Сонная тропа

Чуя растерянно смотрел на дверь, силясь понять, что произошло. Кажется, в ближайшее время преподам будет не до его перевода. Впрочем, лучше хотя бы отчасти собрать вещи. Мало ли Озаки утром ввалится и скажет топать на новое место жительства. Выдвинув верхний ящик стола и отбросив в сторону тетради, Накахара извлек из тайника браслет, задумчиво повертев в руках. Наконец-то выдался шанс нормально его рассмотреть, не боясь, что кто-то зайдет и отнимет. Вроде ничего особенного не было, кроме, разумеется, непонятного иероглифа. Повернув плашку браслета обратной стороной, Чуя едва не выронил его: на обратной стороне значилась дата – четвертое июля. Дата была не выгравирована, в отличие от иероглифа, а выцарапана чем-то острым, вроде гвоздя или ножа. Выматерившись, Накахара вспомнил свой первый день в пансионе, когда Тачихара достал карманный нож. Тогда было действительно жутко, но сейчас, вспоминая прочитанное в дневнике и затем то, что недавно рассказал Гоголь… выходит, убивать его Тачихара изначально не собирался, разве что запугать. Но для чего? Так хотелось быть тут одному? Ну и пожалуйста: завтра пятая комната снова будет в полном распоряжении этого придурка. Чуя погладил шероховатую надпись с обратной стороны браслета. Оставалось лишь гадать, с чем связана эта дата, которая ему ни о чём не говорила. Но, по-видимому, значение её было не менее важным, чем иероглиф. Прям шифр какой-то, который разобрать невозможно, а подсказок совершенно никаких. Спрятав браслет во внутренний карман рюкзака, Чуя забросил следом тетради и канцелярию. Учебники можно и завтра закинуть, если не отправят на переселение прямо с утра. Уже собираясь закрыть рюкзак, он наткнулся взглядом на дневник, вспомнив, что он так до конца и не был прочитан. Вздохнув, Накахара вытащил его и пролистал до той страницы, где они с Эдгаром остановились в прошлый раз. Тачихаре, как он сделал вывод из следующей записи, действительно досталось. Кажется, у автора дневника руки тряслись, потому что запись была сделана неаккуратно и была настолько размыта в некоторых местах, что чернила растеклись и пришлось подбирать написанные в этих местах слова по смыслу.  Я больше не мог ждать. Как только все улеглись, я вышел и спустился через черный ход. Как и говорил Мичи, замок только для вида: ничего не заперто. Повезло, что меня не заметили. Весь путь меня одолевало страшное предчувствие. Я боялся опоздать, потому что знал: с Мичи случилось что-то страшное. Когда я добрался до первого окна карцера и заглянул в него, там было пусто. И так, заглядывая в каждое окошко и стараясь не попадаться на глаза охране, пробирался дальше. Мичи… он был ещё жив. Я нашел его в предпоследней камере и зажал себе рот, чтобы не закричать. Он лежал на полу. Форменных рубашки и жилета на нем не было, и, хоть было плохо видно, я рассмотрел жуткие рваные рубцы по всему телу. Запястья были обмотаны какой-то цепью, а вокруг было так много крови… Я испугался, что уже слишком поздно, но затем услышал, как он позвал меня, едва слышно. Дальше я не соображал и побежал прямо к главному выходу. Естественно, меня тут же встретила охрана, но я орал и отбивался, требуя позвать директора. Меня пытались держать двое охранников, но я укусил одного, тем самым сумев вырваться, и побежал в кабинет Мори. Больше всего я боялся, что счет не на минуты, а на секунды, и, что ещё хуже, Мори мне не поверит. Сам не помню как, добрался до кабинета и влетел прямо туда. Повезло, что Мори ещё не спал. Он выслушал меня и, вколов успокоительное, попросил подоспевших охранников проводить меня до комнаты. Проснулся я уже позже. Даже не знаю, сколько проспал, но Рампо сказал, что больше суток. Первым делом я пытался узнать, что с Мичи, но преподы тут же находили способ от меня отделаться. Только Озаки-сенсей не пыталась уйти от ответа. Сказала, что Мичи в очень тяжелом состоянии в медблоке, и мне к нему нельзя. Я спросил, когда будет можно, но она ответила как-то смазано и непонятно. Мне оставалось только ждать, но я не мог ждать. Мне удалось прокрасться в медблок. Как хотелось остаться там и быть рядом, но это непозволительная роскошь. Мне пришлось спрятаться в шкафу в кабинете Йосано, а потом… На этом запись обрывалась. Создавалось впечатление, что кто-то вошел в комнату. когда Танидзаки делал запись, и пришлось спешно прятать дневник от посторонних глаз. Внизу страницы также шли неровные черточки, уже знакомые по предыдущим записям. Судя по всему, так автор дневника пытался успокоить нервы. Чуя перелистнул страницу. На оборотной был рисунок сердца, заклеенного пластырем, и ниже надпись: Я хочу, чтобы Мичи выжил. Даже если это будет моим последним желанием, пусть оно сбудется.  Чуя перевел взгляд на следующую страницу – там запись была короткой, но довольно говорящей:  Решено! Соберу все доказательства! Этот ублюдок считает меня трусливым и бесполезным, ну и пусть дальше считает. Это только на руку. Тем более, он не знает, что мне удалось случайно обнаружить. Пока он будет думать, что я не представляю угрозы, у меня есть все шансы собрать как можно больше информации. Кое-что буду описывать здесь, но для безопасности удалю эти страницы – на тот случай, если кто-то найдет мой дневник, или его заберет Эйс. Их я спрячу и, если что-то со мной случится, Мичи поймет, где искать недостающие записи и подсказки на них. Он единственный, кто сумеет понять меня без слов. Под записью красовался жутковатый детальный рисунок, сделанный той же ручкой – глаз, который будто подглядывает сквозь страницы. Кажется, Танидзаки решил объявить Эйсу войну. Впрочем, окажись на его месте кто угодно, – поступил бы так же. Следующая страница была пустой, далее насчитывалось около пяти, а то и больше обрывков у основания. Это значит, что записи были, но их предусмотрительно убрал сам хозяин дневника, как он и писал на предыдущей странице. Выходит, Танидзаки удалось что-то раскопать. Знать бы теперь, где эти записи искать... *** Мори осознал свою ошибку в тот самый момент, когда понял, что на этот раз доза препарата была превышена, пусть и на несколько миллиграмм, но этого хватило, чтобы пришлось в буквальном смысле вытаскивать Тачихару с того света. Сейчас Мичизу был в шаге от того, чтобы не вернуться к жизни, о чем свидетельствовало отсутствие реакции на раздражители и пульса. Требовалась срочная реанимация. Огай сам не помнил, сколько раз Тачихаре пришлось побывать за гранью, но этот способ был единственной возможностью не только увидеться с умершей дочерью, но и найти многие ответы на свои вопросы, которых за пребывание в “Сонной тропе” в разные периоды времени накопилось слишком много, а ответов на них почти не было. Да, он использовал своего этого мальчишку как проводник. Но это был единственный способ остановить то, что не получилось много лет назад, когда сам Огай был того же возраста, что и ученик на его операционном столе.  