Sacrifico

Проект нового бара Жадности лежит на столе в кабинете фюрера. Мустанг, Грумман и Ал склоняются над ним, внимательно изучая. Если кто-то случайно заглянет в кабинет, то с уверенностью скажет, что военные разрабатывают новый проект боевых действий - не больше не меньше. Бизнес план оказывается довольно точным и выверенным - заметно, что опыт есть - но, например, смета не подходит современные им реалии. Грумман берет карандаш и аккуратно зачеркивает все цены, которые указывает Жадность. - И это ведь он ещё с размахом, - говорит Грумман, приглаживая усы, - Цен-то таких давно нет. Ал пожимает плечами: он не особенно следит за изменением валюты. Раньше всеми финансами занимался брат; теперь же, когда армия спонсирует исследования - а ведь это средства на содержание гомункулов тоже - он не заботится о деньгах. Впрочем, тревога заставляет его несколько раз подумать, прежде чем потратиться, если это, конечно, не свидание с хорошенькой медсестрой. Фюрер задумчиво поправляет очки на переносице. - А если так? - он выставляет новые цены карандашом, - Нет… все равно ерунда, не бьется… - Господин фюрер, - говорит Мустанг, - Думаю, если прибавить здесь, - он указывает на графу «Оборудование» - Пару нулей, то вполне… Грумман с сомнением кивает, но нули ставит. - Хм, - он поглаживает усы, - А ты молодец, действительно ведь, теперь все приобретает правдивые очертания… Грумман хлопает Мустанга по плечу, отчего тот вздрагивает, выдернутый из своих размышлений. - Умирает в тебе предприниматель! - смеется Грумман. Мустанг в ответ натянуто улыбается. Единственное, что его заботит - это подписанное Грумманом разрешение Жадности покидать дом. Если Жадность будет отсутствовать, то появится возможность оказаться с Завистью наедине. Тогда, провернуть свой план - который Мустанг почти сформировывает в голове - намного легче, но пока не понятно как избавиться от остальных: от Ала, Обжорства и Похоти. Можно убедить Груммана сделать разрешения и двум остальным гомункулам, но тогда появится множество вопросов, и даже подозрение в том, что Мустанг планирует убийство. Хотя, если позволить и Зависти свободно разгуливать по городу, то можно увести его куда-нибудь подальше от любопытных глаз, а потом написать в отчетах: «в ходе проведенного расследования, удалось установить причастность к смерти гомункула под наименованием «Зависть», гражданина N, военного в отставке, ветерана войны N». Полусумасшедших военных-алхимиков, со странными, как будто опустошенными глазами, которые смотрят не на собеседника, а внутрь себя - туда, где все ещё идет бой - по городу бродит немало. Новости еженедельно пестрят заголовками - такой-то ветеран, такой-то войны зарезал старика, женщину или ребенка. Как же иронично: по бумагам Зависть будет убит теми, кого сам когда-то порождает, разжигая войны. Рой улыбается своим мыслям. Грумман удивленно смотрит на него. - Радуешься? - он короткими движениями поправляет усы, - У меня, кстати, к тебе разговор есть, - заговорщицки подмигивает фюрер. Мустанг хмурится. Только бы не вопросы про командировку в Ишвар, где он должен находиться уже три дня. Вместо него сейчас там Риза Хоукай, которой Мустанг говорит полуправду - ему срочно нужно проверить, все ли нормально у Ала, ведь по телефону голос мальчика такой встревоженный. Риза, естественно, ничего странного в этом не видит, даже предлагает составить Мустангу компанию, а проверку строительства дороги перепоручить другим подчиненным. На что Рой, применив все свои способности к лести, говорит Ризе, что никто не может быть таким же строгим, внимательным и ответственным ревизором, как она. В ответ, Риза, сразу же заподозрившая ложь в словах генерала, говорит, что раз уж Мустанг решил немного развеяться, то нужно говорить об этом прямо, а не юлить. Но все равно со спокойным сердцем отправляется в Ишвар, дав слово составить безукоризненный отчет за дни, пока Мустанг отсутствует. Но об этом не знает Грумман. И сейчас Рой внутренне ругает себя за излишнюю самоуверенность - он как обычно не ставит высшее руководство в известность о своих действиях. В своих