Когда цветет бегония

Сначала Гонконг, потом Америка. В жизни Шан Сижуя на первом месте всегда была опера. Просто потому, что он не знал иного пути. Даже если Сижуй не мог жить без оперы, опера могла прожить без него. Впервые он поставил что-то выше оперы – выбрал сбежать вместе с Чэн Фэнтаем. Это было похоже на молниеносный порыв, когда времени на раздумья не оставалось, и, едва прибежав на платформу и запрыгнув в начинающий отбывать поезд, через пять минут Сижуй уже хотел с него спрыгнуть обратно, однако рука Фэнтая никуда его не отпустила. То же самое повторилось на пароме: сначала у Шан Сижуя случился порыв спрыгнуть с перил в открытое море, потом – украсть шлюпку и под покровом ночи уплыть обратно на китайский берег, но все его попытки провалились. Творческая душа – тонкая натура, настроение Сижуя сменялось быстрее, чем погода в морских водах, и каждый раз Чэн Фэнтаю приходилось его убеждать и успокаивать. Когда спустя продолжительное время они все-таки добрались до берегов Америки, Шан Сижуя накрыли противоречивые чувства. С его детской непосредственностью поначалу он воспринимал это как увлекательное приключение, однако лишь временное. Всё новое было необычным и интересным, но главное – чужим. Постепенно восторги были перекрыты паникой: другая страна, иноземный язык, много бледнолицых, высокие дома, куча машин, нет привычной еды… С одной стороны, чем-то напоминало Шанхай, и было всё то, что любил Чэн Фэнтай: кинотеатры, яркие неоновые вывески и даже опера – но другая. Они поселились в Чайна-Тауне – оплоте того, что напоминало дом и где наконец-то были люди, похожие на них: китайцы на чужбине, точно так же скучающие по Родине. У каждого из них была своя причина уехать и невозможность вернуться. Они могли ругать или быть обиженными на свою страну, и всё равно они ее любили и тосковали. Здесь Шан Сижуй почувствовал себя немного лучше, но ему многого не доставало. Чэн Фэнтай был очень занят, пока готовил всё к их новой жизни на новом месте. Ему нужно было наладить связи, заключить какие-то контракты, чтобы начать бизнес, и практически всё с нуля. Хорошо, что у него были средства, харизма и необходимые знания – он мог сколотить новое королевство взамен старому, просто нужно было время. Вдобавок в Америке Фэнтаю всё же удалось найти знакомых, с которыми завел дружбу во времена своей учебы за границей, они свели его с нужными людьми, и потихоньку дела начали налаживаться. Шан Сижую было тяжело без театра. Пока Чэн Фэнтай работал, он мог лишь вести свою привычную рутину: тренировать голос, разминать тело и петь старые оперы. Вот только, для кого это было? И кто напишет для него новые спектакли? Из-за того, что Фэнтай пропадал на целые дни и возвращался только для того, чтобы поспать, одиночество начинало разъедать Сижуя и заставляло потихоньку сходить с ума. Когда Шан Сижую надоело сидеть дома, он начал выступать для жильцов Чайна-Тауна в подвальных помещениях, а после этого и для иностранцев, которые захаживали в их края, и площадь его выступлений расширилась. Иностранцы ничего не понимали в пекинской опере, но их завлекало неизведанное и экзотичное, а вкупе с непревзойденными способностями Сижуя они были очарованы и будто загипнотизированы представлением. Но всё это было не таким масштабным, как в Бейпине. Для более крупного выступления нужна была приличная сцена, а лучше – театр, требовалась труппа для второстепенных ролей, были необходимы костюмы и реквизит. Всё это Чэн Фэнтай смог предоставить для Шан Сижуя не сразу, а до этого момента были истерики и скандалы. Однажды Сижуй в порыве обиды даже выбежал за пределы Чайна-Тауна и потерялся. Фэнтай и их знакомые, с которыми они завели общение, начали поиски, и благо нашли бедолагу ночью в полицейском