Озаки вихрем влетела в лабораторию. Не надо было ничего говорить: всё было видно по её взгляду. Время в такие моменты останавливалось и ощущалось тягучей липкой паутиной, но думать было некогда.  Разряд, за ним следующий… пульса всё ещё не было. Прямо сейчас вся огромная работа за годы могла исчезнуть, а этого допустить было никак нельзя… Наконец, монитор пискнул, показывая пробившийся пульс. Мори бросил взгляд туда и выдохнул. На этот раз он успел, но следующего может и не быть.  – Я говорила тебе завязывать с этим. – холодно сказала Озаки, сверяясь с данными на мониторе. – Я даже не знаю, сколько он пробудет в таком состоянии. Если вообще очнётся.  Мори ничего не ответил, лишь устало посмотрел на Коё, осознавая её правоту.  – Озаки-сенсей, он никого не слушает. Ему бесполезно что-то говорить – всё сделает по-своему. – прозвучало у нее за спиной. Коё обернулась и замерла в немом шоке, а затем стала медленно оборачиваться. Огай хотел было что-то ответить, но слова застряли внутри, а монитор, жалобно пискнув, обнулил показатели. Директор “Сонной тропы” расширяющимися от шока глазами смотрел на операционный стол, где ученик, которого едва успели спасти, вытаскивал из своего тела закрепленные там трубки. Заметив такое внимание, Мичизу отвлекся от своего занятия, улыбнулся и посмотрел на директора школы.  – Здравствуй, Огай. Давно не виделись. – усмехнувшись, сказал он, распахнув глаза, которые теперь напоминали глаза чудовища – совершенно белые, без зрачка и радужки. – Ты скучал? – Ты… – О, наверное, стоит называть тебя Мори-сенсей. Я и забыл, что ты давно вырос. Вот только не особо поумнел. – голос тоже был другим, и этот голос Огай мечтал никогда больше не услышать.  – Да не смотри на меня так. Этот мальчишка сейчас на грани, так что можешь убить его, тем самым избавившись и от меня. Ты ведь этого давно хочешь. – Тачихара потянулся, а затем сел на операционном столе, закинув ногу на ногу. – Что такое, Огай? Говорить разучился, или язык проглотил? Будучи мальчишкой, ты был очень болтливым. Слишком, я бы сказал, ахахаха! Мори пытался оправиться от шока. Озаки же после увиденного сделала несколько шагов назад, зацепилась за что-то на полу и упала, ощутимо ударившись о кафель. С места она так и не сдвинулась, продолжая сидеть там же с искаженным страхом лицом. – Я найду способ от тебя избавиться, – прошипел Огай, незаметно сжав скальпель. – Сколько раз ты это говорил? Хмм, я уже со счета сбился. Ты трус и всегда таким был.  – Да неужели? – Мори усмехнулся, подбросив и поймав скальпель. – Думаешь меня запугать? Только, напоминаю тебе, что ты больше мной не управляешь. – он закатал рукав и указал на старый побелевший шрам, полосой протянувшийся от запястья до середины предплечья. – Нашел способ избавить себя, освобожу и его. – Ахахаха, ну надо же! Только ты забываешь о том, что оказал мне прекрасную услугу, переселив в это тело – молодое и крепкое. Век человека недолог, увы. И да, я ведь даже не поблагодарил тебя за это.  – Что-то, я смотрю, в нынешнем тебе весьма некомфортно, – оскалился Мори, погладив кончиком указательного лезвие скальпеля.   – До тех пор, пока мальчишка может меня сдерживать. Но ты же по себе знаешь, как это сложно, да и долго не длится.  – Ты плохо знаешь моего ученика и на что он способен. Если бы всё было так просто, как ты тут распинаешься, то и Тачихары бы уже не было. Но он держит тебя на цепи. Даже если сейчас, воспользовавшись тем, что он не в состоянии держать контроль, ты решил высунуться, чтобы поиздеваться, то у меня для тебя плохие новости. – Мори снова подбросил и поймал скальпель, затем усмехнулся и подошел вплотную к операционному столу, приставив нож к горлу сидящего там существа, которое ещё недавно было его учеником. – Правда? Ты тот еще садист, Огай. И не надо прикрываться мнимой добродетелью. Считаешь жестоким меня, а насколько жесток ты сам? Так использовать мальчика, заставляя его умирать из раза в раз ради твоей прихоти. Не это ли по-настоящему чудовищно? Не смотри на меня так. Даже твоя красотка ассистентка со мной согласна. Ведь правда? – тот, кто недавно был Мичизу, подмигнул все ещё шокированной Озаки. – А держать детей в клетках в подвале и проводить над ними опыты ради желания продлить себе жизнь – это не садизм? – Иногда наука требует жертв. Сколько людей смогли бы благодаря моему открытию дожить до ста минимум лет и прожить не одну жизнь. И для этого совсем не нужно, как в глупых легендах о вампирах, жить в темноте и питаться кровью. Моё открытие – настоящий прорыв, дорога к бессмертию! Но да, ты прав – не для всех. Только для избранных, в число которых ты не входишь. Мори не успел среагировать – осознание, что он в ловушке, пришло после того, как от внезапного удара скальпель выпал и отлетел, а на шее сомкнулись стальные пальцы. – Огай! – воскликнула в ужасе Озаки, наблюдая за разворачивающейся картиной. – Не… подходи… – прохрипел Мори, чувствуя, как воздуху все сложнее добраться до легких. – Ахахаха, я же говорил, что ты трус. Чем старше становишься, тем сентиментальнее и слабее. Слабость есть у каждого, мы сами впускаем её в своё сердце, позволяя сделать нас уязвимыми. Твои жена и дочурка… Какая жалость, ты ведь так пытался спасти хотя бы малышку Элис. Но да, врачи не боги, Огай. Ты не смог, верно? Сколько часов ты реанимировал её труп?  – Зат..кнись! – Правда не нравится? Хочешь мне доказать обратное – убей меня! Ну же! Я ведь даже не сопротивляюсь, а добить это юное тело не так и сложно, особенно такому хорошему врачу. Мори пытался освободиться, понимая, что в скором времени его попросту задушат.  – Закрой… пасть… – Ты не сможешь, я же говорил. Твоя слабость дала росток, а теперь превратилась в древо, почти как на гербе нашей школы, ахахаха. Правда, у древа иная символичность, да ты и сам знаешь. Озаки, понимая, что монстр сейчас отвлечен, дотянулась до манипуляционного столика с инструментами и лекарствами. Схватив необходимое, Коё ударом ноги сбила стол, который при падении наделал шума. Когда чертов демон повернул голову в ту сторону, Озаки уже была у него за спиной. – Я устала от твоей болтовни, урод! – прошипела она, вонзая в плечо Тачихары шприц. Если бы она не успела вовремя сориентироваться, реанимировать пришлось бы уже директора школы. Как только сознание, в котором преобладала сущность, отключилось, хватка ослабла. Мори пытался откашляться, в то время как Озаки смогла подхватить Тачихару и зафиксировать на операционном столе, снова подключив к монитору. Прибор запищал, выдавая данные. Все закончилось, но как надолго, ни Мори, ни Озаки не могли знать.  – Спасибо… – выдохнул Мори, посмотрев на пребывающего в бессознательном состоянии Тачихару. – Не буди его. Проснется сам, ближе к обеду, полагаю. Я уже оформила перевод Накахары в другую комнату – так безопаснее.  – Он не был против? – Нет, скорее, равнодушен. Ну и, как показалось, даже немного рад. – на лице Коё мелькнула грустная улыбка. – Огай, заканчивай с экспериментами. Уверена, когда он, – она погладила Тачихару по голове, – проснется, многое расскажет. Но обещай его не беспокоить. У мальчика сильное истощение, ему надо восстановиться. Я договорюсь, чтобы ему ввели отдельный стол касаемо питания и попрошу Фукучи повременить с силовыми нагрузками – сердце может не выдержать.  – Как скажешь, – выдохнул Мори, чувствуя отвратительное жжение в горле.  – Я пойду проверю учеников. Мне тебя ночью подменить на дежурстве? – Не надо. Отдыхай на сегодня. – Огай проводил Коё к выходу, а затем, прежде чем она шагнула за дверь, обнял и тихо добавил, – спасибо… *** День выдался тяжелым, но хорошо, что на этот раз было без снов и происшествий. Впервые за долгое время Эдгар спал относительно спокойно и крепко. Рампо его еле добудился и затем, ещё ничего спросонок не соображающего, потащил умываться. Никакое умывание холодной водой не помогло – даже на первом уроке сонливость никуда не исчезла, а напротив, навалилась еще больше. На литературе По честным образом умудрился уснуть, за что схлопотал минус от Хироцу, зато взбодрился уже на биологии, которую вместо директора сегодня проводил Мотоджиро-сенсей. У него и уроки химии были сами по себе интересными, а биология вместо сонно-занудной выдалась очень даже бодрой. Он даже притащил несколько заспиртованных человеческих органов и рассказывал совсем не о том, что было кратко изложено в учебнике, а гораздо детальнее, задавая наводящие вопросы. В обычной школе такого и в помине не было. Так что уже к концу урока Эдгар взбодрился окончательно, а когда пришло время исправительных работ, которые сегодня, к счастью, не были ограничены протиранием пыли в пансионе и другого рода уборкой, с энтузиазмом размахивал метлой в той самой подсобке, где уже все инструменты были разложены по полочкам. Выгребая остатки пыли и песка с листьями, По окинул взглядом дело рук своих, зацепившись взглядом за кусок фанеры на полу чуть левее, не доходя до стеллажа с пилами. Подойдя туда, он пнул носком кроссовки фанеру, но она не сдвинулась с места. Приглядевшись, он понял, что она приколочена к полу. Залатали, что ли, так коряво? Присев и с силой дернув за выпирающий край фанерного листа, Эдгар даже завис, с удивлением глядя… на открывшийся за листом люк, который в жизни бы никто не обнаружил, если бы в подсобке был недавний бардак. Естественно, о находке он тут же сообщил Фукучи. Военрук озадаченно почесал затылок и, позвав Суэхиро как одного из самых крепких учеников, направился в подсобку. По лишь оставалось наблюдать, как взяв монтировку, Оочи ловко вышиб крышку люка. Правда, выносили ее на улицу он и Тэтчо – слишком эта крышка была тяжелой. Эдгар глянул вниз, где была непроглядная темнота, словно спуск в колодец. Затем Фукучи посветил туда фонариком и, недовольно крякнув, сказал, что займется этим завтра. После этого выгнал учеников из подсобки и, прикрыв досками люк, запер помещение, забрав ключи. Эдгару оставалось только гадать, что там было, а еще он заметил, что обычно безэмоциональное выражение лица Суэхиро было обеспокоенным. Он очень не хотел туда идти – это было заметно, хотя вида он и не подавал. Даже закралась мысль, что он, возможно, что-то знает.  Естественно, в душевой он рассказал Рампо о том, что видел в подсобке, и о своих подозрениях. Эдогава нахмурился, а затем довольно холодно сказал ни во что не лезть и держаться от этой каморки с инструментом подальше. Пробурчав что-то вроде “Угу, хорошо”, По решил для себя, что лучше вообще с Эдогавой ничем таким не делиться – себе дороже. Сейчас хотелось поговорить с Чуей – о многом. Вчера он был не в состоянии вообще двух слов из себя выдавить. Спасибо, что Рампо был рядом, но эта его отчужденность и желание пасти как маленького ребенка начинали серьезно раздражать. Поначалу он казался совсем другим, а теперь выяснилась его не особо приятная сторона. С другой стороны, все с недостатками, так что надо принимать его таким как есть. В целом он хороший и надежный друг, а если подумать, друзей у Эдгара до этого и вовсе не было, зато желающих понасмехаться – хоть отбавляй… С Чуей он столкнулся в коридоре, когда уныло плелся из душевой. Сначала он думал, что Накахара в душ направляется, но, заметив у того весь арсенал вещей, удивленно спросил: – Ты это куда?!  – Меня перевели, я же утром за завтраком говорил об этом. – Извини, я, видимо, сонный был и не соображал. – По ощущал неловкость за свою невнимательность, но хотя бы не то жгучее чувство стыда, как это было ранее. Все-таки от этой школы, местами пугающей, была польза.  – Ну вот, перевели к черту на рога, зато в толчок не надо через два коридора бежать, – усмехнулся Накахара. – Да и, как Озаки сказала, сосед там поприятнее. – Но Тачи… я не назвал бы его неприятным. До сих пор не понимаю, что вы не поделили. Будь я его соседом, подружился бы с ним, наверное. – Благодари бога, или в кого там у вас верят, что ты не стал его соседом, – проворчал Чуя. – Знал бы ты, как я завидовал, что у тебя сосед адекватный. По лишь пожал плечами, а затем робко спросил: – Мы можем поговорить. Я тут кое-что обнаружил. – оглянувшись, подошел поближе и добавил шепотом. – В подсобке.  Глаза Накахары расширились от удивления. Он утвердительно закивал, понимая, что обнаружилось что-то явно интересное, или, учитывая, что это за место, скорее всего, страшное. Невольно в памяти всплыла жуткая девочка-призрак у подсобки, отчего он даже поёжился. – Можешь подождать немного? Я вещи закину и пойдем в пятую – она пустая пока.  Эдгар кивнул, не решаясь спросить, куда и почему так надолго пропал тачихара и что с ним вообще. Дойдя с Чуей до его новой комнаты, которая теперь была очень далеко от седьмой, По вжался в выемку в стене, где было бы самое место пожарному щиту. И вовремя, потому что из примыкающей к этой выемке комнаты вышли неприятный ему Фёдор и ненормальный Дазай. Они переглядывались и хихикали, что означало лишь одно – эти двое что-то задумали. Вжавшись в стену, Эдгар прислушался и понял, что эта парочка ненормальных зачем-то направлялась к Гоголю. Николай ему нравился своей легкостью в общении, душевной простотой и нескончаемой энергией. То, что Дазай и Фёдор задумали нечто плохое и гадать было не надо. Вот только предупредить Гоголя, увы, нет никакой возможности. Вздохнув, По мысленно надеялся, что все обойдется.  *** Осаму крутил в руках найденный утром листок – из той стопки, которая выпала у Достоевского ночью. Повезло, что Фёдор еще спал, а листок вообще случайно попал в поле зрения. Повертев его в  руках, Осаму быстро убрал находку в карман. Утром не было времени, а сейчас, пока Достоевский не вернулся в комнату, можно было нормально изучить трофей. Несмотря на то, страница была довольно мятой, а чернила слегка растеклись от времени и сырости, прочесть вполне возможно. Что еще больше удивило Дазая – почерк показался ему смутно знакомым. Вот только откуда – увы, не удавалось вспомнить. Воровато оглядевшись и подойдя ближе к окну, Осаму расправил страницу и погрузился в чтение, подозревая, что запись прояснит ситуацию и, возможно, освежит память. Я слишком слаб и ничего не могу сделать, кроме как несколько тайников. В них всё, что мне удалось узнать о пансионе, и что здесь творилось за годы до того, как я попал сюда. Мичи просил меня не лезть в это, но как я мог бездействовать, глядя на то, в каком состоянии он возвращается из кабинета Мори. Кажется, он даже не знает, что мне многое известно, да и директор не в курсе. Но, в любом случае, когда меня внезапно не станет по какой-то причине, это означает, что я шел в верном направлении. Я никому не могу ничего рассказать, кроме Мичи, но сейчас он все еще в тяжелом состоянии после стычки с этим ублюдком Эйсом. Меня не пускают в медблок. Я пытался, но получил десять дней дополнительных работ.  После этой записи был разрыв, и под следующей уже не стояло никакой даты. Если ты это читаешь, значит, у тебя в руках начало путеводителя. Возможно, ты найдешь остальные ответы, которые мне, скорее всего, не удастся. Я слаб, и знаю, что не выживу, если пойду против Эйса. Ну, я попытаюсь сделать все, что могу. Если не остановить этого ублюдка, неизвестно, что еще он сделает и сколько учеников погибнет. Оборвать чужую жизнь для него как плюнуть. Я знаю, что он задумал, и не дам ему этого сделать, пусть и придется расплатиться собственной жизнью. Терять мне нечего, поэтому решено – я убью его.  Было видно, что автор записи спешил – почерк к концу был под более сильным наклоном и местами обрывались линии у букв. Ниже шли линии, похожие на засечки, какая-то стрелка и криво нарисованный герб пансиона. От центральных букв в гербе в никуда были проведены два тонких луча, соединяющихся  в одной точке. Осаму задумался, а затем на его лице появилась довольная улыбка. Кажется, он нашел ключ к информации, которую руководство пансиона много лет скрывало, как и оба пожара, которые вообще не были преданы огласке. Конечно, о пожарах и гибели прежнего директора Дазай знал только из отрывков в подшивках газет в архиве, но и этого уже было достаточно, чтобы понимать – все было неспроста, и замяли, чтобы не всплыло что-то куда более масштабное.  Записку, что логично, надо было спрятать, а остальные записи, как и задумал Дазай – выиграть у Достоевского в карты. Сомнительно, что его сосед по комнате добровольно даст почитать найденные записи. К тому же, в процессе игры можно расспросить, где он их откопал. Если хорошенько подумать, скорее всего – в медблоке… Медблок! В голове Осаму будто что-то щелкнуло. Ну, конечно! Автор дневника, который ласково называл Тачихару по имени и упоминал, что тот в медблоке, а еще убийство Эйса. Танидзаки! Вот кому принадлежал почерк!  – А Джуни вовсе не такой лопух, как я думал! – восхищенно хмыкнул Дазай, осторожно извлекая кирпич из стены, к которой примыкала его кровать.  