Одинокая звезда

***

– Чонгука!~ – Вот упрямец. Чонгука, просыпайся~ Я проснулся от мягкого голоса, зовущего меня по имени. — Чонгука! — раздалось снова. Голос был таким знакомым, таким родным. Я медленно открыл глаза, тяжёлые, как будто с них свисали камни. — Уже встаю... — пробормотал я, почти не шевелясь. Мама сидела на краю кровати, её тёплая улыбка напоминала луч солнца, пробивающийся сквозь плотные шторы. — Если не встанешь, Соран съест весь завтрак, и тебе ничегошеньки не достанется, — с лёгким смехом пригрозила она, поправляя мои растрёпанные волосы. Я тихо простонал в знак протеста и натянул одеяло повыше, собираясь вновь погрузиться в сон. Но эта угроза... Соран действительно могла так сделать! Я приподнялся, сонный, словно зомби, и тяжело перевалился на другой бок. — Ладно, я на кухню, не задерживайся. — хмыкнула мама, вставая. Когда дверь за ней закрылась, я со стоном вытащил себя из кровати. Потянулся так сильно, что хрустнули суставы, почесал затылок и зевая, направился в ванную. Там я кое-как ополоснул лицо холодной водой, но это мало помогло — сон всё ещё туманил моё сознание. На кухне уже кипела жизнь. — О, смотри, кто у нас тут! — раздался бодрый голос отца. — Он встал раньше, чем я думал! — Ну почему он не мог поспать подольше? — подхватила Соран, ворвавшись в разговор с обиженным видом. Скорее всего, она надеялась, что сможет доесть все гренки сама. Я, пошатываясь, побрёл в сторону кухни, полуприкрытыми глазами разглядывая лица родных. В попытке дойти до стола, я неуклюже зацепился за стул, охнул и, не удержав равновесие, шлёпнулся на пол. Но я не стал подниматься, наоборот улегся прямо на пол подложив ладони под щеку, собираясь опять уснуть. — Вот до чего сына довели, — хохотнул отец. — Пусть лучше бы поспал. Работа никуда не убежит. — Чонгук, ну не хорошо это, — укорила мама, склонившись ко мне. Соран же, явно наслаждаясь моментом, уже с набитым ртом буркнула: — Завтрак вполне может убежать, если ты не поднимешься. С трудом поднявшись, я добрался до стола и плюхнулся на стул. Мама тут же поставила передо мной тарелку с горячими гренками, паром поднимался от чашки с зелёным чаем. — Только обязательно похвали, — заговорщически шепнул отец, когда я взял первый кусок. Я лениво жевал, пытаясь не уснуть и удержать глаза открытыми, коротко кивнул в знак того, что вкусно, подняв палец вверх. — Слякоть эта меня убьёт, — донёсся ворчливый голос. Я слегка повернул голову и увидел Юнги-хёна. Он, как всегда, был небрежен: с чашкой кофе в руках, с мокрыми от дождя волосами и промокшей курткой. Он прошёл в квартиру, как будто это был его собственный дом, буркнул что-то невнятное маме и сел за стол рядом со мной. — Спасибо большое, — вежливо сказал он, принимая тарелку с завтраком. — Ты что, опять мало ел? — спросил он, пододвигая ко мне ещё одну гренку. — Ешь, Гук, тебе сил на день нужно. Я пробормотал что-то в знак благодарности и продолжил лениво жевать. Утро текло своим чередом. Разговоры о мелочах, запах домашней еды и чувство, домашнего уюта. Закончив шумный завтрак, я лениво поднялся со стула, чувствуя, как приятно растягиваются мышцы после сна. Потягиваясь, я быстро оделся и направился за Юнги-хёном, который уже ждал меня у двери. — Давай быстрее, опоздаем ведь, — бросил он, надевая куртку. — Не ворчи хен. — буркнул я в ответ, набрасывая рюкзак на плечо. Мы вышли на улицу, и я тут же почувствовал прохладный утренний ветер. Юнги сел на место водителя, уткнувшись в свой телефон. Я забрался на пассажирское сиденье, привычно проверяя камеру в сумке. — Что, всё с собой? — спросил хён, заводя двигатель. — А то, — кивнул я, ещё раз проверяя объектив. Юнги, сосредоточенный на дороге, сказал: — Сегодня, скорее всего, буду поздно. Ко мне айдол на запись должен прийти, бэквокал будем писать. Я, уже более-менее проснувшись, поднял голову. — Тот самый трек, про который ты говорил всю неделю? Юнги коротко кивнул, не отвлекаясь от дороги. — Ничего себе, — я усмехнулся, прислонившись к спинке сиденья. — Хён, ты уже с айдолами работаешь, жесть. Надо брать у тебя автографы и продавать. Юнги