участке: Сижуй чуть его не разнес, потому что не понимал, чего от него хотят эти белые люди, и Фэнтаю пришлось их увещевать. Тогда он тоже сорвался на Сижуя – просто потому, что он тоже человек и устает. Всё будет – но не сразу, просто надо было подождать. Между ними возникали недопонимания, но они старались примириться, ведь они жили в новых условиях и могли положиться лишь друг на друга. В конечном итоге, спустя какое-то время, когда новый бизнес Чэн Фэнтая был налажен, он организовал для Шан Сижуя театр в Чайна-Тауне, где тот наконец-то смог выступать как прежде. Также они вышли на связь с седьмым молодым господином, и он смог присылать оперы по факсу. Спустя несколько лет представлениями Сижуя заинтересовались иностранцы из мира искусства, и Чэн Фэнтай договорился с ними о турне по Америке. Это стало настоящим триумфом Шан Сижуя за границей. Они получали весточки с Родины и следили за новостями в газетах, точнее, за этим следил Чэн Фэнтай. Письма из Китая доходили долго, в них рассказывалось о новом правительстве, о судьбе театров и новой жизни людей. Поначалу Шан Сижуй радовался и думал, что возможно скоро они смогут вернуться, раз в стране всё поменялось, однако со временем новости становились неутешительными, и Фэнтай начал утаивать информацию от Сижуя. Ведь если бы тот узнал, что случилось с театрами, оперой и актерами во времена Культурной революции, он бы, наверное, вооружился оружием, переплыл бы океан и наказал бы тех, кто разрушил пекинскую оперу… а что потом? Фэнтай не исключал, что Сижуй выбрал бы смерть, чем покорился бы на милость хунвейбинов (красногвардейцев). Но однажды Шан Сижуй все-таки узнал об этом от местных китайцев в Чайна-Тауне. Конечно, его обуял праведный гнев, а потом накрыла истерика. По ночам ему начали сниться кошмары. - Чэн Фэнтай! Чэн Фэнтай! Чэн Фэнтай! Сижуй повторял в лихорадке его имя, просыпаясь в холодном поту и весь дрожа. Ему снились ужасы, которым подвергали людей в Китае. Снилось, как его прекрасные костюмы сжигают. Снилось, как его заставляют говорить уничижительные вещи. Снилось, как вынуждают отказаться от классической оперы и выступать со спектаклями, превозносящими партию и идеологию. Снилось, как его задвигают на второстепенные роли, а потом ссылают куда-то далеко за неповиновение для перевоспитания, а потом… он просто перерезает себе горло, потому что не может жить в этой новой реальности с новыми правилами. Являлся ли он предателем своей страны, раз не смог прогнуться под новые реалии?.. Но каждый раз Чэн Фэнтай был рядом, чтобы крепко его обнять и шептать утешающие слова. Если бы его не было, Шан Сижуй сошел бы с ума. - Я рядом. Не бойся. Сижуй утыкался макушкой ему в грудь, и у Фэнтая сдавливало сердце от щемящей жалости и нежности к этому созданию. Как он мог его бросить? Никогда. Шан Сижуй долго переживал противоречивые чувства, и только выступления спасали его от потопления в собственных мыслях. Раньше он часто ныл, как скучает по Бейпину, который теперь стал Пекином в новой Китайской Народной Республике, но однажды он сказал Чэн Фэнтаю: - Давай просто останемся здесь до самой старости. Фэнтай понимал, как ему больно. Ему и самому было больно. Что бы Сижуй ни говорил, но он скучал. Скучал и страдал, что не может вернуться на Родину, пока в ней зверствовал режим Культурной революции. Больше они не поднимали эту тему. Только спустя десять лет, когда этот режим закончился, Шан Сижуй вновь затосковал. Он так и не научился разговаривать на английском. Если уж он родные китайские иероглифы не смог выучить, что уж говорить об абсолютно чужом, иностранном языке? Максимум за годы проживания он научался нескольким бытовым фразам, которые могли подсказать спросить дорогу, что-то купить – что-то