Этот тайник Дазай сделал еще полтора года назад. Заметив, что один кирпич странно покачивается, не без усилий извлек его из стены и немного расширил отверстие внутри, а затем поставил кирпич обратно, закрепив его жвачкой, которую ловко стащил у какого-то малолетки, когда ездил в город с Фукучи. Жвачка, конечно, то и дело подсыхала, так что приходилось разогревать ее и лепить снова. Но это того стоило, потому что тайник в скором времени стал действительно полезной вещью: помимо припрятанных сигарет там были и косяки, которые попросил спрятать куда-нибудь Гоголь, появившись в пансионе год назад. Естественно, в качестве платы Осаму взял с него один из этих самых косяков. Их с Гоголем бартер продолжался по сей день, что не могло не радовать. Вот от таблеток Дазай начал тем же честным образом избавляться, смекнув, что проблемы с памятью из-за них. Главное, чтобы выдавала их Озаки. С Мори дело куда сложнее… – Воровать нехорошо, знаешь ли. Хотя, ты сюда поэтому загремел, наверное. – послышался язвительный голос. Как и следовало ожидать – вернулся Достоевский. Скрестив руки на груди и ухмыляясь он смотрел на развалившегося на кровати Осаму. Дазай мысленно похвалил себя в этот момент, что успел спрятать находку в тайник до появления Фёдора. – Да ну? Как будто тут есть что красть, ахаха, – отмахнулся Дазай, растянувшись звездой. – Не ври. Ты украл страницу. – А нехрен было их разбрасывать! – Верни! – Что упало – то пропало. Ну, можешь попытаться отобрать, или, – Дазай усмехнулся. – Попробуй выиграть. Как насчет того, чтобы сделать твою находку призом для выигравшего? Как по мне, прекрасная идея! – Кхмм, – Фёдор призадумался, а затем его лицо рассекла уже знакомая ядовитая улыбка. – Ну, попробуй. Только сомнительно, что ты выиграешь.  Еще утром, заметив, что Дазай побежал умываться первым, Достоевский оперативно залез под кровать и выгреб спрятанные туда страницы. Помялись они знатно, но, к счастью, читабельности это не мешало. Вот только последние две, к его удивлению и радости, отклеились от остальных, а затем, пересчитав их все и вспомнив, сколько насчитал до того, листая края, понял, что одной страницы не хватает. Даже догадываться было не нужно, кто стащил страницу. Видимо, когда погас свет, одна из страниц далеко не улетела, а утром, подорвавшись пораньше, её нашел и присвоил Дазай. Досадно, но, раз уж прозвучало такое предложение, можно попробовать вернуть страницу путем нечестной карточной игры. Не привыкать уже.  Дазай был настроен серьезно и явно не собирался отдавать страницу без боя. Уже третью подряд игру была ничья, а на четвертом раунде все сложилось наихудшим образом: в комнату бесцеремонно ввалился Фукучи: – Вот, значит, какие дела! Третьим возьмете?! Дазай и Достоевский уставились на него, растерявшись. Впрочем, Осаму быстро нашелся и попытался спрятать за спину ворох карт, но ему это не удалось. Отвесив игрокам леща, Оочи забрал карты и, к ужасу Достоевского, всобачил каждому по бордовой карточке с цифрой пять в окошке количества. – Бга-ха-ха, это чтоб жизнь мёдом не казалась! Раз так нравится в карты играть, то и поработать надо с таким же рвением. – довольно загоготал военрук и, смачно хлопнув дверью, вышел из комнаты. – Вот же старый пидарас! – прошипел Дазай, показав запертой двери неприличный жест.  – Ну, ты же хорошо умеешь воровать, не так ли? – вкрадчиво спросил Фёдор и захихикал, представляя, как поддавшись искушению, Осаму пойдет забирать свой карцерный трофей обратно, а затем попадется и исправительных работ в его карточке прибавится двукратно. – Ахаха, я понял, на что ты намекаешь, но проще договориться с Гоголем. У него где-то спрятана колода! – усмехнулся Осаму – Можно подумать, так он тебе её добровольно и отдаст. – А зачем добровольно? За косяк он на что угодно согласится, уж поверь мне. – И где ты косяк достанешь? У тебя тайник есть? – глаза Фёдора расширились в удивлении. Он, конечно, ожидал от Дазая сюрпризов, но мысли про тайник с травкой ни разу в голову не приходило. – А это уже неважно. Только, знаешь, мне нужно прикрытие. Можем заключить перемирие, пока не заберем карты.  – Что ж, хорошо. Смотри не обломайся, ахахаха – Смотри не проморгай, ахахаха Переглянувшись, оба пожали друг другу руки, дополняя это коварными улыбками.  Чуя на этот раз зашел в комнату, едва ли не выбив дверь с ноги. Светловолосый паренёк, читающий книгу на кровати справа, вздрогнул и даже подскочил. – П-привет! Ты кто?! – Твой новый сосед. – хмыкнул Накахара, бросив на пол рюкзак, а затем с интересом начал разглядывать стену, к которой примыкала кровать соседа.  Что и говорить – Ацуши Накаджима был совсем иным, нежели Тачихара. У того голые стены, как в армии, а тут тебе и фото, сделанные на полароид, развешаны, и несколько рисунков – довольно неплохих, и даже какие-то постеры. Комната действительно была похожа на комнату в общежитии обычного колледжа и выглядела уютно. Даже гирлянда из желтых светодиодных фонариков была, добавляя некой эстетики.  – Я это… люблю украшать стену. Так хоть не настолько тоскливо и не напоминает тюрьму, – застенчиво улыбнувшись, сказал Ацуши, и затем слегка покраснел. – Прикольно! – одобрительно сказал Чуя, продолжая рассматривать стену. На фото были знакомые лица. Некоторые слишком знакомые – кривляющиеся Дазай с Гоголем будто соревновались, кто тупее рожу скорчит, затем сам Ацуши с какими-то незнакомыми ребятами, среди которых почему-то маячил Сигма, притом, по-братски положив руку на плечо Ацуши, как будто они были лучшими друзьями. Также обнаружились и фото преподов: Мори с Озаки, которые сидели в беседке у озера и очень напоминали влюбленную парочку, Куникида, вырезающий валентинку (тут Чуя даже хихикнул, силясь понять, кому эта валентинка от сурового математика предназначалась), химик Мотоджиро, показывающий рокерскую “козу” у мангала, где, похоже, начали подгорать шашлыки, и даже скрытный и нелюдимый завуч Фукудзава, который кормил каких-то бездомных котов. Продолжая с интересом разглядывать фото, Чуя вдруг замер, а через все тело будто прошел разряд тока. Взгляд зацепился за фото двух учеников пансиона, одним из которых был Тачихара, а второй, с который использовал плечо Тачихары в качестве подушки и с мечтательным видом смотрел в небо с зажатой во рту ромашкой – совершенно незнакомый. По крайней мере, этого парня с теплым и немного грустным взглядом Чуя не видел среди нынешних учащихся. Снова забегав глазами по фото, Накахара перевел взгляд на фото с Ацуши и Сигмой. Точно! Этот рыжий парень, который был на фото с Тачихарой, находился на заднем плане общей фотографии. – Слушай, а это кто? – Накахара указал на рыжего паренька с ромашкой во рту. – Это… Танидзаки, – Накаджима после этого тяжело вздохнул. – Он… в общем, раньше тут учился.  – Это тот, который повесился?! – вырвалось у Чуи. “Вот, значит, каким ты был” – мелькнуло в голове, после чего вспомнились дневниковые записи. Этот парень выглядел робким и безобидным. Неужели он и правда выступил против Эйса? Ацуши вздрогнул и с ужасом посмотрел на него, попятившись к стене. – Ты знаешь? Дазай рассказал, наверное? – Ну, он тут по всем углам треплется, скумбрия бинтованная. – процедил Накахара, не понимая, чем вызвал ужас у нового соседа этим вопросом, особенно учитывая, что этот сосед – старожил, можно сказать.  – Давай не будем об этом, хорошо? – попросил Накаджима. – Ладно. Слушай, а полароид у тебя откуда?!  – Ну… мне Сигма дал попользоваться. Я люблю фотографировать, вот он и… он мне потом его подарил, но заправить надо, а нечем давно. Полароид до сих пор у меня. – Ты давно знаешь Сигму? – Да, еще когда жил в городском приюте.  – Стой, ты и Гоголя, получается, тоже давно знаешь?! – Ага, – нехотя ответил Накаджима. Кажется, судя по тону, Гоголя он не жаловал.  – Понятно. Так ты тут, как я понимаю, давно? – Ну да. Достаточно. – Слушай, а Эйса ты знал?! Был тут… При упоминании прежнего надзирателя Ацуши изменился в лице, которое исказил ужас.  – З-зачем тебе это?! – Так знал? – Да! И что?! Не задавай таких вопросов! – недавно тихий Накаджима заорал и забился в угол, отвернувшись к стене. Вот и поговорили.  – Хорошо-хорошо. – пробормотал Чуя. – Истероид, блять, – добавил он шёпотом и вышел из комнаты, вспомнив, что Эдгар его там уже наверняка заждался. По, едва завидев Накахару, налетел с вопросами. Пришлось все рассказывать по порядку. И о том, что они с Гоголем видели той ночью, когда Эдгар уже ушел, и затем о своих домыслах по поводу всего, что творится в чёртовом пансионе. – Как тебе новый сосед, кстати? И ты дочитал дневник? – Эдгар решил немного отдалиться от темы, пока они шли по коридору к комнате номер пять, которая сейчас была не заперта и пустовала.  – Истеричка какая-то, хотя сначала нормальным показался. – сказал Чуя, открывая дверь в пятую комнату и, зайдя туда следом за Эдгаром, запер дверь. – Забитый он, а когда я про Эйса спросил, заистерил так, что хоть уши затыкай. Ну я и свалил, чтобы его вой не слушать. А дневник да, дочитал. Многое неясно, и там страницы вырваны. Я так понял, тот, кто его вел, особо важные записи спрятал, которые там были.  Чуя не стал говорить, что увидел фото хозяина дневника. Да и смысла в этом, пока не удастся подробнее обо всем расспросить нового соседа по комнате, не было. – У меня идея есть, как восстановить хотя бы одну запись. – задумчиво сказал По, поудобнее устраиваясь на кровати, ранее принадлежавшей Чуе. –  Не факт, что получится. Но можно попробовать. – улыбнулся По. – Ты же дневник этот в рюкзаке носишь? Если сможешь передать мне дневник, я попробую кое-что сделать. Рампо завтра не будет – выходной же, и нужна его помощь на ферме у Кенджи. Я тоже должен буду поехать, но скажу, что самочувствие не очень, или придумаю, как отмазаться.  – Ладно, я понял. Постараюсь передать тебе его утром. В котором часу и где пересечемся? Давай, может, после завтрака? Рампо, как я понял, уже уедет, а у нас будет время до исправительных работ. – Договорились. Давай так и сделаем. Заодно успею разузнать кое-что. – То есть?! – Я убирал ту подсобку, – она из твоего окна видна, там инвентарь хозяйственный хранится. Подмел там, и увидел фанеру. Люк этот случайно обнаружился – под фанерой и был, когда я её от пола отодрал. – По вдруг хлопнул себя по лбу. – Ключи!!! Я вспомнил, как нашел ключи в прошлый раз! Думал, что мои выпали, а это другие оказались. Незнакомая связка, точнее… – Эй, ты чего? – Чуя заметил выражение шока на лице приятеля. – Я… вспомнил кое-что ещё. Эти ключи я видел во сне. Помнишь, вчера я не разговаривал. Мне сон приснился очень мерзкий после того, как я ушел после посиделок тех. В моём сне была эта связка. У Эйса! – Ты видел Эйса?! Откуда ты знаешь, что это был он? Даже его фото не сохранилось. – Там был некто другой – одет как доктор. Рассмотреть я не смог, но тот “доктор” назвал этого типа по имени. Так я и понял, что это Эйс, который был с ключами. – Понял. Расскажешь сон подробнее? – Давай завтра, ладно? Не хочу эту дрянь на ночь вспоминать – черта с два усну потом. – Эдгар поежился. – Хорошо. А ключи? Получается, ты знаешь, что они открывают? – Лучше бы не знал. И да, сегодняшний люк… наверняка там тоже что-то жуткое скрыто. Не прятали бы так нормальное место. Более того, когда Фукучи и Тэтчо снимали с люка крышку, я видел, как Суэхиро нервничал. – Ни хрена себе! Он способен нервничать?! – Накахара присвистнул. – Я думал, этот кирпич вообще ни на какие эмоции неспособен.  – Да не о том речь, – отмахнулся По. – Он, похоже, знает про этот люк. И надо у него выяснить, что именно. Более того, мне кажется, он знает, что там. – Почему ты так думаешь? – Да он хоть и старался не показывать эмоций, но я видел, как он старался быстрее уйти из подсобки. Мне кажется, подобный ему человек так нервничать не станет из-за ерунды. Когда крышку сняли и военрук туда с фонариком зашёл, Тэтчо остался на улице. Даже я полюбопытствовал, а он как истукан замер у входа и в подсобку ни ногой. – И когда Фукучи планировал в этот люк лезть? – Завтра. Так что, думаю, узнаем, если проследим за ним или набьемся в помощники. Правда, второе рискованно, потому чт… – Ап-чхииии!!! – раздалось откуда-то из угла, а затем из-под кровати Тачихары выполз Гоголь собственной персоной и сел на полу по-турецки. – Ну и пылюка здесь! – Бля! – Чуя заорал, упав с кровати на пол, а Эдгар тихо пробормотал какое-то ругательство, которое не удалось расслышать. – Рискованно, потому что Фукучи сразу же найдет, куда припахать. Небось, опять Суэхиро возьмет в помощники, ахахаха, – как ни в чем не бывало, сообщил Николай. – Пацаны, я в деле! Чу и Эдгар беспомощно переглянулись, понятия не имея, как на это внезапное явление реагировать и что сказать. *** Тэтчо долго не мог прийти в себя. Поначалу он без всякой задней мысли пошел вслед за Фукучи к подсобке, полагая, что военрук  как обычно