Солнце Треомара

      Искры света, как сверкнувшие на солнце осколки стекла, слились воедино и засияли бело-золотой шаровой молнией. Она поднялась над землей с электрическим треском, но после — заскрипела, как несмазанная дверь, задрожала, снова распалась на искры и — погасла.       — А теперь? — испытывающе глядя на внимательно следящего за молнией Оорана, спросил Наратзул.       — Еще раз, — ответил тот.       В надвигающихся сумерках следующая шаровая молния словно засияла ярче — настолько, что даже призадумавшийся Мерзул, пустым взглядом провожающий паруса очередного корабля, оглянулся и нехотя почтил своим вниманием очередную вспышку, перешедшую в распад. Порыв сильного ветра сорвал с него капюшон, и Мерзул, тяжко вздохнув, вновь закутался в мантию и обратил взор к морю: они были на городской стене уже битый час, испытывали бестолковое заклинание и откровенно бессмысленно тратили время.       — Я все равно не понимаю, — пробормотал Ооран. — Запусти еще раз, но сделай так, чтобы она немного задержалась.       — Говорю же, — артачился Наратзул, — у заклинания не хватает элементов. Что запомнил — то запомнил. Остальное в книге. Я не могу задержать…       — Можешь.       — Ладно, блядь, могу. Но ты чего-то еще не понял?!       — А что, если бы я понял, то просил бы тебя? Нет, Наратзул, мне не интересно твое умение зажигать искры, мне нужно хоть примерно представить, что это будет.       — Это будет солнце!       — Исчерпывающе. Зажигай давай.       Наратзул взвыл и запустил заклинание снова.       Мерзул только фыркнул. Он мог только поражаться терпению Оорана, который до сих пор был здесь, несмотря на грубость Наратзула — ведь сам Мерзул двадцать минут назад в витиеватых выражениях послал в бездну вредного полуэтерна, зарекшись как-либо помогать Наратзулу совсем. Пошел он со своим «Ты просто нихуя не понимаешь!», «Мерзул у нас не маг, а фермер», «От тебя было бы больше пользы, если бы ты просто заткнулся». Пошел он как можно дальше и быстрей! Нет, Мерзул понимал, что Наратзула выводит из себя собственное бессилие в претворении сложного и, к тому же, полузабытого заклинания, но нельзя же быть таким мудилой!       — Ну? — нетерпеливо протянул вредный полуэтерна, держа над угасающей молнией дрожащую ладонь.       — Момент, — ответил Ооран и запустил какое-то заклинание, заставившее свет засиять ярче. — А, вот оно что…       Мерзул уже подумал было, что у них все получилось, и хотел отпустить колкость в сторону изумленно разинувшего рот Наратзула, но тут шаровая молния с шипением взорвалась.       — Нет, все-таки не оно, — заключил Ооран, одним движением руки гася занявшееся было повсюду синее пламя. — Я не знаю, что там остались за элементы, но это уже очень сложный конструкт. Одному человеку с ним точно не справиться.       — Рад, что хотя бы это ты понял, — фыркнул Наратзул, подув на собственные обожженные пальцы.       — Нет, я понимаю его сложность, но не до конца понимаю функционал. Мне нужна твоя книга. — Ооран замолк было, погрузившись в размышления, но тут же спохватился: — Давай руку. Надо исцелить ожог, а то от магических ран добра не жди.       Наратзул нарочито небрежно протянул руку, но психовать не стал. Мерзул даже подумал, что мудила на сегодня израсходовал весь запас злых усмешек, хотя поверить в это было трудно.       — Я принесу книгу, — тихо сказал Наратзул, когда его лицо озарило золотистое исцеляющее заклинание. — Мне… Короче, это будет сложно, но я принесу. Даю слово.       — Почему сложно? — спросил Ооран.       — Она в Эрофине, в моем старом доме. Я не хотел бы там появляться до определенного момента. Да и… после — тоже. Я туда вообще не хочу.       — Ты говорил, твой экземпляр «Генезиса» был уникальным, но давай все-таки поищем в Треомарской библиотеке. Да, с первого раза мы не нашли нужный. Но у нас каталогизировано не больше десятой части от всего объема книг. Есть огромная вероятность, что брат-близнец твоего «Генезиса» где-то у нас под ногами.       — И сколько лет уйдет на поиски? — без тени былого цинизма усмехнулся Наратзул. — Нет уж, Ооран, проще забрать тот. Кроме того, я хотел бы прихватить кое-какие вещи и… в общем, посетить эрофинский банк. В Треомаре не вполне комфортно жить без денег. Не люблю жить в долг.       — Ты уверен, что вернешься из Эрофина?       Исцеляющее заклинание погасло, и оглянувшийся Мерзул попытался понять по его лицу, какие мысли сейчас роятся в бестолковой голове Наратзула. Тот так и стоял с протянутой рукой, молча глядя в никуда, а Ооран терпеливо ждал его ответа.       — Нет, — наконец произнес Наратзул. — Но вернуться — в моих интересах. Сам знаешь.       — Тогда ищем «Генезис» здесь, — заключил Ооран. — Это хорошее заклинание, оно мне необходимо. Но гнать тебя в Эрофин, прямо в лапы Святого Ордена, я не буду.       — Святой Орден, — задумчиво повторил Наратзул, на пробу сжав исцеленную ладонь. — В Треомаре есть смертная казнь? Я сейчас не про ряженых энтропистов-палачей, а о чем-то настоящем.       — Есть, — ответил Ооран. — Существуют преступления, которые иначе никак не пресечь. И да, все они связаны с демонами. Для иных вещей есть иные наказания.       — В Эрофине казнят за определенную магию, — замялся Наратзул, отведя глаза к западному горизонту, у которого ярко золотилось уходящее солнце. — Конечно, прихвостням Эродана и ему самому можно все, но не простым смертным. И… как тебе сказать? Я… не то чтобы побаиваюсь оказаться на костре, а скорее не хочу встречаться с воспоминаниями об этом. Именно это — а не Орден — останавливает меня.       — Казнили кого-то из твоих близких? — осторожно предположил Ооран.       — Нет… Да… Это долгая история. То, как можно исцелить ожоги — легко, без усилий, и то, как можно разрушить чью-то жизнь… Нет. Словом, я пока не готов рассказывать.       — Понимаю.       — Скажу так, — помедлил Наратзул, — я не всегда был паладином Тира и мне доводилось сидеть в тюрьме. Таково правосудие богов.       — А еще ты дрессировал мирадов на Мили, — тихо фыркнул Мерзул, которому этот человек виделся чем-то сродни коробочки с демонами, из которой лезет и лезет бесконечная нечисть. Только в случае Наратзула это были леденящие кровь истории.       — За что же? — спросил Ооран.       — За то, что пытался защитить свою приемную мать, — прикусил губу Наратзул, — и использовал для этого… то самое заклинание, которое можно только Эродану.       — Тебе удалось?       — Как сказать…       — Что ж, — пожал плечами Ооран, — с таком случае, твое заключение меня не слишком смущает. Меня смущает то, что ты начал с вопроса о казнях.       — Моя мать была казнена, — после недолгого молчания признал Наратзул. — Я… Я попозже расскажу эту историю, потому что сейчас… Да. Вот.       — Понятно, — кивнул Ооран. — Вот поэтому не спеши в Эрофин. Не думаю, что местное правосудие как-то изменилось за время твоего отсутствия.       — Это было не правосудие, — выдохнул Наратзул, задумчиво подойдя к краю стены и уставившись в золотящийся морской горизонт, как доселе — Мерзул, который теперь с легким презрением слушал этот разговор. — Это могло быть чем угодно: прихотью злых богов, попыткой надавить на моего отца, завистью, ненавистью, глупостью — но не правосудием. Самое ужасное, что потом, после моего возвышения в Инодане, я стал таким же палачом, как те, кто выносил мне приговор, — и тоже во славу богов! Во славу Тира! Во славу Семерых! — Он плотоядно ощерился и взглянул на скривившегося, как от горечи, Мерзула: — Справедливость хороша лишь когда ее жертва — не ты. Не правда ли?       — Не правда, — процедил тот.       — Мне прекрасно известно, как работает «правосудие», когда кому-то очень нужно сломать чью-то жизнь, — сказал Ооран, обратив на себя замутненный тяжкими воспоминаниями взор Наратзула. — Я на себе испытал. Поэтому не осуждаю тебя. Поэтому — не принимай поспешных решений, каждое из которых, поверь, будет неверным.       — А тебя-то за что? — невесело усмехнулся Наратзул.       — Да так, в пустыне внезапно сдох один вылезший из старой гробницы мертвец, — непроницаемо ответил Ооран. — И, хоть сдох он оба раза почти без моего участия, ответить за это пришлось мне. Да так, что я на всю жизнь усвоил, что такое правосудие, а что — «правосудие», чтобы никогда не допускать последнего.       — Самое интересное в этой истории — твое «почти», — хохотнул Наратзул. — Но… всего-то оживший мертвяк? Страшно представить, что со мной сделают в Треомаре, если я случайно наступлю на улитку.       — Ну а если серьезно, — продолжил Ооран, — со временем я понял, что справедливости не бывает, и как бы я ни старался, как бы ни выбирал компромиссы, справедливость всегда гибнет первой. Да, я не знаю всей твоей истории, как и ты моей, но поверь, я знаю, что ты думаешь о случившемся тогда с тобой.       Наратзул хотел было что-то возразить, но осекся и вновь зачем-то перевел растерянный взгляд на Мерзула. Тот поспешно отвернулся к морю, сосредоточенно уставившись на то, как далеко внизу один за другим стали зажигаться золотистые причальные огни.       — Да, — услышал Мерзул. — Я думаю именно это, Ооран. Но я не согласен насчет справедливости. Она бывает — и еще как бывает! Вопрос только в том, готовы ли мы за нее бороться. Она — не пустой звук, она ценнее всего прочего, и, хоть Тир всегда называл справедливость призраком милости, между справедливостью и его гадкой «милостью» я выбрал бы первое!       — Там, в Эрофине, ты хотел бы, чтобы тебя судили по милости или по справедливости?       — Это другое, — решительно ответил Наратзул. — Но я хотел бы справедливости не для себя. А для того… для той, что ради меня взошла на костер. Она не получила ни справедливости, ни «милости», которую пестовал Тир. Впрочем… я не могу отделаться от мысли, что Тир просто пиздел. Он не милостив и не справедлив. Я был его карающим мечом и знаю это точно.       — И многих ты убил, Наратзул? — не выдержал Мерзул, снова оглянувшись на него. — Помимо своей девушки Зелары, конечно.       Наратзул промолчал, сверля Мерзула испепеляющим взглядом, и тот, фыркнув, вновь отвернулся. В душе Мерзула кипели негодование и обида за недавнее хамство, поэтому он лишь через несколько минут осознал, что сказал.       Они жили бок о бок в маленьком доме у самой лестницы на городскую стену уже две седмицы, но за все это время Наратзул не соизволил рассказать о себе ничего сверх того, о чем обмолвился в разговорах с Оораном. Мерзул подозревал, что вредный гад стыдится, и даже в некоторой степени испытывал к нему сочувствие, которое и сейчас, после разговора о тюрьме, затеплилось, как лучина в кромешной тьме презрения. Однако при этом ему было крайне сложно понять одну вещь: как после всего того, что Наратзул сделал в жизни, можно себя простить?       Мерзул не смог бы.       Память о содеянном ни за что не оставила бы его до самой смерти — он точно знал это. Вязкая тьма сожалений о поступках, что казались наивными и мелочными по сравнению с настоящей жизнью, застилала собой мысли о хоть каких-то достижениях — думая обо всем этом, Мерзул не раз ощущал опустошение. Оставленность.       Да, именно оставленность.       Здесь, в прекрасном, дышащем жизнью Треомаре, Мерзул чувствовал себя чужим. Он был совершенно одинок, отчаянно нуждаясь в друге или хотя бы том человеке, который не гнал бы его от себя. Но такового не было. Каэра оставила его. Домой, братьям и сестре, писать было бессмысленно. А Наратзул…       Наратзул ему определенно не друг.       Так, товарищ по несчастью — несчастью оказаться в отчаянном положении.       — В словах Тира о милости есть смысл, — тихо продолжил Ооран. — Другое дело, что в действиях — не слишком.       — Забавно, что ты с ним солидарен, — усмехнулся Наратзул, расплываясь в фальшивенькой ехидной улыбке. — Помнишь, меня удивил твой межмировой портал и я сказал, что вижу такое второй раз в жизни?       — Только не говори, что первый — это Тир.       — Не говорить? Тогда замолкаю!       — Да быть этого не может.       — Почему не может?       — Ну, — замялся Ооран, — это странно. Мне говорили, это умение присуще многим людям.       — Брехня собачья, — отрезал Наратзул. — Не знаю, кто сказал тебе это, но то явно был идиот. Этот дар уникален.       — Неужели?       — Именно! Двадцать лет своей жизни я был уверен, что так умеет лишь Тир.       — В истории полно примеров таких людей, — возразил Ооран. — Уверен, Тир просто набивал себе цену в глаза своих прислужников.       — В истории полно какой угодно херни. Не всему мы должны верить.       — Какой же ты недоумок, — буркнул Мерзул.       — Чего? — вскинулся Наратзул.       — Недоумок, — уверенно повторил Мерзул. — Почему ты уверен в том, что лгут все, кроме тебя?!       — Потому, что обычно так и есть! — развел руками Наратзул.       — Ладно, — заключил Ооран. — Мне пора. Пока я помню конфигурацию твоего заклинания, я должен кое-что подсчитать. Куда вам открыть портал?       «Домой», — хотел было ответить Мерзул, поспешно подходя поближе и словно боясь пропустить портал.       — В Пристанище, — опередил его Наратзул.       — Чего? — опешил Мерзул. — Разве ты не…       — Передавай привет Регару. — Неподалеку от Оорана полыхнуло ярко-синим, и Мерзул, как в первый раз, непроизвольно зажмурился и отшатнулся. — Я давно обещаю зайти, но все никак.       — О, всенепременнейше! — Наратзул отвесил глупый, гротескный поклон. — Ты со мной идешь, фермер? Или проведешь остаток вечера таращась в стену?       — Да чтоб тебя!.. — вспыхнул было Мерзул, но замечание было резонным: таращиться в стену ему как-то не улыбалось. — А, ладно. Идем.       Нет, не друг он ему. Что угодно — но не друг.       