Культурные различия

Расположение Грандмастера сложно не замечать. Даже когда Локи притаскивают со свалки, Грандмастер скользит по нему глазами, смотрит широко и жадно, и первое, что говорит — высокое, на выдохе, «О!». Этот мужчина в ворохе цветных тканей странный, слишком женственный и манерный, так что Локи не удивляется, когда на первой же «официальной» встрече в качестве «гостя» Грандмастер держит его ладони в своих дольше приличного, заглядывает Локи в глаза и называет его «очаровательной штучкой» в таком тоне, словно это естественно — будучи в здравом уме говорить подобное о мужчине. В Локи сразу зарождается презрение к тому, как ярко и явно Грандмастер красится, как много машет руками, и как расточая унизительные комплименты и говоря глупости, он пытается «невзначай» коснуться Локи коленями и руками. И больше всего Локи презирает, что ему самому это нравится. Любой достойный асгардец попытался бы защитить своё доброе имя и убил наглеца после первой же сладкой улыбки, но Локи не хватает первое, что попадёт под руку, и не призывает кинжалы. Локи греется в этом липком внимании. Понемногу тает от каждого ласкового слова и чувствует как жар приливает к груди и паху, когда Грандмастер касается его напористей и смелее. Локи говорит сам себе, что может позволить одну порочную слабость, раз уж его жизнь в который раз рассыпалась, дом, возможно, горел, а он в который раз упал с небес и впечатался телом в землю. Локи говорит сам себе, уговаривает, не может сдержать улыбок от похвал и комплиментов, и Локи от самого себя подташнивает. Локи рисует мысленную черту: он использует заинтересованность, но не позволит самому себе ничего кроме тёплой вежливости. Или ответного флирта. Или собственных «случайных» прикосновений. Смелых прикосновений. Объятий. Поцелуев. Черта двигается всё дальше и дальше с бешеной скоростью, и когда Грандмастер через несколько дней после знакомства садит его на вечеринке к себе на колени и беспорядочно шарит по телу, вылизывая языком рот, Локи почти смиряется, что согласен раздвинуть перед ним ноги. И Локи это понравится. И Локи возненавидит это. Локи хорошо себя знает, чтобы это утверждать. Локи ждёт от Грандмастера привычной в прошлых связях с асгардцами грубости и нетерпеливости, но их первый секс аккуратный, несмотря на страсть. Да, Грандмастер прижимает Локи к кровати весом своего тела, и с удовольствием хватает за ляжки и задницу, но в то же время они используют много смазки, и тратят время на то, чтобы Локи успел расслабиться, и когда Локи всё равно не может сдержать недовольный звук от первых распирающих ощущений проникновения, Грандмастер замирает и даёт ему приспособиться. Даже спрашивает, «всё, м, нормально?» и хочет ли Локи продолжить. Словно у Локи есть вариант сказать «нет» правителю планеты, на внимание которого Локи сам отвечал с энтузиазмом ещё пару часов назад. Словно Локи мог исправить этим собственную отвратительную природу, которая привела его в это положение. Локи всё равно знает, что будет ненавидеть себя — он ненавидит себя даже в тот момент, когда Грандмастер у него спрашивает — и если он скажет «нет» у него останется только ненависть, без постыдного грязного удовольствия, ради которого всё это и начиналось и к которому всё с самого начала и шло. Если Локи хотел сказать «нет», надо было делать это сразу, в первую же встречу — в любой момент после уже было слишком поздно. Так что Локи не останавливается. Локи говорит «всё в порядке» и улыбается, и на выдохе пытается насадиться, протолкнуть член глубже. Грандмастер целует его. Это странное ощущение и странный опыт. Локи не понимает, зачем Грандмастер делает это с тем, кто уже оказался снизу. Но поцелуй приятный, одновременно подбадривающий и успокаивающий, и Локи принимает его с жалкой благодарностью глубоко в сердце. Грандмастер вообще делает много странных вещей в тот раз. Он подбирает темп, который будет Локи комфортен. Когда делает что-то — спрашивает, понравилось ли ему. Он в восторге, когда Локи проявляет инициативу, и не отстраняется, когда Локи сам инициирует