фантазиях, Рой уже сидит в кресле фюрера, поэтому, для него составление рапортов - дело скучное и ненужное. Грумман прощает такое наглое поведение лишь потому, что осведомлен об отношениях Мустанга и внучки. - Ох, я же совсем забыл! - Грумман хлопает себя по лбу, - Мадам Кристмас! А ведь эта прекрасная леди может нам помочь! Грумман так вдохновляется идеей Жадности, что готов стать его инвестором - естественно, под чужим именем - с условием, что все напитки для него будут в счет заведения. Мустанг представляет, как Грумман, в своем классическом наряде для шпионажа - престарелой интеллигентной дамы - ежедневно захаживает в пивной бар Жадности, и едва может сдержать смех. - Кроме того, мы можем позаимствовать пару ее девочек, - Грумман записывает свою идею на полях проекта, но тут карандаш падает на бумаги - А если… Фюрер делает знак, Ал и Рой наклоняются ближе. Грумман таинственно переводит взгляд то на одного, то на другого алхимика и почти на границе слуха произносит: - Стриптиз-клуб! Рой и Ал переглядываются, а потом заходятся громким хохотом. - Нет, вы серьезно? - Ал даже забывает об учтивости, - Нас на это не хватит. Ладно бар - с этим можно работать в свободное время. Но исследования и дорога в Ишвар! - когда Ал это произносит, Рой нервно сглатывает, - Стриптиз-клуб - отличная идея, но.. Грумман косится на него - в свете ламп блестят очки - и становится абсолютно серьезным. - Если вся их жизнь будет состоять из экспериментов, то они могут взбунтоваться, - говорит Грумман, - Чтобы они не ощущали себя подопытными мышами, какими по сути и являются, нужно внушить им, что у них, наконец-то, появилась свобода воли. Какой не было при Отце. Тогда они будут благодарны тебе, и примут тебя, как своего хозяина. Будут тебе верными псами, - Грумман ухмыляется, - Так что пусть займутся работой. Ал переминается с ноги на ногу. Становиться хозяином гомункулам никогда не входило в его планы, но сейчас думать об этом уже поздно. Фактически, он действительно их хозяин, но за плечами Ала ни одного эксперимента. Пока идёт время «притирки», Ал не знает, как пригласить кого-то в кабинет и поставить этого «кого-то» перед фактом. Ал ругает себя за слабохарактерность и старается не думать об экспериментах, так же, как и об остальной работе. Грумман замечает, что Ал стремительно мрачнеет, истолковывает это по-своему - решает, что Альфонса несколько смущает именно «стриптиз», а не что-то ещё. - Если говорить про Жадность, - подает голос Ал, - Я бы хотел, чтобы он был полностью занят своим проектом. - Его месть Отцу, - добавляет Рой, - Стала решающей в Обещанный день. Грумман поправляет очки. - Вот и отлично, а вы при этом переживаете, что ничего не успеете. Но просто помните: Жадность - такой же гомункул, как и остальные. Вы забыли, что они все - дети Отца? - Грумман оглядывает алхимиков, - Ладно, вы как-то скисли. Давайте мне разрешение на перемещение, я подпишу. - Только для Жадности? - подает голос Рой Мустанг, стараясь придать ему безразличия. - Да, пока только ему. А что? - Грумман поднимает голову, - Кстати, Альфонс, ты не мог бы нас оставить на пару минут? Ал коротко кивает и выходит из кабинета, оставляя за дверью Груммана и побледневшего Роя. Ал садится на кожаный диван в приемной фюрера. Опять неизвестно сколько ждать, а голод тем временем снова наступает. Ал не особо его чувствует от волнения, но скоро голод накроет Ала тошнотой и головной болью. Алхимики прибывают в Главный Штаб ближе к полудню, им приходится ждать порядка шести часов - они успевают поесть в прекрасной лапшичной, вспоминая Линга Яо - у Груммана тем временем проходит важное совещание. Алу кажется странным, что Мустанг не присутствует на нем, но ничего не говорит. И вот проходит уже достаточно много времени, чтобы снова проголодаться, но Ал не следит за этим. Единственное, что заполняет все мысли Ала - как объяснить Мустангу, почему продвижения в работе нет. Можно все скинуть на Зависть, но Алу становится совестно. Он слишком много упоминает Зависть, а неизвестно, как на самом деле чувствует себя Мустанг во время их взаимодействий. Вдруг, Мустангу