В один момент вечереющие розово-оранжевые небеса сменились чернильной тьмой укрытого густой листвой двора, а пронизывающий ветер стих, забившись в угол, как испуганная собака. Портал за их спинами погас — и лишь тщедушные свечные огоньки в окнах грозно возвышающегося Пристанища мерцали в казавшейся непроглядной тьме.       — Зачем мы здесь? — спросил Мерзул, затравленно озираясь вокруг. — Кажется, пилигримы не очень-то рады нам. Помнишь, как ты тут помирал, затем хамил, затем снова, помнится, помирал…       — Враки. — Наратзул решительно направился к зданию, игнорируя заинтересованные, удивленные и откровенно враждебные взгляды некоторых местных насельников.       — Ну вот опять, — вздохнул Мерзул. — И все-таки? Для чего тебе Регар? Я думал, ты больше не будешь донимать старичка расспросами.       — Разве я виновен в том, что старичок — просто кладезь информации? Мне нужно кое-что выяснить у него как у главного среди пилигримов.       — Ну давай, — обреченно проговорил Мерзул. При всей глупости сложившейся ситуации, он понимал насколько именно для него она безвыходна. Все равно он прикован к Наратзулу, как заключенный — к тюремной стене. Сбеги он, попытайся добиться самостоятельности — и вновь станет никем. Либо… Либо должен будет покинуть Треомар.       Как же тошно!       Мерзул лишь поморщился, когда они вошли под кров Пристанища и яркий оптический светильник вырвал из темноты опостылевшую физиономию Наратзула. Вероятно, этот человек был для него каким-то наказанием богов. Или…       Сегодня Мерзул видел странный сон об Эродане.       Светозарный бог-король восседал на поросшем мхом каменном кресле, и вокруг него буйно зеленел Салафинский лес — то есть это Мерзул подумал, что лес Салафинский, хотя многие растения напоминали картинки из атласа о Южном королевстве или об окрестностях эндеральского Дюнного. Склоненное лицо Эродана было грустным и, казалось, высеченным из камня, и лишь легкое подрагивание ресниц выдавало в нем живого человека.       «Смотри, — послышался откуда-то вкрадчивый голос, — не тот ли это, кого ты боишься предать, Мерзул? Он не видит тебя. Не слышит. Твои молитвы для него — песок, подхваченный ветром».       «Я не предам его!» — зачем-то выкрикнул в пустоту Мерзул, хотя и сам Эродан, и его божественность наяву были для него более чем спорным вопросом.       «А он тебя — уже».       «Кто ты?!» — Мерзул оглянулся, но среди ветвей никого не было.       «Я — бог тени, что видит чужие сны».       «Кто?».       Когда он в следующий раз взглянул на каменное кресло, взор его уже помутился и Эродана Мерзул не увидел. Там сидел кто-то иной. Кто-то похожий на Наратзула.       Ну и бред!       После взаимодействия с треомарской аномалией и всей этой опасной магией он явно устал, вот и начал видеть во сне подобное. Конечно, жизнь бок о бок с Наратзулом скажется на чьем угодно душевном здоровье!       — Какое разочарование… — снова услышал Мерзул этот отвратительный голос наглого полуэтерна и поскорее отогнал воспоминания о глупых снах.       В низеньком, узком коридоре, который, очевидно, выполнял роль вестибюля, толпилось несколько явно новоприбывших пилигримов. От их одежд тянуло пóтом и горьким дымом, полы их плащей были густо выпачканы глиной, а взгляды, испуганные и растерянные, говорили о том, что пилигримы забрели в Треомар впервые.       — Вы не из Эрофина прибыли? — сходу спросил Наратзул и, прежде чем растерянный пилигрим, нервно сглотнув, уронил собственный посох, лучезарно улыбнулся.       — Нет, — спустив капюшон, покачала головой женщина, — мы прибыли из Велленфельса.       — Неблизкий путь! — присвистнул Наратзул. — Ладно, мне нужны эрофинцы. Эй, не видели Регара? Он старый алеманн и вроде как главный тут.       — Старый алеманн? — подняв посох, осведомился пилигрим. — Нет, Регара мы еще не встречали, хотя наслышаны о нем. Нас записал его помощник. Хмурый такой. Бородач. Обещал нам еще разрешительные листы, но вот что-то задержался…       — Это не то, — отмахнулся Наратзул. — Что ж, поищу старину Регара. Бывайте!       Мерзулу очень нравился Регар, и дело было далеко не в информации, которой владел старый пилигрим, а, скорее, в нем самом — отрешенном, спокойном, знающем. Бывали дни, когда у Регара было мало работы и он улучал пару часов на то, чтобы поговорить, — к нему часто обращались за советами и дружеской беседой, но Наратзул, пожалуй, был единственным, кто расспрашивал старика бесцеремонно, будто был дознавателем в темнице.       — И в чем смысл всех этих «великих паломничеств»? — спрашивал в один из таких вечером настырный Наратзул.       — Небесных путей? Есть семь горных святилищ, — сдержанно отвечал Регар, — в каждом находятся святыни, связанные с этернийской историей, которая, по большей части, конечно же, является историей героев и святых. Конец паломничества — это Треомар.       — Значит, каждое святилище посвящено отдельному герою?       — В целом, это так. Некоторые из них посвящены вехам истории этерна: святилище Исхода, святилище Земли святой, святилище Пепла.       — Пепла?       — Посвященное их новому дому — Треомару, название которого на старом языке означает «Стоящий на пепле». Под нами, как вы, возможно, слышали, находятся руины древнего города, на которых в свое время Треомар и был возведен.       — Как интересно. И что за святыни лежат в этих святилищах? — продолжил Наратзул после некоторой паузы. — Нечто ценное?       — В святилище Отважных, например, находится венец короля, который защищал от полчищ демонов спасавшихся на кораблях беженцев из Каллидара. — Регар аккуратно заполнял какие-то бумаги и отвечал медленно и плавно, будто сказывал древнюю легенду.       — Перед самым исходом? Я много читал про мьярских демонов, — сказал Наратзул. — Неприятная смерть. Тот король — он не спасся, правильно? Я читал о прибытии трех королев, но не его.       — Верно, — не глядя, кивнул Регар. — Король незадолго до вторжения демонов в цитадель, понимая, что умрет там, наделил достоинством королев трех своих дочерей — и отправил их в новые земли вместе с беженцами на тридцати трех кораблях. Хотя бы одна королева должна была доплыть и продолжить линию крови старых властителей дома Фалья, но доплыли все три, вот и правили Треомаром первое время втроем.       — Довольно проблематично.       — От старшей сестры, Сораэли, вел свой род старый король Треомара, потому как средняя, Герна, умерла первой, не оставив потомства, а младшая, Криста… Про нее очень много разных историй есть. Говорят, она была прорицательницей, видела прошлое и будущее, но так ли это, никто уже, конечно, не знает наверняка. На самом деле, из трех королев это Криста родила первой, а значит, ее ребенок должен был унаследовать престол, но… там многое пошло не так. Справедливость была восстановлена лишь когда пришел Ооран, потомок Кристы.       — Возвращаясь к твоему паломничеству. Какие еще есть святилища? — спросил явно заскучавший Наратзул. Историю про трех королев они нашли в библиотеке буквально предыдущим утром.       — Есть Звездное святилище в честь Лотерина, штурмана флота каллидарских беженцев. Лотерин считается святым, потому что с ним говорили высшие силы — великое солнце и божественные звезды, которые провели его через океан.       — Обычные навыки штурмана.       — В святилище Откровения лежат кости Ларнара, святого воина, что защитил первых поселенцев от диких зверей и приручил их. Ну и в святилище Каллидарских королей — камни погибшего города Наратзула.       — Воодушевляюще, — усмехнулся Наратзул.       — Каждое святилище находится высоко в горах, и, хоть пути к ним обозначены Облачными арками, далеко не каждый способен найти их. Не говоря уже о том, чтобы добраться туда в целости. Пилигримы не доходят, задыхаются, умирая от горной болезни, ломают себе кости от падений, уходят от троп и теряются навсегда где-то среди перевалов.       — И все эти мучения — ради старых тряпок и камней?       — Нет. Ради того, чтобы воспитать в себе дух сильный, дух верный, что достоин воспринять мудрость богов. Элиас и Алтиссими говорят с теми, кто прошел всё.       — И что они сказали тебе, Регар? — едко ухмыльнулся Наратзул. — Что грибы на горных тропах иногда рассказывают легенды?       Перо в руках старика застыло над пергаментом, а Мерзул со всей силы пихнул Наратзула локтем.       — Прости этого болвана, Регар, — сказал он, — Наратзул вечно говорит не подумав!       — В конце паломничества, — с расстановкой произнес пилигрим, — боги сказали мне, что мое место рядом с теми, кто страдает. И что нет ни милости, ни справедливости, ибо все смывает вода, — есть лишь любовь к людям, вечное пламя сердца и единственный смысл жизни.       — Уверен, ты выдумал это, чтобы как-то оправдать паломничество, — не унимался Наратзул. — Обидно, должно быть, столько лиг пройти впустую!       — А что же сказало тебе твое божество, — вопросительно поднял брови Регар, — когда ты пришел в Инодан служить ему?       Мерзул помнил, как резко стерлась с лица Наратзула гаденькая улыбочка, а лицо его будто в один миг побледнело. Вредный полуэтерна хотел было что-то сказать — даже набрал в грудь воздуха, — но на полуслове осекся и молча побрел домой. Мерзул же остался с Регаром, помог разобрать учетные листы прибывших путников и разнести больным вечернюю порцию снадобий, и впоследствии часто оставался помогать.       А Наратзул с тех пор не пытался говорить с Регаром о богах.       — Тебя-то мне и надо! — обрадованный Наратзул призывно свистнул вопросительно оглянувшемуся Регару. Старик как раз заканчивал перевязку, затягивая концы льняного бинта на руке маленького, перемазанного сажей мальчика-этерна. Мальчик тоже вопросительно уставился на пришедших в крохотный лазарет Пристанища и теперь прожигал взглядом Мерзула. Тот глядел на мальчика в ответ, силясь улыбнуться.       — Минуту, — осадил Наратзула Регар. — Пообещай мне, Диней, что ты больше не будешь ходить туда! За стенами не безопасно, особенно ночью. Особенно — если пытаешься влезть в чужой сад.       — Обещаю, дяденька. — Мальчишка потер грязный нос здоровой рукой. — Больше никаких яблок.       — Все, иди. Береги запястье. Должно зажить без последствий.       — Регар, мне тоже нужна твоя помощь, — провозгласил Наратзул, усаживаясь на место только что отошедшего мальчика.       — Что-то беспокоит? — Старый пилигрим окинул его внимательным взглядом целителя, а Мерзул только фыркнул.       — Эрофин, — без обиняков ответил Наратзул, а Регар только вскинул брови. — Мне нужно знать, как там дела сейчас. Кто из твоих подопечных недавно прибыл оттуда? Мне потолковать бы.       — Для чего? — с ноткой разочарования спросил старик, дрожащими пальцами закрывая баночку с лечебной мазью.       — Я собираюсь туда наведаться и хочу понять, какая там обстановка. Итак?       — Нет, — покачал головой пилигрим.       — Совсем никого? — надавил Наратзул.       — Сегодня должны были прибыть люди из Велленфельса…       — Да, я их уже повидал. А еще?       — Пара паломников с севера. Сарнорцы, кажется. С луну назад приезжал бывший аристократ из Кабаэта — он не паломник, просто от наместницы скрывается, насолил он ей чем-то…       — Принцесса Кабаэта — лихая женщина, — кивнул Наратзул. — Кто был еще?       — Еще недавно прибыл парнишка из Остиана, — замялся Регар. — Хотя поначалу он говорил, что из столичных предместий. Впрочем…       — Предместья подходят! — закивал Наратзул. — Где этот парнишка? Как зовут его?       — Константин, — процедил Регар. — Константин Огневспых. Я дал ему работу в Пристанище, потому что бедолага оказался в Треомаре без единой монеты. Он должен был записывать пришедших. Бородач.       — Хммм, — прищурившись, протянул Наратзул.       — Кажется, о нем говорили люди из Велленфельса, — припомнил Мерзул.       — Но в вестибюле его не было, — заметил Наратзул.       — А вот это очень странно, — нахмурился Регар. — Константин — исключительно добросовестный человек и просто так работу не бросил бы.       — Может, отошел куда.       — Надо посмотреть, — заключил Наратзул.       Пришедшие из Велленфельса сидели все там же и смиренно ожидали невесть чего. Регар немедленно занялся их вопросами, подав знак Наратзулу, что разыскивать Константина он сейчас не будет, поэтому, пожав плечами, тот вышел во двор и огляделся.       — И как мы будем искать этого бородача? — мрачно спросил Мерзул, которому эта затея виделась глупой и бессмысленной. — А главное — зачем?       Наратзул, тем временем, тронул плечо проходящей мимо девицы с ведром:       — Ты знаешь Константина?       Та резко остановилась и испуганно уставилась на него.       — Я ничего не сделала, — пролепетала девица заплетающимся языком.       — Мне всего лишь нужно узнать про Константина Огневспыха, — настоял Наратзул. — Он вроде алеманн и вроде бородатый. Записывает тут. Видела?       — А как же. Вы… вы не арестуете меня?       — Почему я должен тебя арестовать?       — Вы… этерна, а я… у меня… мое разрешение…       — О, мне плевать на это, я не из гвардии, — приосанился Наратзул.       — Тогда, — нервно сглотнув, продолжила девица, — да, я знаю Константина и видела, как он ходил к колодцу. Я набирала воду, — в знак правдивости собственных слов она указала на ведро, — а он как раз уходил с какими-то людьми… Женщина и двое мужчин. Они не пилигримы, но одна моя знакомая слышала, что они говорили с акцентом как у южан.       — Остианцы?       — Не знаю.       — Тогда идем к колодцу, — кивнул Наратзул.       — Спасибо, — ответил девушке вместо него Мерзул. — Ты нам очень помогла.       Не понятно, правда, зачем.       Можно подумать, сведения какого-то бородача Константина способны изменить хоть что-нибудь.

