Солнце Треомара

      На втором этаже покинутого дома было так же пусто и пыльно, как и на первом.       Маленькая комнатка под самой крышей, круглое замутненное грязью окно, покосившиеся полки, распахнутый шкаф, кровать.       Мерзул сам прожил в похожей комнате девятнадцать лет, с тем лишь отличием, что делил нижний ярус кровати с братцем Веструдом, а на верхнем спали еще два брата. От воспоминаний о бесконечном шуме, суете, разбросанных вещах, разговоров ни о чем его передернуло. До того, как прийти сюда, Наратзул предложил ему повидаться с семьей, но одна лишь мысль об этом бросала Мерзула в холодный пот. Еще чего. Там ему уже нечего делать, да и дома… Дома, похоже, уже никто его не ждет.       Наратзул решительно отодвинул кровать, потрогал доски пола, аккуратно поддел и вытащил одну из них.       — А, тайник под кроватью. У меня тоже был, — улыбнулся Мерзул, отгоняя навязчивое чувство повторения уже происходивших событий. — Один раз братец даже нашел его и пришлось сделать тайник в стене. Но там его потом нашла сестрица. И тогда я сделал тайник за сараем.       — И его тоже нашли, — продолжил Наратзул, прощупывая рукой пространство под полом.       — Как ты догадался? Его нашел отец. Помню, кричал на меня, как сумасшедший.       — И что там было? Книги?       — Нет, книги не привлекали никого, кроме матушки, а у нее были свои. У меня же там лежали… сбережения.       — Отец возмущался из-за сбережений?       — Ну и портреты этернийских дев. Но я…       — Зачем?       — Эмм… Если ты спрашиваешь, зачем, то, боюсь, я не смогу объяснить.       Наратзул принялся вытаскивать еще одну половицу:       — Куда же они запропастились! Вроде всегда лежали здесь — или хотя бы примерно здесь… Блядь… И все же, Мерзул, зачем тебе была столь бесполезная вещь? Я бы понял, если бы запрещенные книги. Артефакты. Ингредиенты. А этернийских дев и на улице полно.       — Да не важно, — предательски краснея, ответил тот. — У каждого своя эстетика. Короче говоря, в итоге я понял, что надо прятать там, где они уже искали, и сделал тайник снова под кроватью. И представь себе, сработало.       — Но велик шанс также не найти и самому, прямо как я сейчас.       — Это не всегда плохо!       — Так, а тут что? — Наратзул с надеждой развернул найденный под второй половицей пыльный, пожелтевший лист бумаги. — Во имя солнца. Я уже и забыл об этом. Какая красота.       Мерзул ехидно подумал, что без этернийских дев все-таки не обошлось, но, подойдя, увидел на бумаге лишь чертеж какого-то доспеха.       — Какая грусть, — заключил он.       — Возьмем! — Наратзул отложил лист и начал вытаскивать следующую половицу.       — Итак, мы ищем «Генезис», верно? — лениво оглядывая комнатушку, протянул Мерзул. — И — что-то еще?       — И что-то еще.       — Еще одна книга?       — Точно, Мерзул. Помимо «Генезиса», я разыскиваю одно… гхм… сочинение Ордена, от которого они отказались почти сразу же после выпуска. О, кажется, что-то нашел. Знал, что она еще здесь!       Наратзул аккуратно достал толстую пыльную книгу, вручил ее Мерзулу и вновь полез под пол. Тот с нескрываемым любопытством стер пыль с грязно-серой обложки.       — Что?! — опешил он, прочитав затертое тиснение. — «Грехи человеческие. Самое полное собрание людских пороков»?! И ты хранил это под кроватью?       — А что тебя так удивляет? — спросил Наратзул, не отвлекаясь от поисков. — Где еще ее хранить, во имя солнца.       — Серьезно? В тайниках обычно прячут нечто более стоящее.       — Эта книга более чем стоит того. Ты хоть знаешь, что это, Мерзул?       — Да. Сборник басен для детишек. У меня был такой же — и я читал эти сказки на ночь сестрице. Про скупого торговца, про рыбаков и монетку, про шахтера, у которого голова застряла в шлеме звездников. Ну и все в таком же духе. Таких книг — полные библиотеки!       — Сборник басен появился позже. А это первое издание. — В голосе Наратзула зазвучала неприкрытая гордость. — Тебе даже знать не нужно, чего мне стоило достать ее.       — И я не хочу знать, если честно.       — Правильно. Могу только сказать, что это было настоящее страдание! Так вот, ценность первого издания в том, что история каждого греха рассказывается не о каких-то выдуманных персонажах, а на примере реальных исторических личностей. Здесь мелькнуло несколько людей, связанных с Орденом, поэтому Орден сжег весь небольшой тираж почти сразу. Не покривлю душой, если скажу, что у меня единственная оставшаяся книга — во всем мире!       Мерзул наугад пролистнул страницы.       — Глава «Похоть». История Лоренки-лучницы. Оу.       — Что?       — Эта история передавалась из уст в уста среди… хм… Ну ладно. Неважно.       — Она всегда казалась мне немного надуманной, — равнодушно ответил Наратзул. — Наверняка Лоренку оклеветали и выставили в неприглядном свете нарочно.       — Мои братья так не считали, знаешь ли. Тот жрец искренне пытался ей помочь, а она… В общем, ладно. Сделаю вид, что читаю эту историю в первый раз — и что очень удивлен.       — Раз уж ты там копаешься, найди мне историю мужика из главы «Гордость» или «Уныние». Я забыл. Кажется, все-таки «Уныние».       — Зачем тебе мужик, — Мерзул развернул книгу вертикально, вглядываясь в иллюстрацию, — когда есть Лоренка.       — Он очень пригодится нам в дальнейшем.       — Гордый и унылый мужик? Скучновато мы живем.       Наратзул вздохнул.       — Да пропади оно пропадом. Ну где же «Генезис»?! Он как будто нарочно исчезает от меня, что в Треомаре, что здесь! Сожри его бездна… Нашел хотя бы мужика?       — Нет еще, — сосредоточенно листая, откликнулся Мерзул.       — Слушай, мы берем «Грехи» с собой. В Треомаре прочитаешь про Лоренку, а мужик мне нужен чем скорее, тем лучше.       — Ладно, ладно. Скажи, эта книга у тебя… хм… с детства?       — Лет с одиннадцати. И знаешь что? Там, помимо твоей любимой главы, есть очень много интересного.       — Глава «Жестокость» поражает воображение, — через некоторое время отозвался Мерзул, пролистывая несколько страниц в самом конце книги. — Восстание Кровавой луны в Эндерале. Второе издание для детишек изрядно упростили, должен сказать — свели жестокость от Киланы до сестрицы-лисы, что душила кур.       Наратзул оторвал очередную половицу в отчаянных поисках второй книги.       — У Киланы отличная история, — вздохнул он. — Поучительная, особенно для Ордена и всех тех, кто думает, что терпение вечно забитых, заброшенных и не нужных своим «богам» людей безгранично. — Он всучил обалдевшему Мерзулу золотой слиток. — Это тоже берем, держи. Да где же моя книга! Это проклятие какое-то!       Наратзул достал из-под половицы какой-то столь же пыльный, грязный свиток, развернул, задумчиво прочитал и магически сжег. Затем то же самое, не глядя, проделал с кипой перевязанных золотистой лентой разномастных бумаг — явно каких-то писем.       — Мы совсем рядом с городом, давай и без элементальной магии на всякий случай, — заметил Мерзул. — Если ты и правда боишься, что нас найдут по магическому следу.       — Элементализм отследить сложнее, не мне тебя учить.       — Но тоже можно. Если задаться такой целью.       — Так, я начинаю припоминать, — вдруг просиял Наратзул. — Один раз я перечитывал «Генезис», когда вдруг зашла мама, и в этот момент я ее куда-то закинул. Может, она до сих пор где-то в другом углу комнаты?       — Закинул? Зачем? Что же в несчастном «Генезисе» такого предосудительного?       — Всё. Абсолютно всё.       — Но… В тех экземплярах из Треомарской библиотеки ничего такого вроде не было. И даже ни одной иллюстрации с этернийской девой!       — Ты можешь мыслить в какую-нибудь другую сторону, Мерзул?       — Я стараюсь.       — Этот «Великий генезис» — единственный в своем роде, — сказал Наратзул, с оглушительным скрипом отрывая еще одну половицу. — Кроме нее таких во всем мире не было и нет. Но!       — Да-да, я все еще не хочу знать, что ты сделал, чтобы достать ее, — усмехнулся Мерзул, продолжая флегматично листать «Грехи», щедро украшенные явно не предназначенными для детских глаз иллюстрациями.       — Достать ее было тоже сложно, мне даже пришлось сделать нечто… — помедлил Наратзул, — нечто противозаконное.       — Ничего себе. Убийство?       — Не смешно. Нет, не убийство, но тоже плохо. У меня были определенные связи среди неких исследователей старых манускриптов, один из которых, довольно странный, но весьма сговорчивый эндералец, смог достать ее для меня в обмен на эту… услугу. И в знак доброй воли даже рассказал о некой тайне этой книги.       — Любопытно. Эта тайна связана с тем, что нужно смотреть страницы на свет? Помнится, в библиотеке ты так проверял иные экземпляры.       — Я все покажу и расскажу. Эта книга буквально перевернула мое мировоззрение, без шуток. Но один раз я сглупил и взял ее с собой в орденские казармы. Там меня с ней, конечно, застукал магистр, забрал и пообещал мне это припомнить. Скажу сразу, за владение ею я мог моментально отправиться на костер.       — Мне всё интереснее.       — Поэтому я подкупил одну женщину в порту Эрофина, смог провести ее в крепость, а дальше — проще простого. Пока магистр радовался женской ласке, я залез к нему в покои и выкрал книгу, подложив взамен какую-то другую. Мне повезло, что магистр не очень хорошо понимал, что именно попало в его руки.       — Страшная, предосудительная книга. Ну а покупать проститутку магистру — это вполне норма для Ордена, — ехидно заметил Мерзул. — И как женщина из порта отреагировала на то, что ее пытается подкупить одиннадцатилетний мальчишка?       — Что ты, на тот момент мне уже было четырнадцать. Мне было что ей предложить, помимо денег, да и убеждать других я всегда умел.       — И что же ты ей… предложил?       — Некие вещи магического плана, связанные с иллюзиями, — с готовностью выдал Наратзул явно заученный ответ.       — Звучит ужасно.       — Зато эффективно. — Сияя, Наратзул извлек из самого дальнего угла опутанную паутиной невзрачную книжицу и с нежностью стер с обложки грязь. — И оно того стоило. Держи. Положи к себе.       Но Мерзул помедлил. Он взял «Генезис» и с трепетом, осторожно, словно брал бы за крылья бабочку, открыл книгу примерно на середине, подставляя одну из страниц на свет. Но либо запыленное окно не давало достаточно света, либо страница была не та — Мерзул так и не увидел никакой тайны между аккуратных строк.       — Неа, — усмехнулся Наратзул. — Это так не работает. Сказал же, я покажу и расскажу, но немного позже. Думаю, мне понадобится твоя помощь в претворении.       — В претворении чего? — завороженно спросил Мерзул.       — Заклинания, которое создаст Солнце Треомара. — На лице Наратзула расцвела самодовольная улыбка, а Мерзул который раз за этот день потерял дар речи.       Солнце…       Где-то еще, когда-то давно…       История из «Грехов» про мага, который задумал построить город во тьме, и чтобы там стало светло, создал солнце. Но тот маг был слишком горд и не слушал чужих предостережений, поэтому солнце убило и город, и долину, и всех людей.       Гордость…       Гордость или Уныние. Что?       Я помню!       — Даль’Марак, — тихо произнес Мерзул. — Даль’Марак, уничтоживший Талгард в Эндерале.       — Ага, — усмехнулся Наратзул, зачем-то возвращая заклинанием все половицы на место. — Теперь хочу найти изложение этой истории в «Грехах», потому что там могут быть кое-какие подробности о самом процессе претворения, и…       — Но там, с Даль’Мараком… — мучительно припоминал Мерзул. — Там кончилось тем, что Талгард погиб, отравив местность магией. Я читал «Эндеральские летописи», там рассказывалось о том, что Даль’Марак пытался освоить безжизненные земли для постройки второго крупного города страны, но ничего не получилось, и тогда он использовал какую-то штуку… Как ее?.. Солнечное колесо! Даль’Марак не слушал никого, и его действия привели к страшной катастрофе, которая уничтожила местность Талгарда и мучает Эндерал и по сей день! Что если… Что если у тебя не получится, как и у него?       — Говорят же, что на ошибках учатся, — пожал плечами Наратзул, идя к лестнице вниз. — Я знаю, в чем просчитался Даль’Марак, и знаю, как применить заклинания «Генезиса» наилучшим образом. Мой план идеален, Мерзул. Просто поверь. Когда вернемся в Треомар и я расскажу это Оорану…       — Но если…       — Без «если». План идеален.       День явно перешел отметку полудня, и пришла пора оставить дом навсегда.       Наратзул без особенной тщательности закрыл ставни, а затем, остановившись на несколько секунд у стола с белыми цветами, вышел в слепящий дневной свет, запер дверь и, пройдя немного к реке, закинул ключ в шумящий Эродис.

***

      Возмутительная манера треомарцев таращиться на алеманнов и что-то тихо роптать про заблудившихся пилигримов исключительно бесила Мерзула.       Однако здесь, в Эрофине, монетка перевернулась другой стороной: теперь все это испытывал на себе Наратзул. Несмотря ни на что, он шел свободно, особо не скрываясь, не обращая ни малейшего внимания ни на шепотки, ни на возмущения, ни на наглые ругательства, высказанные ему вслед громким голосом или злым шипением.       Они уже почти перешли эрофинский мост, когда одна из идущих навстречу прачек выплюнула с ненавистью:       — Фу ты, дрянь этернийская.       — Да идите вы своей дорогой! — прошипел Мерзул.       — И вам доброго дня, мадам, — сказал Наратзул. Проходя мимо, прачка как бы невзначай стукнула его стиральной доской.       — Эрофин не дает забыть о его милых особенностях… Вот курица общипанная! — возмутился Мерзул, обернувшись и рассчитывая еще что-нибудь высказать прачке, но та не одарила его вниманием.       Стражник у ворот иноземного квартала что-то шепнул своему напарнику, и они оба гортанно заржали.       — Не скажу, что это нормально, — Наратзул вызывающе посмотрел на стражников, но продолжения не было, — однако я уже привык. Я знаю как минимум полсотни обидных рифм к слову «этерна».       — Велика фантазия человеческая! — Мерзул не смог придумать ни одной.       — Не говори. Я выслушиваю это с детства ото всех, кому не лень. От прачек, торговцев, священников и всяких добропорядочных граждан. Короче, у меня было два варианта: злиться на каждого недоумка, который не может держать свое мнение при себе, либо не обращать внимание.       — И ты выбрал второе, не так ли?       — Не сразу. Я долго злился. И дрался, и ругался с ними, никогда не отказывал особо ретивым умникам, желающим лишиться зубов. Помню, когда мне было лет семь, на рынке прямо перед нами упала мертвая ворона, и что ты думаешь? Во всем обвинили маму, мол, это она убила птицу колдовством, хотя ей в жизни не удалось бы претворить такое заклинание. Какая-то бабка схватилась за сердце, мол, чувствуя, что злая этерна собирается убить и ее. Ну и добропорядочные горожане своими силами решили навести порядок.       — Они… напали на вас? — опешил Мерзул.       — Не успели, — запнувшись, ответил Наратзул. — Стража не дала. Именно тогда… я впервые испугался этих добропорядочных граждан, которые в один момент сбросили свои личины обывателей и показали демоническое нутро. Конечно, пошел к отцу — он в то время почти постоянно был в Эрофине — все рассказал ему, попросил помочь, а он взял да выселил нас в тот дом за стену, чтобы мы лишний раз не попадались на глаза горожанам. Самое эффективное решение, какое только можно было принять.       — Самое глупое! Прости, но я так думаю, — возмутился Мерзул.       — Я тоже, то есть, поначалу. Потом мы с мамой поняли, что так даже лучше. На нас меньше обращали внимание, а значит, не винили в различных бедствиях. Да, конечно, и за стеной нас донимали соседи, но как-то полегче.       — Я только слышал о наместнике Теалоре Арантеале, но никогда не видел его, — призадумался Мерзул. — Судя по всему, я немного потерял. Он довольно… призрачная фигура.       — Да, очень точно сказано, — горько усмехнулся Наратзул. — Именно «призрачная». Я не знаю, зачем Тир нагрузил отца еще и обязанностью блюсти Нерим в отсутствие Эродана, хотя у меня есть некоторое предположение. Помимо страны, у него под опекой находится неримское подразделение Ордена, армия, а еще он — носитель звания серафима, что обязывает его прибегать в Инодан по первому зову. До нас с мамой у него просто не доходили руки.       — Но это… Это ужасно несправедливо.       — В иноданских обителях справедливость искать бессмысленно. Как говорил Тир, справедливость — лишь иллюзия. — Наратзул наигранно изобразил суровую серьезность первого из Светорожденных. — Когда я начал служить Тиру и оказался на месте отца, я понял, почему Теалор был словно выжжен изнутри. Я чувствовал себя дрессированной крысой на веревочке, не имеющей возможности хоть как-то влиять на свою судьбу. Поэтому я не осуждаю отца. Серьезно, уже не осуждаю.       Иноземный квартал, шумный и многоцветный, пахнущий свежим хлебом и угольным жаром разгоряченной кузницы, перетек в сдержанную и чопорную площадь суда. Навстречу несколько грустных крестьян катили груженные дровами телеги и мрачно обсуждали засуху. Сердце Мерзула екнуло. Ну нет, мало ли на что крестьянам дрова — им есть множество применений, помимо того, которого он больше всего боялся. Нет, все нормально, это не для казни. Казни бывают утром, а сейчас уже за полдень.       Крестьяне покатили мимо. Несколько богато разодетых мужчин возле здания суда о чем-то громко спорили; завидев этерна, один из них, возмущенно цокнув, высказал что-то вроде «Куда смотрит стража».       