больно и неприятно? Как себя чувствует Зависть, Алу абсолютно наплевать. Пусть хоть снова вырвет из груди философский камень - в любом случае, Ал теперь отводит в уме для Зависти определенный эксперимент. Ал трясет головой - что это с ним? Привычные светлые мысли меняются на постоянные размышления о каких-то грехах: он думает либо о пошлостях, либо о пытках своих врагов, которые даже не враги теперь вовсе, а его личное имущество. Ал облокачивается на подушку дивана и тут же проваливается в сон - накопленная усталость дает о себе знать. На границе сна и реальности, Ал думает, что обо всем нужно будет поговорить с психотерапевтом, но эта мысль ускользает от него, словно шелковая лента. *** Жадность смотрит на дорогу, сидя на деревянных ступенях крыльца. Туман постепенно рассеивается, и к вечеру его практически не остается, только влажность ещё стоит в воздухе. Жадность докуривает последнюю сигарету в пачке - которую ему покупает Ал несколько дней назад - выкидывает бычок в помятую жестяную банку, ставит ту на деревянный пол, накидывает на себя кожаный плащ - из набора одежды от государственных алхимиков - и спускается вниз по ступеням. Третья ступенька, естественно, скрипит, вот-вот сломается, но Жадности везет - не в этот раз. Он делает несколько вальяжных шагов в сторону дороги, одновременно с этим краем глаза наблюдая за границей леса - там, у колючей проволоки, за деревьями и в кустах, возможно, сидят сотрудники военной полиции, государственные алхимики или просто солдаты, вооруженные до зубов. А может и нет. Альфонс же не говорит точно, как охраняется территория, на которой находится дом. Может, дом никак не охраняется вовсе - кому вообще есть дело до четырех гомункулов, да и что они сами могут натворить, когда «сверху» не поступает никаких приказов? Жадность ускоряет шаг - грязь громко чвакает под его подошвами, словно лягушки квакают в болотной тине - и останавливается где-то в метре от дороги. Он прислушивается к тишине - ничего. Ни шуршания листвы, ни выстрелов, ни звуков сирены. Жадность громко вздыхает и делает ещё один шаг. Тут же на земле появляется круг трансмутации: бегут по периметру пустыря тонкие красные линии, а от них поднимается яркий столп света. Из кустов действительно возникает военная полиция - Жадность даже удивляется такой точности - с винтовками наготове. Со стороны дороги приближаются двое в штатском - Жадность сразу понимает, что перед ним государственные алхимики. - Внимание! Гомункул под наименованием «Жадность», требуем поднять руки вверх и сделать десять шагов назад, - будто сотня громкоговорителей срабатывают одновременно - Повторяем! Гомункул под наименованием «Жадность», поднять руки вверх и сделать десять шагов назад. В случае неповиновения будет применено огнестрельное оружие. Жадность с трудом сдерживает смех - против него с огнестрелом пойдет только идиот. Но руки он все равно поднимает, всматриваясь в лица алхимиков. - Эй! - кричит он им, - Вы там скажите своим парням, чтобы они не стреляли, а то ведь отрикошетить! Но лиц не видно в тени всполохов от круга трансмутации; алхимики, кажется, абсолютно безразличны к словам Жадности. Они стоят у самого края круга, и Жадность начинает понимать почему: после выстрелов они используют свое настоящее оружие. Как только Жадность отходит от дороги на приличное расстояние, круг трансмутации исчезает. Военные снова скрываются в лесу, алхимики же, развернувшись, уходят к дороге. Жадность плюет себе под ноги от досады - чертовы люди, не стоит им доверять. *** - А вы, - Грумман вздыхает, - Совершенно игнорируете мои требования, генерал Мустанг. Рой опускает глаза. Не от стыда, а из еще оставшегося уважения к старику. - Но Старший Лейтенант Хоукай выслала мне подробный рапорт, - продолжает он, - Так что она снова спасла вас. Генерал сдерживает полуулыбку. На Ризу всегда можно положиться. За все время их союза, Мустанг не помнит ни одной ситуации, когда старший лейтенант подвела бы его. Риза всегда протянет руку помощи, Риза всегда подставит плечо, как самый верный товарищ. А теперь, когда они уже два года живут вместе, Рой