фыркнул, явно развеселившись. — Хороший бизнес-план. Можешь ещё на визитках печатать «Продюсер Юнги» и продавать их по двойной цене. Я засмеялся, доставая камеру, и резко направил её в сторону хёна. — Чего это ещё такое? — буркнул он, заметив вспышку объектива. — Бунт на корабле? — Проверяю, как ты выйдешь на снимке, — я хихикнул, просматривая фотографию на экране. — Хочу участвовать в выставке фотографов. Будет круто, если у меня будет снимок знаменитости. Юнги ухмыльнулся, качая головой. — Тогда тебе нужно собрать всех: Сокджина, Тэхена… Вон, у тебя целый набор для фотоальбома. — А ещё я хочу застать Чимина и Хосока на танцевальной практике. Вот это будут кадры! — Если их ещё уговоришь, — Юнги усмехнулся. — Хосок, может, и согласится, а вот Чимин точно начнёт выпендриваться, чтобы всё было идеально. Мы оба рассмеялись. Утро было лёгким, как и разговор. Когда Юнги-хен высадил меня я подметил, что успел добраться до студии раньше времени, что для меня уже было личной победой. Рюкзак с камерой привычно болтался на плече, а в руках я держал стакан кофе, который купил по пути. Студия была оживлённой: ассистенты носились туда-сюда с осветительным оборудованием, кто-то расставлял реквизит, модели с утренними лицами лениво тянулись за чашками чая в гримёрке. Я поздоровался с коллегами, которые обратили на меня внимание, и прошёл в свою зону. Разложив камеру и провода, я проверил технику. Объективы блестели, линзы были чистыми — всё в порядке. Заказ на сегодня был довольно простым: рекламная съёмка для небольшой косметической марки. Вроде бы ничего сложного, но я знал, что тут всегда возникают нюансы. — Гук! — услышал я голос менеджера. — Здесь, — поднял я руку, не оборачиваясь. — Нам нужна пробная экспозиция, можешь настроить освещение? Я встал, допил кофе одним глотком и направился к площадке. Модели уже сидели на высоких стульях, лениво перешёптываясь между собой. Я улыбнулся одной из них, которая кивнула мне в ответ, и занялся проверкой света. Настройка заняла минут пятнадцать. Я сделал пару тестовых кадров, чтобы проверить цветопередачу, и, довольный результатом, показал менеджеру. — Отлично, так и оставляем, — похвалила она. Началась съёмка. Я привык работать в такой обстановке: быстрые команды, движения, вспышки. Руки будто работали на автомате, я ловил кадры, менял углы, пробовал разные подходы. Модели были профессиональными, двигались точно и плавно, не приходилось много исправлять. После съёмки я, как всегда, устроил небольшую проверку на месте. — Пауза на пять минут, — бросил я, просматривая кадры на мониторе. — Гук, как всегда идеально, — прокомментировала менеджер, заглянув через плечо. — Не сглазь, — усмехнулся я, откинувшись на спинку стула. На второй половине дня мне выпала уличная фотосессия. Нужно было снять серию кадров для модного бренда с естественным освещением. Я встретился с командой на локации — в центре города, на тихой, старой улочке. Здесь всё было иначе: ветки деревьев бросали длинные тени, свет был мягким и приятным. Модели легко вжились в городской антураж, а я, сосредоточенный, искал идеальные ракурсы. — Отлично, стой так, — говорил я, меняя положение камеры. — Подними руку чуть выше. Да, вот так. Мгновения превращались в кадры. Каждый щелчок объектива приносил то самое удовольствие, ради которого я занимался этим делом. К вечеру, уставший, но довольный, я вернулся в студию, чтобы передать отснятый материал. Менеджер похвалила меня за качественную работу, а я уже мечтал о горячем ужине и тёплой кровати. Когда я вышел из студии, город был погружён в вечернюю суету. Я смотрел на свет фар и уличные фонари, которые мерцали вдалеке. Я брёл домой по тёмным улицам, лениво шаркая ногами. День выдался удачным: работа сделана, менеджер похвалила, заказчик остался доволен. Вроде бы всё складывалось так, как и должно. Я проверил время на телефоне — было уже поздно. Юнги хён ещё не освободился и писал, что вернётся за полночь. Значит, сегодня я один. Шум города стихал по мере того, как я углублялся в спальный район. Лёгкий ветерок прохаживался между домами, шевеля листья