очередной поцелуй. Он даже прикасается к члену Локи, помогая кончить, а потом промакивает сперму с его кожи и говорит всевозможные глупости, какой Локи чувствительный и красивый. Вся эта нежность изрядно сбивает с толку. Локи, к собственному стыду, хочет её ещё. Единственное привычное в их контакте — то, что после секса Грандмастер указывает ему на дверь. Спрашивает, правда, как Локи себя чувствует и сможет ли дойти до своих комнат сам, но Локи только улыбается и кивает в ответ. На самом деле, Локи хотел бы, чтобы ему предложили остаться. Закутаться в тонкие одеяла, заснуть под чужой стук сердца и проснуться, чувствуя, что его обнимают. Локи тошно от того, насколько его желания жалкие. Даже ласка — уже больше того, что заслуживает извращенец и идиот, позволивший себе лечь под другого мужчину. Локи уходит в тот вечер, думая, что похоронит эти воспоминания глубоко внутри, и сделает вид, что между ними ничего с Грандмастером не было, как он делал до этого всегда, и делали все его партнёры. На следующее утро Грандмастер встречает его улыбкой. — Локи! Ты, о, ты вовремя. Ты, знаешь, хотел спросить, в порядке? Ничего не болит? Я, эм, не знаю деталей анатомии твоего вида, так что… Он говорит это в комнате, полной других «гостей», и Локи замирает от обиды. Локи хотелось бы сказать, что он зол, но на самом деле в моменте ему хочется скривить лицо и отвернуться. Внимательность Грандмастера обманула его, и вопрос воспринимается как попытка публично унизить. Локи всё равно улыбается, чтобы никто не понял, что его задело. — Всё хорошо, Грандмастер. Спасибо за беспокойство. — О, ну, чудно, — Грандмастер подходит к нему и проводит руками по плечу, спускаясь ниже и подхватывая Локи под локоть. — Тогда, эм, что на счёт прогулки? Ты говорил, знаешь, тебе нравятся новые места. Локи не понимает. Грандмастер дал всем понять, что трахнул его, а теперь снова оказывает внимание. Он не стеснялся подобного раньше, но раньше Локи надо было заставить оказаться в одной постели — теперь Грандмастеру не нужно тратить столько усилий. Разве Локи сможет куда-то от него деться? Наладить отношения с кем-то ещё, когда при дворе станет известно, что он позволил с собою сделать? Но прикосновение приятно, и предложение — тоже, так что Локи переплетает с Грандмастером пальцы и говорит: — Не стану отказывать. И Грандмастер, почему-то, искренне рад этому. Прикосновений между ними становится больше. Не просто коснуться запястья, но обхватить ладони. Не случайно соприкоснуться ногами, но сознательно дразнить, поглаживая ступнёй в мягких туфлях чужую лодыжку и забираясь ей выше. Лёгкие объятия — естественны, поцелуи всегда приветствуются, а колени не просто часть тела, а удобное кресло, или подушка под голову — по настроению. Грандмастер порой даже ставит сам себя в непристойное положение. Иногда он позволяет себе прилюдно оседлать Локи, и в таком положении подставить под поцелуй шею. Иногда — опускает руки Локи себе на бёдра, или прижимается к его паху, пока Локи обнимает его за талию. Правителю недостойно себя так вести, каким бы пёстрым безобразием ни являлась его планета, но Грандмастер, очевидно, плевать на это хотел. Они говорят — много, и Грандмастер чем дальше, тем больше старается найти им совместных занятий. В основном это игры: от гладиаторской арены до составления лингвистических парадоксов, но Локи нравится проводить с ним время. Есть что-то особое в том, что в их отношениях есть не только секс, но и они сами. Что даже делая что-то нормальное, вроде совместной трапезы или диспута о политике, они всё равно могут проявлять друг к другу симпатию, а не делать вид, что она растворяется, стоит сойти на нет последней оргазменной судороге. Словно эти отношения стоят чего-то. Словно что-то делает их близкими к реальным. Но, конечно, в их отношениях есть и секс, и его, что ж, много. В основном они занимаются им в спальне и прочих уединённых местах, хотя Грандмастер не против запустить ладони под робы и в полутьме вечеринок, и в торговых рядах, и в приёмных залах, куда он Локи порой таскает. И