***

      Колодец находился с другой стороны Пристанища, в гуще листвы, у узкого незаметного проулка. Уже порядочно стемнело, но в далеком отблеске фонарей Иноземного квартала у колодца можно было различить несколько полутемных фигур.       — Это они? — Мерзул обеспокоенно дернул Наратзула за рукав, тщетно вглядываясь в темноту. — Южане? Не думал, что они могут быть опасны и мы зря не взяли с собой какое-нибудь оружие? От остианцев добра не жди!       — В случае чего, магия при нас, — тихо ответил ему Наратзул, тоже пытаясь различить нечеткие силуэты. Послышался плеск воды — кто-то бросил в колодец ведро. — Так, видимо, это не те люди. Эй, уважаемые!       Среди фигур у колодца слышались голоса. Заскрипела натянутая наполненным ведром веревка. Мерзул, кажется, тоже заметил, что это были простые пилигримы, двое женщин и пожилой мужчина, совершенно не подходящий под описание Константина и не похожий на южанина.       — Это бессмысленно, — настырно пробурчал он. — Что мы ищем здесь?       — Не скажете, был тут недавно бородач по имени Константин? — окликнул пилигримов Наратзул. — Я разыскиваю его с исключительно добрыми намерениями.       Те непонимающе переглянулись и покачали головами. Где-то вдалеке зазвучали горны Храма — заход солнца, конец священнодействия. Скоро будут закрывать ворота.       Предчувствуя неладное, Наратзул сотворил заклинание, позволяющее локально заглянуть в события последних нескольких часов. Оно никогда у него хорошо не получалось, но это была хоть какая-то зацепка в поисках Константина.       Магия подняла ощутимый только для него ледяной ветер. Вот солнце еще в зените, у колодца, перешептываясь, смеются несколько женщин, к ним подходит мужчина; он обнимает одну из них — она дает ему пощечину под одобрительный хохот подруг. Солнце опускается чуть ниже — и старик в пыльном сером одеянии пилигрима зачерпывает своей кружкой из темного деревянного ведра и выливает воду себе за шиворот, а потом зачерпывает снова и жадно пьет. Кожа на его лице красная и потрескавшаяся от жестокого зноя. Он опускает ведро на землю и дает напиться подошедшей собаке.       Солнце клонится к западной городской стене — пилигримы один за другим таскают наполненные ведра. Кто молчит, кто ругается себе под нос — и лишь один из них распевает восторженные гимны.       Солнце скрылось за стеной — какой-то подросток с ухмылкой пинает в колодец пустое ведро, и оно грохочет нескончаемым звонким эхом. Вот молодой бородатый мужчина в зеленом плаще называет подростка свиньей и отвешивает ему затрещину. К колодцу подходят трое: женщина с темными вьющимися волосами и в дорожной одежде и двое мужчин, у которых за поясом видны изогнутые клинки в ножнах с остианским орнаментом, — они что-то говорят бородачу, подросток в ужасе бежит от колодца. Константин хмурится, трогает ножны, притороченные к его поясу, смиренно опускает голову и покорно шагает вслед за своими «друзьями» по направлению к воротам.       — За мной, — Наратзул схватил отвлекшегося Мерзула за руку.       — Куда?!       — Заклинание показало, куда они пошли! И — думаю, наш эрофинец по уши в беде!       — Но скоро закроют ворота, Наратзул!       — Что-нибудь придумаем.       Выйдя из Восточных ворот, они пошли по направлению, которое указывало заклинание Наратзула. Яркие отблески недавно произошедших событий перемежались с какими-то ментальными сбоями магии: вот четверо идут по дороге по направлению к полям; вот остановились, теперь женщина экспрессивно машет руками и рассерженно тычет в бородача пальцем. Константин — если это действительно он — молча выслушивает. Один из южан держит ладонь на рукояти меча.       Сбой.       — Что случилось? — спросил Мерзул.       — Я привык к магии Треомара и отвык от магии вне его, — с фальшивой беззаботностью ответил Наратзул, изо всех сил стараясь не выказать того, что он действительно переживает за эрофинца. — К тому же, это заклинание никогда не получалось у меня должным образом.       — Хочешь сказать, эти южане где-то здесь?       — Наверное.       Наратзул еще раз запустил заклинание. Они прошли маленькое озеро, теперь направо, по дороге, мимо садов и хозяйственных построек, в сторону полей. Свернули с дороги. В реальности здесь притоптана стерня, и следы совсем свежие. Чувствуется магия — притом довольно сильная. Неужто Константин — еще и маг?       — Смотри, Наратзул! Похоже, нам туда!       Мерзул указывал куда-то в сторону скал, к которым примыкали поля, где за аккуратно собранными стогами сверкали магические вспышки. Солнце уже давно скрылось, но в свете восходящих ночных светил можно было увидеть несколько перемещающихся фигур. Чем ближе Наратзул и Мерзул подходили, тем яснее слышались звон стали, шипение заклятий и яростные крики.       Вне сомнений, они наконец нашли Константина.       Один из мужчин уже лежал на охапке сухой пшеницы, которую еще пару минут назад можно было назвать стогом — трудно было понять, жив южанин или нет. Второй, ловко уворачиваясь от магических вспышек и тяжелых, рубящих взмахов короткого меча Константина, наносил ответные удары, постепенно сокрушая его магический щит. Стоящая поодаль темноволосая женщина водила руками над сгустком зеленого света у своей груди, явно готовя сокрушительное энтропийное заклинание.       — Мужик — твой, — коротко сказал Наратзул, мгновенно оценив ситуацию.       — Что?! — хрипло выпалил Мерзул.       «Шарахни его чем-нибудь», — псионически ответил Наратзул, понимая, что теперь нельзя обнаруживать себя раньше времени.       Он сверкнул сильным рассеиванием — зеленый свет в руках магички погас. Теперь нужно скорее обезмолвить ей магию.       Реакция женщины оставляла желать лучшего. Южанка даже не поняла, почему вдруг погас ее огонь, но уже в следующий момент она яростно вырвала изогнутый, как кошачий коготь, кинжал из ножен у себя на поясе и, еще не видя обходящего ее в темноте Наратзула, бросилась на отчаянно поставившего последний блок Константина.       Спутник южанки, с другой стороны, замахнулся, целя в незащищенную спину мага, но тут Мерзул из-за стога обрушил на него ослепительный электрический разряд — головорез, ахнув от неожиданности, упал, и в отсветах заклинания женщина наконец разглядела Наратзула, наколдовавшего себе призрачный меч и в следующий момент оказавшегося прямо позади нее.       Магичка вовремя сообразила что к чему и в мгновение ока увернулась от удара, зайдя за остолбеневшего от неожиданности Константина, и клинок Наратзула прошел совсем рядом с его лицом. Мерзул ударил еще одним разрядом, и женщина, отчаянно попытавшаяся в последний момент вонзить коготь-клинок в спину Константина, отлетела, разбив собою еще один стог.       На какое-то время все стихло. Последние электрические искры исчезали во мгле — вся стычка длилась, казалось, всего несколько ударов сердца. Наратзул, полсекунды назад облившийся холодным потом от осознания, что только что чуть не зарубил своего эрофинца, поспешно развеивал заклинание призрачного меча.       «А ты неплох, Мерзул. Тебе крупно повезло, что с тебя с твоими способностями не заприметил Орден».       — Я и сам не поверил бы в это, — выдохнул тот, суетливо озираясь. — Боги…       Мерзул пнул сапогом отброшенного им головореза.       — Жив? — спросил Наратзул.       — Кажется, да.       — Какого нахрен хрена здесь вообще происходит?! — едва шевеля онемевшими от ужаса губами, проговорил бородач. — Откуда вы здесь взялись?!       — Мы тебе жизнь спасли, — самодовольно ответил Мерзул.       — Во имя плешивой бороды Тира, вы охренели? Кто вас просил лезть?!       — Да если бы не мы, валялся бы ты где-нибудь в стогах, как этот, — возмутился Наратзул, указывая на лежащего поодаль головореза; уж чего-чего, а такой реакции от спасенного он не ожидал. — Сказал бы хоть спасибо.       — Спасибо?! — взвился Константин. — Спасибо, блядь, что меня теперь выпотрошат и повесят на ближайшем гребаном дереве за то, что я убил Маиссу… Хотя стойте… Это вы. Вы убили Маиссу, я так им и скажу.       — Да жива твоя подружка, не волнуйся. — Наратзул держался из последних сил, чтобы не врезать по этой наглой алеманнской роже с прищуром и жидкой бороденкой. — Но выбирал бы ты слова поосторожнее, дружище.       — Да чтоб тебя мирад забодал! Какая еще подружка, к херам собачьим?! Она служит храмовникам!       — Каким еще храмовникам? — переспросил Наратзул, остро ощущая, что теряет нить понимания.       Он бросил растерянный взгляд на Мерзула, но тот, похоже, потерял нить еще на выходе из ворот Треомара.       Константин, тем временем, подошел к лежащей без чувств женщине, бесцеремонно перевернул ее, поддев сапогом, и принялся шарить по ее карманам и в набедренной сумке.       — Что со вторым? — вымолвил Мерзул и подошел было к следующему головорезу, но осекся и замер на полпути. Наратзул и сам видел, что у того, лежащего на охапке пшеницы, горло было перерезано от уха до уха.       Константин, мать его, абсолютно точно не был простым пилигримом.       — Почему они дрались с тобой? — спросил Наратзул, надеясь, что бородач не решит вдруг напасть и на них.       — Из-за моей неучтивости, конечно же, — буркнул Константин, выворачивающий один за другим карманы женщины. — Предлагали мне еды, денег и переспать с Золотой королевой, но я отказался, и они оскорбились немного.       — А если серьезно?       — А если серьезно, мальчик-этерна, то вот тебе добрый совет: шагал бы ты отсюда. И этого своего забери. Пока они не очухались.       — Эта женщина…       — Не советую, она та еще сука.       — Она южанка, не так ли? Владеет энтропией. Связана с храмом Остиана? Зачем ей ты?       — Разве тебе не ясно? — вмешался Мерзул. Он был ужасно бледен, и даже в тусклом свете лун это было очень хорошо заметно. — Константин — беглый преступник, Наратзул! Он скрывался в Пристанище, чтобы замести следы, но подельники нашли его, и он… Только посмотри, как он разделался с одним из них!       