деревьев, а вдалеке слышался лай собаки. На мгновение я остановился, чтобы вдохнуть свежий воздух и посмотреть на звёзды, пробивавшиеся сквозь разрывы в облаках. И всё же… это странное чувство. Сколько я себя помню, оно всегда было со мной, притаившись где-то глубоко в груди. Смутная тоска, необъяснимая тяжесть, будто я потерял что-то важное, но не могу вспомнить, что именно. В детстве я думал, что это просто фантазии. Знаете, как бывает у детей — выдуманные друзья, страшные монстры под кроватью, странные мысли. Потом я считал, что, возможно, это связано с потерей. Но разве я что-то терял? У меня была семья. Мама с папой, которые до сих пор радовали меня теплотой и заботой. Соран, моя младшая сестра, которая регулярно выводила меня из себя, но без которой я не мог представить своей жизни. Бабушка которая умудрялась быть на высоте в любой настольной игре. И Юнги хён — словно старший брат, которого мне всегда не хватало. Так почему же это чувство не исчезало? Я провёл рукой по затылку, слегка помассировав шею. Пожалуй, усталость всему виной. День был долгий, голова ещё забита рабочими моментами. Всё пройдёт, стоит только выспаться. Но ведь я говорил это себе уже сотни раз. Чувство, что чего-то не хватает, тянуло изнутри, как бесконечное эхо, которое не смолкало, как бы я ни старался. Казалось, что этот мир — идеальный, спокойный, уютный, — не до конца мой. Как будто я просто жил в чужой истории, не зная её начала и не понимая конца. "Чего же мне не хватает?" — снова мелькнула мысль, пока я поднимался по лестнице к квартире. Я открыл дверь, и меня тут же встретил знакомый аромат свежеприготовленной еды, который моментально согрел душу. Пройдя в коридор, я услышал, как на кухне кто-то шумит, а из гостиной доносился дружный смех. — Чонгук! Ты дома? — голос мамы, мягкий и заботливый, перекрыл остальные звуки. — Да, дома, — отозвался я, снимая обувь и вешая куртку на крючок. — Иди-ка ужинать, пока не остыло! — добавила она, выглянув из кухни с лукавой улыбкой. Я кивнул и пошёл туда, стараясь не обращать внимания на свою усталость. Мама встретила меня тарелкой с горячим рагу, уже приготовленной на столе. Её лицо светилось мягким теплом, будто она была счастлива просто видеть меня. Я сел на своё место, и она тут же села напротив, подперев подбородок рукой. — Ну как прошёл твой день? Много снимков сделал? — спросила она, наблюдая за мной, пока я брал ложку и начинал есть. — Да, всё нормально, — я улыбнулся, стараясь казаться бодрее. — Заказчик доволен, завтра отдаю финальные кадры. — Молодец. А то всё переживаю, как ты там. Не слишком устаёшь? — Да нормально, правда, — я покачал головой, чувствуя, как её забота успокаивает. Тем временем из гостиной раздался громкий возглас отца: — Ну что за напасть! Опять ты выиграла! — Пап, может, просто признай поражение? — голос Соран прозвучал с ехидцей, а затем её заливистый смех раздался по всему дому. — Никогда! — отец звучал решительно, но его тон выдавал, что он скорее забавляется, чем действительно злится. Я краем глаза увидел, как бабушка вошла в комнату. Она остановилась рядом с картёжным столом, внимательно наблюдая за игрой, и внезапно разразилась громким смехом. — Да куда тебе, сынок, против Соран! Она же тебя раздавит! — сказала она, весело хлопнув отца по плечу. — Мам, ну ты хотя бы не издевайся! — взмолился отец, делая вид, что собирает последние остатки своей гордости. Соран за это время уже разложила новые карты, подливая масла в огонь: — Ну что, пап, ещё партия? Или сдаёшься? — Никогда! — повторил он, взяв карты в руки. Я, улыбаясь, наблюдал за этой картиной через арку кухни. Дом полнился жизнью и теплом. — Чонгук, ешь, а то остынет, — напомнила мама, заметив, что я отвлёкся. — Ага, сейчас, — я вернулся к еде, но краем уха продолжал слушать возгласы из гостиной. Бабушка уже окончательно втянулась в процесс, начав подсказывать отцу, как играть, но тот лишь отмахивался, утверждая, что справится сам. Соран же только смеялась, наслаждаясь своей победой. Эти звуки, эти люди — моя семья. Но почему же тогда где-то в глубине всё равно тянет странная тоска?