всё же на глазах у других Грандмастер почему-то никогда его не раздевает, пускай Локи и кажется, что на этой планете секс допустим независимо от наличия публики. Какова бы ни была причина, Локи мелочно благодарен. Локи не уверен, что нашёл бы в себе силы отказать, если бы Грандмастер его спросил. Локи, наверное, здесь что-то вроде наложника. Грандмастер, в конце концов, дарит ему драгоценности и диковинки, выдумывает ласковые прозвища и знакомит со всевозможными существами, почти светясь от довольства, словно Локи — изящный аксессуар, которым приятно похвастаться. Кого-то хватают и отдают на арену, кого-то — в слуги, а кто-то, видимо, должен греть Грандмастеру постель. Локи знает, что должен обливаться злыми слезами и требовать, чтобы ему хотя бы дали умереть достойно, чтобы не множить его позор, но в глубине души он не желает ни достойной смерти, ни хоть каких-то изменений в этом ходе вещей. Нет. Когда его обнимают, когда кожа трётся о кожу, когда капает смазкой его собственный член, Локи почти хорошо. Не имеет смысла, сколько внутренний голос будет упрекать его за отсутствие чести и гордости. Для Сакаара он потерял их ещё когда позволил себе впервые насладиться вниманием этого человека, теперь-то Локи хорошо понимает это. Порок начинается с малого, и прижившись однажды, разъедает разум и сердце, и Локи позволил своему пороку укорениться задолго до встречи с Грандмастером. Грандмастер в постели удивительно ласков и внимателен, сколько бы раз они её ни делили. Кажется, ему нравится изучать его тело. И нравится, когда Локи изучает его в ответ. Грандмастеру нравится, когда Локи разводит перед ним ноги, и он никогда не говорит ему об этом дурного слова — только дразнит порой, какой Локи «постоянный в своих, эм, предпочтениях». Это не вопрос предпочтений, конечно. Локи не собирается бессмысленно рисковать, предлагая Грандмастеру под него подставиться. Но ему нравится, что тот сохраняет для него иллюзию выбора. Грандмастеру нравится доводить Локи до оргазма — медленно, чтобы в конце Локи походил на растаявший лёд под солнцем: растёкшийся и безвольный, потерявший всякие острые грани в тепле и свете. Грандмастер порой даже согласен унизиться, чтобы Локи мог почувствовать себя лучше. Например, как-то раз он пытается поцеловать Локи после минета. Локи, конечно, отстраняется. Локи ведь не дурак, понимает, что Грандмастеру наверняка мерзко касаться губами рта, в котором недавно побывал член и сперма. Но Грандмастер смеется над его словами, толкает Локи на подушки и склоняется к его бёдрам сам, чтобы провести языком по головке и взять её внутрь. Это так дико, что Локи почти не верит, даже когда толкается в чужой рот и кончает. И когда Грандмастер, проглотив солёные капли, приближается к его лицу, Локи призывает всю выдержку, чтобы не отстраниться и позволить поцеловать себя. Локи умеет оценить жертву. Локи, в конце концов, знает, что никто в Асгарде не пошёл бы ради него на подобное. И всё же Грандмастер не против бывать грубым и властным, когда Локи просит его об этом. Правда, даже тогда он всё равно почему-то думает не только о собственном удовольствии, и проверяет, чтобы Локи тоже, действительно нравилось, словно весь смысл секса мужчины с мужчиной — не в том, чтобы получить удовольствие вопреки. Хватка на волосах, шлепки и самый минимум подготовки ощущаются привычно и правильно. Наполняют презрение Локи к самому себе сладостным подтверждением. Нежность закручивает в нём узел, заставляет скулить и задыхаться от невозможного, мерзкого желания увидеть в их связи если не любовь, то хоть какие-то светлые чувства, и только боль напоминает Локи о его месте. Боль — и неизменное «тебе, эм, думаю, тебе пора уходить». Это закономерно, и всё же Локи раз за разом пытается саботировать. Локи пробует засыпать — но его будят, или осторожно перемещают магией. Локи пробует заигрывать, забалтывать, петь колыбельные и много смеяться — но Грандмастер всегда словно знает, когда у Локи заканчиваются силы. Исход оказывается один: темнота спальни и одиночество, порождающее новые обвиняющие