На рыночной площади, в самом ее центре, возвышаясь среди двухэтажных домов и пестрых шатров торговцев, привычно стояла белая статуя Эродана: в одной руке держал он кандалы, а другой неопределенно указывал в пространство, как бы намекая: «Ты следующий». Конечно, религиозный посыл был другим: всемилостивый бог-король Нерима властной рукой освобождал свой народ от оков различных бедствий, показывая путь в светлое будущее, но Мерзул, один лишь раз увидев в статуе тюремщика, уже не мог этого не замечать.       Поймав его взгляд, Наратзул усмехнулся:       — Ты тоже это видишь?       — Кандалы? — с фальшивой беспечностью переспросил Мерзул. — Ага.       — Один раз я был в Храме Солнца в Эндерале, и знаешь что? Там точно в таком же виде лепят Мальфаса.       — Что я там говорил про человеческую фантазию? Забудь, — усмехнулся Мерзул, живо представляя, как Мальфас и Эродан борятся за право быть изображенными с кандалами. — Думаю, люди вроде меня их вообще не различают.       — Ну как же, Мальфасу молятся, чтобы крысы из подвала ушли, а Эродану — чтобы торговец на рынке не обманул. Эх ты, не читаешь богословских книг! Уж там-то им расписали специализацию, хотя они сами о ней — ни сном ни духом.       — Ха, ты хочешь сказать, богохульник Наратзул, что не Мальфас изгоняет из подвала крыс?       — Ну, только если «Мальфас» — это имя кота. Стой… Что это еще за хрень?       Мерзул не сразу заметил, что именно возмутило Наратзула. Рынок казался совсем таким же, каким был всегда: прилавки с овощами, бочки с соленой рыбой, доска объявлений, домики мелких ремесленников и… Вдруг он тоже увидел это.       — Что за мразь построила на рынке виселицы?!       Едва продравшись сквозь толпу, они подошли поближе: пустые петли угрожающе покачивались на ветру, возвышаясь над рынком на крыше каморки палача так, чтобы каждый желающий, ну или не очень желающий, мог отлично видеть казненных. Неподалеку грустный человек с серым лицом, всем своим видом определяемый как палач, вяло беседовал со стражником. Заметив приближающихся, стражник резко прекратил беседу:       — Эй, этерна, иди отсюда!       — Подойдешь в свое время, — сухой смех тоже обратившего на них внимание палача проскрежетал ржавым железом, — на тебя пока что приговора нет. Кажется.       Мерзул незаметно, но ощутимо дернул за рукав уже собирающегося вовсю ответить Наратзула и влез в разговор сам:       — Мы давно не были в Эрофине, уважаемые, и очень удивились, увидев подобное на рыночной площади. Как-то это неправильно, вам не кажется? Рынок, собор, детишки бегают — и виселицы? Кто это придумал вообще?       — А, это. — Стражник поднял голову, глядя на петли. — Да уже с целую луну тут стоят. Орден распорядился мелких воришек и всякую шелуху вешать, а опасных магов — сжигать. Чтобы зазря не переводить дрова.       — Орден распорядился? — Мерзул сжал руку Наратзула так, что самому стало больно; только бы он не сорвался на этих двоих, этого еще не хватало.       — А вот, — стражник любезно указал на объявление с орденским оком, прибитое к каморке, — «милостью божественного короля Эродана и Грандмастера Торама Даль’Капоса смягчаются меры…».       — Что? Торам — Грандмастер?! — не выдержал Наратзул, и рука стражника непроизвольно потянулась к рукояти меча. — А что стало с Лореусом?       — Святейший Лореус Первый из рода Арантеалей скончался в Эндерале, да проведет его Мальфас по Вечным путям, — напряженно ответил стражник, — но тебе-то какое дело, этерна.       Подозрительно тяжелая, долгая пауза. Мерзул вдруг кожей почувствовал неизвестно откуда взявшийся холод — как будто это был зимний ветер, несущий острые иглы мелких льдинок, или же магия, претворенная волей элементалиста, решившего ввернуть в начало теплой осени суровые вьюги поздней зимы. Но судя по реакции стражника и палача, только Мерзул ощутил этот холод.       Что же это было на самом деле?       «Осознание», — ударило изнутри обжигающей догадкой.       — Но ведь этого просто не могло случиться. — Наратзул поднял глаза к петлям виселиц и в ужасе медленно отступал назад. — Только не так…       — Всему на свете своя мера, знаешь ли, — стражник неуверенно тянул меч из ножен. — И моему терпению — тоже, этерна. Уходи!       Мерзул с силой потянул Наратзула в сторону, уводя подальше от виселиц, стражника, палача и потустороннего холода, оставшегося невидимой стеной где-то позади. Шум и суета рынка скрыли их в маленькой грязной подворотне у дома кузнеца.       На лице Наратзула читалась смесь растерянности и ужаса. Он почему-то был бледен и тяжело дышал. Чувства магии нет, так что же произошло?       — Эй, ты чего? — Мерзул решительно не понимал, как ему помочь.       — Да так… — тяжело ответил тот, не глядя в глаза Мерзула. — Увидел кое-что.       — Что? Ты о чем?       — Да не важно. Этот тип сказал про Лореуса, и я… Немного не был к такому готов.       — Подожди, что именно ты увидел? Смерть Грандмастера?       — Нет. Я же сказал, это не важно. Грандмастер… Короче, это был мой дед, и хоть я не могу ему петь те же хвалебные гимны, что и Орден, но он был неплохим человеком. — Наратзул вновь оглянулся в сторону виселиц. — Действительно неплохим.       — Мне жаль, — тихо произнес Мерзул, так и не отпустив его руку.       — Да. И знаешь, похоже, это я виноват.       — О небо, в чем? Только не говори, что это ты убил своего деда. После историй про Мириам и Зелару мне не хотелось бы такое услышать!       — Вот опять совсем не смешно, — процедил Наратзул. — Нет, тут немного другое. Следующим Грандмастером должен был стать мой отец. Не этот дурень Даль’Капос, а он. Но, судя по всему, отец теперь расплачивается за мой побег из Инодана — Тир перестал ему доверять, вот и не доверил Орден. Клянусь солнцем… Только бы Тир не убил отца.       — Но разве… Разве Тир убил бы своего служителя?       — По истинной причине или по прихоти — одинаково легко. Прости. Я видел там всякое, и теперь просто не знаю… Я не подумал об участи Теалора, когда уходил. Надеялся, что его-то не тронут.       — Но ведь если на нем столько обязанностей, — неуверенно предположил Мерзул после непродолжительного обдумывания, — они не избавятся от него так просто, да? Он нужен им, так или иначе. К тому же, Эрофин скорбел бы не только по Грандмастеру, но и по Теалору. Мы бы уже узнали о его… гибели…       — Ты их очень плохо знаешь, Мерзул. Но… это верно: мы были бы уже в курсе.       Наратзул оперся об стену, закрыл глаза и помолчал несколько минут, как будто собираясь с мыслями.

***

      — Святейший Лореус Первый из рода Арантеалей скончался в Эндерале, да проведет его Мальфас по Вечным путям.       Мальфас не водил никого, да и дорог этих не существовало, и в этом вся беда.       «Проблема орденской апологетики, — усмехался таинственный эндеральский исследователь древних манускриптов, перелистывая страницы «Великого генезиса», — рано или поздно проявляется в том, что из одних тех же уст изливается и проповедь Путей, и заверения в своей верности Мальфасу, который этих самых «путей» не создавал. Эта фундаментальная ложь и портит всё — и да, я сейчас говорю непосредственно про Грандмастера и про всех тех, кто видел светорожденных, но продолжает лгать об их божественной сущности. О, именно такие отрицают справедливость. Именно такие подменяют Истину преходящей мудростью, а бессмертный дух — жалкой плотью. Именно они создают идолов с собственными лицами. Ты веришь мне?».       Два раза в жизни Наратзул видел деда. Один раз — уже в Инодане, мельком, после краткой аудиенции в Зале совета. Один — здесь, в Эрофине, много лет назад, во время посещения Грандмастером одной из своих вотчин.       — Это он? — Облаченный в сияющие на солнце доспехи и алый плащ, седовласый Грандмастер Лореус перевел вопрошающий взгляд строгих серых глаз на Теалора.       — Да, — холодно ответил отец, глядя в пол.       — Хороший мальчишка.       Небывалый прогресс от «мерзкого этерна» в исполнении прачки до «хорошего мальчишки» из уст Грандмастера воодушевил Наратзула и вдохновил непривычно-счастливой верой в себя и собственные силы.       Лореус производил впечатление хорошего человека, хотя он и по долгу службы был обязан производить его. Конечно, его участие в жизни всего остального мира, кроме Эндерала, было минимальным, и было бы даже как-то глупо апеллировать к нему в тяжкие моменты жизни — например, тогда, когда Орден его именем обвинял Мириам. Лореус был частью этого Ордена, его неотъемлемым элементом, основой, фундаментом храма, существовавшей всегда бессмертной мудростью — и далеко не справедливостью во плоти.       Смерть его, должно быть, разрушила очень многое.       Теалор не был близок с Лореусом и всегда говорил о нем только в контексте службы, всеми средствами уходя от прямых ответов и не делясь ни единым воспоминанием о своем отце.       Однажды Наратзул был вместе с Теалором в Эндерале, но в период отсутствия Лореуса — умышленно или нет, но отец выбрал именно это время для исполнения заданий богов. Наратзул только начинал свою службу, пробыв в Инодане не более полугода, и Тир пока не доверял ему ничего важного, поэтому приходилось бывать на различных миссиях с отцом чаще, чем того хотелось бы.       