Константин нахмурился и пожевал губами, а затем вызывающе посмотрел на Мерзула.       — Ты меня бесишь, — наконец изрек он. — Иди отсюда.       — Не думаю, что он преступник, — невозмутимо произнес Наратзул, — Поверь, Мерзул, я видел сотни таких. Каждый из них будет рассказывать тебе, что его вынудили обстоятельства, а сам он не такой и совершенно не причастен к…       — И ты, — указал на него Константин, — меня бесишь тоже! Вы — двое сопляков и нихрена не понимаете. Они преследовали меня от Остиана, я успешно скрывался почти целую луну и собирался… — Он замялся и воззрел в беззвездные небеса как будто в поисках подсказки. — Я собирался вежливо поговорить с ними, да-да! Хотел все объяснить предельно учтиво, но…       — Но перерезал одному из них горло, — присвистнул Наратзул. — Учтивые разговоры всегда именно так и выглядят, конечно.       — Неа. — Забрав у женщины какой-то пергамент и незамедлительно спалив его заклинанием, Константин пошел осматривать имущество мертвого головореза. — Разве не видишь? Этот явно упал на серп и поранился. В стогу серп торчал, ясно? Я здесь ни при чем.       — Поразительное невезение, — закивал Наратзул. — Думаю, именно так ты и объяснишь все это треомарской гвардии и старине Регару. Ах, а ведь старикан тебе верил! Так беспокоился! Даже прислал нас, чтобы мы вытащили тебя из твоего собственного дерьмища, но вижу, зря.       — Собираешься меня сдать, этерна? — яростно сверкнул глазами Константин, и Наратзул невольно сжал кулак, готовясь либо врезать, либо вновь претворить призрачный клинок. — Да пожалуйста, выродок, делай как хочешь! С удовольствием посижу в тюрьме, пусть даже в самой затхлой темнице, — лишь бы подальше от них!       Он со злостью указал в сторону возвышающейся на юге громады Малахитовых гор, и что-то на лице эрофинца подсказало Наратзулу, что перед ним явно не головорез. Может, и вправду, обстоятельства его вынудили? Или скрывается от кого-то? Судя по всему, именно скрывается, потому что еще в бытность паладином Наратзул был наслышан о жестокости храмовников Остиана.       Вряд ли их посланники отличались человеколюбием.       — Вернись в Пристанище, Константин, — предложил Наратзул. — В Треомаре храмовники не найдут тебя. А если ты мне расскажешь, за что тебя преследовали, то я смогу помочь тебе остаться здесь сколько захочешь.       — Нет, — мрачно ответствовал Константин, забирая себе позвякивающий денежный мешочек головореза. — Если бы не ваше гребаное везение, вы сдохли бы сегодня вместе со мной — впридачу. Это не те люди, с которыми можно шутки шутить, поверьте. Поэтому из чувства чистой, как слеза этернийской девственницы, благодарности говорю вам: уебывайте. И предоставьте мне разобраться самому.       — Если ты не заметил… — начал было Наратзул.       — Заметил, заметил. Вы два святых паладина, которые доблестно защищают бедных и угнетенных от сил зла. Спасибо, а теперь катитесь.       — Ну что ж, вижу, отговорить тебя не удастся.       «Мерзул, готовься», — псионически произнес Наратзул.       — К чему?! — вслух воскликнул тот.       — Да наплевать, — мрачно сказал Константин и поплелся к полуживому головорезу. — Катись в бездну, ублюдок.       Клинок вновь сверкнул в его руке, Мерзул испуганно вскрикнул, и Наратзул поскорее претворил следующее заклятие.       Первой пришла в себя южанка. Увидев Константина с занесенным над ее компаньоном клинком, она метнула наугад энтропический разряд, влетевший прямо в вовремя поставленный Мерзулом силовой щит. Женщина вскочила на ноги и приготовила второе заклинание.       Южанин тоже очнулся, но среагировал не так быстро: лишь когда первое заклинание женщины разбилось на тысячу зеленых искр, он схватил лежащий рядом меч, вскочил с земли и с размаху тоже атаковал замешкавшегося Константина.       Очередное ругательство слетело с уст бородача, потонув в треске заклинаний; Константин в последний момент увернулся от клинка головореза, предельно точно подставившись под энтропию. Что-то вспыхнуло зеленым, и ударило раскаленной волной ему в грудь. Он отлетел, как тряпичная кукла, и южанка, торжествуя, перевела свое внимание на перепуганного Мерзула и ухмыльнувшегося Наратзула, зажигая еще зеленого огня в своей распахнутой ладони.       Но огонь не разжегся. Вместо этого женщина с гортанным вскриком вдруг поднялась над землей, беспомощно дергая ногами и пытаясь вырвать руки из невидимых магических пут. Отвлекшись от нее на секунду, Наратзул точным движением выбил клинок из рук подскочившего к нему головореза, а затем с ужасным звуком разможжил кулаком ему лицо, отправив южанина досматривать прерванный сон.       — Мразь! — закричала женщина. — Отпусти меня! Проклятый треомарец!       — Посмотри, как он там, — приказал Наратзул.       Мерзул поспешил к дрожащему, кашляющему и тщетно пытающемуся встать Константину.       — Константин прекрасно себя чувствует, не волнуйся! — крикнул он.       «Хорошо хоть энтропистка из нее никудышняя, а то после такого наш бородач уже не встал бы».       — И поделом, — усмехнулся Мерзул.       — Эй, — обратился Наратзул к женщине, — давай так. Ты отвечаешь на мои вопросы, а я оставляю тебе жизнь. Каждый раз, когда ты начнешь выделываться или же когда я почувствую ложь, магические петли затянутся сильнее, и… кто знает, какой предел боли ты способна выдержать.       — Отпусти, этернийская тварь! — взвизгнула южанка.       — Итак. Кто этот человек?       — Пошел нааааа… — Южанка заорала от боли. — Константин Огневспых! Его имя — Константин Огневспых!       — А вы кто такие?       — Маисса Вельд, эти двое — мои наемники… Мы работаем на высшего храмовника! Мы посланники Остиана!       — Ах ты гребаный хитрый гад, — послышался испуганный голос Константина. — Кто ты, мать твою, такой? Ты… тоже наемник по мою душу?!       — Зачем вам Константин, Маисса? — невозмутимо продолжил Наратзул.       Та попыталась отмолчаться, но волна дикой боли не дала ей сдержать крик.       — Я должна… Я должна была выследить этого человека… — задыхаясь, ответила она. — Константин ушел… Из Остиана… Луну назад… Он должен был закончить дело, но теперь… Мы пришли призвать его к ответу.       — Что за дело?       Константин, падая и спотыкаясь, метнулся к Наратзулу. В его глазах горел нешуточный ужас.       — Я прошу тебя, этерна. Ты треомарец?! Слушай, давай решим все миром, я готов рассказать тебе истинную правду, только молю, не слушай эту змею!!!       — Что за дело? — громче повторил вопрос Наратзул.       — Задание высшего храмовника, — хрипло продолжила южанка. — Константин был лучшим из тех, кто мог… кто мог сделать это.       — Конкретнее.       — Нет, умоляю!!! — взвыл Константин. — Молчи, сука, молчи, чтоб тебя, Маисса!       — Аренаааа, — почти хныкала от боли Маисса. — Константин сражался лучше всех… Храм… Дал ему задание… Тенебрис… Тенебр… Ааааааа, отпусти меня!       — Боги, проклятые боги! — вскрикнул Константин. — Нет, все было не так, все было по-другому!!!       — Что за Тенебрис? — уточнил Наратзул.       — Это сбежавший из Остиана святоша! — опередил южанку Константин. Верещал он довольно фальшиво, поэтому Наратзул вновь вопросительно уставился на Маиссу.       — Это… синистроп… — шептала побелевшая Маисса. — Наш… синистроп… наш… прорицатель…       Ее сдавленный голос затих и ослабел. В следующий момент голова южанки безвольно упала на грудь. Еще несколько бесконечных секунд — и ее тело глухо стукнулось об землю.       — Блядь, блядь. — Константин бросился к Маиссе. — Нет, сука, нет…       — Наратзул! — обеспокоенно окликнул его Мерзул.       — Отойди, Константин.       — Ты убил эту сучару… Тебе удалось убить эту поганую мразь!       — Да отойди же!       Константин отпрянул от тела южанки. Наратзул подошел, склонился над ней, магически всмотрелся и использовал исцеляющее заклинание:       — Живая она, ничего с ней не случится.       — Что?!       — Просто задохнулась и потеряла сознание. Сейчас.       — Да ты охренел! Не лечи ее! Ты хоть представляешь, что это за тварь? — прошипел Константин. — Знаешь, сколько крови на ее руках? Сколько лично она убила и замучила женщин, детей, стариков! А с мужиками вообще не церемонилась, я видел такое… Я серьезно… Надо… Надо убить ее, а твоим друзьям в Треомаре скажем…       — Ты же вроде не хотел, чтобы она умерла, — заметил подошедший Мерзул.       — Нет! Ей… Блядь, я не знаю, как объяснить вам… Думал, смогу договориться, но… Гадюке лучше умереть — больше никто не смог подобраться к ней настолько близко! Или она сдаст нас. Меня. Меня. Да.       Женщина вновь приоткрыла глаза, а затем, издав крик, в ужасе распахнула их: белый яркий свет заклинания затмил ей взор.       — Тебя зовут Лисса, — тихо говорил Наратзул, закрыв ей глаза ладонью. — Ты живешь в Треомаре и работаешь кухаркой в Пристанище. Ты прибыла в город из Велленфельса, попытавшись пройти Небесные пути и оставив эту идею после первой же попытки. Твоя мечта и цель — стать настоящим пилигримом, пройдя все святилища и служа Элиас благими делами. Накануне ты встречалась тут с мужчиной, на которого напал разбойник и убил. Ты получила по голове, отключилась и ничего не помнишь. Теперь спи. Когда проснешься, все расскажешь гвардейцам.       Женщина послушно замерла и, как только Наратзул убрал руку, заснула с открытыми глазами.       — Ну охренеть, — с неприкрытым восхищением протянул Константин. — Я тоже хотел бы так уметь!       — А теперь мы заколдуем еще и ее компаньона, чтобы наверняка, — умехнулся Наратзул. — А тело второго — аннигилируем, чтобы никто не привязался к тебе. И, Константин… В твоих же интересах рассказать мне всю правду. С самого начала.