***

Я направился в свою комнату, чувствуя приятную усталость после насыщенного дня. Закрыв за собой дверь, я тихо вздохнул, наслаждаясь моментом уединения. Моя комната была уютной и пропитанной личной атмосферой: на столе лежала камера, на полке аккуратно стояли книги и альбомы с фотографиями, а в углу, на тумбочке, мерцал мягкий свет ночника. Скинув с себя рабочую одежду, я взял чистое полотенце и пошёл в ванную. Тёплая вода смыла накопившуюся усталость, заставляя мышцы расслабиться. Я стоял под струями дольше обычного, позволяя своим мыслям свободно блуждать. Но даже это не помогло прогнать странное чувство, которое скреблось в груди. Закончив, я вернулся в комнату, надел свободную пижаму и сел на кровать, облокотившись на её спинку. Некоторое время я просто сидел, затем лёг, подложив руки под голову. Глаза блуждали по комнате, пока не остановились на окне. Оно было закрыто. Я резко поднялся, подошёл к окну и, не раздумывая, распахнул его. Холодный вечерний воздух тут же ворвался в комнату, щекоча кожу. В этот момент раздался стук в дверь, и на пороге появился отец. — Всё нормально? — тихо спросил он, заглянув в комнату. Я обернулся, слегка удивившись его появлению, но быстро улыбнулся: — Да, всё хорошо, пап. Он внимательно посмотрел на меня, словно оценивая мое состояние. Папа присел рядом, слегка приобняв меня за плечи. — Ты что-то не в себе, — тихо заметил он. — Что случилось? Я вздохнул, глядя в пол: — Сам не знаю… Просто как-то тоскливо. Одиноко. Отец тихо промычал, словно переваривая услышанное, а потом с добродушной улыбкой хлопнул меня по плечу: — Эх, не переживай. Знаешь, всему своё время. Может, тебе просто отношений хочется? Я невольно усмехнулся: — Да какие ещё отношения, пап? Он хмыкнул, прищурившись, будто собирался поделиться каким-то секретом: — На такого красавца, как ты, все девчонки вешаться будут. Я фыркнул, но тут же услышал: — И не только девчонки. — Пап! — мое лицо моментально вспыхнуло, я отвернулся, пробормотав. — Не нужны мне никакие отношения. — Почему? — отец наклонился чуть ближе, стараясь понять, что происходит у меня в голове. — Не знаю, — вздохнул я, поджав губы. — Я уже пробовал… Но это просто не то. Нет этой… тяги, что ли. Не чувствую ничего. Отец понимающе кивнул, почесав затылок. — Ну, значит, ещё не встретил того самого человека, — мягко сказал он. — Ещё молод, у тебя всё впереди. Тот самый найдётся, вот увидишь. Я не ответил, снова повернувшись к открытому окну. Мужчина хмыкнул: — Мама же говорила, что спать с открытым окном нельзя. Простудишься. Я тихо проговорил: — Оно должно быть открыто. Просто… не могу спокойно сидеть, если оно закрыто. Отец усмехнулся, слегка хлопнул меня по спине и поднялся: — Ладно, ладно. Ты упрямец, ничего не скажешь. Ложись спать, завтра будет легче. Он направился к двери, остановившись на пороге: — Спокойной ночи, сынок. — Спокойной ночи, пап, — ответил я, опускаясь на кровать. Отец вышел, закрыв за собой дверь, а я остался сидеть, глядя на шторы, которые колыхались от ветра. Я провёл рукой по лицу, пытаясь стряхнуть ощущение пустоты, и тихо вздохнул, прежде чем лечь обратно.

