечитайло: — Привет

[03:02] Вару Кустообразный: — ?

[03:05] Фёдор Нечитайло: — Слу-ушай, я нашёл одно ОЧЕНЬ интересное место. Вам с ПИКОМ такое по душе. Кстати, находится как раз недалёко от вашего нового места жилища. Ниже кидаю ссылку и ещё ниже конкретную точку объекта. (На сайте адрес тоже есть) :)

[03:05] Вару Кустообразный: — Э, ладно? Спасибо.

Пиковый валет пролистнул вниз и там действительно оставалась фиолетовая ссылка и координаты.

[03:07] Вару Кустообразный: — Выглядит реально круто. Как ты вообще нашёл это место?

[03:10] Вару Кустообразный: — Хэй, ты здесь?

[03:11] Вару Кустообразный: — Окей…

— И-и он вышел в офлайн. И больше не отвечает, — он хаотично взмахнул свободной рукой и убрал телефон, засунув его обратно в штаны. — Это… странно. То есть, кто так вообще общается в сети и потом внезапно исчезает? — Кроме Рогалика — никто, окей, локацию он действительно крутую скинул. Сама ссылка вела на сайт этого места, там по фоткам если посмотреть, то вообще кайф. — Так что за место-то? — Заброшка? — уточнил Габриэль. — Придём туда, тогда всё сами увидите. Четвёртый и первый клон переглянулись — им ничего не оставалось, кроме как следовать за их «лидером», поэтому дальше они шли молча, продолжая оставлять за собой метки, ощущая будоражащее тёплое чувство в районе сердца и желудка, да поднятие пульса на пятнадцать-двадцать ударов выше обычного. Клоны вышли на открытую полянку. Небо выглядело как перевёрнутое зеркально-чистое озеро. Здесь не было дождя, лишь яркий свет дневного солнца согревал разгорячённые юношеские тела. Габриэль подметил дорогу за навесом из веток. Проскользнув под деревьями, валеты вышли на широкую тропу, ведущую в сторону главной дороги. Карты прошагали ещё сотню метров, пиная упавшие шишки как футбольные мячи, но вскоре увидели пред собой асфальтированную дорогу, на которой за всё время их приближения проехала лишь одна колонна из грузовиков. Вокруг не было никаких дорожных указателей или щитов. Единственным опознавательным знаком была одинокая скамейка и знак автобусной стоянки прикреплённый к фонарному столбу. На том же столбе висело распечатанное старое расписание. В воздухе повис резонный вопрос: а ездят ли здесь автобусы вообще? Пиковый валет поймал две палочки сети и пару минут разбирался со спутниковой картой их местности. Габриэль хрустел чипсами сидя на скамье и мотал ногами, словно маленький ребёнок. Феликс в свою очередь осматривался, будто пытался разобраться в их местоположении самостоятельно, но в этом смысла было меньше всего: вскоре он сдался и решил присоединиться к Габриэлю. «Окей, идём», — пиковый отправил свою маленькую «поисковую группу» на северо-запад. На деревянных опорах