Теалор что-то выяснял в Хроникуме, а Наратзул, исполнив свою часть, побродил по Храму Солнца, осмотрел простершийся пред Оком богов утопающий в зелени и цветах поздней весны Арк. Поговорил с серьезно выглядящими, но весьма простыми в общении хранителями — среди них были даже этерна, Эндерал вообще славился необычайной широтой взглядов по сравнению с однозначно судящим обо всех вещах Неримом. Перекинулся парой слов в вредным, как тысяча демонов, старым другом отца Джореком Бартарром, а также расспросил о нем. Старый дядюшка Джорек занимался в Храме Солнца тем, что получалось у него лучше всего: обучением послушников и кандидатов, а вечерами — безудержным пьянством, о котором была наслышана вся Скуола. Впрочем, это выглядело наговором — честь и достоинство хранителя, да еще и под носом Грандмастера, пропивать не стоило, и Бартарр наверняка понимал это.       Позже, уже ближе к закату, чтобы убить время, Наратзул спустился в знатный квартал Арка, находившийся по обеим сторонам шумящей порогами реки Ларксес, а затем — к башне мирада. Как раз в тот момент величавое, прекрасное животное приземлялось на платформу башни, разгоняя гигантскими крыльями пыльный воздух и листву, — это было зрелище, которого почти никогда не застать в Нериме.       От башни Наратзул прошел еще дальше, вглубь того же простенького ремесленного квартала, туда, где находился вход в подземное поселение, образовавшееся вокруг знаменитой шахты Смоляная яма, одного из самых значительных месторождений железной руды в цивилизованной части мира.       Неподалеку от ворот черно-золотые посланники Трибунала, который в те времена оставался высшей властью Эндерала в отсутствие Грандмастера, вздергивали на виселице каких-то бродяг. К последней пустой петле тащили оставшегося, молодого бродягу, одетого в изорванную шахтерскую робу, побитого, одержимого паникой, что кричал       кричал во все горло отчаянные проклятья, а второй шел молча и почти смиренно, сохраняя все возможное для этого момента спокойствие и выдержку, не глядя ни на кого вокруг. Оба сильно ранены: у одного, что кричал, явно перебиты кости от падения камней в узком тоннеле, и он еле шагал; второй — изможденный, тяжело дышащий сквозь сломанные ребра, весь в кровоподтеках и глубоких царапинах, на шее и запястьях его следы от веревки — как у Мириам       О Бог мой       и упирался что есть сил — его тащили двое крепких стражников, а бродяга, подпрыгивая и извиваясь, рыдал и молил о пощаде.       — Я ничего не сделал! Это был не я, вы не того поймали! Я всего лишь шахтееер…       Бродяге дали в нос латным кулаком, и тот, судорожно закашлявшись, на какое-то время утерял дыхание, согнувшись в приступе. Посланник Трибунала осуждающе покачал головой, один из стражников развел руками. Бродягу дотащили почти волоком под взглядом остальных приговоренных, уже стоящих с петлями на шеях, и столпившихся у эшафота равнодушных горожан, а вслед за ним тянулась вереница густых багровых подтеков на камнях мостовой. С трудом накинув на него петлю — бродяга бился, как пойманная рыба, — палач поспешно потянул рычаг.       Наратзул отвел взгляд в сторону.       Арк, Эрофин… Да хоть сами острова Скарагг. Люди везде одни и те же, только в разных одеждах — одно понятие о справедливости и «правосудие» без суда и следствия.       — Ты слышишь меня, мразь?!       Со стороны виселиц послышался знакомый голос. Вокруг и в голове в Наратзула что-то поменялось. Кровь застыла от ледяного ужаса, пришедшего из мрака видений, сплетенных из проблесков настоящей реальности — но какая из них сейчас была настоящей? Эрофин, куда они пришли с Мерзулом сегодня утром, Арк трехлетней давности или же…       Это?       О нет, нет, пожалуйста, только не его только не его только не его!       — Ты можешь не смотреть, но знай! Знай, что есть вещи, которые не умрут со мной. Пока у нас есть за что бороться, мы будем бороться! 3а то, чтобы это была последняя казнь невиновных в Эрофине…       Колокол собора издал первый громогласный раскат —       бесконечный       невыносимый       всепоглощающий.       Наратзул не находил в себе сил посмотреть, но прекрасно знал, что там происходит — и кто стоит на эшафоте, и чей голос он сейчас услышал в подступившем невесть откуда тумане видения.       — За то, чтобы такие, как ты, не казнили магов и этерна из-за личной ненависти… Из слабости, которая стала твоей путеводной звездой, из мелочности, до которой опустошилась твоя душа. Из отсутствия любви, от которого ты обезумел еще давным давно. И я предрекаю тебе — ты сдохнешь в муках, и скорее, чем поймешь, о чем я.       Второй раскат колокола расколол грозовое небо — и вот оно пролилось черными каплями дождя, окрашивающими город в липкую тьму.       — То, что мы… То, что я и Мелвин сегодня погибнем, — ничего не значит. Ведь идея, посеянная нами, уже взошла великим Солнцем, и скоро взойдет во второй раз — еще более великим. Мир наконец будет свободен от жестоких тиранов, таких, как ты и подобные тебе выродки, а правда восторжествует, и Наратзул Аран…       Поворот рычага, скрип веревки и сдавленные звуки прервались третьим ударом колокола, за которым разлилась тишина — черной волной из грязи и костей, сбивающей с ног, заполонившей оставшиеся светлые углы, — угасающим сознанием внутри тяжело больного тела, ослепленным взором вырванных из глазниц очей.       — А вот, — стражник растекающейся темнотой корявой шипастой длани указывает на объявление с рыдающим кровью орденским оком, — «Милостью божественного короля Эродана…».       Совсем рядом — два затихших тела в петлях, один из них — разбитый камнепадом неизвестный мужчина, а второй — Мерзул.       Наратзул в ужасе отступил на шаг, не слыша и не видя ничего вокруг.       — Но ведь этого просто не могло случиться. Только не так!..       Кто-то схватил его за руку, и увлек в темноту, подступающую со всех сторон — солнце с грохотом взорвалось, колокол обрушился с башни — и все стихло.       Смотри, реальность там, где ты.       Только здесь.       Только эта.       Так ты говорил мне, Странник?       Статуя с кандалами все так же указывала в небо.       «Король Нерима, — подумал Наратзул, глядя сквозь эту вечную немоту белого камня. — Владыка Эрофина. Если тебя не будет, этого не произойдет. Ты не казнишь Мерзула».       — Эй, точно все в порядке?       Он жив, все пока хорошо, думай только об этом.       — Да, Мерзул.       — Надо бы поторопиться. Колокол уже отбил три часа, а нам бы до вечера покинуть Эрофин.       — Ты прав, Мерзул.       Пространство вокруг уже обрело привычные черты, утратив наполненность безумием. Видения не были магией и не преобразовывали реальность — они, казалось, преобразовывали только его самого. Он стал слышать их вместе с первыми в его жизни волнами Моря Вероятностей, но если к магии можно было адаптироваться и она в конце концов принималась как должное, то насчет таких видений привычные принципы не работали — каждый раз был как первый.       Они всегда были жуткими. Всегда показывали смерть. И подступали в такие вот моменты потери контроля.       Вспомнил тот первый раз, еще в детстве, когда видения пришли — вместе с остывшей кровью, что еще днем кипела безумием чародейской лихорадки, а ночью холодела от жуткого осознания того, что произойдет через несколько лет —       знание, взявшееся из ниоткуда, но ужасающе точное, не имеющее вариативности — словно Море подчинялось этому знанию, выбрасывая к берегам именно те вероятности, что были уже показаны когда-то.       И от них не было спасения.       Именно тогда —       Слова Ларны звучат отдаленным эхом сквозь кровь, прилившую к голове и шумящую в ушах морским прибоем:       — Ничего страшного в этом нет. Совершенно обычный ритуал — все маги через это проходят. Это не долго, уверяю, Наратзул. В Нериме умеют его проводить быстро и безболезненно — это тебе не Эндерал с его путем к воде! — Она пытается хоть как-то успокоить его, хоть бы и добрыми шутками, но ее попытки потерялись в нарастающих волнах ужаса.       Каждое слово — как осколок стекла, вонзающийся в голову. Ларна дует на его лицо — жар моментально поглощает ее тепло, не отступая ни на миг. Он закрывал глаза — и под веками закручивался обезумевший круговорот красно-белых очертаний, в котором, как в кровавом океане, плескались осколки иных реальностей.       Не мог. Просто не мог этому сопротивляться.       — Эй, не уходи! Наратзул, все хорошо, сосредоточься, вернись!       С огромным трудом открывал глаза. Круговорот отпечатывался на окружающей действительности вереницей смутных отблесков. Перед ним — бледное лицо Ларны, ее зеленые этернийские глаза, наполненные тревогой. Она кладет ладонь на его пылающий лоб, и он чувствует: рука холодна, как ледник, как ночной дождь, — и этот холод хоть немного возвращает к реальности.       — Держись, — шепчет она.       — Магистр, — где-то слышен низкий мужской голос и звучные шаги по ступеням, — я готов, ведите его сюда.       — Идем. — Ларна берет Наратзула под руку и тащит куда-то.       Он не понимает, идет он за ней или нет.       Солнечный свет внутреннего двора сменяется прохладной тьмой подземелий, в которой глазам намного легче, — но круговерть сильнее застилает взор. Наратзул спотыкается, не видя ступеней; сильная рука Ларны не дает ему упасть.       Внутри что-то вместо сердца неистово рвется из груди, перехватывая дыхание: здесь сильная магия, вся комната пропитана ею, и источник ее — человек, находящийся здесь. Он готовит заклинание. Только не это — вот капля, что переполнит реку, и плотина рухнет.       Бог мой, нет.       В голове что-то рвануло. Стало совсем темно.       — Майрус, я прошу тебя! — грозно повышает голос Ларна, и этот звук раскатывается в подземелье многозвучным эхом, распадаясь на три в горящей болью голове Наратзула.       — Что? Без магии все равно не сработает, пусть терпит. Амброзию давала?       — Да.       — Давно?       — С полчаса… Не знаю… Минут двадцать назад.       — Ну зачем, Ларна? Теперь надо ждать, пока спадет действие, чтобы магия… Подожди… В смысле, он сейчас под амброзией и все равно с ним это?       — Да! Майрус, он сейчас умр… В смысле, нельзя столько терпеть чародейскую лихорадку! Он совсем ребенок. Я прошу тебя, давай поторопимся!       Слова магистров тонут в звоне, и последний проблеск света падает во тьму. Где-то в глубине сознания остается железной занозой мысль: я зачем-то сюда пришел. Зачем?       Достигнута ли цель?       Увидел как бы со стороны утро, когда уходил из дома со смутным ощущением непонятных изменений: внезапно он стал видеть сквозь стены, слышать голоса, которых не было, а люди вокруг вдруг стали не собой — люди стали ветвями и ветром, шумели и грохотали голосами словно не здесь, не рядом с ним, не в этом мире. Море Вероятностей, как настоящее море, шипело и плескалось, сменяя в круговерти одни образы другими, и вот эта круговерть, казалось, затягивала его куда-то красно-черные, смертельные глубины.       Время стихло, как буря. Не было ни его, ни пространства вокруг. Стены исчезли. Не помнил, как упал.       Что-то вдалеке, белое, как свет, сливается в ритмично повторяюшийся импульс — слова рубленным стальным эхом грохочут в пустоте — звон нарастает черной волной, за которой притаилась смерть под маской неизбывного ужаса.       Ларна. Его последняя мысль.       Ясная, как солнечный свет, боль.       — Вот так, теперь всё…       — Теперь можно амброзию. Хотя нет… Ты недавно давала, Ларна…       Ларна.       — Не давай, Ларна, он помрет от большой дозы. Пусть так лежит. Через час его отпустит.       — Надо дать. Лихорадка вернется!       Ларна.       — Ему вообще не становится легче! Может, дело в тебе, Майрус? Не то заклинание?       — Ты смеешься надо мной, женщина?! Я проводил ритуал сотни раз! Это твой подопечный с приветом. Проклятый этерна! Сколько сдохло их, самоуверенных идиотов, думающих, что сами смогут совладать с Морем! Нечего его жалеть — сам виноват, что тянул до последнего!       — Я не в первый раз наблюдаю ритуал, Майрус! Я видела, что ты специально его приложил! Да-да, не отрицай!       Ларна.       — Так пойди и пожалуйся его папаше!       — Ты думаешь, я не пойду, Майрус?       — Нет! А если и пойдешь, Арантеалю все равно наплевать. Он вверил мелкого нам.       Ларна.       Сквозь прозрачную тьму он вновь видит ее склонившееся лицо в обрамлении ниспадающих светлых волос.       — Наратзул? Ты как? Все закончилось, все хорошо, теперь магия…       — Я знаю, — голос не слушался его, — мне надо домой.       — Нет, еще рано вставать. Ритуал прошел нормально, но…       — Мне надо домой. Надо… к Мириам.       — Пусть валит. Жив — и хорошо.       — Закройте рот, магистр! Наратзул, полежи хоть час, иначе ты никуда не дойдешь, поверь мне! Сейчас Море Вероятностей окончательно уляжется, и все будет как обычно. Не нужно торопить события.       Сквозь боль он чувствует, как Ларна гладит его по голове успокаивающе холодной ладонью. С каждым движением все дальше уходит морок, все решительней отступает тьма, все быстрей растворяется боль.       — Ой, тоже мне, — подает голос магистр Святого Ордена Майрус, мастер ритуала, престарелый целитель, который через много лет сойдет с ума и будет вместе с Мерзулом лечить больных в старом порту. — Давай без сантиментов, Ларна, ему уже десять лет. В любом возрасте маг не может позволить себе слабость, чуть поддашься — и Море сожрет тебя! Нашла себе игрушку. Пусть терпит. Если не выдержит этого сейчас — никогда не выдержит.       — Вообще-то он… Он магически одарен сильнее, чем я и ты! — рычит Ларна через плечо. — Ему сложнее, чем любому другому магу.       — Гребаные этерна, как же я их ненавижу! Послал же Мальфас нам утешеньице — этерна в Ордене! Бастард светозарного Теалора! Тьфу.       Наратзул знал, что кто-то из далеких родственников Ларны также был этерна — об этом говорили ее яркие глаза и сильная магия; но Ларна не любила признавать этого — устои неримского общества давно сломали ей хребет и заставили возненавидеть собственное происхождение так же сильно, как благородство ненавидит простоту. Она боялась этого презрения, неодобрения толпы, косых взглядов орденских, сплетен и перешептываний. Всей той мерзости, в которой Наратзула топили каждый день.       В тот день с ее помощью он едва дошел до дома, и дальше просто отключил сознание, лишь оказавшись рядом с мамой. Помнил только ее возглас: «Вы же говорили, что это безопасно!».       Там — нет. Безопасно только дома. С тобой.       Ларна.       Ему все еще казалось, что он чувствует ее ладонь у себя на лбу.       В комнате внизу мама звенела своими алхимическими приборами, спрятанными в подполе, в самом темном углу подвала — узнай кто-нибудь из Ордена, что она, этерна, незаконно занимается алхимией, ее бы…       «Не избежала».       Иногда он слышал, как мама что-то сыплет в стеклянную колбу, как поспешно давит травы в ступке; шипение огня и вступивших в реакцию элементов порождали густой белый пар, поднимающийся снизу и наверх, в его комнату, рассеивающий лучи золотого вечернего света из замутненного окна.       «Ай, обожглась!».       Что-то звякнуло — кажется, разбилось стекло.       В этом рассеянном свете, пронизывающем растворяющееся облако пара, проступила грань: ее четкость, впервые столь верная, столь острая, что безо всяких усилий можно было бы претворить что угодно, являла собой успокоившееся наконец-то Море Вероятностей, бесконечность, явственную, живую и ощутимую. Наратзул впервые увидел ее так близко: сияющий дух — всё в одном, и нечто единое, содержащее в себе всё — вариативность, безграничные возможности, воплощение любого события внутри него, вне его, во всем Вине.       И зов влекущей печальной песни.       В пустой, оглохшей тишине мама неслышно подошла к нему, словно призрак, едва шевельнув скрип половиц.       — Ты спишь, — тихо-тихо сказала она. Вероятно, он спал в настоящем мире, но именно здесь и в тот момент он увидел, что миров настоящих много.       В одном из них, настолько тонко-близком к этому, Мириам ушла не глядя; в этом же мире она села рядом и погладила его по голове, словно Ларна,       бегущая       Что?..       и легонько вздохнула, с улыбкой смотря в стремительно гаснущий свет.       Его отблеск тонул в подступающей мгле: Ларна дробно дрожала от холода и ужаса в темной комнате, где поодаль стоял человек, вонзающий нож в кричащее, извивающееся нечто, и звук удара стали в теплую влажную плоть привел Ларну в неистовство. Она рвалась, надеясь что сможет сломать себе кости и разорвать плоть своих связанных рук, лишь бы вырваться, сбежать, хоть без части себя, но живой! Человек ударил наотмашь ее по лицу, кровь брызнула в носоглотку, прервав кашлем крик. Второй удар в горло заставил ее задохнуться, согнувшись в спазме. Третий — вновь по лицу, сапогом в стальных острых шипах — лишил ее правого глаза. Четвертый — занесенный нож с хрустом вонзился в затылок, и смерть       слепая, ранняя, бессмысленная       расходится кругами по воде.       Он весь дрожит.       За окном темно, и в комнате ужасно холодно, словно до времени наступила зима. Мама проснулась рядом, а он в ужасе сжимает ее теплую руку.       — Наратзул, это что, магия?       Острая боль в затылке расходится по всей голове. За окном в ночной мгле хлещет холодный дождь, и молния на долю секунды озаряет комнату.       Это был момент, когда он впервые понял, что магией не исчерпывается его проклятие.       — Это было… какое-то видение.       