голоса и оскорбления в его голове. И всё же Локи счастлив. Почти. В конце концов, Грандмастер к нему внимателен, и ему, пожалуй, впервые в жизни ни о чём не надо переживать. Первое время Локи естественно опасается реакции «гостей» и прислуги на его положение. Испорченная еда, насмешки, похабные предложения — вот самое малое, чего он ждёт. Но ничего не происходит. От него даже не отворачиваются, и не перешёптываются за спиной. И хотя Локи не понимает, как и зачем Грандмастер заставляет их оставаться к нему дружелюбными, это даёт Локи странное чувство защищённости. Локи тешит себя им, и наслаждается, как тревога сходит с него, а мысли об обязанностях и выживании вытесняются шутками, едой и забавной сакаарской модой. Локи тошнит от того как быстро он подстраивается под подобное бесполезное существование, и ему хочется порой проломить себе череп от осознания, что ему совсем не претит так жить, но Локи может с этим справиться. Локи всегда справлялся. Закрывать глаза на свою развращённость было бы совсем просто, если бы только Грандмастер его постоянно не отсылал. Локи знает, что должен быть благодарен за то, что имеет. Но порок делает его жадным, и Локи хочет ещё. Локи хочет того, чего мужчина не может получить от мужчины — и почему-то это желание ужасно его грызёт. Зудит в нём необходимостью, непонятной потребностью, если не в любви, то хотя бы в её имитации. Локи знает, что обманывает сам себя, но он жаждет обмана, как путник — воды и крова, после долгого путешествия на ногах. И однажды, когда они с Грандмастером напиваются, Локи в хватает его за плечи и просит: — Не уходите. Они, в сущности, даже не переспали в тот вечер. Повозились друг с другом руками и от души посмеялись, но на большее от количества выпитого не хватило сил. Грандмастер выбрал комнаты Локи специально — чтобы Локи не пришлось никуда идти, когда он едва стоит на ногах. Локи удивлён, что такой изнеженный человек, как Грандмастер, переносит выпивку и наркотические яды лучше него. Грандмастер сидит на краю постели и запахивает уже мантию, когда Локи повисает на нём. Локи жалок. Локи знает это, а потому не смотрит Грандмастеру в глаза, когда просит. Локи сам себе прекрасно опишет всё, что там можно увидеть, и Локи не хочет ещё раз терзать своё мерзкое сердце, которому почему-то хочется, чтобы его приняли и полюбили таким и так. Грандмастер проводит ладонью по щеке Локи, и целует его в макушку. — Ты, м, ты устал. Хочешь спать. Будет, знаешь, лучше, если… — Не уходите, — Локи не хочет, чтобы Грандмастер заканчивал предложение. Локи знает, что он услышит, и это невыносимо. — Хотя бы пока я не усну. Пожалуйста. Локи кажется, что он вот-вот расплачется. Алкоголь рассекает грудь и вытягивает из глубин его существа всё то, на что иначе он отказывается смотреть, и собирает чувства влагой в уголках его глаз. Грандмастер ложится обратно и привлекает Локи к себе. — Ну конечно, — и голос его странно смягчается, наверное, в приступе жалости к ничтожным пьяным слезам. — Если ты, знаешь, хочешь. Локи хочет. Локи хочет, потому что в чужих объятиях Локи может представить, что это не просто быстрый способ его успокоить, а что Грандмастеру правда не всё равно. Что, может, Грандмастер и сам того хочет. Но звучит до того невозможно, что Локи не может поверить в это даже в шутку, на пять минут перед сном. Локи просыпается один. Очарование сна рассыпается до того, как Локи успевает им насладиться. И всё же Грандмастер ждёт его, для игры и совместного завтрака — так передают слуги. У Локи гудит голова и ноет под рёбрами, но он не в том положении чтобы думать отказывать из-за подобных глупостей. Локи выбирает наряд с большим количеством выглядывающей из прорезей кожи и прозрачных вставок, и более лёгкий, чем он привык здесь носить. Если Грандмастер им недоволен, думает Локи, будет проще его задобрить вызывающим и привлекательным видом. И тут же думает, как это низко — вообще иметь подобные мысли. На самом деле, Локи нравится иногда менять здесь имитации доспехов и закрытую одежду на что-то свободное и летящее, но