линий электропередач располагались опустошённые гнёзда аистов, низко к полю делали облёт ласточки, сумбурно то взлетая ввысь то падая плашмя. Чуть не наступив на труп чёрной птицы, первого клона вовремя увёл в сторону четвёртый. Клоны шли по краю дороги, сбоку от них простирались заросшие поля. Горизонт скрывался за холмами и кривыми торчащими корнями смешанных деревьев. Они свернули налево в новую чащобу под тени лиственницы. К удивлению, земля была более чем ровной. И заместо отсутствия каких-либо растений — здесь росли всевозможные кустарники и маленькие цветочные островки. Берёзы, липы, клён, осина — на фоне их привычного окружения сотканного мраком и вечной мерзлотой, это место будто бы машинально налепливает на глаза фильтры, подкручивая насыщенность. Столь красочный был этот новый, неизведанный мир, настолько же нереальным и сюровским. Внезапно парни оказались по пояс в кустах каких-то жёлтых ягод. «Малина… точно же!», — Феликс сорвал созрелый плод и, попробовав, воодушевлённо охнул. Быстро набрав горсть, отдал в руки остальным, подметив: «Такая сладкая громадина. Давно не видел такую малину». Наевшись они побрели дальше и спустя ещё тридцать минут они наконец добрели до ржавого зелёного забора высотой в полтора метра. Следующим решением было идти вдоль забора, вскоре валеты наткнулись на трансформаторную станцию, явно нерабочую. Будка, как бы являясь продолжением забора, замыкала собою путь, будучи обволочённой непроходимыми зарослями. Тогда парни развернулись и уже с противоположной стороны наткнулись на главные ворота. С красивыми цветными буквами над ними, выстраивающимися в слово «Юность», калита оказалась со сломанным замком, поэтому, быстро сняв его, Вару подтолкнул металлическую дверь. Сильно скрипящую, режущую по ушам и вызывающую непосильную волну мурашек. Ребята вздрогнули, но быстро оклемались и, долго не раздумывая, перешли через границу от живого к мёртвому, променяв столь родное и трепетное на жалкие обрывки былого; отголоски забытых детей со стёртыми лицами. Здесь не галдели соловьи, к песням которых за столько-то часов привыкли клоны; тишина давила, неосознанно, валеты перешли на шёпот: — Это детский лагерь? — На, сравни-ка этот вид с тем, что на фотках изображено, — Вару протянул телефон с предусмотрительно открытым фотоальбомом. Феликс быстро пролистал галерею, постоянно поднимая взгляд и осматриваясь вокруг: — Это невероятное место… На снимках здесь всё такое светлое и приветливое! Радостные детские лица, вожатые… а сейчас мы видим лишь незримые следы, остатки. И картина эта довольно пугающая. Габриэль залип на стоящий у входа щит, имевший на себе выцветшую на солнце карту и пару старых объявлений.