***

      Он помнил только, что в начале был огонь.       Много огня, слепящего, беснующегося, безжалостного жара, что пожирал его дом, его прошлое и его будущее. Огонь был с ним всегда — и наяву, и во снах, удушливых и вязких, бесконечно бессмысленных, как лабиринт без выхода и входа.       — Константин? — окликнул его юный темноволосый алеманн по имени Мерзул. — Ты еще с нами?       — Ага, — натужно усмехнулся он, невидяще уставившись на алеманна. — Где же мне еще быть.       — Ты собирался рассказывать про Остиан, — напомнил Наратзул. Видок у этого этерна — или полуэтерна? — был надменный и откровенно противный, однако во взгляде его таилось какое-то живое участие, будто бы он, Константин, действительно имел какое-то значение.       Странно.       Чего пристали? Зачем все это?       В ожидании рассвета, когда откроют Восточные ворота, они расположились на краю моста, пролегающего над небольшим озерцом. Где-то вдалеке, за полями лаялись собаки, жабы в озере завели нестройный хор, находящееся неподалеку внушительно водонапорное сооружение издавало мерный, низкий гул. Ночная тишина объяла предместья Треомара, однако внутри Константина все по-прежнему горело паническим страхом.       Нашедшая его здесь Маисса была очень плохим знаком. Ему говорили, что в Треомаре храмовников не привечают и потому им будет трудно пройти границу королевства — но поди ж ты, пустынная гадюка нашла лазейку, да еще и друзей привела! Все ради него. Или…       Ради Тенебриса, чтоб его сожрали свиньи.       Хуже всего было то, что, скорее всего, Треомар придется покинуть. И лучше сделать это не объясняя ничего добряку Регару — Константин меньше всего на свете хотел беспокоить старика, давшего ему кров и попечение в самые тяжелые дни.       — Ты вправду можешь помочь мне? — решившись, спросил Константин.       Противный этерна улыбнулся.       — Да, — кивнул он. — Видишь ли, мы с Мерзулом выполняем одну работу для короля Треомара, и можем, так сказать, представить тебя как нашего друга. Само собой, только в том случае, если ты будешь честен со мной.       Сердце в груди Константина исполнило пируэт.       Только этого не хватало!       Хотя… Возможно, это был тот редчайший случай в его жизни, когда искреннее признание могло бы помочь ему выбраться из тупика. Если он продолжит плевать против ветра, то шансы оказаться на колесе в остианском порту перестанут быть призрачными…       Он задумчиво почесал бороду и погрузился в размышления, как ему поступить.       — Остиан, — осторожно напомнил Мерзул. — Как так вышло?       — Ты уверен, что Маисса не очнется? — Вместо ответа Константин вновь обратился к Наратзулу. — Если она убежит в Остиан и там расскажет все… мне точно конец. И никто уже никогда меня не защитит, если король решит выбросить меня за треомарские стены.       — Не очнется, не бойся, — лениво протянул этерна. — Мои псионические заклятия надежны, а печати — крепки. Маисса… или лучше, Лисса — уже никогда не вернется к своему прошлому «я».       — Я всякое видел, но чтобы остианскую суку, да вот так… — помедлил Константин.       — Я называю это легкой псионикой. По сути, так оно и есть, — ответил Наратзул.       — Не хотел бы я столкнуться с тем, что ты называешь тяжелой.       — Тяжелая — это когда у человека отнимают не только волю или, допустим, воспоминания, но и душу. У этой же девицы душа осталась где была.       — Не было у нее души изначально. Ее в Остиане называли Пустынной Гадюкой далеко не за кроткий нрав. Когда я попытался с ней… Короче, не важно. Зачем ты вообще сохранил этой твари жизнь?       — А что, надо было убить?       — Естественно.       — Это не естественно. — Этерна тяжко вздохнул и продолжил со всей серьезностью: — Во-первых, так меньше подозрений в твою сторону. А во-вторых… Когда есть возможность не убивать — лучше не убивать. Не множить вселенскую энтропию, не множить смерть. Достаточно того мертвого наемника, который доставил нам столько проблем.       — Но она гребаный мясник! — взвился Огневспых.       — И нам с тобой стать такими же?       Константин отвел взгляд.       — Я уже такой, — тихо ответил он. — На мне печать огня, смерти… Я… Я плохой человек.       — Плохой никогда не признает, что он плох, — заметил наивный Мерзул.       — Рассказывай свою историю, — настоял Наратзул. — Итак, Остиан.       — Я путешествовал по Нериму некоторое время, — решился Константин. — Родился я в Салене, жил в столичных предместьях, а затем… Затем сгорел мой дом, мои родители, вся моя жизнь… Я потерял все, что имел. На мне в тот момент были холщовые штаны, рубаха, отцовские ботинки, в руках был серп, которым я жал пшеницу, — и вот в таком виде я и ушел искать себе хоть какое-то прибежище. Дальше были дороги. Кабаэт. Ледур. Штайнфельд. Гилиад. Зилдрен, мать его, столица работорговцев. Велленфельс, гребаное поле битвы…       Я не искал чего-то конкретного: все было до невозможности расплывчатым и неопределенным. Я даже завидовал эндеральским праведникам одно время, да-да. Им в восемь лет говорят, по какому пути идти всю жизнь, а мне никто так и не сказал. У меня не было ни имени, ни навыков, ни, чего уж тут сказать, денег. У меня была моя магия. И мое желание жить настоящей жизнью. Поэтому из Велленфельса я продрался сквозь грохот бесконечных стычек, скрип осадных орудий и звон стали, которой друг другу резали глотки Орден и южане, прошел перевал и спустился в Остиан. Что, естественно, стало моей ошибкой.       Да, можете не спрашивать, какого хрена именно Остиан. Я сам не знаю. Но мне было все равно. Я слышал об остианской арене, о том, как высоки на ней ставки, и о золоте, которое можно выиграть, если победишь. Не то чтобы золото было моей основной целью, но к тому моменту меня просто задолбало жить бродягой, жрать репу, спать под мостом и притворяться порядочным — я хотел большего. Мне нравилось южное море. Порт этот, окрестные деревеньки, летающие острова с птичками и цветочками, загорелые девушки, рынок с пряностями и фруктами. Неплохое место, чтобы остаться, думал я. Остиан прекрасен, правда прекрасен. Но однажды… Однажды я увидел иную сторону.       Я выиграл несколько боев против зверей на арене, и сделал это красиво. Да, я кровожадный говнюк, можете не напоминать. Я получил неплохую сумму денег, купил себе добротный клинок, сапоги нормальные, начал ходить в таверну, как приличный человек. Там я встретил Маиссу… Мы поболтали, выпили, провели несколько неплохих вечеров и, не буду отрицать, ночей, и я даже как-то… хм… заинтересовался. Я знал, что она маг и работает на храм. Нет, блядь, меня это тогда не смущало. В ее дела я не вникал.       Маисса выбила мне несколько боев с серьезными мужиками, которых я также победил, и после этого вроде как стал одной из самых заметных физиономий арены. Мне начали предлагать бои с большими ставками, заваливали меня монетами, давали мне почувствовать себя значимым! Да что там — великим! И я чувствовал, клянусь богами, чувствовал себя бессмертным, перерезая очередное горло, всаживая клинок в чье-то пузо, выбивая железной перчаткой кому-то зубы, проливая кровь на песок арены!.. О, это было великолепное чувство, говорю вам… Оно пьянило, как вино, но похмелье было намного более жестким. Что? Сожаление? Да… Сожаление тоже было, но не сказать, что оно занимало все мои мысли. Все-таки на арене сражались отъявленные мрази, которых в приличном обществе и людьми не назовешь. Чего тебе, Мизрул? Тьфу, да, Мерзул. Я — тоже?! Что значит, я — тоже? Ничего подобного, я сражался по необходимости, а они…       Впрочем… в чем-то ты прав.       Собственно, из-за моих блестящих побед меня и начали окучивать храмовники. Меня позвали аж в храм к жирному высшему храмовнику и молодому святоше по имени Ягал и долго допрашивали, кто я и откуда. Я наплел им тогда, что ушел из Эрофина дабы послужить их Творцу, потому что услышал его зов. Да, давайте, возмущайтесь. Просто знайте: другого варианта ответа у меня тогда не было. Уже в те дни я краем уха слышал о жестоких казнях, но по наивности думал, что им подвергаются лишь настоящие преступники, вроде воров и разбойников. Когда до меня дошло, что еще и «еретики», то дергаться было уже поздно: я был по горло в этом дерьме.       Маисса учила меня, как нужно обращаться с этими людьми, рассказывала об их вере и обычаях с щенячьим восторгом. Я не знал… Нет, я правда не знал, что она повязана с ними. Мне и в страшном сне не могло привидеться, что она не просто наемница, а еще и адептка этого их вонючего Творца. Я узнал позже. Когда впервые увидел казнь.       Это был мужик, у которого я покупал клинок. Ученик кузнеца. Чтоб их. Он не явился на несколько обязательных для местных проповедей старших храмовников, и на него донесли соседи. Я видел толпу: все стояли и смотрели, как его растягивают на колесе, как ломают руки, ноги, ребра, слушали, как он орет. Видел, как обливали дегтем, как он задыхался, как горел. Когда закончилось, жрец вышел на середину и начал нести хуйню про праведность. За ним еще полыхал труп на колесе, а он: «Мы должны следовать великому замыслу, ибо человек — прах и песок, что лишь в смерти обретает черты».       Я не помнил, как дошел к себе. Не помнил, что чувствовал, кроме ненависти. Помню только, что смотрел на клинок, на этот самый, мать его, клинок и пил крепкую настойку, чтобы хоть чуть-чуть отпустило. Меня, бойца арены, который видел десятки самых жестоких смертей! Когда Маисса пришла… Я целовал ее и спрашивал, как такое возможно. А она удивилась. Блядь, блядь! Она удивилась, неужели произошло нечто странное, Константин? И хорошо, что он сгорел, Константин. Чем меньше еретиков, тем чище наша земля, тем ближе мы к небесам, тем радостнее Творец! Вонючий Тир от радости в штаны навалил, говорю вам. Сидел, лузгал орешки, смотрел, как орет ученик кузнеца, и — радовался.       Когда я увидел еще несколько казней, то решил, что пусть все катится в бездну. И деньги, и арена, и Маисса. Я собрался бежать, но тут подвалила очередная стычка со Святым Орденом, и Остиан закрыл границы. Наши захватили кучу пленных орденцев, Маисса была одной из тех, кто допрашивал их. Именно она пришла ко мне и дала пятьсот золотых за то, чтобы я собрал людей, снарядил их и провел показательную казнь — «Багровую смерть». «Храм надеется на тебя, Константин». Храм хотел, чтобы Константин и еще с десяток вооруженных крепких мужиков избивали до смерти безоружных связанных пленников на глазах у остианцев. Которые, к слову, покупали на это зрелище билеты, чтоб их всех киранийским конем, обывателей херовых.       Да, я мразь. Я не отрицаю, что я полная мразь. Что я грязный бродяга, попрошайка, грубиян и развратник. Но чтобы до такого опуститься… Никогда!       Я пошел к ямам, где держали пленников накануне перед «Багровой смертью». Убил стражников, открыл клетки, раздал мечи — и вроде бы все шло хорошо, но… Да, Наратзул. Как ты угадал, это снова псионика? Нет? Хах, а было бы стыдно, если бы ты собственными глазами увидел, как меня побила Маисса. Она и еще пара десятков крепких молодцов зарубили моих пленников, а меня повели к Ягалу на суд.       Конечно, я не рассчитывал уйти живым. Более того, я был абсолютно уверен в собственной скорой смерти, и не было в Море иных вероятностей. Но Ягал… Мерзкий урод уговорил высшего храмовника не убивать меня, а использовать, дескать, человек с моими талантами и решительностью может быть полезен Творцу. Именно так я стал их рабом. Чем они шантажировали меня? Ты смеешься, этерна? Смертью, конечно! Меня обещали убить особым способом, если я не соглашусь, и я… ну, словом, согласился.       — На что конкретно? — спросил Наратзул. — Что они заставили тебя сделать?       За долгим рассказом Константин и не заметил, как начало светать. Над восточным хребтом уже светлело небо, и белизна треомарских стен стала отчетливей в ледяной, всеобъемлющей мгле.       Он вздохнул. В груди тянула тоска — исповедь не слишком облегчила его душу, и скорее стало только тяжелее.       — Словом… — нехотя начал Константин. — Я должен… Должен разузнать о маге по имени Тенебрис, который заперт в треомарских подземельях, и… Гхм… Блядь. Я не знаю, как сказать.       — Скажи как-нибудь, — подбодрил его Наратзул. — Ты ведь не мразь — я сразу понял. Не пытайся быть тем, кем не являешься на самом деле, Константин.       Он с надеждой поднял глаза на противного этерна и к собственному удивлению обнаружил в них сочувствие.       — Ты тоже убивал против собственной воли, — догадался Константин, приметив грустную улыбку, тронувшую губы Наратзула. — Ты ведь тоже не выбирал этого, верно?       — Верно, — кивнул тот. — Я служил богам и самому Тиру. Я выполнял его приказы как Высший паладин. Я видел в его глазах всё — и поверь, в момент, когда в Остиане убивали ученика кузнеца, Тир не радовался.       — А — что?       — Насрать Тиру было на него. На него и на всех остальных страдальцев, которые умирали с его именем на устах. Я был в Остиане, видел храм и этих храмовников. Не видел казней, но этот след чует каждый маг: в воздухе, в земле и людях — лик смерти. Насильственной — не от болезней и не от естественных причин. Там ее больше, чем где бы то ни было. Это могло означать лишь то, что местный культ светорожденных извращен. Я сказал об этом Тиру по возвращении, как и о том, что поклоняются на юге Нерима явно не ему, а некоему кровавому божеству — их представлению о правильности, милости и справедливости. Он ответил, что разберется, поручит Эродану, но на этом все и закончилось. Тиру плевать на все и на всех. Он трясется только за себя, свои интересы и свою жалкую, тупую, никчемную жизнь.       Сильный порыв ветра принес невесть откуда взявшийся колкий холод, но Константин даже не почувствовал его, силясь осмыслить только что услышанное.       Как такое может быть?       Неужто… неужто это действительно шанс для него вырваться из коварных сетей жестокого Творца? Неужто… его впервые кто-то не осуждает?..       — Вы точно не поймете меня превратно, если… если я… — Константин запнулся, не зная, как продолжить.       — Точно, — уверенно заключил Наратзул. — Для чего тебя прислали сюда, помимо поисков Тенебриса?       — Убить треомарского короля.       — Чего? — не выдержал Мерзул.       — Все так, — опустил голову Константин. — Я не хочу этого делать. Знаю, как опасно угрожать этерна, и, если честно, я до сих пор не разобрался, что лучше: помереть на колесе Творца или быть сожженным каким-нибудь элементалем. Поэтому я тянул. Спрятался под крылом Регара и старался не отсвечивать. Но… Маисса нашла меня. Значит, придут и другие. Значит… выбор у меня невелик.       Он вновь с надеждой взглянул на Наратзула. Тот явно обдумывал нечто, вызвавшее легкую, но коварную улыбку на его лице.       — Он снова строит какие-то козни, — заметив взгляд Константина, вздохнул Мерзул. — Не обращай внимание. Для Наратзула весь мир — игровая партия, и мы с тобой, увы, лишь его фигуры. Хотя это отвратительно, Наратзул!       — Хочу узнать, в чем состоит твой план, — робко произнес Константин.       — Мы сдадим тебя, — ощерился Наратзул, и Огневспых чуть не подавился собственным вдохом. — Слушай и запоминай, как все будет.