начинает понимать, что на самом деле означает «семья». Рой собирает воспоминания о совместных ужинах у них дома с Грейсией и Алисией, или с Элриками, в особое место в своем сердце. Там, где должны находиться воспоминания о проведенном времени с родителями, которых он совсем не помнит; там, где должны храниться летние вечера отрочества, когда мальчишкам полагается красть яблоки, пинать мяч, купаться в ледяной речке или мчаться на велосипедах непонятно куда - те самые вечера, которые Рой тратит на учебу и бесконечную зубрежку. Именно таких, легко ускользающих моментов, которых было с лихвой, например, у Хьюза, Мустангу всегда не хватало. И Рой бесконечно благодарен Риза за то, что та создает все эти «маленькие», но такие важные для него события. Риза для Роя – всё: и самый близкий друг, после смерти Хьюза, и товарищ, и доверенное лицо, и семья, и любимая женщина. И, возможно, когда-нибудь, мать его детей.* - Кстати, о Ризе я и хотел бы поговорить с вами, - Грумман отворачивается к окну, синяя униформа фюрера ярко контрастирует с наступившим на улице вечерним сумраком , - с тобой, Рой. Давай сейчас забудем про звания, послушай меня как человека старшего. Пожившего. Рой удивленно поднимает взгляд на Груммана. Ему становится неловко – так всегда, если кто-то решает поговорить с ним о личном. Обычно, слишком эмоциональные разговоры за него проводит Риза. - Ризе подходит тридцать, - продолжает Грумман, - Понимаешь, что это значит? - Нет, господин фюрер, - по инерции отвечает Рой, - То есть… Грумман, сэр. Рой осекается, не зная, что сказать. И в то же время не понимает, к чему ведет Грумман, и зачем вообще ему этот разговор. Тот садится за стол и, оперевшись на него локтями, смотрит на Мустанга. - Я вижу, как ты относишься к Альфонсу, и то, что ты бросил все, чтобы проведать его – много о чем мне говорит, Рой. Ризе подходит тридцать, - повторяет Грумман, - А женщины ее возраста уже становятся матерями. Да, к ее несчастью или к счастью, - секунду подумав, говорит он, -она вступила в ряды армии. Поэтому, настоящее женское счастье ей недоступно, а я не могу стоять в стороне и просто смотреть, как рушится ее жизнь, - Грумман вздыхает, а потом говорит уже более серьезно и уверенно – Сегодня у меня было совещание, на котором ты отсутствовал. Рой тут же подается вперед, желая все объяснить – или хотя бы попробовать подобрать слова – но Грумман делает знак, призывая того к молчанию. - Я все понимаю, - кивает фюрер, - И нисколько тебя не осуждаю. Главной темой сегодняшнего собрания являлось мое предложение снова собрать парламент. Но отличием от прежнего парламента будет, во-первых, его участие в политической жизни, а во-вторых, парламент будет иметь власть в каких-то вопросах большую, чем я, фюрер. Рой озадаченно смотрит на Груммана: самолично отказаться от здорового куска власти? И зачем это ему? - У меня есть предложение, - Грумман поправляет очки, - Как там у вас алхимиков говорится: равноценный обмен. Ты женишься на Ризе сейчас, а я назначаю тебя главой парламента, не снимая с тебя звания генерала. Идет? Грумман, совершенно по-мальчишески подмигивает, и протягивает обомлевшему Мустангу руку. - И да, штаб в Ист-сити все еще будет за тобой. Мустанг молчит, пытаясь переварить услышанное. Грумман трактует его молчание по-своему: - Чересчур много работы? Понимаю. Но и ты молод, энергичен, - Грумман вглядывается в лицо Мустанга, - Но прошу тебя, Рой. Сделай мою Ризу счастливой. По-настоящему счастливой, какой должна быть каждая женщина. Рой сдержанно кивает. Все, что говорит Грумман - настолько «близко к телу», что Рой в состоянии испытывать только стыд. - Вот, держи, - Грумман берет разрешение для Жадности и кладет перед Роем, - Альфонс, наверное, уже заждался тебя. Мустанг выпрямляется и отдает честь. - Благодарю вас, господин фюрер, - отчеканивает он. Грумман улыбается и кивает. - Если этот гомункул убьет хоть одного человека, - говорит он, сквозь улыбку, - Вам с Альфонсом будет запрещено пользоваться алхимией до конца жизни. Фюрер с удовольствием наблюдает, как лицо генерала бледнеет. - А теперь можешь