Концерт «Вот и лето прошло…» ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ! Через тернии — К звёздам! План спортивно-массовых мероприятий: с 29 июля по 11 августа 2011 г. 29 июля: ОТКРЫТИЕ! 30 июля: лёгкая атлетика 31 июля: пионербол 1 августа: БРЕЙН-РИНГ 2 августа: волейбол, баскетбол 3 августа: — 4 августа: — График дежурств…

«Почему спортивные дни так резко прекратились?», — первый клон перечитывал те же самые объявления, некоторые кусочки текста были настолько нечитаемыми, что приходилось самому додумывать, благо Габриэль прекрасно справлялся с этой задачей. Было ясным как свет, жизнь в этом месте была столь же разнообразной как и в любом другом прилежном лагере — здесь всё делалось для детей. Бубнового валета посетила мысль, что ему бы тоже хотелось принять в этом участие: ходить в кружок рукоделия; получать четырёхразовое питание в столовой; смотреть, как играют в спортивные игры его друзья; сидеть под раскидистой плакучей ивой, слушая шелест резонирующий с томным басом его короля, который бы читал, или, может, тихо спал под деревом. Мысли прервались о руку, схватившую и потянувшую его в сторону тропы. Валеты собирались делать обход зданий. Перед ними оказалась первая развилка, уйдя налево, парни наткнулись на мятного цвета небольшую постройку с двумя перпендикулярными линиями, наклеенными красным скотчем на всю белую входную дверь. Медпункт. Разбитые стёкла знаменовали, что ребятам стоит смотреть под ноги. Вару быстро заглянул в окно, с рамы которого свисало что-то вроде куска свиной кожи на красной верёвке. Не обращая на это внимания, валет отпрянул и выдвинул вердикт, что в помещении кроме пары странных пробирок и кипы разбросанных жёлтых бумаг — ничего нет. В тишине заброшенного лагеря стали отовсюду слышны постукивания. То был дождь, быстро переходящий в ливень. «Спасайте запасы!», — полушутливым тоном прокричал пиковый валет и побежал вместе с остальными назад к воротам и оттуда же валеты побежали направо к главным зданиям и корпусам, только что высохшие карты мало желали намокнуть вновь. Перед ними выросло широкое здание с многочисленными окнами и надписью над дверью «Столовая», не думая, они забежали в него. «Осторожно!», — не успев прокричать, Феликс поскользнулся и проехался по гнилым доскам. Под Вару провалился обветшалый пол, ухватившись за деревянные лаги руками, тот повис половиной тела над пропастью, пока его нога оставалась придавленной досками. Любое движение доставляло боль, он чувствовал как тяжёлые расслоённые доски царапали и впивались мелкими занозами в его кожу. Габриэль остался стоять у двери, держа портфель одной рукой, а второй пытаясь удержать равновесие. Феликс осторожно отполз, все его руки и колени были изодраны до мяса, измазаны грязью и кровью. Услышав отборный и прерывистый мат, четвёртый клон только спохватился и дёрнулся в сторону к пятому. Вару услышал откуда-то сверху голос Габриэля, зовущий его. Попытавшись встать, Вару вновь пронзила режущая боль, но тот лишь зажмурил глаза и прикусил нижнюю губу в немом вскрике, Феликс спрыгнул вниз под пол и оттащил доски. И только тогда оба валета обессиленно упали на спины. Прикрыв глаза внутренней частью локтя, пятый клон переводил дух, шумно вдыхая через нос и выдыхая через рот. Сердце бешено колотилось, лицо охлаждалось стекающей водой по дырявой крыше в подполье. «Сломана?», — неясно, кто говорил конкретно, но вслед за этим последовало: «Ох, главное, чтобы зажило до начала учебного года… мы же учиться пойдём этой осенью», — душераздирающий вопль пятого клона прервал сбивчивый, по-своему трагичный монолог и возник он то ли от сильной боли в ноге, то ли из-за вышесказанных слов, прорицающих предсмертное знамение для зелёного шута. Кое-как добредя до дома, валеты получили взбучку от трефового короля. Также не обошлось и без быстрой, но, как бы это не показалось кому-нибудь странным, душной лекции, пока треф искал аптечку в их доме. Данте помог Куромаку обеспечить непутёвым валетам необходимую медпомощь и затем отправили их умываться и приводить себя в порядок, дав скорое заключение, что у Вару будет огромная гематома на всю голень. Затем клоны собрались в гостиной на первом этаже, чтобы начать «собрание», пикового и червового короля на месте не было. — Итак, просьба о