попросит помочь всякий там инвентарь дотащить куда-то. Но оказалось… Об этом Суэхиро молчал уже около года. Он прекрасно знал о люке в подсобке. Примерно года так три назад, когда Суэхиро появился в пансионе, на месте этой подсобки был колодец, но затем его закрыли тяжелой плоской крышкой, а поверх Фукудзава возвёл эту подсобку. Все потому, что в старый высохший колодец, который был тут с незапамятных времен, то и дело пытались залезть любопытные ученики. Произошло несколько инцидентов, когда эти самые особо любопытные туда падали, к счастью, без летального исхода, но и полученных тяжелых травм хватило, чтобы убить нервную систему преподавательского состава “Сонной тропы”. После этого завуч и принял решение намертво закрыть опасное развлечение, ограничив туда доступ окончательно. Вот только причина была не в подсобке и даже не в колодце… Сидя возле кровати спящего Дзёно, Суэхиро тяжело вздохнул. Йосано говорила, что Сайгику сейчас лучше не беспокоить, но снисходительно делала исключение для Тэтчо, видя, как он переживает за друга. Хорошо, что она не знала о том, что Дзёно в его восприятии совсем другом не являлся. Это было нечто большее. Впервые испытав странные эмоции, которые при виде соседа по комнате заставляли сердце ускорять ритм и с трудом контролировать улыбку, которая будто нарочно пыталась раскрыть его тайну, Суэхиро едва не умер от стыда. Но ничего не мог с собой поделать, украдкой глядя на Дзёно, который то хамил, то игнорировал, то отпускал едкие комментарии в его адрес. Отчего-то обидно не было. Тэтчо реагировал на это, как любящий родитель реагирует на капризы любимого ребенка – побесится и перестанет. Так было долгое время, а затем Суэхиро начал улавливать, что странное чувство постепенно стало переходить на некую новую стадию. Каким-то образом он начал чувствовать эмоции Сайгику и вообще всё, что происходит, или может с ним произойти. Суэхиро, отправленному в “Сонную тропу” с диагнозом некой легкой степени аутизма, никто и никогда не рассказывал о чувствах, не объяснял, что значит любить. Впрочем, Тэтчо никак не именовал эти ощущения – слишком страшно было, что о них кто-то узнает. Он верил, что как-только кто-то или что-то получает имя – становится уязвимым и открытым для окружающих. И страшно было не оттого, что поднимут на смех. Эти непонятные чувства были чем-то вроде его личного сокровища – нематериального, но теплого и приятного. Это было чем-то вроде его личного островка безопасности и возможности еще сильнее уйти в себя, когда вокруг сгущались боль и страх. Так было, когда он отхватил наказание плетьми и карцером, заступившись за Дзёно и сильно толкнув Эйса, что тот упал на задницу, да еще и прямо в лужу. Сидя потом в карцере, Суэхиро не чувствовал холода, – странное тепло от этих волшебных, необъяснимых чувств словно поддерживало тепло в его собственном теле, будто он сейчас не в холодном карцере с покрытыми инеем стенами сидел, весь исполосованный плетью, а находился в обычной комнате у камина. В это необыкновенное состояние он сумел уйти в тот же вечер, когда равнодушный Дзёно возник у зарешеченного окна и бросил ему сворованный в холле плед, сказав лишь короткое “Спасибо”. Это вызвало чуть ли не эйфорию. Всегда безэмоциональный Тэтчо готов был орать от переполняющего его странного и согревающего непонятным теплом ощущения. Помнил ли он, и знал ли, что такое забота? Нет, но где-то на подкорке то невероятное ощущение сохранилось, хоть и осталось безымянным в его подсознании. Это было одним из его любимых воспоминаний и согревало его до сих пор. – Дзёно… ты ведь слышишь, да? Фукучи нашел его. Я не знаю, узнает ли он. Я совру.  Говорить складно и красиво Суэхиро не умел, да и не старался. В словах он, как правило, никогда не нуждался. Они были в его понимании чем-то вспомогательным, чтобы связываться с обществом, но важным, чтобы выразить что-то – нет. У него были свои способы. Коснувшись ладонью головы спящего Сайгику, он осторожно провел по волосам, ощущая, какие они мягкие и приятные. Совсем не такие, как у него – жесткие и по-дурацки торчщие в стороны, как ни причесывай. Но так природа решила – что с ней спорить.  – Если это навредит тебе. Если Фукучи узнает… он тоже исчезнет. Как тот… Акутагава.  То ли Дзёно в этот момент снилось что-то хорошее, то ли он действительно слышал эти неумелые слова, но бледные бескровные губы тронула улыбка. Такая родная и привычная, которую так сильно любил Суэхиро.  – Я знал, что ты слышишь меня. – неизменное выражение лица приобрело очертания прорисовывающейся на нем эмоции. Взгляд Тэтчо наполнился какой-то теплотой, а губы разрезала улыбка – слабая, робкая и несколько безумная одновременно. Никто и никогда не видел этой улыбки – даже Дзёно.  Суэхиро очень осторожно перебирал светлые пряди, думая лишь о том, чтобы защитить Сайгику от всех, кто хочет ему навредить. Даже если эти кто-то – преподаватели, не говоря уже о самих учениках.  Однажды он уже защитил его, и до вчерашнего вечера никто ничего о том не знал.  Год назад Тэтчо стал свидетелем того, как Акутагава угрожал Дзёно. Этот наглый хамоватый пацан говорил о чём-то, что Дзено очень не нравилось, и он нервничал. Не нравилось это и Суэхиро, который молча наблюдал за перепалкой, спрятавшись за подсобкой. Перепалка этих двоих становилась все яростнее, что было еще неприятнее, а затем Акутагава замахнулся. Естественно, этот задохлик зря пытался показать свою грозность – Сайгику с одного удара уложил его на землю, а затем… Затем Суэхиро ощутил ужас. Не свой – это ощущение страха и неизбежности наказания он чувствовал на расстоянии, и потому рискнул выйти из своего укрытия. Дзёно был бледнее чем обычно, и пытался привести Акутагаву в сознание, но тот так и лежал, ни на что не реагируя. Суэхиро, рассматривая не подающего признаков жизни Рюноске, заметил поросший травой каменный выступ – видимо, удар об него при падении привел к смертельному исходу. Больше всего Суэхиро не хотел, чтобы Дзёно наказали, потому что хорошо знал, каковы наказания Эйса. Сайгику будут делать больно, а допустить такого нельзя. Подсобка