***

Я открыл глаза с ощущением, что сегодня не нужно никуда бежать. Это была редкость, которая подарила мне неожиданную радость. Мгновение я просто лежал, распластавшись на кровати, обнимая подушку и ощущая её мягкость. Повернув голову, я взглянул на пустое пространство рядом. Почему-то я всегда оставлял свободный угол, будто подсознательно ожидал, что кто-то займёт это место. Протянув руку, я коснулся холодного матраса, пальцы прошлись по пустоте, которая уже стала привычной. "Да что со мной не так?" — мелькнула мысль, сопровождаемая лёгким чувством грусти. Я быстро отогнал её, тяжело вздохнув. Поднявшись с кровати, я вытянул руки вверх, потягиваясь и чувствуя, как мышцы приятно заныли. В позвоночнике раздался лёгкий хруст, и я невольно улыбнулся, ощущая, как тело пробуждается вместе со мной. — Хорошее утро, — пробормотал я себе под нос. Повернувшись к открытому окну, я вдохнул свежий воздух, наполненный запахом влаги после ночного дождя. Улица ещё дремала в утреннем свете, и тишина наполняла комнату спокойствием. Сегодня был выходной. Никаких звонков, никакой работы. Только я, моя кровать, и, возможно, чашка горячего кофе. Позавтракав, я чувствовал себя куда бодрее. Вся семья собралась за столом — редкий момент, который почему-то всегда превращался в небольшой хаос. Соран уже сидела напротив меня, с важным видом мажущая джем на тосты, словно готовилась к великой дегустации. Я невольно усмехнулся, подцепив ложкой варёное яйцо из миски, и тут же услышал её издевательский голос: — Ну, как спалось, король бездельников? — Как королю, — парировал я, нарочно растянув улыбку. Она фыркнула и принялась доедать свою булочку. В какой-то момент я отвлёкся, разглядывая крошки на столе, и только краем глаза заметил, как Соран потянулась за последней булочкой. Мой инстинкт опередил её — я рванул вперёд, ловко схватив лакомство раньше неё. — Эй! — возмутилась она, наигранно хлопнув ладонями по столу. — Упустила, значит не судьба, — я поднял булочку повыше, чтобы она не успела до неё дотянуться. — Это нечестно, ты её даже не хотел! — Теперь хочу, — усмехнулся я, намеренно откусив большой кусок. Она шутливо застонала, обиженно откинувшись на спинку стула, а я, всё ещё смеясь, запихнул в рот остатки. Завтрак всегда был нашим полем боя — ни один день не обходился без того, чтобы кто-то кого-то не поддразнил. После того как мама убрала со стола, а отец ушёл возиться в саду, я схватил свою камеру, проверил объектив, настройки и ремень. Сердце радостно застучало в груди. Сегодня я решил посвятить день тому, что люблю больше всего на свете — фотографии. Сестра уже пыталась снова начать ссору, когда я стоял у двери, поправляя кроссовки, но я лишь показал ей