своевременном появлении оказалась своевременно проигнорирована. В таком случае начнём без них, так как сегодняшнее вечернее обсуждение прежде всего касается представителей главных балбесов этого дома. — А глава балбесов будет учитываться? — Вару ухмыльнулся, проглядывающий торчащий зуб особенно сильно выделялся на фоне загорелой кожи. — Да, Вару, ты в первую очередь, — Куромаку откашлялся, а рядом сидевший Габриэль еле сдерживался, чтобы не уснуть, — Итак, я подал наши документы в местную школу, в которую мы отправимся грызть гранит науки уже в сентябре. — А ничё, что я был как бы против? — Вару попытался встать, но ощутив боль в лодыжке, нырнул обратно на диван и презрительно стал оглядывать трефового короля уже оттуда через зелёные стеклышки своих круглых очков, — тут Рогалика нет, они с розовым чё? В этом всём не участвуют? Почему тогда я не имею права отказаться? — Никто ни от чего не отказывался и принимать участие никто также радости не имеет, Вару. Тут речь идёт о получении основного школьного образования, без которого в человеческом мире нам делать будет нечего. — Вару, учиться важно, нам всем нужно по примеру и подобию Создателя поступать так же, как и он, чтобы у нас всё было хорошо! — отозвался самый добрый клон, держа руки в кулачках и пылко ими размахивая. — Из-за твоей ограниченности я должен страдать? Я найду чем заняться и на что себе заработать и без образования. — С удовольствием посмотрю на это, — начал трефовый король, — мне всё равно, чем ты будешь заниматься по жизни, но аттестат о завершении основной школьной программы получить обязан. Иначе проблемы могут возникнуть у всех из-за тебя. Это понимаешь? Вару промолчал. — Так вот, школа платная, поэтому, чтобы туда попасть, нам необходимо всем пройти вступительные экзамены на высший балл. — Что?! — в зале наступила гробовая, оглушительная тишина, одни сидели с разинутыми ртами, как вторые непонимающе переглядывались, пятый закатил глаза и скрестил руки. — А? — Данте поперхнулся чаем и закашлялся. Феликс решил не молчать: — В смысле, К-Куро, о чём ты? — Да, я понимаю, как это звучит, но это необходимая мера. Каждый год в этой школе даются бесплатные места, для мотивации школьников, естественно. Если быть точнее, то десять мест, за которые идёт скидка в сорок процентов в случае сдачи вступительного теста более чем на девяносто процентов, — Куромаку поправил очки указательным пальцем, — И ещё пять бесплатных мест. Бесплатных. В случае если человек сдаёт все сто процентов. У нас семь человек. В идеале проходят на бюджет все пять и ещё два соответственно получают скидку. Плюс пособие на многодетную семью. — Стоп, у нас чё, многодетная семья? — У меня по документам родство с Феликсом и Габриелем, якобы они мои младшие братья. Если быть точнее, то мы втроём обязаны жить там же, где живёт Фёдор. Он наш опекун. — Если нами заинтересуются органы опеки, то выйдет неудобно, — подметил червонный валет, почесав свою светлую макушку рукой. — Да, потому что хоть Пик и я сможем подавать на эмансипацию уже через пару месяцев, а Данте, к слову, уже сегодня, если найдёт себе работу, — второй клон с осуждением пропилил третьего, пока тот изучал венецианскую люстру на потолке. — Мх, у нас… остаётся пятый клон, который фактически должен находиться на данный момент в детском доме. Так что, Вару, никакого вызывающего поведения, привлечение внимания и становление на учёт у местной полиции, ты меня понял? — Ага, как скажешь. — И минимум девяносто баллов за проходной. — Камон, мы там будем на одном уровне со школярами, уж им-то уступать я не намерен. Лучше вон… Феликсу так на мозги дави, на твоём месте я бы сомневался в его умственных способностях. — Ах ты ****! Ключ со звоном вошёл в замочную скважину и несколько раз прокрутился до щелчка. В коридор зашли два силуэта, напоминающие собой старый нежно-розовый закат переходящий в тёмный небесный беззвёздный мрак. Они прошли на кухню, выложив на обеденный стол три бумажных пакета с продуктами, перекинувшись парой слов с новоприбывшими картами; Ромео с Феликсом, Пик с Куромаку. После Куромаку вкратце рассказал о последних новостях и их плане. Ромео театрально вскинул руки к лицу, Феликс рассмеялся. Пиковый Король промолчал. Затем каждый из них вернулся к своей вечерней рутине.