как почти всякое удовольствие здесь, оно вызывает у Локи стыд. Словно блеск и мягкость тканей забирают у него последние крохи мужественности, если в его положении прилично ещё вспоминать о ней. Грандмастер ждёт его в застеклённой зале, с прозрачным куполом. Локи смотрит вверх и видит сотни цветных порталов, и каждый раз это красиво, как в первый. Грандмастер улыбается ему — расслабленный с недавнего сна — и желает Локи доброго утра. Локи находит силы улыбаться в ответ. Они говорят о повседневных глупостях, пьют какую-то кислую жидкость с пузырьками газа, от которой у Локи совсем скоро проходит голова, и разбирают новую вариацию шахмат, что недавно доставили во дворец торговцы. Наконец, Грандмастер говорит: — Ты, знаешь, так, м, внезапно попросил отстаться. Это, ну, что-то традиции? Там, откуда ты родом? Вроде меры безопасности, может быть. Чтобы, ну, я подумал, что-то о уязвимости, знаешь? Грандмастер щебечет беспечно, но Локи научился слышать, что это не просто вопрос ради вопроса. Ему интересно. Локи думает, как будет лучше всего солгать, но что-то дёргает его, что-то мелочное и мстительное, и Локи говорит: — Что-то вроде. Только это не про безопасность, а про уважение. — Уважение? — Грандмастер звучит сбитым с толку. Локи знает, что пожалеет, но не может удержать порыв. — Там, откуда я родом, считается оскорбительным оставлять партнёра спать одного, если легли вместе. Выражение лица Грандмастера становится беспокойным. Почти расстроенным. Локи мысленно отвешивает себе пощёчины и прикусывает язык. — Вы, конечно, не обязаны учитывать это, Грандмастер, — добавляет он. Грандмастер почему-то всё ещё беспокоен, и странным образом, Локи кажется, беспокоен даже больше чем прежде. — Я, м, Ло-ло. Откуда ты родом? Локи успел привыкнуть, что Грандмастер много спрашивает, но редко даёт себе труд запомнить ответ, так что вопрос Локи даже не обижает. — Из Асгарда. Грандмастер хмурится. Его глаза бегают по тарелкам и шахматному полю, но, о чём бы тот не думал, это явно не приносит удовлетволения. — Может, ты, м, ты напомнишь что-то… известное? В твоей части Вселенной, об этом, эм, ну, Задгарде? — Асгарде, — поправляет Локи, и всё равно смеется над штукой. Как низко надо пасть, чтобы считать подобные каламбуры смешными. Локи думает, что даже его чувство юмора кричит о его испорченности, и это не очередной похабный комплимент, которыми Грандмастер порой его осыпает. — Он известен войнами. В основном. Мой… Один, правитель, установил власть над многими ближайшими мирами. Локи хочет сказать «мой отец», но знает, что недостоин это произносить. Грандмастер хмурится ещё немного — а потом его глаза вдруг распахиваются и приобретают странный блеск, словно он понял только что нечто очень важное. — Ты, ты сказал, Один? Я, эм, я могу ошибаться, но… знаешь, был такой Небесный Отец. Очень, ну, воинственный безумец. Сакаар далеко, но, ну, даже до меня добирались слухи. У твоего, твоего Одина, правителя, не было, м, не было дочери? Может быть? Локи утыкается взглядом в свои тарелки. — Да. Была. Локи меньше всего в тот момент хочет думать о Хеле. О том, как трусливо он сам прячется в другом уголке Вселенной, пока она, наверное, захватывает трон. Локи знает, что не его вина — выпасть неизвестно где в космосе. Но это точно его вина — наслаждаться этим, вместо того чтобы посыпать голову пеплом и вылезть из кожи вон в попытках сделать хоть что-то. Лицо Грандмастера вытягивается. — Эм, я слышал… не знаю, ну, правда ли, но слышал, что у вида этого Одина всего два пола. Ну, то есть, не совсем, но, хочу сказать, они сами себя так делят, так что… — Это так, — соглашается Локи. — И, я слышал, ну, у них культурно, эм. Знаешь, неприемлемо, когда… существа одного пола становятся, ну, партнёрами. — Это тоже правда, — говорит Локи, и добавляет, едва слышно. — Думаю, дома меня бы давно казнили. Локи знает, что это не так — никто не казнит принцев, правящая семья должна быть неприкосновенна — но Локи, пожалуй, желал бы казни и сам. На Сакааре его утешает мысль, что он не одинок в извращении, но окажись