язык, ухватил сумку и выскочил за порог, усмехаясь про себя. На улице меня встретило прохладное, но солнечное утро. Лёгкий ветер касался лица, небо было почти безоблачным. Это идеальный день для прогулки и съёмки. Я перебросил ремень камеры через шею и быстрым шагом направился к ближайшему парку. Парк, в который я пришёл, уже пробуждался. Продавцы кофе разливали горячие напитки, пожилые пары прогуливались вдоль дорожек, а дети бегали по траве, игнорируя все запреты. Мне нравилось подмечать такие мелочи. Они оживляли снимки, делая их наполненными историей. Я поднял камеру и начал искать кадр. Вот пожилой мужчина, который кормит голубей. Он делает это каждый день, всегда в одной и той же куртке. А вот ребёнок, который прячется за деревом, стараясь не попасться родителям. Я сделал несколько снимков, стараясь поймать естественность моментов. Затем я направился ближе к озеру, где отражение деревьев в воде играло в лучах солнца. Здесь было тихо, почти безлюдно. Я взял несколько длинных экспозиций, чтобы передать гладкость воды и нежные переливы света. Внезапно мой взгляд зацепился за молодую пару на соседней скамейке. Они сидели так близко друг к другу, что казалось, между ними не осталось места для воздуха. Мужчина держал её руку, что-то шепча, а она смеялась, прикрывая рот ладонью. Я улыбнулся, не сдержавшись, и сделал несколько кадров. Так прошло несколько часов. Я бродил, делая снимки, слушая шум города и ловя вдохновение в самых неожиданных местах. Иногда фотография требовала времени и терпения, а иногда — одного взгляда, одного щелчка, чтобы запечатлеть целую историю. Когда солнце начало клониться к закату, я понял, что пора возвращаться. Рюкзак казался тяжелее, а ноги болели от долгой ходьбы, но я чувствовал себя удовлетворённым. Впереди был ещё один этап — переборка и обработка снимков, но это уже дома, за чашкой чая и в уютной тишине. Небо давно потемнело, улицы погрузились в тишину, нарушаемую только редкими шагами прохожих или шумом проезжающих машин. Городские огни ослепляли, затмевая ночное небо. Я поднял голову, привычно ища звёзды, но обнаружил, что их почти не видно из-за светового загрязнения. Однако одна всё-таки пробивалась сквозь завесу света. Одна-единственная, яркая звезда. Я остановился посреди тротуара, запрокинув голову. Что-то в ней зацепило меня, как будто она смотрела на меня в ответ. Одинокая звезда среди пустого неба. Сердце неприятно кольнуло, как будто я узнал в ней что-то близкое, но не мог понять, что именно. — Почему ты так выделяешься? — пробормотал я сам себе, не ожидая ответа. Звезда, конечно, молчала. Но я ещё долго не мог отвести от неё взгляда, пока не почувствовал лёгкий холод, пробирающийся под куртку.