***

      Как и ожидал Наратзул, Ооран лишь усмехнулся.       — Нет, это очень мило, конечно, — произнес он, смерив только что закончившего путанный рассказ побледневшего Константина добродушным взглядом, — но не думаю, что у тебя есть какой-либо шанс убить меня.       — Звучит как вызов, — потупился Огневспых.       — Константин, он за секунду откроет под тобой портал, и ты улетишь куда-нибудь нахуй, — шепнул Наратзул, — не надо.       — Именно, — кивнул Ооран. — А вот насчет Тенебриса — уже интереснее. Видишь ли, все дело в том, что синистроп южан действительно… хммм… существует. Но зовут его не так. И вообще — все не так.       — А как? — разинул рот Константин.       — По-другому. Храмовники здорово обманули тебя с этим, и, кажется, они преследовали несколько иные цели, нежели сказали тебе. Как давно, говоришь, тебя нашла Маисса?       — Позавчера, — перехватил инициативу Наратзул. — И да, все было как я рассказал. С ней было двое наемников, один мертв, а второй уверен, что он бродячий каменщик.       Говоря это, он приметил, с каким ужасом воззрели на него Мерзул и Константин. Ясное дело, их напугали псионические заклинания, но более того — мысль, что Наратзул использует такое и на них самих.       Если бы это действительно было необходимо…       Он поскорее одернул себя: я же не Аркт, во имя бездны! Только проклятый архисерафим не гнушался использовать человеческие слабости, добытые из чужих мыслей и воспоминаний, — наверняка именно так он и прельстил Зелару! Как еще он мог это сделать?!       И как Наратзул не сумел понять этого в момент, когда взял в руки Пожиратель душ?       Он зажмурился, но золотое солнце так и осталось под его веками. Здесь, на площади неподалеку от Связующей башни, было по-полуденному светло. Площадь утопала в зелени и цветах и была украшена словно бы перетекающими друг в друга изящными арками, что назывались Каскадом, — это место в самом сердце Треомара было и величественным, и мирным одновременно. Треомар и весь был таким, но здесь Наратзул почему-то по-особенному чувствовал покой.       Вероятно, здесь менее сильно воздействовала аномалия.       — Думаю, они были не одни, — задумался Ооран. — По крайней мере, это в духе южан — они пробираются сюда толпой, всегда разделяются по трое-четверо и нападают исподтишка. Однако… У меня есть только один вопрос: как такую большую группу вооруженных бандитов пропустили наши заставы?       Этот вопрос он адресовал только что прибежавшему, запыхавшемуся генералу Мериану Лотерину, чье появление, конечно, вызвало недовольное бурчание обиженного на него Мерзула. Однако генералу, кажется, было плевать на их старые распри: услышав слова Оорана, Мериан побледнел и остановился как вкопанный у величавой арки Каскада и, судя по всему, растерял последнее самообладание.       — Бандитов?! — на вдохе проговорил он. — Еще одних?       — А что, южане уже объявились? — холодно спросил Ооран.       — Во имя всех святых, как хорошо, что ты всегда знаешь наперед! — с явным облегчением проговорил генерал. — Да, именно южане. Нет, не все так просто. Это не бандиты, светлейший. Это… гхм… дипломаты. Но они очень странные, Альме посоветовала мне поскорее разыскать тебя, а сама подсунула им Солана, который отвел их в тронный зал.       — Чего они хотят?       — Из того, что я услышал, они разыскивают… — Мериан осекся и поскорее развернул листок пергамента. — Они ищут Константина Огнепырха.       — Огневспыха! — не сдержался Константин.       — Огнепырха, — надавил Мериан. — Если Альме так записала, то именно так его и зовут.       — Замечательно, — вздохнул Ооран. — Что ж… Раз сами дипломаты пожаловали, было бы невежливо их проигнорировать. Мериан, прикажи удвоить стражу в центральных кварталах и сам готовься на случай, если южане что-нибудь предпримут. А они предпримут.       — Сделаем, — отозвался генерал.       — Еще научи, пожалуйста, южную заставу выполнять собственные обязанности, иначе это сделаю я.       — Понял. Моя ошибка. Исправлюсь, светлейший.       — И… Константин. — Ооран хитро улыбнулся ошарашенно уставившемуся на него Огневспыху. — Ты идешь со мной.       — Но они убьют меня! — взвизгнул тот. — Уволокут в Остиан! Да сразу нацепят меня на колесо!       — Не бойся, если ты сказал правду, я защищу тебя.       — То есть… то есть моя жизнь зависит от слов кучки продажных южан?! А если они солгут?       — Я распознаю ложь и помогу тебе, если ты был честен со мною, Константин, — пожал плечами Ооран. — А если нет… я сам отправлю тебя в Остиан самым быстрым способом в Вине.       — Надеюсь, это катапульта, — судорожно сглотнул Огневспых.       — Это портал, — вкрадчиво произнес Ооран. — Я открою его прямо в зал заседаний высшего храмовника. Я был там один раз, но все еще помню его расположение.       — Может, лучше бросите меня в тюрьму?       — Вот еще.       — Тогда предпочитаю казнь!       — Не вижу на тебе такой вины.       — Что угодно, только не Остиан! — взмолился Константин. — Клянусь стенами моего дома, я сказал чистую правду!       — Проверим, — заключил Ооран, зажигая синий провал портала прямо в арке.       — Как здорово, что вы друг другу понравились, — усмехнулся Наратзул. — Пойду-ка я с вами, на всякий случай. Ну, вдруг будет стычка…       — Если что, там Альме, — напутствовал их генерал. — Она этих южан быстренько порубит, ты только скажи, светле…       Ветер затих, звенящая тишина обступила со всех сторон и золотой свет Каскада померк, в один миг став серебристым.       В длинном белом коридоре, устланном расшитым синим ковром, тоже было очень светло от слепящего сквозь арочные окна солнца. Взгляд Наратзула сначала остановился на затейливых фресках, затем ему пришлось придержать за локоть буквально выпавшего из портала матерящегося Константина, и только после, когда звон в ушах затих, он расслышал хорошо поставленный голос немолодого этерна благородного вида, который что-то торопливо рассказывал Оорану.       — Пятеро? — переспросил тот. — Скажи мне, Иоррис, как их сюда пустили? Это сделала адмирал?       — Альме оказалась во дворце случайно, — отвечал этерна. — Но когда она услышала, что эти гости — остианцы, то… сам знаешь, как она отрегарировала.       — Ясно.       — Сюда же их притащил Солан. Мол, это дипломаты, не на улице же их бросать.       — Они уже сказали, зачем приехали?       — Ищут какого-то беглого преступника.       — Я не преступник! — воскликнул Константин, и эхо его голоса раскатилось под потолком.       — А что насчет синистропа? — спросил Ооран.       — Пока нет, — покачал головой этерна. — Наша с братом помощь будет нужна?       — Как советников или как асассинов? — усмехнулся Ооран. — Южане тут вроде по мою душу.       — Наивные идиоты, — цокнул этерна. — Но если хочешь, мы…       — Я сам. Вам с Рейнаром стоит заняться безопасностью горожан и помочь Мериану. Где-то бродит еще одна группа остианцев, говорю тебе. Мне нужно, чтобы их поймали.       Этерна кивнул и поспешно удалился, а Ооран подал знак следовать в противоположный конец коридора. Наратзулу даже пришлось схватить по-ослиному упирающегося Константина под руку и поволочь его за собой.       — Нет, нет, нет! — бормотал Огневспых. — Мне конец! Они заживо меня сожгут! Прямо здесь! Прямо вот так!       — Не бойся, — шикнул на него Наратзул. — Это лучший способ доказать твою невиновность!       — Почему мне просто не верят на слово?!       — А ты сам поверил бы? — бросил через плечо Ооран.       — Нет, — без обиняков ответил Константин. — Никому в жизни не верю. Но я говорю правду!       — Вот и славно. Тогда тебе не о чем волноваться.       Ооран толкнул створку высоких окованных ворот, украшенных гербами Треомара, и из зала тут же грянуло грозное:       — Вы за все ответите!!!       Лысый, коренастый коринфянин в видавших виды багряных одеждах мага сердито топнул ногой и бесцеремонно простер указующий палец на сидящего во главе длинного стола не-короля Солана, который с величавым видом ощипывал виноградную гроздь. Четверо спутников коринфянина — трое мужчин и женщина — одновременно закивали с полным согласием. Находящаяся неподалеку адмирал Альме, доселе влюбленно взиравшая на лысого южанина, приметила вошедшего Оорана и, осклабившись, указала на «дипломатов», а затем — чиркнула себе пальцем по горлу. Солан, кажется, тоже приметил Оорана, потому что лицо его значительно просветлело а во взгляде мелькнула уверенность.       — За все! — громогласно повторил южанин, не слышав, как за его спиной ворота вновь закрылись. — Ни единое преступление Треомара против Юга не будет ни прощено, ни забыто!       — Какое такое преступление? — грозно спросил Ооран, обойдя южан и став возле Солана, который уронил несколько виноградин под трон и сокрушенно вздохнул.       Наратзул притянул тихо ругающегося Константина, чье сопротивление стало только сильнее, и тоже стал рядом, внимательно следя за реакцией южан. Приметив, что ни один из «дипломатов» не почтил их заинтересованностью, он псионически обратился к Оорану:       «Тебе не кажется, что как раз на Константина им как-то наплевать?».       Тот и сам, судя по всему, это видел.       — Какое преступление?! — вскинул брови южанин. — Я что, должен их опять перечислять?       — Ты же пришел с обвинениями, — сверкнул глазами Ооран. — Вот и выкладывай. В чем мы виновны перед тобой? В том, что Остиану приходится воровать треомарские корабли? В вашей необходимости убивать моряков этерна? Может, мы виновны в том, что вы нападаете на караваны и режете моих граждан?       Лысый растерянно заозирался и изрек:       — Это ты настоящий король Треомара, да?       — Я же сказал, что я лишь наместник! — подал голос Солан. — Я все прередал бы, вам не стоило волноваться.       — Да, — ответил Ооран, и начавшие было перешептываться южане затихли. — Говори, чего ты хочешь, посланник.       — Мы разыскиваем беглого преступника, — храбрясь, решился лысый. — Его имя — Константин Огневспых. Наша разведка утверждает, что он укрывается в Треомаре, выдавая себя за пилигрима. Мы пришли, чтобы изловить его и предать суду высшего храмовника.       Наратзул буквально почувствовал, как напрягся шумно вдохнувший Константин.       «Ооран, — произнес он псионически, — либо они слепые, либо пиздят, не находишь?».       — И что же, — прищурился Ооран, — у высшего храмовника нет иных дел, кроме как разыскивать какого-то головореза? Неужто Святой Орден уже оставил перевал и у вас появились новые заботы?       — На перевале идут кровопролитные бои, — поморщил нос лысый. — И они продолжатся из-за таких, как Огневспых.       — Что он сделал?       — Будучи иноземцем и бойцом арены, он подбил пленников на восстание, и это стоило жизни нескольким служителям Творца. Огневспых сумел сбежать, похитив оружие и внушительную сумму золотом, за ним были посланы наши стражи во главе с храмовницей Маиссой Вельд, но он их убил.       — Здесь? В Треомаре? — уточнила Альме. — Один — всех?!       — Именно, — не почтил ее взглядом посланник.       — А почему я впервые слышу о ваших стражах? — холодно спросил Ооран. — Высший храмовник не удосужился предупредить Треомар о том, что собирается здесь кого-то ловить, а ваши стражи незаконно пересекли нашу границу. Собственно, как и ты, посланник. Более того…       — Не нужно выгораживать бандитов! — сквозь зубы прошипел южанин.       — Более того, — продолжил Ооран, — у меня есть основания думать, что ты лжешь. Назови истинные причины своего прибытия — или катись в пекло и разыскивай своих преступников там.       Наратзул увидел, как обеспокоенно начала перешептываться свита лысого посланника и как южане почти одновременно коснулись рукоятей своих клинков. Так же он не смог не заметить Альме, настороженно обошедшую южан сзади и тоже положившую руку на эфес своей морской сабли. Он и сам подумывал претворить заклинание призрачного меча, но пока еще было явно рано.       — Я не лгу, — яростно глядя исподлобья, проговорил посланник.       — Ты даже не знаешь, кого ищешь, — парировал Ооран. — Кто этот Константин Огневспых? Сколько ему лет? Как выглядит? Откуда он родом?       — Ему двадцать пять, он из Эрофина, — выплюнул посланник. — И выглядит как обычный эрофинец. Он — боец остианской арены, ничтожная тварь, которая убивала за деньги и наверняка продолжит делать это и далее. Возможно, он прямо сейчас уже подбирается к кому-то!       — Вряд ли, — пожал плечами Ооран. — Константин сейчас в этом зале. А ты — лжец.       Черные глаза лысого вперились в Константина как единственного алеманна здесь, а на лице его постепенно возникало понимание. Понимание уже скоро сменилось растерянностью, а оно — неприкрытой злобой.       Вот теперь точно пора призывать клинок — подумал было Наратзул, но снова помедлил, когда Ооран обратился к южанину:       — Ну что? Зачем на ты здесь самом деле?       — Ты отдашь нам Тенебриса прямо сейчас, — сдвинул брови южанин. — Ты знаешь, кто это, я уверен. Не отдашь — пеняй на себя. Мы и тебя убьем, король, и множество твоих жалких этерна заберем в могилы.       — Кто этот Тенебрис? — испуганно переспросила Альме.       — Это маг-синистроп, которого вы заточили в подземелье пятнадцать лет назад, — прошипел южанин, не оглянувшись на нее.       — Синистроп?! — вновь выпалила Альме. — Откуда… Ах вы суки! Этот синистроп убил моего отца и еще кучу людей — я не отдам вам его!       — И что вы будете с ним делать, когда заберете в Остиан? — спросил Ооран. — Уже лет десять, как разум покинул его, — он никогда не помнил ни своего имени, ни дома. Он живет не в подземельях, а в тепле и комфорте, но влачит свой век подобно глубоко больному старцу. Он не переживет поездки.       — Ты лжешь! — вскрикнул южанин. — Тенебрис — великий пророк! Он что-то рассказал тебе! Поэтому ты и юлишь! Лучше скажи…       — Это тебе кто-то солгал насчет него, посланник, — перебил его Ооран. — Не поделишься с нами, кстати, кто это был?       — Тенебрис — это предлог! — Не выдержав, Константин шагнул вперед, приковав к себе все внимание. — Ягал подослал меня, чтобы убить короля Треомара именно из-за того, что Тенебрис мог разболтать ему нечто важное, но я — он ударил себя в грудь, — я вам не говно продажное, слышишь ты, хуй остианский? Я не боюсь ни тебя, ни Ягала. Я не трогал Маиссу. Я не забуду вам тех пленников! Я не забуду ваши казни, проклятые фанатики! Хочешь драки — ты ее получишь!       — Тогда буду рад принести твою голову Творцу, — глядя на Оорана, проговорил южанин.       — Попробуй, — ледяным тоном ответил тот, — если мужества хватит.       Нет, мужества у остианца не хватало — Наратзул это видел вполне отчетливо. Посланник лишь раздувал широкие ноздри, как рассерженный бык, бессильно сжимал кулаки и украдкой оглядывался на ворота так, будто с минуты на минуту в зал должны были ворваться толпы храмовников. Его спутники тоже были не слишком воодушевлены, и, вероятно, все они понимали, что не выйдут отсюда, если нападут первыми.       Либо…       Если у них нет подстраховки.       — Веди меня, Творец, — оскалившись, решился остианец, и в дрожащих руках его загорелось пламя. Плечом к плечу рядом с ним встала его спутница, призывая вокруг них дрожащее и словно раскалившее воздух заклятие.       «Это безмолвие!» — только и успел псионически произнести Наратзул, понимая, что магия погасла, призрачного клинка у него уже не будет и нужно защищаться чем есть. Он огляделся вокруг и не нашел ничего подходящего: взгляд его упал сначала на Солана, который как ни в чем не бывало преспокойно наливал себе в кубок вина, затем — на Альме, с яростным вскриком прикончившую одного остианца и тут же отбившую саблей удар второго, на остолбеневшего Константина и наконец — на Оорана, стоявшего на том же месте и со скукой наблюдавшего, как южанка проваливается в портал и падает из другого, открывшегося повыше — этого удара об пол было достаточно, чтобы магичка потеряла сознание.       Прошло всего-то несколько секунд, прежде чем безмолвие исчезло, но в призрачном клинке уже не было необходимости. Призвав его, Наратзул так и замер с полупрозрачным мечом в руке, глядя, как Альме уже пронзила второго и занялась третьим, а лысый посланник, в чьих ладонях то гасло, то разгоралось пламя, в ужасе отступил, затравленно глядя на Оорана.       — Сдавайся, — сказал Ооран. — Так уж и быть, отпущу вас с девицей на радость высшему храмовнику. Если согласишься передать ему кое-что.       — Мы готовы к смерти! — Судя по дрогнувшему голосу посланника, все было как раз наоборот. — А что насчет тебя?       — Всецело, — тихо отозвался Ооран, и в этот момент на белоснежный мраморный пол тяжко рухнул третий южанин, пораженный впечатляющим приемом Альме.       — Говори, мудак, кто рассказал вам про синистропа! — Вытирая кровь с лица, она указала саблей на посланника. — Клянусь всеми морями Вина, ты у меня своей кровью захлебнешься, южная мразь!       Наконец южанин почти ее взглядом, и в его темных глазах царило безграничное презрение.       — Тенебрис сказал тебе, как ты сдохнешь, девка? — вопросил он у Альме. — Рассказал, как будешь гореть вместе со всем этим несчастным городом? И как тебе? Понравилось?       — А ты — знаешь, каковы на вид твои кишки? — прошипела она.       — Зачем вам этот синистроп? — спросил Ооран, вновь обратив на себя обозленный взор посланника. — Храм много лет не вспоминал об этом Тенебрисе — так почему именно сейчас?       — Во имя Творца, — выдохнул посланник, будто бы сокрушенно опустив голову, и Наратзул почему-то сразу понял, что сейчас будет.       «Берегись!».       Яростная волна огня с рыком и грохотом рванулась вперед, ослепляя и обжигая беснующимся жаром. Наратзул инстинктивно поставил перед ними с Константином магический щит и отвернулся, чтобы не обжечь лицо, поэтому не сразу понял, что огонь не достиг его щита. Огненная буря вдруг остановилась гигантской искрящейся стеной, будто уперевшись в стеклянную преграду, и, заревев, стала биться в нее, как таран — в ворота. Выпавшая из портала рядом с Оораном Альме тяжело поднялась с пола и, прикрыв глаза козырьком ладони, изумленно взирала туда, где в огненной пелене, должно быть, скрывался посланник. Осушивший кубок Солан удовлетворенно охнул:       — Неужто снова будем делать ремонт в тронном зале? Обожаю!       — Ебанутный южанин, — плюнула Альме. — Он не видит, что не пробьет твой барьер и только сожжет свою магичку?       — Я вообще не понимаю, для чего он все это делает, — отозвался Ооран. — Их слова и действия не имеют никакого смысла.       — Сука, — пролепетал Константин, хватаясь за локоть Наратзула, как отчаявшийся ребенок, только что отыскавший в толпе свою мамашу. — Как же мне, блядь, повезло не встретиться с ним один на один!       — Это ты про кого? — усмехнулся в ответ Наратзул.       — Культ творца, — поморщилась Альме. — Они там все такие. Сдохнуть во славу богов! Ни славы, ни богов в итоге — только «сдохнуть» у них получается лучше всего.       Беснующийся огонь, тем временем, неистово рвался вперед, но раз за разом разбивался о преграду, как волна о волнорез. С каждым ударом Наратзул буквально ощущал, как под ногами у него все сильнее дрожит земля, а уши закладывало, словно от заполнившей их воды.       Посланник оказался исключительно сильным элементалистом, но, судя по всему, они с Константином были единственными в этом зале, кого это беспокоило.       — Окна новые вставим, — ликовал Солан. — Гобелены поменяем. Канделябр новый! Давно хочу серебряный, а то от латуни в глазах рябит. Кстати, латунный — подарок наместника Юга, верно, Ооран? Иронично, что южане его и уничтожили.       — Он сам себя там не прожарит? — усомнилась Альме.       — Не должен, — дернул плечом Ооран. — Он же маг.       — Мне чисто для ясности, светлейший, — продолжила она, — вон тот бородатый алеманн — и есть их преступник по имени Константин Огнепырх?       — Собственной персоной.       — И он вправду опасен? Может, его убить, пока не поздно? Или… слушай, Ооран, а можно я с ним сначала поговорю?       — На твою любимую тему? — усмехнулся тот. — О несуществующем моряке по имени Зиндро? Нет, нельзя.       — Что ты, — замялась Альме. — Я хотела расспросить о судоходстве. В Остиане.       — И трогать Константина не нужно. Он поступил довольно благородно.       — А что насчет синистропа? Его действительно зовут Тенебрис, как думаешь?       — Я одного не пойму, — встрял Наратзул, все еще зачарованно наблюдая, как громадные огненные волны неистово бьются о прозрачный магический щит. — Вы держите в Треомаре их человека, допустим. Но почему столько сложностей? Наемные убийцы, интриги, посланники… Для чего все это?       Альме вопросительно указала на Наратзула, и Ооран кивнул.       — Синистроп не только крайне опасен, — ответила она, — но и ебанут до невозможности. В восемьдесят пятом году под руководством этого мудака сотня культистов устроила крупные неприятности на нашей верфи в заливе Вар-Верлен. Нет, в результате мы отбили свое, но потеряли много людей. Погиб мой отец, прежний командор флота. Ущерб имуществу и вовсе посчитать сложно, а еще… — Она осеклась, словно вспомнив что-то, но немедленно взяла себя в руки: — Короче, захватить мудилу-синистропа живьем было слабой компенсацией утрат, но хоть чем-то. Правда, уже скоро мы поняли, что синистроп безумен.       — Мне говорили, Тенебрис — затерявшийся пророк, — хриплым голосом заметил Константин. — Что он посланник самого Творца и потому свят для высшего храмовника.       — Он считает, что родился в девяносто третьем году, — иронично усмехнулась Альме. — Нес какой-то бред про революцию в Остиане, про разрушенный Треомар, Морские врата и демонов. Если это пророчества, то я — светлая волшебница Изумрудинка.       — Он предрек захват власти сектантами на Юге, — возразил Ооран. — И с Ягалом он угадал.       — Синистроп говорил, Ягал — высший храмовник! — поморщилась Альме.       — Так-то да. Но сейчас Ягал — правая рука высшего храмовника. До исполнения этого пророчества осталось недолго.       — Пророчества! Скажешь тоже, светлейший. Синистроп безумен, и я более чем уверена, что его свела с ума собственная псионическая магия. Вспомни только, как он призывал какого-то темного бога, который «видит чужие сны»! Наверняка это был один из его демонов.       — Темного… бога, — зачарованно повторил Наратзул.       Иссякшее было пламя хлестнуло еще несколько раз и постепенно начало стихать. В проясняющейся огненной буре уже был виден силуэт простершего руки посланника, который, истощив свои магические силы, все еще тщился что-либо сделать с барьером Оорана, который, казалось, даже не особенно концентрировался на заклинании.       Действительно, южане выглядели наивными идиотами без единого шанса. Однако Наратзул по-прежнему подозревал, что не все так просто.       — Девице конец, — констатировала Альме, вглядываясь в огненную пелену. — И маг слабеет. Что будем делать с ним, светлейший?       — Убьем! — с кровожадным энтузиазмом предложил Константин.       — Это бессмысленно, — покачал головой Ооран. — Мертвый он не нужен.       Огонь окончательно погас, и теперь посланник лишь бессильно сидел на почерневшем полу, с яростью глядя на остальных. Магия барьера заискрилась — Наратзул был уверен, что это заклинание для понижения температуры, — и гул в ушах от огненного неистовства совсем стих. Ооран, тем временем, взял из рук Солана кубок, наполнил его вином и произнес какое-то совершенно неведомое Наратзулу заклинание — когда Ооран проходил мимо, он увидел, что в кубке вода, и лишь присвистнул.       — Эх, такой Росаль испортил, — с грустью посетовал Солан, но на него никто не обратил внимание.       Барьер исчез. Следующее заклинание приподняло обессилевшего посланника над полом.       — Пей. — Подув на воду, Ооран приставил к губам остианца кубок. — Пей, сказал. Тебе еще целую неделю идти через пустыню домой. Вот так, пей. Как доберешься, передашь высшему храмовнику следующее: если ему нужен Тенебрис, пусть уведомляет о своем прибытии, приезжает в Треомар в любое удобное время — а затем станет передо мной на колени и смиренно попросит. Очень смиренно. И после этого он, возможно, узнает, что никакого Тенебриса здесь никогда не было и нет. Если у него останутся сомнения, то они будут развеяны. Развеяны — вместе с любым заклинанием, проклятием, клинком или незадачливым убийцей, который придет за жизнью кого-то из треомарских этерна. Все запомнил?       Судорожно делая последний глоток, посланник отрывисто кивнул.       — И скажи, тварь, откуда тебе известно про синистропа! — встряла Альме.       — От Ягала, — сдавленно произнес посланник, с ненавистью сверля взглядом Оорана.       — А ему откуда?!       — От Творца.       — Нет никакого «творца», выродок! — прорычала Альме. — Это сделал человек из плоти и крови! Кто?!       — Хватит, Альме, — осадил ее Ооран.       Он поспешно — и даже слишком поспешно, на вкус Наратзула, — открыл портал и швырнул в него заклинанием взвизгнувшего посланника.       — Это сделал кто-то из наших! — бушевала адмирал. — Говорю тебе, Ооран, это был этерна с доступом в нижние залы Связующей башни! Как иначе объяснить этот бред?! Мы берегли синистропа столько лет — но стоило этому Ягалу возникнуть из тумана, как тут же начался весь этот кошмар! Надо узнать, есть ли у него связи в Треомаре. Надо узнать, для чего ему этот полоумный мужик!       — Если полоумный мужик действительно пророк, — осторожно заметил Константин, — то его пророчества могут иметь ценность для Ягала. А насчет его связей… Ну, допустим, у меня есть кое-какие сведения.       — И ты их выложишь немедленно! — пригрозила Альме.       — Я и так собирался, не нужно этих грубостей! — вскинул ладони Константин. — Вы очень милы, мадам, знаете?       — К делу! — прорычала она.       — Маисса говорила, Ягал забирает какие-то письма в Эльтридоре — я еще спросил, не страшно ли ему бродить там, ведь деревушка разрушена из-за аномалии кратера. Ну, знаете, там местечко не очень дружелюбное, все эти восставшие мертвецы, элементали, чудовища…       — Храмовники не слишком следили за магическим катализатором, — заметил Ооран. — В свое время для южан его строили треомарцы, чтобы кратер никого не убил, но Храм решил, что сооружение им уже не нужно.       — Из Эльтридора есть ходы на катализатор? — спросила у него Альме.       — Конечно, — кивнул Ооран. — А в залах управления есть телепортационная система для доставки материалов. Уверен, что она еще работает.       — А значит, кто-то связывался с Ягалом непосредственно из Треомара! — ахнула Альме. — Как же… как же так… Выходит, нас действительно кто-то предал… Эй, милый! Как охота?       Ввалившийся в жалобно скрипнувшие, обугленные врата генерал Мериан остановился как вкопанный и с ужасом оглядывал зал. В спину его подтолкнули давешний советник и, очевидно, его брат-близнец, все еще зачем-то держащий наизготовку окровавленный клинок.       — Тут что было? — пролепетал Мериан. — Огненная буря? Альме… как ты, милая?       — Мы уже разобрались, — поджала губы та.       — Всех южан поймали? — спросил Ооран.       — Их было девять человек, — ответил вместо генерала один из близнецов. — Двое швырялись заклинаниями в стражу на площади Кораблей, как раз когда мы туда прибежали. Третьего завалили люди Мериана при попытке подорвать воздушный мост. А еще шестеро собирались прорваться сюда. Из горожан не пострадал никто.       — Это даже звучит жалко, не правда ли? — подытожил Мериан. — Для чего эта кучка самоубийц сделала это, Ооран?       — Пока еще не ясно, — ответил тот, — но я знаю одно: Константин предупредил нас очень вовремя.