идти, - говорит Грумман и погружается в работу с документами так, будто Мустанга здесь уже нет. *** - Просыпайся, соня, - Рой аккуратно дотрагивается до плеча Ала, который спит в неудобной позе на кожаном диване. Алу снится, будто его тело снова доспех, и к нему обращается полковник Мустанг. «Полковник, я же не сплю», - отвечает он, - «Чем-то помочь?» Но полковник повторяет свои слова снова и снова, Ал снова и снова спрашивает - то, что полковник как будто не слышит его, пугает. Вдруг сознание дает подсказку: Ал вспоминает, что он уже давно в своем теле. Первой эмоцией в таких снах всегда является паника: Алу кажется, что сон - это его жизнь наяву. А на самом деле его тело - все ещё доспех. Но потом, постепенно, сознание возвращается. Наконец, Ал делает усилие и приоткрывает глаза. Рой улыбается: - Устал, да? Ну, давай ещё перекусим где-нибудь и домой, - секунду Мустанг думает, как назвать то место, где живёт Ал и содержатся гомункулы, и можно ли называть это место «домом» - эм, ну, в общем, поедем обратно. Ал растягивает губы в улыбке, но внутри у него все еще холод. Этот сон, будто он снова живой доспех - снится ему даже чаще, чем Мэй Чан. Иногда, это ощущение его не покидает и наяву. Тогда он старается перевести внимание в сферу осязания: он дотрагивается до чего-нибудь и страх проходит. - Господин Грумман подписал разрешение? - спрашивает Ал, когда алхимики пересекают внутренний двор Главного Штаба. Тут зажигаются газовые фонари - последние во всём городе, установленные здесь, как памятник старому порядку. Как-то Эд спрашивает у Хьюза, почему здесь именно газовые фонари, и подполковник отвечает ему, что фюрер - тогда Кинг Брэдли - любит их спокойный тусклый свет. Ал, вспоминая об этом, находит странным, что до сих пор фонари не меняют на электрические. - Конечно, - Мустанг демонстрирует документ, - Грумман явно зажегся этой идеей. Только он упомянул, что если Жадность хоть кого-то убьет - нам крышка. Ал удивленно пялится на генерала. - Что? С чего бы Жадности кого-то убивать? - звонко восклицает он. Мустанг пожимает плечами. Посмотрим, как все сложится, - сухо говорит генерал. *** Курить хочется жутко.** Жадность слоняется в темноте по дому и думает, что эта привычка, которая обошла стороной всех его братьев - даже покойного Брэдли - требует слишком много денег - слава богу не его - а теперь ещё и усилий. Жизнь станет чудесна, если весь табак мира будет принадлежать ему, Жадности. Или хотя бы все деньги мира. А ещё было бы неплохо иметь возможность покидать этот чертов дом. Может, в следующий раз заикнуться о табачной фабрике? Жадность останавливается напротив кабинета Альфонса. Прикладывает ухо к деревянной шершавой двери - тишина. Проводит рукой по стеклянному набалдашнику ручки - заперто. Жадность рассматривает кодовый замок и подозрительно щурится: «Что же ты задумал, Альфонс?» - думает он, но проникнуть внутрь не решается: нужно действовать осторожно. Он спускается в свою комнату, где обнаруживает Зависть, сидящего на подоконнике. Тот пытается читать газету, найденную на чердаке, в тусклом свете улицы. Жадность смеется про себя, вспоминая, как позапрошлым вечером Зависть ноется ему, что завидует дороге и людям, которые ходят там - ведь у них есть электрический свет. - Че делаешь? - говорит Жадность, как бы невзначай. Зависть поднимает на него ужасно недовольный взгляд. - Пытаюсь пару раз случайно не умереть от скуки, - говорит он, - А ты мне мешаешь. Жадность прячет улыбку и садится на кровать. - Вот скажи, - начинает он, - Ты ведь не потерял свою способность обращаться? В людей там, в животных… Зависть откладывает газету, в темноте у него блестят глаза, как у зверька. Жадность знает этот блеск - Зависть в настроении пакостить. - Вот ты можешь стать птицей? - продолжает Жадность. Зависть закатывает глаза. - За сигаретами я не пойду, - он снова утыкается в газету, будто там действительно что-то интересное, - Я прекрасно видел, как ты пытался пересечь круг трансмутации. - Ну, Зависть! - Жадность пытается схватить его запястье, - Ты же будешь птицей! Маленькой пташкой - тебя даже не