он в обществе нормальных существ, он уверен, порочность начала бы его тяготить. На Сакааре все видно отравлены недугом правителя, и лишь потому Локи может бежать от правды достаточно быстро, чтобы не каждый день у неё выходило его достичь. — Ло. Локи, — в голосе Грандмастера звучит горечь, и когда Локи смотрит ему в глаза, тот выглядит так, словно ему причинили ужасную боль. — Всё нормально. — Неправда. Это, это не нормально, драгоценный. Грандмастер смотрит на него, как Фригга смотрела на его раны, и Локи тошно от сожаления и тепла, которое он видит в чужих глазах. — Давайте поговорим ещё о чём-то, — Локи улыбается и расправляет плечи, чтобы одежда натянулась на теле в правильных местах, и Грандмастер отвлёкся, и перестал смотреть так, слово Локи мог значить для него что-то важное. — Мы начинали с традиций, помните? Может, расскажете что-то о традициях Сакаара? Локи не уверен, что у этого мира-мозаики вообще есть такие, конечно, но тема лучше тягостного молчания. Грандмастер смотрит на него ещё несколько мгновений. — Ну, эм, — он начинает говорить неуверенно, словно даёт себе время над чем-то раздумывать. — Это не традиция, но, ну, нам не свойственно… знаешь, порицать за партнёров одного пола. То есть, эм, тут, тут существа со всей Вселенной, так что порицать вообще за любую связь, ну, не имеет смысла. Локи отвечает только: — О. Локи странно неуютно от того, как стройно звучит эта мысль, когда он повторяет её в своём разуме. Словно инородное тело там, где быть его не должно. — И ну, ещё мы, знаешь, всегда спим одни, — продолжает Грандмастер. — Просто, ну, многим видам свойственно пытаться откусить партнёру голову после секса, или, ну, есть, знаешь, виды, яйца которых выедают тебя изнутри. Так что это, ну, мера предосторожности, — Грандмастер улыбается ему, и глаза от этой улыбки словно становятся мягче. — Такая, знаешь, большая культурна разница. Между Сакааром и Асгардом, я имею в виду. Вечером того же дня, после близости, Грандмастер гладит его запястье, когда Локи думает уходить. — Можешь остаться. Если, ну, хочешь, — Грандмастер говорит это так просто, словно это самая естественная вещь на свете. Локи смотрит на него, и чувствует, как кружится голова. — Вы сказали, на Сакааре всегда спят одни. — Ну, да, да. Но, эм, это вопрос безопасности, как я и сказал. А, ну, ты сказал, что твоя традиция это, эм, уважение, — Грандмастер выглядит встревоженным и так явно следит за реакцией Локи, что это почти смешно. — И это, знаешь, важнее. Уважать тебя. Если ты, ну, не попытаешься меня убить, всё будет хорошо, знаешь. Локи смотрит на мужчину перед собой, и думает, что мог бы попробовать. Что это было бы правильно — наконец положить этой мерзости конец, и не дать обмануть себя ещё больше. Но слова про уважение задевают в нём что-то, о чём Локи до той секунды даже не знал, и впервые, должно быть, в жизни, он гонит от себя внутренний голос, шепчущий ему о его неправильности. — Моему… виду не свойственно убивать во сне. Локи говорит это вместо обещания, но Грандмастера почему-то устраивает. Он тащит Локи обратно, и Локи падает на подушки. Их лица друг к другу близко, так близко, что Локи чувствует кожей медленное дыхание Грандмастера. — Я обидел тебя, — шепчет Грандмастер, убирая волосы с его лица. Прикосновения у него нежные, почти невесомые, и ресницы Локи дрожат. — Вовсе нет, — пробует сгладить Локи. В конце концов, это не важно. И это правильно. Локи считает так всю свою жизнь. — Я обидел тебя, — повторяет Грандмастер настойчивей. — Я, ну, не хотел, но обидел. Мне жаль. Локи не отвечает. Локи не может ответить — в ту секунду в нём так много чего-то светлого, чему Локи боиться давать название. Так что он просто прижимается к чужой груди, и слушает, как в ней размеренно стучит сердце. Локи не знает точно, солгал ли Грандмастер утром, но в тот момент ему хочется верить, что нет. Что вся его боль и обида — результат недопонимания, порождённое культурным различием. Локи в объятьях Грандмастера спит крепко и безмятежно, и впервые за много ночей ему ничего не снится.