Гром тяжелыми раскатами проглотил последнее слово. Страх Ларны, ее доброта к нему, ее бег через темные пески, ее мягкий голос, ее кровь повсюду, ее спокойствие и мудрые наставления, ее боль и безобразные раны, ее улыбка, ее оставшийся левый глаз слепо смотрит на человека в маске, что вытирает нож об штанину, вворачивает его в ножны на бедре и выходит из комнаты в яркий свет дня.       Это произошло через несколько лет, во время очередной попытки Ордена отбивать у головорезов с юга долину Фальтринд. Ларна и еще несколько орденских магов попали в плен к остианским храмовникам и исчезли навсегда за перевалом. В тот день, когда пришло это известие, Наратзулу исполнилось тринадцать лет.       О нет. Вот опять.       «Опять ты увидел слишком много, Мерзул».       — Так это… Что это было?       «Не думай об этом, прошу».       — Когда ты говорил, что знал того сумасшедшего целителя из старого порта, который раньше был магистром, мне казалось, это не более чем совпадение.       «Может быть, и совпадение. Может быть, этого всего и не было — может, это всего лишь какие-то старые сны. Не знаю. Не помню уже».       Исследователь отложил в сторону «Великий генезис» и развернул большой свиток, на просвет которого видны символы в круге и треугольнике — алхимические формулы? Или… вновь какие-то заклинания?       — Интересен генезис, — не отрываясь от созерцания свитка, произнес исследователь.       — Генезис чего?       — Этих… Видений. Снов, которые сбылись. Или беспочвенной веры — как посмотреть.       — Генезис веры — это смешно.       — И у нее есть истоки, пусть они и неочевидны. Что-то более детерминировано, что-то менее, но вовсе индетерминированных вещей на практике нет. Взять ту же верность… Из чего она возникает, если для некоторых людей в определенных условиях отречение является исходом худшим, чем прекращение их жизни? Верность не естественна в стандартной парадигме, в которой жизнь является величайшей, высшей ценностью. Но… Кажется я запутал тебя, не так ли? Не бери это в голову. С тебя довольно слов из книги.       «Нет, не будем».       «Так надо».       «Нет».       «Бежим!»       — Бежим, — возникший в настоящей, холодной, пыльно-туманной реальности Мерзул, вдруг опять потянул его куда-то, — только не это!       — Что там еще?       Наратзул не сообразил, что вообще происходит — и даже не сразу понял, они оказались под сводом портовых ворот.       До банка было уже рукой подать. Неподалеку прошли несколько стражников. Дело в них? Мерзул затравленно заглядывал за угол.       — Там… Короче, там были мои братья и сестра. Нельзя, чтобы они увидели нас!       — Стесняешься?       Мерзул посмотрел на него с усталой иронией, не оценив попытку разрядить обстановку.       — Наратзул, пойми, я ушел из дома без объяснения причин и исчез на несколько лун после того, как прикинулся орденцем. Блядь… Если они увидят меня сейчас, то как минимум не отстанут. И мы застрянем в Эрофине на неопределенный срок.       Он снова обратил взгляд за угол, наблюдая за проходящими и приближающимися.       Похоже, это было нечто болезненное для него. В конце концов, Мерзул и вправду оставил семейство, с которым прожил под одной крышей всю свою жизнь, — так почему бы ему не страдать от разлуки с ними? Видимо, так оно и было.       — Если хочешь, ты можешь пойти к ним. Ничего страшного. — Наратзул знал ответ на этот выпад и всем своим видом обставил все так, как будто шутит и в то же время — нет.       Мерзул опять понял все лучше, чем рассчитывал Наратзул. Взгляд его из-под удивленно приподнятых бровей очень красноречиво свидетельствовал об этом.       — Ты сейчас серьезно?       — Конечно, Мерзул. Я понимаю, ты скучаешь по своей семье, по своему дому, по грядкам. И вместо того, чтобы быть с ними, ты носишься по всему Нериму с каким-то полоумным этерна, который гоняется за старой книгой для того, чтобы поднять второе солнце. Я бы на твоем месте выбрал дом.       — А, — Мерзул глядя ему прямо в глаза, понимающе кивнул, — ну раз так… Я действительно пойду, пожалуй. Ужасно чувствую себя без грядок в последнее время. Прощай. Счастливо добраться до Треомара!       Наратзул улыбнулся.       Мерзул тоже:       — Но без тебя я и дня не протяну.       — Знаешь. И я.       — Я не вернусь домой, надеюсь ты понимаешь это.       — Более-менее. Я так понимаю, дело не в строгости законов, которые преследуют тебя за то, что ты прикинулся орденцем.       — Как мило, Наратзул. Нет, дело не в этом. А в том, ради чего я бросил даже грядки.       — И Каэру.       — И Константина одного в Треомаре оставил.       — Это ужасная жертва, Мерзул.       — И я не поверну назад. Пойду за тобой куда скажешь, не размыкая век.       — Шлепнешься.       — А и пусть. Это мой выбор.       Через портовые ворота прошли двое крепких парней с корзинами и мешками и мелкая худая девчонка в не по размеру просторном теплом платье, с умилением баюкающая в руках грязного щенка. Мерзул в последний момент успел увернуться и зайти за спину Наратзула, и проходящие не заметили его.       — Ну вот, — вздохнул он минутой позже, глядя куда-то вслед, — прощайте, ребята.       — Еще не поздно пойти за ними!       На грядки, домой, в шумную комнату, набитую людьми — только не на виселицу, пожалуйста       пожалуйста       Бог мой только не его       Я дурачусь, но очень хочу, чтобы ты пошел с ними. Больше, чем нуждаюсь в тебе, я хочу, чтобы ты остался жив!       Бог мой       Что это вообще такое?!       — Нет, — сказал Мерзул со вздохом. — Я так решил, и я так хочу. Идем, времени все меньше.       «Слишком правда», — подумал Наратзул и медленно пошел по направлению к дверям банка.

***

      Впервые в жизни Мерзул отчаянно хотел владеть псионикой в достаточной степени, чтобы хоть немного понять, что произошло там, у виселиц. Какое видение могло так поменять его? Что он там увидел вообще?       В одной из своих случайных книг, по которым Мерзул начинал учиться магии, он прочитал, что чем сильнее способности мага, тем дальше он видит Море Вероятностей, а чем дальше — тем больше вариантов, а чем больше вариантов одновременно — тем страшнее для разума; если заглядывать в Море изредка, то ничего плохого быть не должно, но если жить с этим, вот так, как Наратзул, это может стоить рассудка.       Видения.       Мерзул не знал ничего о «видениях». О разных оккультных практиках — знал, о ритуалах скараггов или аразеальских вызовах духов — знал, о килейских сноходцах — знал, но не об этой хрени, которая случается вот так, безо всяких предпосылок. Неужели это…       Нет. Наратзул не сходит с ума. Скорее всего, это воздействие его магии, и не более того.       Мерзул даже не заметил, как они оказались в небольшом, но очень светлом банковском вестибюле.       Возле стойки перешептывались двое посетителей довольно бандитского вида, а служащий с натужным покашливанием неспешно выискивал какой-то документ во внушительной сшитой стопке.       — Тихо ты, — толкнул один посетитель другого локтем. — Не трепись, Арантос, не твоего ума это дело. Сейчас обналичим — и обратно, в таверну.       — Если ты стащил эту расписку у Альказар из сумки… — шипел второй.       — И что она мне сделает? Она сидит там пьяная и рыдает. Плевать на нее. Ей и не нужна расписка.       — Но зачем-то ведь она ее взяла! А вдруг то существо…       Кажется, Мерзул и Наратзул увидели его одновременно: человек во внушительных орденских доспехах значительно выделялся в полупустом вестибюле. Мужчина что-то неспешно выяснял у другого банковского служащего, и тот охотно рассыпáлся в почтительном многословии. Ну конечно, перед служащим не бродяга какой-то — хранитель Святого Ордена!       Только этого не хватало.       — Блядь, только этого не хватало, — тихо сказал Наратзул, накидывая на голову капюшон.       — Ты знаешь этого хранителя? — спросил Мерзул       — Смутно припоминаю. Он один из местных, уже сто лет в Ордене. Ох, не стоило бы мне попадаться ему на глаза.       — Думаешь, он узнает тебя и выдаст нас?       — Я в этом не сомневаюсь. Видишь ли, в орденской среде меня каждая собака знала. В любом случае, слухи о моем уходе из Инодана уже расползлись. И первое, что этот человек сделает, узнав меня, — побежит к своим, рассказывать потрясающие новости: бывший великий паладин Тира притащился грабить эрофинский банк.       — Гра… Что-что мы будем делать?       — Не бойся, не в прямом смысле. Все будет в рамках закона и приличий.       — А, ну если так, тогда я спокоен. Хотя нет! Что происходит вообще?!       Покашливающий служащий наконец нашел что-то в стопке и, поправив пенсне, начал вполголоса зачитывать найденную бумагу под одобрительные кивки тех двоих:       — «Сим удостоверяется право владения магазином «Лен и хлопок», расположенном в Кабаэте, за Баргаром Галсом, гражданином Эрофина». Думаю, это оно, господа.       — Постойте, — перебил его один из мужчин, лихого вида поджарый алеманн. — Видите ли, от магазина остались уголь да кости. Можем ли мы получить причитающиеся нам по расписке деньги?       — Желательно сразу всю сумму, — поддакнул светловолосый этерна.       Служащий смерил алеманна подозрительным взглядом.       — Но господин Галс, — с расстановкой проговорил он, — вы сами страховали у нас магазин на случай подтопления и пожара. Вот же, здесь указано, что не далее, как шесть лун назад…       — Точно! — хлопнул себя по лбу алеманн. — Как я мог забыть! О, что стало с моей памятью — верно, женушка что-то подсыпает мне в еду. Магазин мой, к сожалению, именно сгорел. Самым ужасным и трагическим образом — все подчистую, все ткани, станки, нитки, даже иголки! Все сгорело из-за каких-то эрофинских проходимцев, уродов этерна, девки и мужика какого-то. Так какая сумма причитается мне по страховке, уважаемый?       Этерна взглянул на своего товарища так, будто тот только что оскорбил его мать.       — Господин Галс, — вновь поправил пенсне служащий, — для получения выплаты вы должны предоставить полный пакет документов, показания не менее трех свидетелей, а кроме того, заверенные начальником кабаэтской стражи и комендантом результаты расследования о…       — Дружище, — недобро ухмыльнулся алеманн, — я погорелец. У меня остались штаны, рубашка и вот этот этернийский пес для мытья моих ботинок. Еще, конечно, у меня есть меч… ой, то есть эта расписка. По которой ты мне немедленно выплатишь мои денежки.       — Сучонок, — едва слышно проговорил этерна.       Тон алеманна явно не понравился хранителю. Он поспешно оставил своего банковского служащего и приблизился к тем двоим, пройдя мимо отпрянувшего Наратзула и совсем, кажется, не заметив его.       — Я тебя где-то видел, — без обиняков изрек хранитель, грозно нависая над алеманном и звонко поигрывая латной перчаткой по рукояти меча. — Как тебя там, а?       — Я добропорядочный гражданин Эрофина Баргар Галс, — осклабился алеманн. — У меня бумаги есть. Все по закону.       — Как-то я сомневаюсь. — Хранитель оглядел явно струхнувшего этерна. — Знаешь, где я видел вас обоих?       — Думаю, нам пора, — дернулся было этерна.       — Не имею понятия, — усмехнулся алеманн. — А я тебя видал, когда на хую своем вертел. Иди-ка ты отсюда к Мальфасу под ноги, а то я на тебя в суд подам. Ха!       — Ты Геллер по прозвищу Норд. А ты, — хранитель указал на этерна, — этернская хуила по имени Арантос без прозвища. И рожи я ваши видел в розыске, вонючие зеробилонцы.       — Боги, так вы не господин Галс! — взвизгнул банковский служащий, отпрянув от стойки, когда несколько стражников пришли на подмогу хранителю и все они, обнажив мечи, окружили парочку незадачливых грабителей.       Благо, вжавшиеся в стену Мерзул с Наратзулом никого не интересовали.       — Арестованы именем бога-короля Эродана! — прогрохотал хранитель.       Но названный Геллером лишь расхохотался, запрокинув голову, а побледневший этерна Арантос, казалось, попытался спрятаться за его спиной.       — Жри их, мой архонт! — взвыл Геллер, и откуда-то, словно из-под земли, послышался утробный, низкий рык. — Разметай их кости!!!       — Мы уже не в Кабаэте, мать твою! — завизжал этерна. — Убери демона и уходим, Геллер!       — Нет уж! — крикнул тот, отбивая могучий удар меча хранителя. — Я не успокоюсь, пока не перемелю их в кровавое месиво! Всех!!!       Мерзул явственно почувствовал, как пол под его ногами заходил ходуном, а затем какая-то прозрачная черная тень вдруг подбросила к потолку одного из стражников. Тот завопил, но тут же смолк, когда следующий удар об потолок, очевидно, сломал ему шею. Следующего стражника отбросило в стойку со страшной силой, третий уже летел в стену, у которой съежился Мерзул, — и только острая реакция оттащившего его Наратзула спасла его от неминуемого удара.       — Бежим отсюда! — выдохнул он в лицо опешившему Мерзулу. — Сегодня банк явно работать не будет.       Под вопль хранителя, сраженного клинком Геллера, Наратзул дернул дверную ручку, однако она не поддалась. Он полыхнул каким-то заклинанием, и, как будто вторя ему, позади них раздался протяжный потусторонний вой, словно то был гигантский волк или воплощенный сумеречный бегун, — этот звук заставил Мерзула окончательно потерять самообладание. Наратзул же, стараясь изо всех сил, снова попытался открыть дверь — сначала заклинанием, а потом и пинками, — но снова тщетно.       Булькающий хрип очередного стражника оборвался и окончился глухим звуком падения тела на каменный пол. Не помнящий себя от ужаса Мерзул рискнул оглянуться.       — Приветики, — ощерился ему в лицо Геллер, и Мерзул вскрикнул.       Наратзул бросил возиться с дверью и моментально призвал заклинание призрачного клинка.       — Геллер, надо уходить, — воззвал Арантос, поспешно отирая собственное лицо от крови. — Сейчас еще прибегут, мы уже не отобьемся! Идиот ты тупорогий.       — А вы у нас кто такие? — хохотнул Геллер, с явной издевкой оглядывая призрачный клинок. — Ой, да брось, этерна. Неужто ты думаешь, что сладишь с моим архонтом этой хуйней? Эти вот пятеро…       — Шестеро, — нехотя поправил его Арантос.       — Да, эти шестеро не вывезли. И тебе ничего не светит. Но есть у меня для тебя одно предложение…       — Хочешь проверить, вывезу или нет? — прорычал Наратзул, выходя вперед и закрывая собой Мерзула. — Сейчас проверишь, но тебе это не понравится.       — Одно мое слово, — вкрадчиво произнес Геллер, указывая на дрожащую тьму позади себя, — и он сломает тебе все кости за несколько секунд. Не стоит, поверь. Короче, если ты не за займом в банк пришел и имеешь ключ от хранилища, то давай так: ты делишься со мной золотишком, а я отпускаю тебя с миром. Тебя — и дружочка твоего. В противном случае — не обессудь, смерть ваша будет страшна.       — Нам не нужны их деньги, идиот! — надрывно выкрикнул Арантос. — Блядь, нам изначально не нужно было все это поганое золото, за которым ты сюда полез! Идем же! Я не хочу надолго оставлять Альказар без присмотра — иначе будет хуже Кабаэта!       — Катись в бездну, Геллер, — сквозь зубы прошипел Наратзул.       — Что ж… — усмехнулся тот, напрочь проигнорировав увещания своего товарища. — Ты сам выбрал свою судьбу.       — Ты из людей Альказар, верно? — выпалил Мерзул, приковав к себе взгляды и Геллера, и Арантоса. — Ты… Я слышал, вы называли ее имя. Я знаю ее. Мы… мы виделись в Треомаре, помогли друг другу. Она должна меня помнить. Отпустите нас, мы ничего не скажем страже!       — Погоди-ка, — задумчиво протянул Арантос, — так это вас я видел на опушке Треомарского леса. Ты… Как тебя там? За тобой гнался Аркт. А ты — менестрель вроде. Я видел вас у Нарадоса.       Брови Геллера удивленно поползли вверх, тьма за его спиной вновь дрогнула, а Мерзул, не в силах пошевелиться, лишь смотрел в его глаза, как в глаза готового к броску волка в темной чаще, — неотрывно и не моргая.       — Геллер, оставь их, — заключил Арантос. — Альказар говорила, владыка спрашивал о них. Он знает их. Не тронь.       — Будем считать, вам повезло, — сплюнул Геллер, отходя от них, и Мерзул в тот момент наконец вспомнил, как нужно дышать. — Арантос, сделай пролом в стене, будь другом. Дверь-то я им закрыл навсегда.       — Тут должен быть еще какой-то выход, — произнес этерна, еще раз окинув взглядом Мерзула и Наратзула, в руках которого по-прежнему искрился призрачный клинок. — Не знаю, давай в сокровищнице глянем.       — Ты делал бы выход в сокровищнице? — усмехнулся Геллер, разглядывая противоположную стену. — Ладно, хуй с тобой. Сам сделаю. Бей, архонт.       Он простер руку к стене — и текучая доселе тьма вдруг с силой тарана обрушилась на каменную кладку, в пару ударов подняв пыль и разметав обломки. Еще через несколько секунд в проломе показался дневной свет. Когда пыль улеглась, Арантоса и Геллера в вестибюле уже не было, а Наратзул развеял клинок.       — Боги, — пролепетал Мерзул.       — Зеробилонцы, — фыркнул Наратзул. — А ты неплохо договорился с ними, молодец.       — Я…       — Думаю, мы уже не успеем забрать свое золото. Сейчас здесь будет стража, мы оба в розыске, а эти двое сбежали. Нам бы тоже сбежать, Мерзул.       — Согласен.       Мерзул поймал себя на том, что у него дробно стучат зубы. От страха он даже не понял, как они перелезли через обломки, как оказались в каком-то грязном проулке, куда побежали после. Наратзул что-то твердил про руны перемещения и невозможность их использования, потом прозвучало про иноземный квартал и ворота, ведущие к мосту, а сердце Мерзула так и билось, с неистовством заглушая всякие звуки.       Когда они каким-то чудом оказались на площади Честности, колокол на башне ударил пять раз. По улицам текла толпа, поэтому пришлось влиться в этот бушующий поток и идти вслед за всеми — Мерзул до конца не осознавал, куда они идут. Вот иноземный квартал, кузница, пекарня, таверна. Вот ворота.       — Стой. Подожди…       Но остановиться уже было нельзя.