заметят! - Маленькой пташкой с пачкой сигарет? Ты серьезно? - Зависть обиженно отворачивается от Жадности. Несколько секунд они так и сидят в наступившем молчании. Наконец, Жадность облокачивается к стене, закинув руки за голову. - А как насчёт того, чтобы пробраться в кабинет Альфонса? Зависть хмыкает. - Я там уже был, - говорит он, не оборачиваясь. - И как? - Ничего интересного. Он почти ничего не делает. Жадность подается вперед: - А что он должен делать? Зависть откладывает газету и поворачивается к нему: - Тебе же сказали: исследования. Он изучает какую-то болезнь человеческую. Честно говоря, я плохо понял его записи. Видимо, нас лекарствами будут пичкать. Что за эксперименты собирается ставить на нас - тоже вопрос. Жадность задумчиво подпирает подбородок рукой. - Как-то все странно, - говорит он. - А что странного? - Зависть пожимает плечами, - Они нас ненавидят. Даже тебя. Жадность вздыхает и кисло смотрит на Зависть. - Люди никогда не будут нормально относиться к гомункулам, - продолжает Зависть, не заметив его реакции, - И нам не стоит доверять им. Дружба! - Зависть фыркает, - какая глупость. Ты слишком размяк из-за общения с ними. Люди только и ждут как выстрелить в спину… Жадность закатывает глаза и кидает в Зависть подушкой. - От тебя уши вянут, честное слово! Тот ловит подушку, подкладывает ее себе под спину, чтобы удобнее сидеть на жестком деревянном подоконнике. Правда, здесь холодновато, и старый свитер, изъеденный молью, который Зависть находит в чулане - одежду от алхимиков он принципиально отказывается носить - не спасает. Зависть бросает на Жадность раздраженный взгляд и снова делает вид, что погружается в чтение - точнее, в размышления о том, как все-таки постараться избежать очередной смерти от руки Роя Мустанга. Эксперименты Ала, и его работа пока что мало волнуют. Впрочем, если все так и продолжится, то умереть еще раз Зависть даже не против. Жадность ложится на кровать, скрестив ноги на спинке, и, закрыв глаза, старается развлечь себя мыслями об открытии бара. *** - Жан?! - Рой замечает Хавока на другой стороне улицы и сразу же спешит к нему, потянув за собой Ала. Тот радуется встрече с бывшим лейтенантом, несмотря на жуткую головную боль. Жан выкидывает окурок в урну и, оперевшись на трость, поднимается со скамейки, которая стоит у входа в ресторанчик, куда как раз идут Мустанг и Ал. - Ого! Какие люди! Какими судьбами? Жан и Рой обмениваются приветственными объятиями, Ал пытается выдавить из себя радостную улыбку, хотя еле стоит на ногах из-за головокружения. - Давненько не виделись! - Рой обнимает Хавока за плечи, - Как жизнь? - Лучше не бывает! - смеется Хавок, - А вы? Чего в Централе? Снова куча работы? Ал, ты-то как? Как Эд? Рой оборачивается к Алу и понимает, что тому совсем нехорошо, поэтому отвечает Хавоку: - Давай лучше внутри поговорим. Когда они располагаются за единственным свободным столиком у окна и делают заказ, Рой рассказывает Хавоку почти все - естественно, умалчивает про то, почему приезжает в Централ на самом деле и про предложение Груммана. Жан поражает обоих тем, что смеется в ответ. - Серьезно? Живые гомункулы? Да уж, - он цокает языком, - Прям кошмар наяву! Алхимики улыбаются - каждый по-своему - ведь Хавок даже не может представить себе, насколько он прав. - А эта, с сиськами, - Жан делает выразительные жесты руками, - тоже жива? Альфонс косится на Мустанга. Тот медленно кивает. - Эх, - вздыхает Хавок, - Хорошая бабенка. Правда, злая, как гиена… Мустанг вздыхает - Хавок никогда не держит зла, даже на самых худших врагов, у него определенно есть чему поучиться. Ал, уже немного пришедший в себя, оглядывает зал ресторана. Это маленький семейный ресторанчик с открытой кухней, так что Ал видит и холодильники, стоящие за баром и, чуть подальше, газовые плиты. - Нам что-то нужно из этого? - он обращается к Рою. Тот приглядывается к кухне. - Такие же холодильники, - отвечает он, - Вероятнее всего. - Да уж, наверное, стоят целое состояние, - протягивает Ал. - Вам нужны холодильники? - удивленно восклицает Хавок, а потом вспоминает - Точно-точно! Бар у