***

      — Но это… глупо, — недоумевал Мерзул, выслушав от Наратзула и Константина о произошедшем в тронном зале. — Действиям южан нет никакого логического объяснения, кроме изощренного болезненного самоубийства.       — Если бы я хоть немного разбирался в политике… — скрипнул Константин и шумно отпил почти прозрачный травяной чай. — Ну и дрянь! Фе, Мерзул, даже пилигримов поят приличнее! Нет ли винца? Пива? Настойки шиповника?       — У нас нет денег, — процедил Мерзул. — Пей что дают. Мы и так совершенно напрасно позволили тебе ночевать у нас. Посуду ты, помнится, мыть отказался. Готовить не стал. Воду не принес. Зато возмущаешься так, будто это твой собственный дом!       Погруженный в собственный размышления Наратзул лишь усмехнулся. Он сидел совсем неподалеку, у круглой арки, смотрел на гаснущий закат и слушал разговоры этих двоих. Мысли об Эрофине и необходимости туда возвращаться тяжким грузом припечатали собой все остальные мысли. Каждый новый день подталкивал его к этому решению. Каждый новый день отдалял его от смерти Зелары. Хорошо это или плохо, он еще не понимал.       — Так вот, если бы я разбирался в политике, — снова завел свое Константин, — то сказал бы тебе, зануда: Треомар хотят втянуть в войну на перевале под любым предлогом! А поскольку этерна все больше и больше обозляются на южан, то, скорее всего, Треомар выступит именно на стороне Ордена. А поскольку…       — Вот опять эти заговоры! — перебил его Мерзул. — Звучит как бред сумасшедшего! Треомар нейтрален и таким останется. И, к твоему сведению, я не зануда.       — Мне трудно запомнить твое имя.       — Ты уж постарайся! Огнепырх.       — Было бы ради чего!       Солнце скрылось за западной стеной, и со стороны Котловых гор дунул не по-летнему холодный ветер. Наратзул подумал было, что стоит зайти в дом за накидкой, но вдруг услышал на лестнице за круглой аркой легкие шаги — они явно не принадлежали стражнику, который усердно громыхал бы подкованными сапогами, ровно как и не могли быть шагами случайного прохожего, ведь были по-кошачьи осторожными. Перебрав в голове несколько предположений, Наратзул остановился на одном — и, как оказалось, угадал: к их дому приближалась закутанная в плащ с капюшоном озирающаяся Альме. Завидев Наратзула, она решительно подошла и, деловито заправив выбившуюся белокурую прядь под капюшон, без обиняков спросила:       — Видел, как умерли те южане?       — Молниеносно, — расплылся в улыбке Наратзул.       — Ты умрешь еще быстрее, если брякнешь Оорану о том, что я здесь была.       — А что такого плохого вы собираетесь с нами делать, миледи адмирал?       — Не обольщайся. Хочу спросить кое-что у Константина, а Ооран считает, что я из-за этого сойду с ума. — Альме и обратилась к заинтересованно подошедшему Огневспыху: — Поможешь мне?       — Может, чайкý? — любезно протянул ей свою чашку Константин, а Мерзул лишь фыркнул.       — Спасибо, я поужинала, — покачала головой адмирал. — Скажи мне, Константин, ты ведь долгое время жил в Остиане, верно?       — Почти три года, прекраснейшая, — не то кивнул, не то поклонился тот. — Спрашивай что захочешь — я весь твой.       Мерзул с осуждением уставился на Константина, хоть тот и не заметил, лучезарно улыбаясь Альме, а Наратзул не смог сдержать ехидного смешка.       — Скажи, — помедлила адмирал, пропустив фамильярность мимо ушей, — ты ведь… многих людей там знал?       — Многих! — ответил Константин. — Большинство я, конечно, зарубил на арене, но кое-какие приличные люди тоже попадались.       — Зарубил… — пролепетала Альме, но тут же взяла себя в руки: — Я разыскиваю одного человека из Остиана. Словом, он этерна или полуэтерна. Высокий, очень красивый, лет тридцати, темноволосый. Зовут его Зиндро. Он как-то связан с портом: либо моряк, либо рабочий, либо торговец какой-нибудь. Не уверена, но вроде как его мать и сестра погибли. И… и еще он пахнет лавандой. Прости, я понимаю, это немного, но это все, что я знаю о нем. Видел его?       Константин призадумался, а Альме так и взирала на него с волнением и какой-то наивной, детской надеждой, какую трудно было ожидать от суровой воительницы вроде нее. Наратзул даже подумал, что это действительно способно свести ее с ума. Вот если бы проникнуть в ее мысли!..       Нет.       Я же не Аркт.       — Я, конечно, ко всем морякам не принюхивался, — наконец изрек Константин, — но почти уверен, что этерна в порту не работают. В Остиане их вообще очень мало. Этерна при первой же возможности сбегают от храмовников в благословенные земли Треомара, оставляя на поживу изуверам алеманнов и коринфян, которым бежать некуда. Остаются лишь от полнейшей безысходности — например, бедняки, которым в жизни не накопить на путешествие через пустыню. Либо те несчастные, которых угораздило вступить с местными в брак... Как-то раз я пил с одним мануфактурщиком по имени Пегаст, и вот он рассказал мне, что…       — Нет, — перебила его Альме. — Ты точно не видел того, о котором я спросила?       — Почти уверен, — замялся Константин. — Имечко у него приметное. Я бы запомнил, даже если бы увидел его напротив ставки в таблице арены.       — Ясно. — Альме лишь отвела погасший взгляд.       — А какая тебе печаль до этого морячка? — не сдавался Константин, деловито расправляя плечи. — Мало ли на свете видных мужчин!       — Я люблю его, — тихо ответила Альме. — Другого мне не нужно. Но… много лет не могу найти его, как будто он… Как будто он… призрак. Это сводит меня с ума.       — Значит, Ооран все-таки прав, — усмехнулся Наратзул.       — Только попробуй сказать ему! — пригрозила Альме.       — Да что за глубины бездны тут разверзлись! — не выдержав, воскликнул Мерзул. — Нет, госпожа адмирал, вы мне все-таки объясните! Вы говорите, вам не нужен никто, кроме моряка Зиндро, но при этом у вас отношения с генералом Мерианом! Который, в свою очередь, отбил мою возлюбленную Каэру и по какой-то нелепой случайности считает ее своей невестой! Может, вы уже все разберетесь, кто кого любит, и дадите нам с Каэрой быть вместе?!       — Каэра на самом деле его не любит, — заметил Наратзул, подтолкнув локтем огрызнувшегося Мерзула. — Это очень длинная, странная драма, не обращайте внимание, Альме.       — Каэра, — задумчиво протянула та. — А, певичка, которая из каждого путешествия привозит нового любовника. Верно, я вспомнила, кто она такая. Ты очередной уверовавший, да, мальчик?       — Это неправда! — вспыхнул Мерзул. — Она — человек чистейшей души!       — Милое дитя, — плотоядно усмехнулась Альме. — Мериан женится на ней потому, что ему опостылели сплетни. Он не любит ее. Меня, к слову, тоже, — и это взаимно. Мы с ним… Как сказать-то? Мы с ним друг для друга — напоминание. Он похож на моего Зиндро, а я — на его умершую зазнобу. Во взрослом мире иногда так бывает, мальчик. Иногда приходится делать все, чтобы не свихнуться от… от чувства оставленности.       Наратзул видел, что Мерзул хотел было высказаться, но почему-то погас, как выгоревшая свеча. Он поднял на Альме взгляд, полный обиды, и только лишь сумел ответить:       — Это неправильно. Нужно хранить верность любимым — иначе зачем это все?       — Неужто будешь до смерти грустить по Каэре? — вздохнула Альме. — Скорее, подобно юному Мериану, попытаешься отбить ее у мужа, но получишь пиздюлей, невзирая на собственную святость, а в итоге — найдешь замену, которая восполнит тебе пустоту в душе. Да, ты будешь себя корить поначалу, будешь себя люто ненавидеть, но в итоге поймешь одну простую вещь: безумие приходит очень постепенно. И если ты один, оно сжирает тебя живьем.       — Я умею быть верен, — твердо ответил Мерзул.       — Ну, кто-то действительно умеет, — пожала плечами Альме, которой этот разговор явно вернул прежнюю невозмутимость. — Возможно, ты так же свят, как Ооран, но что-то я сомневаюсь. Ты придешь к тому же падению, что и я, вот увидишь. Просто с высоты твоих принципов будет больнее падать.       — А что Ооран? — оживился Наратзул.       — Что? — не поняла Альме. — Да, это его жену пытался спиздить Мериан, но именно что пытался. Та дурой далеко не была и не поддалась, Ооран очень разозлился, а мне — просто было интересно наблюдать как старина Мериан отплевывается землей вперемешку с собственными выбитыми зубами.       — Говорю же, Мериан — отъявленный мудак! — подхватил Мерзул. — Каэре рядом с ним не место!       — И чем кончилось? — спросил Наратзул.       — Как видишь, — вздохнула Альме, — Мериан все еще генерал. А зубы ему новые наколдовали.       — А королева?       — Есть версия, что она умерла. Где-то через год после того.       — Версия? — удивленно вскинул брови Наратзул.       — Ага, — небрежно кивнула Альме. — Знаешь, ведь есть неразрешимые загадки Вина. Существует ли Звездный город? Как утонула Чандхарра? Есть ли у килейцев совесть? Куда подевалась наша королева? На все эти вопросы один ответ: хер его знает! Поэтому мы все как-то между собой решили, что она просто умерла. Но! Настоятельно не советую обсуждать эту тему с Оораном, потому что какую бы версию ты ни выдал — он обидится.       — Он верит, что она жива?       — Я уже и сама не знаю, во что он верит. Поверь, там все настолько запутанно, что лезть не стоит.       — У вас запутанно вообще все, — пробурчал Мерзул.       — Таковы дела, — улыбнулась Альме. — Впрочем… мне пора. Спасибо, Константин. Отсутствие вестей — тоже вести, как бы печально это ни звучало.       — Тебе надо было допросить сегодняшнего посланника! — заметил Огневспых. — Может, он что-то знал о Зиндро.       — О нет, с храмовниками лучше не связываться. — Альме получше натянула капюшон и явно засобиралась. — И ты… Наратзул, да?       — Наратзул, — подтвердил тот. — Я все понял, ни слова — так ни слова.       — Мы поладим, если так, — заключила Альме и, кивнув всем троим на прощание, неслышной тенью в сгустившихся сумерках скользнула к лестнице.       — Она от меня в восторге, — присвистнул Константин. — Уверен, со мной она забудет этих своих всех, Мерзул, и тебе не о чем будет волноваться. В крайнем случае, если твоя Каэра все-таки окажется стервой, сам понимаешь, — у тебя остается Наратзул!       — Идиот, — тяжко вздохнул тот и поплелся к дому.