***

      В иноземном квартале, предваряющем спасительный мост, находилось чересчур много людей. Что понадобилось здесь половине города? Да еще в такой час?       Водоворот толпы затягивал их все сильнее вглубь улиц, вдавливал в стены и против воли нес куда-то вперед. Уже скоро стало видно, что ворота из города заперты, тяжелая стальная решетка безжалостно опущена, и впереди, среди густой пестроты горожан высились два столба средь сложенных для костров деревяшек.       — О нет, нет, нет! — Мерзул хотел было остановиться, но напирающие сзади граждане не дали ему сделать этого.       Старый страх раскрыл глаза и оскалил зубы.       Паника.       Только не это, только не это!       Почему вечером?! Почему не утром, как это бывало обычно? Может, еще можно сбежать через порт? Вернуться по тем же проулкам, скользнуть мимо изукрашенного кровью банка, да в другие ворота — а там Наратзул, кажется, с кем-то договаривался насчет убежища на кораблях. Или не договорился?       Впрочем, толпа уже не дала бы им вернуться, ровно как и воспротивиться ее тупой, могучей силе.       Наратзул, видимо, рассуждал похожим образом и тоже хотел как-то вырваться отсюда. Он схватил Мерзула за руку и потянул было в сторону, но подходящие люди мгновенно закрыли путь. Они попытались пробиться через толпу, но кто-то с силой толкнул Мерзула — тот чуть не упал, зацепившись за чьи-то ноги, упустил руку Наратзула и против своей воли остался на месте.       Тем временем, где-то впереди, пред воротами, громкий и чеканный голос капеллана начал зачитывать формальные слова славословий Семерым, а после — приговоры.       — Эзмира Эбре, этерна, обвиняется в наложении запретного заклятия на ребенка из приюта, повлекшее за собой…       — Я здесь. — Наратзул оказался прямо позади Мерзула и снова схватил его за руку. — Нам не выйти, у ворот в квартал стражники никого не выпускают.       — Что делать?! — в ужасе спросил он, стараясь не смотреть в сторону столбов.       — Не знаю… Подождем, пока закончится. Или… Слушай, мы очень сильно наследили в банке своими заклинаниями… Точнее, я наследил. Та дыра в стене проделана магически, искать будут мага, выйдут на меня, а перед этим…       — Чего?!       — Перед этим закроют Эрофин магической блокадой, чтобы я не смог сбежать по телепортационной руне. Давай вот как сделаем, Мерзул. Ты сейчас активируешь свою руну прямо здесь, посреди толпы, тебя вынесет к платформе за мостом — там-то ты и побежишь со всех ног на север, к водонапорному сооружению.       — А ты?       — Там переждешь, — неумолимо продолжал Наратзул. — Пару часов, я думаю, и рванешь через ущелье, к плато Мертвый путь. Перейдешь мост — считай, вырвался. Только держись подальше от большака, иначе…       — Блядь, а как же ты, Наратзул?!       — Я не виновата! — кричала тем временем грязная, избитая девушка в окровавленных лохмотьях, которую двое крепких стражников привязывали к столбу; ее голос, полный исступленного отчаяния, тонул в гомоне осуждающих возгласов толпы. — Я всего лишь излечила девочке сломанную ножку! Это было обычное восстанавливающее заклинание!       Уже привязанный ко второму столбу мрачный мужчина с грубыми, норманнскими чертами лица, зло плюнул в сторону стражников.       — Алхимик Мильдон, прибывший из Кабаэта, обвиняется в применении запрещенного заклинания энтропии с целью оживления трупа подопытной крысы, — вещал капеллан.       — Я отвлеку их на себя, — наконец ответил Наратзул. — Нам двоим отсюда все равно не сбежать, они будут идти по моему следу хоть до Мьяра Араната, а твоего следа нет. Поэтому…       — Никуда я не пойду без тебя! — зашипел Мерзул.       — Отнесешь «Генезис» в Треомар — и, считай, обещание выполнил, — продолжал Наратзул, делая вид, что не слышал его шипения. — Думаю, тебя не выдадут, даже если сам Мальфас по твою душу придет. А я… Я что-нибудь придумаю. Мне не впервой.       — Ты меня не понял, — угрожающе произнес Мерзул, с силой сжимая его руку, — я без тебя никуда не иду! Или мы сбегаем вдвоем — или умираем вдвоем, ясно тебе?       — Но тебя же… повесят…       — Привести приговоры в исполнение! — возгласил капеллан под рев и улюлюканье толпы.       Мерзул не знал, закрыть ли ему глаза, или все-таки отвернуться — слепая паника подсказывала лишь второй вариант. Они оказались близко, как-то безумно близко к кострам, и поделать с этим ничего было нельзя — горожане теснили их со всех сторон, громко возмущаясь оглашенными поступками «северного дикаря» и «этернийской сучки»; где-то в толпе плакал маленький ребенок.       Несколько солдат городской стражи возились с факелами. Посланник Ордена, седовласый капеллан в черных с золотым оком одеждах, продолжал торжественно зачитывать имена богов, чьей милостью будет происходить действо.       — Мерзул, ты же умеешь делать рассеивание? — послышался отрезвляюще-теплый шепот позади него.       — А… что ты задумал? Постой, разве мы недостаточно «наследили»?       — Я не могу просто стоять и смотреть, как кого-то убивают, как Мириам… Но… Все же ты умеешь или нет?       — Умею, конечно.       — Хорошо, — выдохнул Наратзул. — Тогда я буду налагать заклинание, а ты его в этот же момент рассеивай.       — Зачем?!       — Мое заклинание будет сильнее, чем твое рассеивание, поэтому одновременно и сработает, и нас не обнаружат. Ну, по крайней мере, сразу.       — Но тогда… Твое заклинание будет… как бы слепым… без цели.       — Ну это лучше, чем бездействовать. Правда?       Один из стоящих рядом с Мерзулом мужчин, одетый в пропахшую мокрой землей одежду, громко выкрикивал оскорбления в сторону приговоренной девушки, а толпа таких же восторженно поддерживала его.       «Правда», — отчаянно подумал Мерзул.       Этот момент напомнил ему тот, из детства, когда он впервые увидел казнь и запомнил это на всю жизнь.       Это опасно — но надо сделать хоть что-то!       Один из стражников, держа факел, нерешительно застыл перед костром с презрительно отплевывающимся алхимиком — посланник Ордена дочитал свой свиток и кивнул, давая знак к началу. Девушка-этерна закричала, пытаясь вырваться, раскачивая столб, и один из палачей, облаченный в форму боевых магов, бросил в нее заклинание паралича.       — Отставить! — взвизгнул капеллан. — Она должна быть в сознании, иначе боги не простят ее!       — Сейчас, Мерзул, — послышался шепот сзади.       — Слушай, у них тут маг, он обнаружит нас…       — Сейчас, Мерзул!       Он слепо доверился и начал рассеивание, а спустя секунду почувствовал позади несоизмеримо сильную магию — и приложил еще больше усилий, рассеивая сильнее. Магия, как и предполагалось, была слепа, она преобразовывала пути изменений, линии вероятности, силу и намерение — но не имела цели и воздействовала хаотично. Только Наратзул мог это придумать!       Занесенный над костром алхимика факел погас. Стражник озадаченно посмотрел на него, невесть что ожидая увидеть, а потом подал знак — ему протянули второй факел, предназначенный для девушки; второй также погас.       — Что за чушь?!       Среди палачей прокатилась волна ругательств, а толпа ожесточенно взвыла.       — Так вам и надо, мрази, — хрипло прокричал алхимик. — Ваши собственные боги показывают вам, что вы — уроды!       Посланник Ордена жестом указал на боевого мага. Тот кивнул и в одно мгновение развел огонь заклинанием — девушка-этерна закричала вновь, — но уже через секунду пламя исчезло, оставив лишь начавшие чернеть дрова и дымную вонь. Мерзул еще усилил рассеивание, и собственное заклинание смутной тупой болью ударило ему в висок. Плохой признак.       — Комендант! Где комендант?! — взвизгнул посланник Ордена.       — Еще огня? — спросил ничего не понимающий боевой маг.       В толпе нарастало возмущение. Плач ребенка так и не стих.       — Вы в своем уме? Какого огня?! Кто-то убирает наш огонь, какой-то маг! Комендант Баратеон!       — Коменданта нет, — сказал только что подошедший молодой стражник. — Он в крепости.       Боевой маг попробовал еще развести огонь, но все окончилось тем же провалом. Рыдания девушки переходили в истерический хохот. Слепая магия за спиной Мерзула преодолевала предел рассеивания, как бы он ни старался: аккуратно сложенные дрова костров стали разлетаться в разные стороны.       — Потише, — прошептал он, — я так не удержу твое заклинание.       Но Наратзул не сбавлял силы. Вдруг поднялся сильный ветер — явно дело его магии. Маг и стражники растерянно глядели на разлетающиеся деревяшки, на поднявшуюся пыль и пролетающие шапки испуганных, кричащих горожан.       — Чего вы стоите?! — вопил капеллан, прикрывая глаза от поднятого ветром облака пыли. — Ищите этого гребаного мага! Во имя солнца, похоже, нам сегодня понадобится и третий костер!       Боевой маг в ужасе глядел в лица мятущейся толпы, явно не понимая, как исполнять приказ: он не ощущал магического следа, но при этом магия была очевидна. До него просто не доходило, как такое возможно.       — Да помилуют нас боги! — воскликнул один из стражников, воздевая руки к небесам.       — Обойдетесь, — услышал Мерзул тихий шепот за спиной. — Не помилуют.       Столбы покосились, скрипнули и в следующий момент стали распадаться будто бы на пепел, освобождая узников — к хохоту девушки присоединились восторженные проклятия алхимика. Еще секунда — и они были свободны. Упав на землю, алхимик бросился к перекрытому железной решеткой мосту, а девушка, еще не веря своему спасению, едва поднявшись, растерянно оглядывалась.       Магия уже превышала все пределы. У Мерзула потемнело в глазах. «Не смей! — внутренне говорил он себе, отчаянно стараясь не потерять концентрацию. — Не вздумай падать! Держись! Не подведи его!».       — Раз нет коменданта, то слушать мою команду, стража! — громыхнул посланник. — Этих двоих, девчонку и чернокнижника, я приговариваю к смерти вашими руками! А мага, который это сделал — найти любой ценой!       Слепая магия ударила по решетке моста, и та с жутким грохотом смялась, как лист бумаги, вылетев куда-то вправо, в колыхнувшиеся оглушительным плеском воды залива. Алхимик рванул в оказавшиеся настежь распахнутыми городские ворота и отчаянно бросился в воду; за ним побежала было и девушка, но тут же получила в спину арбалетным болтом.       — Блядь, сука! — послышался позади злой голос Наратзула.       Мерзул уже ничего не видел. Сознание ускользало, как последний луч закатного солнца, и мир перед ним некрасиво покачнулся, сместив небо и землю, закрутив городские ворота и мост в какой-то гигантский узел.       «Держись. Держись. Держись!». Нужно держать рассеивание, во что бы то ни стало, иначе Наратзул…       — Это они! — крикнул, кажется, боевой маг, и голос его заглушался жутким звоном в ушах Мерзула. — Это вон те двое, там! Светловолосый этерна и этот алеманн с ним…       Рывок перемещения. У Мерзула перехватило дыхание. Только не это. Тяжесть стального неба опустилась ему на плечи, и взор его погас.