Жадности… Ну вы и придумали, конечно. Хавок качает головой, улыбаясь своим мыслям. - Грумман, кстати, предлагает стриптиз-клуб открыть, - добавляет Ал, - Думаю, Жадность будет не против. - Ещё бы! - Хавок хлопает в ладоши, и его лицо сияет, - Ребята, если что - я в деле! Грумман, конечно, мировой мужик! - Тише, - Ал машет руками, - Он наш тайный инвестор! Хавок смеется: - Конечно-конечно! Я - могила. Но идея - огонь! Кстати, о холодильниках. Оказывается, пару недель назад, дядя Хавока разорился: несколько лет он пытался поставить на рельсы малого бизнеса свой семейный ресторан, но в итоге решил продать все и уехать на заработки в Крету. У него как раз есть некоторое оборудование - и он может сделать хорошую скидку друзьям. Мустанг принимает решение поторопиться - ведь завтра ему нужно уезжать в Ишвар. Поэтому, они бросают на стол несколько купюр - добавив отличные чаевые миленькой официантке - и едут по адресу, который диктует Хавок. Там, разбудив уже отошедшего ко сну дядюшку, они покупают два больших холодильных шкафа и два барных холодильника. Даже несмотря на то, что добрый дядюшка отдает всё за полцены, сумма выходит кругленькая - и весьма урезает финансы Мустанга. Но Рой доволен: он все ближе и ближе к своей цели. По просьбе Мустанга, Ал трансмутирует его обычный седан в пикап, и рабочие загружают им холодильники в кузов. Когда Рой везет Ала и Жана обратно, иногда поглядывая в зеркало заднего вида, то чувствует удовлетворение. Только кажется, что за ним прячется некоторая грусть. Рой трактует ее по-своему: Риза ни за что не согласится на предложение Груммана. Мустанг даже представляет, как она смеется в ответ на его слова. Ведь она любит две вещи: его и работу. И Риза вряд ли пожертвует одним ради другого. А жаль - Рой не против стать главой парламента. Тогда все его идеи для изменения Аместриса с помощью реформ, могут получить ход. Тем более, если главой станет тот, кто поддерживает старый порядок, изменить страну станет сложнее… Мустанг вздыхает, прислушиваясь к разговору Ала и Жана о предстоящем открытии бара и старается не думать о плохом. *** Сумерки густеют и становятся темнотой. Читать газету трехлетней давности при таком освещении категорически невозможно - Зависть зло вздыхает. Тупые людишки. Почему из-за них он опять должен страдать? Зависть выкидывает газету и спрыгивает с подоконника. - Слышь, Зависть, - подает голос Жадность. - Ну, что опять? - тот цокает языком. - Ты готовить умеешь? - Совсем ебу дал со своим баром? - Зависть поводит плечами, только наполовину от холода, и направляется к двери. - Учись. Это твоя возможность отсюда выбраться. Зависть останавливается у двери и поворачивается к Жадности: - В смысле? - Я алхимикам сказал, что ты готовить умеешь, - отвечает Жадность, не открывая глаз. - Ну идиот же ты! - Зависть хлопает дверью, внутренне радуясь, что Жадность не замечает его улыбки. *** В комнате Похоти горит всего одна свеча - больше ей и не нужно, а ещё немного страшно не уследить за огнем. Поэтому она просит Обжорство посидеть с ней, посмотреть на огонь. Так они уже несколько вечеров развлекают друг друга: Обжорство следит за огнем свечи - которую, кстати, Похоть находит в подвале - а Похоть рассказывает ему о своих размышлениях и снах. - Думаешь, Альфонс издеваться над нами будет? - говорит Обжорство, смотря на свечу, даже не мигая. У него бурчит живот - голодно. А кровать у себя в комнате съедать жалко, ведь тогда негде будет спать. Похоть пожимает плечами, проводит расческой по волосам. - Не думаю, - говорит она, - Он слишком добренький для такого. И зря Зависть говорит… Тут снизу раздается жуткий грохот. Похоть вздрагивает - неужели опять дерутся? В голове у нее проносятся слова Зависти про то, что Мустанг собирается его убить. Похоть поднимается и стремительно выходит из комнаты, оставляя Обжорство все так же следить за свечой. *** - Черт! - Мустанг стоит у лежащего на боку холодильного шкафа и потирает плечо. Шкаф, который весит под двести килограмм, оказывается слишком тяжелым для них с Алом. Все-таки, нужно позвать Жадность на подмогу. Похоть вбегает в