Собачья работа. Британский агент

Таймлайн: где-то после войны, но не обязательно в шесть часов вечера Как всякий нормальный француз, Корвус Лестрейндж капитулировал. И не важно, что технически он швейцарец: Лестрейнджи, как и Розье, предпочитают жить во Франции. Теперь он, совсем не аристократично растрепанный и слегка поросший неровной темной щетиной, нахохлившийся, как настоящий ворон, молча наблюдал, как Райнхард готовит свой ритуал. Лестрейнджи — могущественная семья темных магов, и Корвус наверняка понял, для какой цели Райнхард его похитил: чем чистокровнее человеческая жертва, тем больше силы высвобождается. — Соскучилась по кузену, Винда? — Райнхард осторожно погладил ее по волосам. — Что-то он не хочет с нами разговаривать… Винда осталась безучастной. Это для Корвуса оказалось слишком: — Ты же не трахал труп моей кузины, Мюзель?! — каркнул он, подобно настоящему ворону. На самом деле, Райнхард не любил прикасаться к трупам, и разговаривал с ней как с живой, чтобы побороть собственное отторжение, так что обвинение было совершенно необоснованным. Да и тело под заклятием заморозки явно не подходило для извращений. — Нет, я с ней только иногда разговариваю, — наконец, решил он слегка успокоить чуть не плюющегося чистокровного. — Я бы никогда не прикоснулся к ней против ее воли. Они оба понимали, что это было ложью: Винда бы никогда не позволила похитить своего кузена, и не согласилась бы пожертвовать чьей-то жизнью ради того, чтобы вернуться самой. Райнхард совершенно не сомневался в этом, считая, что она лучше него самого. Он даже полагал, что, возможно, она бы хотела покоя, и вовсе не желала возвращаться к жизни, но гнал эту мысль от себя: так думать слишком больно. Винда заслуживает второй шанс, даже если сама готова от него отказаться. Когда-нибудь она поймет это. — Мне жаль, что я издевался над тобой в школе, Мюзель, — проговорил вдруг Лестрейндж печально, словно пытаясь исправить впечатление от своей вспышки. Райнхард не поверил и ничего не стал отвечать. Лестрейндж помолчал. — Я понимаю, что мы с Виндой сильно отличались, — да, Винда точно не была нормальной француженкой, как мысленно согласился Райнхард, — но все-таки я — ее кузен, неужели ты думаешь, что она простит тебе мою смерть? Да, Винда действительно сильно отличалась от этого аристократишки: она была смелой и непреклонной, и еще никогда не судила по чистоте крови. А Корвус был в компании самых злобных чистокровных, травивших Райнхарда в школе за то, что он полукровка. Потом они сильно пожалели… почти все. — Простит твою смерть? — Райнхард усмехнулся. — Ты не понимаешь. Считаешь себя каким-то особенным, как это принято у вас, чистокровных аристократов. Ненавижу аристократов… — он помолчал несколько секунд. Ненависть была бессмысленной — он же все равно собирался убить Корвуса. И Винда, его Винда, тоже была чистокровной аристократкой. Когда-то Райнхард и ее ненавидел очень сильно, но не теперь. Давно уже нет. Только не когда узнал о ее смерти. — Есть множество других людей, чьи смерти Винда мне никогда не простит. Все, убитые немцами, ведь я воевал за Германию, а значит, несу ответственность… — Почему ты так хочешь оживить женщину, которая тебе не жена и не невеста, и вообще, никогда не простит? — спросил Лестрейндж, кажется, с искренним интересом. — Ты так сильно любил ее? — Разве любовь прекращается со смертью человека? — Райнхард резко повернулся к Корвусу. — Не понимаю, как люди легко забывают тех, кто был им дорог. Конечно, я люблю ее до сих пор, и мне не нужно, чтобы она была моей, я просто хочу знать, что исправил причиненное зло… я раскаиваюсь в том, что делали немцы, но как я мог быть в стороне, когда моя страна воевала?! Он оборвал себя. Нашел перед кем каяться и разводить сопли насчет коллективной вины — перед чистокровным аристократом, еще и таким мерзким, как Лестрейндж. Все они — такие же фашисты, только уберменшами считают себя, любимых. На самом деле, Райнхард хотел бы вернуть не только Винду. Он хотел бы вернуть всех погибших на этой войне. Но миллионы мертвых не имели такого шанса, в отличии от могущественной некромантисы. Он не знал, как вернуть их… а как вернуть Винду — знал. Чисто теоретически, без экспериментального подтверждения надежности метода, но все же знал. Любовь к ней мучила его каждое мгновение, но он действовал не только из-за нее. — Ну и лицемер же ты, Мюзель! — огрызнулся вдруг Лестрейндж. — Я знаю, что сколько бы ты ни говорил о своей любви и раскаянии, ты нашел себе чистокровную невесту из древнего рода некромантов. Твоя Мариендорф в родстве с самими Поттерами… — про британскую семью Поттеров Райнхард знал примерно ничего, — но убить ее ты не хочешь, хотя ее кровь подошла бы еще лучше моей! Почему ты не хочешь отдать ее жизнь за жизнь Винды?! Потому что она — немка, а я — француз?! — Заткнись, Лестрейндж, — посоветовал Райнхард холодно. — Потому что ты — мразь, а Хильда — нет. Тебе не понять. Райнхард устало прикрыл веки. Он бы не причинил вред Хильде, хотя и не мог полюбить ее по-настоящему. Все время где-то на границе сознания присутствовала мысль, что она не Винда. Что Винда красивее, женственнее… Хотя на самом деле она часто вела себя как мужчина, причем не всегда в хорошем смысле. Да и красота понятие не абсолютное, а зависящее от индивидуального вкуса смотрящего. Просто Винду он любил, хотел защищать, только вышло так, что это она защищала других от него и таких, как он. Что она погибла из-за его собратьев по оружию… Она была его прекрасной дамой, идеальной розой… большинство близко общавшихся с ней людей или тех, кому повезло выжить после встречи с ней в бою, решили бы, что он ебнулся, если бы услышали такое. Жизнь Винды в его личном рейтинге стоила намного больше жизни других людей, но все же он видел ценность в каждом человеке и не стал бы приносить в жертву того, кого считал невиновным… Но если бы он был уверен на сто процентов в успехе, возможно, он бы рассуждал иначе.

***

Райнхард был уверен, что ничего не вышло. Он снова стал убийцей, а Винда лежала на ритуальном каменном постаменте в окружении нарисованных им символов, такая же неживая и безучастная, как раньше. Бесполезно, здесь только ее тело, а ее самой нет. Горло свело очередным спазмом. Еще немного, и он бы дошел до той стадии, когда пускают себе пулю в голову (технически это проще и надежнее, чем Аваду). Внезапно ему показалось, что ее ресницы дрогнули, а грудь приподняло дыхание. Возможно, это была просто игра света.