***

Трефовый король находился в своём офисе. Это было небольшое помещение, самое дальное от входной двери на первом этаже. К холодным стенам прилегали стелажи, украшенные безмерным количеством книг со сложными названиями, толстыми папками и какими-то личными, невзрачными безделушками. В центре офиса располагался обшарпанный стол с выдвижными ящиками и острыми углами, а на столе тихонечко гудел старенький ноутбук. В очках трефа отражалось бесчисленное количество текста с различных сайтов, а его руки быстро щёлкали по клавишам, в какой-то момент он замирал, томно вздыхал, протирал свои очки и разминал глаза от усталости, затем поднимался, открывал форточку и курил. А потом всё повторялось вновь, но с каждым новым заходом трефовый становился всё мрачнее, как если бы он не мог найти ответ на элементарную задачку по алгебре. Последний покур, наконец, он прикрыл уставшие глаза хотя бы на пару минут, слыша ночные звуки за окном, его плечи постепенно опускались. Куромаку резко открыл веки и чуть размяв шею закрыл ноутбук и вышел из офиса, выпил снотворное и постарался как можно скорее уснуть.

***

Приятный жёлтый свет отражался от бревенчатых стенок, придавая домашнего уюта и без того спокойной атмосфере. Закинув немного сухого полена в камин, веснушчатый юноша юркнул на разложенный диван к бубновым под мохнатый бирюзовый плед. Брёвна в огне трескались, создавая чарующую мелодию на пару с пением дрозда-рябинника. И если закрыть глаза и начать прислушиваться к песне ночи, то становились отчётливо слышны стрекотания сверчков. Бубновый король лежал по центру, закинув ногу на ногу, опёршись о спинку и выложив руки за голову. Его бордовые, длинные локоны были собраны в небрежный пучок. По бокам от него располагались валеты, увлечённо глазевшие на его римский профиль и волосяной покров вдоль подбородка. Этакий громадный, шерстяной и тёплый медведь. В зимнее время обниматься с таким в постели самое оно. Габриэль крутил красные волосы на руках, ладонь его короля была чуть ли не в два раза больше его лица. За окном отражалась главная комната. Феликс быстро задёрнул воздушные оливковые шторы с полупрозрачным тюлем. Ромео делал круги по кухне, болтая по телефону с каким-то нежным женским голосом. Представители чёрных мастей и вовсе разошлись каждый в свою обитель. Валеты чувствовали, как тепло разливается по их телам, Габриэль старался посильнее укутаться. От бубнового короля становилось очень легко на душе. «…мы отличны от людей из-за сознания быстротечности вездесущего. У всего есть начало, а значит есть и конец. Но это не палка о двух концах, начало течёт одновременно с концом, переплетаясь с ним воедино. Жизнь течёт со смертью. Жизнь есть смерть и смерть есть жизнь. И эта мысль невероятно мудра. Самая мудрая из всех предоставленных нам с Вами. И как во всех мудрых вещах, здесь есть и главное и самое явственное противоречие. Парадокс жизни и смерти». Ощутив, как на месте заёрзали валеты, король прижал их обеими руками ближе к себе и наклонился сам, вкрадчиво продолжив: «Люди вечно ставят самих себя на место бога. Упрямо считают, что они — исключение. Они говорят: я есть вечность, я никогда не потухну. Я никогда не закончусь, не умру. Очевидно: всё это самообман. Смерть протекает в каждом из нас, даже в нас, в клонах, смерть является нашим устьем реки. Глупо было бы отвергать часть себя, но это полбеды, а всё потому, что те же самые люди наделяют божественными силами всех тех, кто им так дорог и ценен; отцов, матерей, сестёр, братьев, друзей, мастеров, собственных детей и домашних животных», — мельком бросив взгляд на камин, Данте перевёл его в сторону Феликса, который заметно насупился. «Люди обижаются на близких, отстраняются от них, как будто их ссорам и ругани уготовлено особое место в моменте. Как будто без этих вещей нельзя обойтись и будто бы они ни на что существенно не влияют. Но это самый великий обман человека: считать, что он может контролировать время. Контролировать саму смерть. Но за невежество и упрямство приходится рано или поздно расплачиваться всем. Поэтому… говорите. Говорите с друг другом прямо, открыто. Говорите влюблённо. И никогда не тратьте время молчанием. Этого же времени вам когда-то будет безумно не хватать». Закончив, бубен заметил, как первый клон ворочается с боку на бок, не находя себе места. — Друг мой, Вы выглядите необычайно встревоженным, — Данте дотронулся до торчащих во все стороны волос своего валета, отчего тот сначала вздрогнул, а затем прильнул к руке и перетянул её на лицо. — Я почему-то чувствую себя неправильно… Данте помолчал, кивнув самому себе привстал и ответил: — За последние два месяца многое изменилось, мы изменились, — он снисходительно улыбнулся. Феликс продолжил: — Да: Данте прав, хм, после переезда мы переняли новый стиль жизни, — почесав макушку, а затем и кончик носа, Феликс загорелся одной идеей и поспешил её тут же озвучить, — Я знаю! Нам нужно завтра съездить в город и познакомиться с ним поближе. До этого времени мы только и занимались тем, что набирали вещей первой необходимости, переделывали дом под собственные нужды, занимаясь, к примеру, проводкой электричества и получая доступ к горячей воде. Стоит позаботиться и о своём индикаторе веселья: следует как раз зайти в местные магазинчики и прикупить пару музыкальных пластинок и настольных игр. Нужно возрождать наши семейные традиции, как вы к этому отнесётесь? — Это замечательная идея, к тому же… стоит отыскать где-нибудь магазин комнатных растений.