простое. Живя в Чайна-Тауне, он продолжал спокойно пользоваться разговорным китайским. Прошло столько лет… Сижуй прожил на чужбине больше, чем жил в родном Китае. Как он и хотел, они состарились вместе. За свою долгую жизнь Чэн Фэнтай сколотил целое состояние в Америке, а Шан Сижуй объездил с гастролями и Америку, и Европу. За это долгое время между ними было много всякого: случались и ссоры, и скандалы, как-то раз они даже разъехались ненадолго друг от друга, чтобы потом снова помириться и съехаться обратно – они были слишком зависимы, словно от наркотика, и никакие другие люди не могли восполнить то, что они давали друг другу. Несмотря на то, что в Америке они прожили так долго, сердце Сижуя всегда стремилось на Родину – в родной Китай. Иногда Шан Сижую было стыдно, и он испытывал муки совести. Он бросил свою страну в самый тяжелый для нее период, отрекся от нее… Но Чэн Фэнтай всегда мог развеять его сомнения. Конечно, он чувствовал то же самое, и всё же, в отличие от Сижуя, который всегда руководствовался эмоциями и чувствами, он всегда опирался на рациональность и логику. Если бы они остались, что бы случилось? Они бы точно умерли. Тогда бы мир никогда не узнал о пекинской опере, и она никогда не была бы прославлена в веках… Какой же жуткий парадокс: пекинская опера умерла на Родине, чтобы в олицетворении Шан Сижуя возродиться и получить второе дыхание за границей. Он спас ее наследие. И теперь, когда в Китае снова сменился режим и начали восстанавливать утраченное, он наконец-то мог приехать и поучаствовать в этом… Ведь даже на пепелище способны расцвести цветы. Если, конечно, его не заклеймят предателем. - Я напишу несколько писем, – сказал Фэнтай. – Теперь, когда у меня много связей, я смогу обеспечить нашу безопасность. Ни о чем не беспокойся. Шан Сижуй мог приехать в Китайскую Народную Республику в качестве консультанта по восстановлению наследия пекинской оперы. Он был счастлив и в то же время боялся. Как за эти годы изменилась страна? Сможет ли он найти хоть что-то, что напомнило бы о прошлой жизни, которая закончилась больше тридцати лет назад? Или же он почувствует себя там абсолютно чужим? И что насчет людей из его прошлого – был ли хоть кто-то жив и вспомнит ли о нем? - Чэй Фэнтай, я боюсь. Мне кажется, я теперь чужак везде… Ведь за эти годы Америка не стала мне домом, но и новый Бейпин… Точнее, Пекин тоже стал другим… Фэнтай улыбнулся ему – так, как это умел делать только он, обезоруживающе, обнадеживающе и успокаивающе. В его глазах всегда был Шан Сижуй. Его улыбка всегда принадлежала ему. Если Сижуй не мог прожить без оперы, то Чэн Фэнтай не мог прожить без его выступлений. Он сделает всё, чтобы тот был счастлив. - Ты ведь слышал поговорку, что дом там, где твое сердце? Он прижал его ладонь к своей груди. - Твой дом всегда был рядом с тобой и последует за тобой куда угодно. Шан Сижуй сжал его руку в своей, чувствуя, как от слов Чэн Фэнтая сжимается сердце. Если бы не этот мужчина, он бы уже сто раз умер. Если бы не он, он давно бы сошел с ума, потерял бы себя и сгинул. Это мужчина как маяк всегда указывал ему на свет. Он всегда верил в него, поддерживал и вдохновлял. Он был его частью даже больше, чем он сам для себя. Без него он не смог бы петь в опере. Чэн Фэнтай стал для Шан Сижуя всем: больше, чем дом и даже больше, чем опера… Но Сижуй ему об этом не скажет, а Фэнтай достаточно проницательный, чтобы знать об этом и самому. - Смотри, – нежно произнес Чэн Фэнтай, указывая на окно, – на балконе уже бегония зацвела. Хочешь, пойдем посмотрим вместе? Их история оказалась счастливее, чем у Нин Цзюлана и Лорда Ци… - Просто не отпускай моей руки, – сказал Фэнтай. Шан Сижуй теперь знал, что никогда ее не опустит – до последнего вздоха.