Гиена

Всю ночь вспоминал Раскольников сюжет своего приключения с процентщицей, и не мог успокоиться. В голове его всё крутились слова Алёны Ивановны о большем. “Только помыться не забудь!” - как будто вживую слышал Родион её голос снова и снова. “Стыд, какой стыд! - думал студент, зарываясь разгорячённым лицом в подушку, - она ведь издевается надо мной! Будто гиена жрёт! Какая же жестокая…” Но на следующий день Родион всё же пошёл вечером в общественную баню. Весь день сомневался он, идти или нет, но, как ни странно, решился вопрос руками природы: когда шло дело уже к пяти, у Раскольникова от волнения случилось некоторое расстройство кишечника, благодаря чему создались очень хорошие условия для этого так называемого “большего”, о котором говорила Алёна Ивановна. “Значит, так тому и быть”, - подумал Раскольников. Без пяти восемь был он у порога в злосчастную квартиру. - Ну здравствуй, - сказала бабка, ехидно улыбнулась и изучающе зыркнула на Раскольникова, заставляя его покраснеть и опустить глаза, - да проходи, стесняться рано пока. Сначала Алёна Ивановна напоила Родиона чаем. Покушение на жизнь свою она, очевидно, и впрямь приняла за досадное недоразумение, и разговаривала с гостем не как с опасным, а как с глупым и крайне ещё незрелым человеком. Раскольников мялся, когда процентщица спрашивала всякое о его семье и об учёбе. А узнав, что жил он последние месяцы только на деньги с займов, она и вовсе рассмеялась. - У меня не было выбора! - попытался оправдаться Раскольников. - Все вы так говорите, - махнула рукой бабка, - хотя на деле просто хотите денег лёгких. Родион промолчал, насупившись. Неприятное чувство поражения охладило его пыл и только усилило давление на нервы. - Ладно, - объявила Ивановна, встав из-за стола, - заболтались мы с тобой. Грохнуть не хочешь? Ты ведь не беседы вести со мной пришёл, верно? Раскольников неловко поправил воротник холодными пальцами. - Ну, даже не знаю… А что у вас там? - Вишнёвка. Кре-е-епкая. Сама делала. - Ну можно немного. Так… - Для смелости? - Типа того… Выпили. Родиона, конечно, разморило довольно быстро, хоть он и пригубил только малость, а вот бабка нализалась от души, а почти не опьянела. Жестом поднимая Раскольникова со стула, процентщица повела его в соседнюю комнату. Посередине в ней стояла добротная кровать, а у противоположной стены большой комод. “Заклады, поди, там прячет”, - подумал Родион в перерыве между сменяющими друг друга смущающими картинками об их с Ивановной дальнейшем времяпрепровождении. Хоть Раскольникову и было неприятно оттого, что бабка представляла собой существо определенно мифическое, но всё же влечение к ней не угасало, а наоборот, подпитывалось едким страхом за свою честь. Не растягивая попросту время, процентщица скинула своё серое платье и вновь показалась Родиону в полной боевой готовности. - Ну, чего стоишь? - спросила она у Раскольникова, с опаской поглядывающего на её огромное хозяйство, - раздевайся. Родион не посмел ей перечить. Рубашка, штаны и всё остальное были не очень аккуратно сложены на стул, и Раскольников сам предстал перед Ивановной обнаженным, в защитной позе скрестив руки на груди. - Так-то лучше, - оценила процентщица его вид. Родион испытал смешанные чувства, когда бабка велела ему лечь. Он представлял их первое свидание куда более романтичным, и в мечты его никак не входило быть принимающей стороной. Он, конечно, ожидал, что Алёна Ивановна окажется более опытной, и, возможно, властной, но чтобы всё было настолько в их ролевой схеме перевёрнуто с ног на голову, и представить было нельзя. “Поистине, гиена. Не успокоится, пока потроха мои не раздерёт…” - подумал с ужасом Раскольников, когда старуха нависла над ним со смазанной маслом пятернёй. - Ну что, голубчик, сейчас проверим, готов ли ты, - протянула она, - переворачивайся на живот. Никогда в жизни Родион не ощущал так глубоко внутри себя чьи-то пальцы. К удивлению, это не было больно. Массируя анус Раскольникова, Ивановна даже доставляла ему странное удовольствие. Родион вспомнил, как в раннем детстве по указанию матери ложился на пелёнку и задирал ноги, чтобы избавиться от запора. В то время он не находил чувство распирания анального кольца приятным или каким-то примечательным, но сейчас, и когда это с ним делала Алёна Ивановна, всё подобное обретало совершенно иной подтекст. Убедившись, что Раскольников расслабился и ничего не должно помешать проникновению, процентщица прекратила эти ласки. Помазав как следует свой орган новой порцией масла, Ивановна приставила его к узкому входу. - Осторожней, пожалуйста, - попросил Раскольников, приподнимая по её указанию зад. Бабка усмехнулась и сказала: - Выдержишь. Ещё никто не умирал. А потом она медленно вставила. Родион всё ещё был в замешательстве и не знал, что чувствовать. Пока Ивановна вдалбливалась в него, он держался за простыни и, кажется, просил остановиться. Но потом привык. Чувство глубокой привязанности к старухе-процентщице вспыхнуло в нём с новой силой в момент болезненной близости, и он вновь, как неделю назад, не смог сдержать этого порыва: - Я люблю в… - Брось эти сентиментальности, идиот, - вдруг осекла его бабка, - сейчас не время. - Н-но… - продолжил было Раскольников, желая поделиться внезапным озарением. Ивановна, настаивая на своём, начала сношать его активнее, и он ничего больше не мог выговорить, срываясь на стоны. Чернота ночи вскоре сгустилась над городом, и в окне квартиры бабки-процентщицы загорелся свет. Сама хозяйка в это время сидела на кровати и нюхала табак, а рядом без сил лежал Раскольников, уткнувшись лицом в постель. - Тебе домой-то не пора? - поинтересовалась Ивановна, - поздно уже. - Мне плохо… - жалобно простонал Родион, - можно остаться?.. Подумав, старуха ответила: - Ладно, так и быть. Но спать будешь на полу. Кажется, их отношения начали развиваться.