***

Последняя неделя лета. Парни суетятся, у каждого свои задачи, но цель у колоды одна — успеть подготовить всё к новому учебному году, концу их свободе. Трефовый король постоянно перезванивается со школьным завучем, постоянно посылает Ромео с Данте что-то докупить, вроде школьной канцелярии или приличной одежды и через раз обязательно отправляет парней с чеком отдавать неподходящий товар назад. Вару не видно уже вторые сутки: он старательно не пересекается с остальными, расставляя по дому новосезонные приколы. Феликс моет первый этаж. Ах, да, генеральная уборка. — Мне надоел постоянный срач на нашем чердаке, — треф стоял в дверном проёме у комнаты бубновых. То мелкое пространство, покрытое персидскими коврами, разделялось поперёк балконом, заставленным различными растениями и глиняными горшками. Над окном свисал музыкальный талисман: «музыка ветра», металлические трубочки равномерно раскачивались на ветру, звонко бились об друг дружку, приятно лаская слух. Сама комната была узкой в длину, но светлой и прохладной. Находясь с северо-восточной, теневой стороны, излюбленные драцены и хлорофитум уже к полудню скрывались от солнца и умиротворённо покачивались на сквозняке. В мебели из материалов преобладал бамбук: бамбуковые кресла, шкафы, рулонные шторы. Пыльное помещение являлось прямо оберегом против пикового валета и трефового короля, их запретной зоной. (Первый астматик, второй не выносит грязь с пылью) Вот и сейчас, треф не смел соваться внутрь, прикрывая рот рукой и откашливаясь у самого входа, — и чтобы чердак был убран к трём, ясно? Всё лишнее отправляется на помойку. — Да-да, мой друг, тебе незачем так переживать, — Данте сидел у низменного столика, выполненного в японском стиле, а на противоположной стороне сидел Габриэль и разукрашивал детские раскраски, — слил как раз вторую заварку, будешь чай? — Нет, спасибо, я буду убираться в своём кабинете. Так что не забудьте, я обязательно поднимусь и проверю чердак. Если он будет не убран — окажетесь вместе с мусором на улице. Куромаку прикрыл дверь и ушёл в соседнюю комнату, оставив бубновых самим себе. — А теперь настало время сиесты, — Данте прилёг на мягкую подушку, оперев голову на руки и прикрыв глаза. — А разве нам не нужно убрать чердак? — Я согласен с твоими размышлениями, Габи. Может… сходишь пока без меня? А я к тебе присоединюсь после десятиминутного отдыха. Первый клон молча встал с колен и прошёл в коридор. С потолка свисала верёвка, за которую валет потянул без раздумий, сняв чердачную лестницу. И поднялся. Он прекрасно понимал, что Данте не явится ни через десять минут, ни через час. Но это нисколько не расстраивало бубнового валета, такой вот уж был его король. А ему самому, скажем так, было всё равно. Он хотел как-то развлечь себя и для этого вовсе не нужен был другой человек. Во мраке Габриэль нащупал маленький выключатель и щёлкнул. Раздался треск, висячая лампа, бережно приклеенная на проводе скотчем к центральной балке, замерцала. Жёлтые круги света разрослись по всему пространству. Вокруг было много пыли и паутины. Множество картонных коробок, небрежно раскинутых по полу; их было так много, что некоторые горы доходили до самого потолка, и было не совсем понятно, как их следовало чистить от излишков хлама. А хлама было много. Множество причудливых сувениров из индийских и китайских магазинчиков: посуда с ручной росписью, китайский нож цайдао, банки с женьшенем, текстильное панно с изображением Ганеша, пару янтарных чёток, кованые подсвечники, деревянные фигурки слонов… всё, в общем и в целом, было забито антиквариатом. Множество интересных предметов, маленьких и больших, старых и потрёпанных. Можно было сидеть и часами разглядывать те же синеглазые обереги и ловцы снов, однако первого клона привлёк иной, на всеобщем пёстром фоне совершенно невзрачный предмет. Обувная коробка, окрашенная синим. На вид казалась новой, отчего выбивалась из старинной своеобразной идиллии этого маленького чердачного мира. Габриэль взял коробку в руки, она оказалась довольно увесистой. Габриэль потряс её, но звук был глухим. Тогда он решил отнести её в единственные, как считал сам валет, правильные