***

Дома всё было тихо. Свет в окнах потушен, и лишь лёгкий свет ночника в коридоре давал возможность сориентироваться. Я аккуратно снял обувь, стараясь не издать ни единого звука. Уже в прихожей почувствовал аромат еды — мама, как всегда, оставила мне ужин. На столе стояла тарелка с аккуратно накрытой крышкой и записка: "Чонгук, ужин на столе. Не забудь покушать, ты опять пропал на целый день. Береги себя. Спокойной ночи. Люблю тебя. Мама." Я улыбнулся, чувствуя тепло в груди. Она всегда так делала, даже если знала, что я могу вернуться очень поздно. Быстро перекусив, я помыл за собой посуду и направился в свою комнату. Дверь скрипнула, когда я её открыл, но, к счастью, никого не разбудил. Всё в доме было так спокойно, что мне даже захотелось замереть и не нарушать эту тишину. Я переоделся в домашние штаны и старую футболку, прошёл в ванную и принял короткий душ. Тёплая вода смывала усталость, расслабляя мышцы после долгой прогулки. Умывшись, я вернулся в комнату, которая встретила меня привычным полумраком. Оставив камеру на полке, я потянулся, хрустнув суставами. День был долгим, и усталость наливала тело свинцом, но была в этой усталости приятная завершённость. Подходя к кровати, я заметил, что окно закрыто. Наверное, мама. Она постоянно беспокоилась, что я могу простудиться, но я не мог заставить себя оставить его закрытым. Я шагнул к окну, аккуратно отодвинул занавески и, повернув ручку, открыл его настежь. Прохладный ночной воздух коснулся моего лица, унося остатки дневной суеты. Темнота за окном раскинулась, словно безграничное покрывало. Городские огни съели почти все звёзды, оставив только одну — яркую, одинокую, светящуюся вдалеке. Мой взгляд замер на ней. — Ты всё ещё здесь, — пробормотал я тихо, будто говоря со старым другом. Я мягко улыбнулся, глядя на звезду. От неё веяло теплом, но вместе с тем в груди почему-то кольнуло. Отойдя от окна, я выключил свет, и комнату окутала темнота. Вместе с ней пришло странное чувство покоя. Будто мягкие тени обняли меня, защищая от всех тревог. Я опустился на кровать, зарывшись в подушки. Лежа на спине, я смотрел в потолок, погружённый в глубокую черноту. Темнота казалась мне чем-то уютным, родным. Я не мог объяснить, почему, но именно в ней я чувствовал себя в безопасности, словно она оберегала меня. Глаза начали слипаться, усталость полностью захватила меня, а мягкая тишина и бархатистая темнота окончательно успокоили.

***

Комната утопала в тишине, наполненная лишь мягким шорохом ночного воздуха, что проникал через открытое окно. Она была отражением своего хозяина — немного хаотичной, но удивительно живой. На одной из полок аккуратно лежал фотоаппарат, рядом с ним — стопка объективов и батарей. Чуть выше висели рамки с фотографиями: его семья, друзья, те моменты, что он старался сохранить навсегда. В одной из них улыбалась мама, держащая кулинарный шедевр, в другой — Соран, держащая Чонгука в захвате во время их дружеской борьбы. На отдельной фотографии он запечатлел Юнги, нахмуренного, с чашкой кофе в руках, и хотя тот, конечно, протестовал, Чонгук настоял на том, чтобы кадр стал частью его стены. На рабочем столе беспорядочно лежали комиксы, словно оставленные в спешке, игры для консоли и пара скетчбуков с зарисовками. Эта комната дышала им — каждая деталь, каждый уголок был полон его жизни. Сквозь открытое окно виднелась та самая звезда. Одинокая, неподвижная, яркая. Её свет, хоть и слабый, пробивался в комнату. И в центре всего этого хаоса и уюта лежал Чонгук. Обняв подушку, он спал на боку, его дыхание было ровным, почти неслышным. Глаза мягко прикрыты, ресницы едва дрожали во сне. Одна рука крепко держала подушку, так, будто он пытался обнять кого-то, кого сейчас рядом не было. Во сне он выглядел беззащитным, словно ребёнок, нашедший временное утешение в объятиях своих снов. И вдруг, в тишине комнаты, по его щеке скатилась одинокая слеза. Она оставила за собой блестящий след. Чонгук даже не шелохнулся, глубоко погружённый в сон. Его лицо оставалось спокойным. Темнота укрывала его, звезда продолжала светить, а ночь хранила его сон.

***

На краю обрыва стоял чёрный силуэт, сливающийся с темнотой. Буря рвала небо, ветер терзал остатки его крыльев, теперь лишь обугленных осколков. Из его груди вспыхивал яркий свет, пытающийся вырваться наружу, как запертый огонь. Он стоял, прислушиваясь к гулу ветра, капли воды разбивались о его чешую. Его золотые глаза были устремлены на горизонт. Он шагнул вперёд. Падение было молниеносным. Он не пытался замедлиться, не раскрывал крылья, не сопротивлялся. Летел, как камень, в пустоту. Когда он коснулся воды, мир вокруг будто затих. Вода поглотила его, унесла в глубину, и он растворился в её темноте. Четыре золотых глаза, мерцавшие как угли тёплого костра, медленно погасли, растворившись в бездне.

***