прихожую, уже готовая спасать братьев, но обнаруживает только алхимиков и металлический шкаф на полу. «Чем вы это тут занимаетесь?» - собирается насмешливо сказать она, как дверь с улицы открывается и появляется Жан, опирающийся на трость. - Ну и темень, свет-то у вас есть? - говорит он, ищет свободной рукой выключатель на стене. Не найдя его, щелкает зажигалкой и тусклый свет освещает прихожую. - Электричества нет, - Ал стыдливо пожимает плечами, - Я сделаю… скоро. - Какого черта тебе еще не вызвали электрика? - раздраженно говорит Мустанг, - Слава богу, что телефон работает! Жан замирает и смотрит в глубину прихожей, где плохо, но все-таки видно Похоть. Рой следит за его взглядом и тоже замечает ее. - Позови Жадность, - говорит Мустанг, стараясь разрядить атмосферу. Похоть коротко кивает, все еще смотря на Жана. Странно, но вместо злости или, может быть страха, она испытывает жалость - это чувство парализует ее. Но Похоть берет себя в руки, глубоко вздыхает и поворачивается спиной, чтобы уйти. - Вот мы снова как новенькие, да? - вдруг говорит ей Жан, - Отлично выглядишь! Похоть быстро уходит, чувства накрывают ее. Через пару минут спускается Жадность. - О! Это мне? - он подходит к холодильнику и осматривает его со всех сторон, - Отличная вещь! - Там, в машине ещё один такой и два маленьких, - говорит ему Ал. Жадность хлопает себя по коленям. - Эхе! Вот это новости! - У нас есть ещё чем тебя порадовать, - говорит ему Рой, - Только давай эту махину до гостиной дотащим. Когда Мустанг и Жадность, кряхтя, затаскивают холодильник в гостиную, а Жан и Ал уходят следом, Зависть аккуратно спускается с лестницы, где все это время прячется в темноте. Он старается не сталкиваться с алхимиками: с Алом - потому что все еще помнит как у того сдают нервы пару дней назад; с Мустангом - потому что у того тоже едет крыша и вообще, генерал кажется ему каким-то пугающим. Поэтому, обычно, даже если есть малейший шанс случайно столкнуться с кем-то из них, Зависть находит возможность спрятаться, например, как сейчас - в темноте. Если Жадность любит прогулки по утрам, то Зависть предпочитает выходить из дома вечером. Очень редко, потому что не любит холод, сырость и свет. Но теперь ночь наступает все раньше и раньше, да и в доме слишком много людей, а сидеть в комнате без дела жутко надоедает. Он накидывает на себя плащ Жадности, который велик ему настолько, что подол волочится по земле, и надевает дырявые кожаные ботинки, которые находит пару дней назад за шкафом в прихожей. Зависти определенно не нравится та одежда, которую предлагают алхимики - больше потому что ему просто не хочется подчиняться. Впрочем, некоторые алхимики помнят его, и то, какую одежду он предпочитает в прошлом. Поэтому, они находят все самое нейтральное, но без перегибов. Зависть даже не рассматривает пакет с одеждой, а кидает его в дальний угол. Но вроде, ботинки ещё крепкие, плащ тяжелый и теплый - тем более украденый у Жадности - а свитер удобный: так можно перебриться какое-то время. Зависть толкает дверь на улицу и видит молодого человека, который подходит к крыльцу. В полумраке не видно ни очертаний его лица, ни цвета волос. Зависть только замечает, что человек довольно энергичен, хотя, у него явно проблемы с лишним весом. Мужчине не везет так, как Жадности днем: и третья ступенька с треском ломается под ним. Он тихо с досадой ругается, но, словно ничего необычного не происходит, встряхивает штанину и поднимается на крыльцо. - О, Зависть! Здорово! - говорит он, - Давно не виделись! Зависть не понимает, кто это - голос громкий, низкий и уверенный - хотя, этот кто-то явно знает его. Мужчина подходит ближе - у него густая светлая борода, длинные волосы, собранные в хвост и светло-карие глаза - в голове Зависти мелькает догадка. - Эд? - тихо говорит он, - Эдвард? - Ну! - Эдвард хлопает Зависть по плечу - Кто ж ещё! Что ты застыл? Не узнал? Зависть рассматривает располневшего до неузнаваемости, обросшего и выросшего на две головы Эдварда - теперь он явно не какая-нибудь «фасолина» или «креветка» - и растерянно говорит: - Да, я тебя совсем не узнал.