руки. — Данте, я нашёл коробку, — он протянул руки вперёд, державшие синюю таинственную вещицу, но Данте оставался лежать с закрытыми глазами, — она не наша. Но тогда чья? Может ли она не принадлежать никому? — Хм… и правда, я её тоже вижу впервые, — он наконец приоткрыл глаза, с нечитаемым выражением лица мельком оглянул картонные наружные стенки, — но, кажется, я могу предположить кто её хозяин. Видишь, на ней наклеен чёрный трилистник? — О, вижу. Выйдя в коридор, бубны резко застопорились, потому как им навстречу как раз вышел тот, кого они искали. — Куромаку, друг мой, послушай. Мы убирались на чердаке и наткнулись на заманчивую коробку. Она случаем не твоя? Второй клон остановился, быстро проанализировал прямоугольный объект и отчеканил: — Нет, с чего бы ей быть моей? Моих вещей на чердаке не может быть в принципе. — Чего не поделили? — мимоидущий червонный король остановился и подошёл ближе к собравшейся толпе. — Не твоё? — Э, коробка? Нет, она разве не твоя, Куромаку? — Ромео протянул свою изящную руку в сторону предмета, указав на опознавательную крестовую масть. — РОМЕО! — гортанный рык донёсся со стороны кухни. Феликс с заляпанными рукавами, в полном обмундировании, вооружённый половой тряпкой и с жирным грязевым пятном на левой щеке, в два шага возник сбоку от короля и воскликнул, — Вот ты где! Я тебя уже пять минут зову, где тебя носит?! — Солнышко, у нас тут возникла дилемма, прости, не твоя коробка? Помотав отрицательно головой, Феликс выцепил Вару и задал ему такой же вопрос, у Куромаку спросили это же ещё два раза, чтобы наверняка. — Тот факт, что на ящике изображена моя масть, ещё ничего не доказывает. — Надоели, просто откройте её! — Вару отбросил швабру в сторону. — А она наполнена чем-то? — Если бы она была пуста, то мы бы сейчас не стояли здесь. — Дайте сюда! — пятый нетерпеливо выхватил картонку из чужих рук, все мгновенно затихли, — Окей, сейчас… — Может, не стоит…? — Уже открываю! — его правая рука чуть замедлилась, но затем, пиковый резко снял крышку, отбросил в сторону и… — Чего-чего? Из коробки выбивался чёрный вязаный шарф. Под шарфом ситуация становилась ещё непонятнее. Множество загадочных, пастельного оттенка предметов: пара резинок для волос коричневого и розового цвета; маленький брелок с чёрным трилистником; небольшая игрушка плюшевого медвежонка; толстая книжка, занимающая полкоробки и голубая кружка с неснятым ценником. — И что это? Вещи Фёдора? — Бред, когда мы заезжали сюда, то чердак был пустой. Во всём доме не было никаких вещей. Родители Фёдора изначально собирались продать этот дом, — брови второго клона сдвинулись ближе к переносице и тонкие губы сжались до белизны. — Тогда… я ничего не понимаю… эти вещи появились позже? Вару, это твоих рук дело? — Э, а мне это зачем? — Ребят… — Феликс поднял голову. Его глаза мгновенно округлились и застыли в немом озарении. — Может, я и скажу сейчас полный бред, но… — Чё? — отложенная коробка маячила перед глазами, Вару невольно глянул на неё вновь. — Куро, если что, подправь меня…хорошо? — Да не томи ты уже! — А-ай, как щемит-то в груди от этих мыслей! Но эта теория, в-общем, я думаю… н-ну я предполагаю… — Феликс громко сглотнул, переминаясь с ноги на ногу, взглядом испепеляя эту злосчастную картонку, при этом максимально стараясь не встречаться глазами с выжидающей толпой. Справедливости ради бо́льшая часть толпы также не смотрела на червонного валета, их головы были забиты различными догадками. Вару раздражался с каждой секундой всё сильнее, бубновые великодушно молчали и смиренно дожидались окончательного вердикта, хоть на лице бубнового валета и читалось смятение, бубновый король был вполне спокоен. Ромео, по-видимому, и сам начал догадываться, к чему клонит его валет. А Куромаку всё это время не мог отвести остекленелых глаз от виновника вечернего раздора. Рот был приоткрыт, а потому выражение лица приобретало глупый очерк. И как погода за окном, столь же неясным оставалось и то, слышал ли трефовый король следущую фразу червонного валета, да и нужно ли ему было её слышать вообще? — Я предполагаю, что эта коробка принадлежит трефовому валету. — … Кому?