была открыта, потому что в тот день были работы по участку и многим требовался инвентарь. Тэтчо знал про люк в полу, и, быстро очистив пространство от мусора и убрав тогда еще не приколоченный фанерный лист, с трудом сдвинул каменную крышку люка. После этого, пока Дзёно следил, чтобы никто не крутился поблизости, сбросил туда тело Акутагавы и закрыл люк. Фанерный лист он прибил гвоздями, чтобы наверняка об этом никто не узнал. Специально набросав побольше мусора по всей подсобке, Тэтчо вышел и сообщил, что все готово, и заверил, что никто об этом никогда не узнает. В тот день он снова услышал от Сайгику это потрясающее “Спасибо”, а затем у Суэхиро едва сердце не остановилось. Дзёно коснулся его ладони, слегка погладил ее и сказал нечто важное: “Это теперь наш секрет, верно?” – Никто не узнает наш секрет. Я обещал. Ты знаешь, я всегда выполняю обещания. Тебя никто не тронет и никто ничего не узнает.  Последний раз проведя ладонью по светлым волосам с красными кончиками, Суэхиро поправил одеяло и вышел из медблока, вспоминая, где в подсобке лежала монтировка. Ну а если не найдет её – сгодится и молоток. Колодец большой, и там много места… *** Мичизу очнулся лишь к вечеру. Распахнув глаза, он понял, что снова находится в лаборатории на операционном столе. Только теперь было светло и, кажется, Мори был в своем кабинете. Он лишь гадал, кто сумел найти его в том заброшенном лабиринте и доставил обратно. – О, ты уже пришел в себя, Тачихара-кун. – услышал он голос Мори и попытался повернуть голову, но не смог. Все тело было тяжелым, словно налитое свинцом.  – Мори-сан… – Тише, тише. – Огай подошел и проверил показатели на мониторе, а затем отключил от него Тачихару и освободил его от фиксирующих ремней. – Как себя чувствуешь? – Так себе, – мрачно бросил Тачихара. – Мори-сан, я нашел её. – Кого нашёл, Тачихара-кун? – директор школы удивленно посмотрел на него. – Девочку, которая пропала. Её звали Гин. Это ведь Вы нашли меня в подземелье. Я пошел за ней. Она мне… показала… Казалось, Мичизу был не уверен в том, что говорит. Но Огай внимательно слушал его сбивчивый рассказ и даже вздрогнул, когда Тачихара назвал имя. – Как ее звали, говоришь? – Гин. Она показала мне, где её найти. Как Вы сумели найти нас? – Вас?! – Я нашел… то, что от нее осталось. Не хотел, чтобы она оставалась там, в том ужасном месте. – Тачихара-кун, ты все это время был здесь, и в этот раз мы с Озаки сенсей еле успели тебя спасти. Чуть не опоздали, успели.  – Получается… – Мичизу был шокирован и растерян. Его страшное путешествие по темным коридорам – всего лишь коматозное состояние. От осознания этого внутри все сжалось. Неужели это просто сон, который ничего не значит? – Расскажи, пожалуйста, в деталях, что ты видел, – попросил Огай, готовясь записывать и нажимая кнопку диктофона. – Хорошо. Только сперва я хочу, чтобы Вы ответили на мой вопрос. – Слушаю тебя. – Скажите, в конце коридора, ведущего к этой лаборатории, если дойти до тупика и повернуть висящую там табличку с номером сектора, и правда откроется еще один ход в подземелье? Мори от услышанного едва не упал на пол. Конечно же, про этот ход он прекрасно знал. Более того, он самолично его замуровал еще тогда, когда только купил пансион. Именно через этот ход он отправил Эйса много лет назад с просьбой забрать детей, которых там держали. Таких же подопытных, каким когда-то был он сам для прежнего директора пансиона. – Так этот ход действительно существует? – переспросил Тачихара, не без труда принимая сидячее положение.  – Верно. Но он замурован. Я лично распорядился на счет этого. Расскажи, пожалуйста, что ещё ты видел. Мичизу рассказывал все в подробностях, что смог запомнить. Мори слушал очень внимательно, изредка переспрашивая и уточняя, если вдруг были вопросительные паузы, или звучала неуверенность в описаниях. Когда Тачихара замолчал, Огай подал ему стакан с водой: – Вот, выпей.  Мичизу молча взял стакан и опустошил его в несколько глотков, ощущая, как жажда отступает и состояние постепенно, насколько возможно, нормализуется. – Дайте, пожалуйста чистый лист и карандаш. Когда Огай выполнил его просьбу, Тачихара начал быстро рисовать что-то на листе. Больше всего это напоминало часть карты подземелья той области, где он был всего раз, зайдя с другого выхода. Ещё интереснее было то, что Тачихара нарисовал стрелками, куда двигаться и пометил крестиком финальную точку, указав, что добираться надо через вентиляционную шахту.  – Тачихара-кун, откуда у тебя эти сведения?! – Я там был и запомнил. Гин, которую Вы искали все это время – здесь. – Тачихара указал на крестик, которым была помечена полуразрушенная комната, где он нашел тело девочки. – Пожалуйста, найдите её. Она больше… не должна там быть. – Если хочешь, сходим туда. Ты же проводишь нас? – Хорошо. Вас – это кого? – Меня и Фукучи-сенсея. Понадобится грубая сила, а задействовать в этом тебя не стоит. Теперь отдыхай. Тебе надо набираться сил.  – Можно мне в мою комнату? Я не хочу оставаться здесь. – Я уже сказал, что ты слишком слаб и тебе лучше никуда не уходить. – Мори-сан, я ведь сделал достаточно, чтобы заслужить хотя бы это… – Но… ладно-ладно, хорошо. – Огай улыбнулся. – Ступай. Ты уверен, что сумеешь дойти самостоятельно? – Да. Со мной все будет в порядке. – заверил Тачихара, мечтая сейчас оказаться в пятом номере.  – Ах да, я забыл сказать, что теперь комната снова полностью в твоем распоряжении. – Что?! Он же не…  – О, не переживай. Твоего соседа просто перевели в другую комнату.  От сердца тут же отлегло, но стало как-то тоскливо, хотя, новость была действительно хорошей. Можно больше не корчить из себя придурка, потому что теперь он снова один, а значит – больше никому не угрожает. Мичизу вышел из лаборатории. Он не чувствовал присутствия Гин, но успел заметить её в последний раз в кабинете Мори перед уходом оттуда. Директор ее не видел и никак бы не смог – сейчас Тачихара полностью держал дар под контролем, потому он не касался никого из посторонних, кто с ним контактировал.  Уже на пути к выходу по длинному коридору лаборатории Мичизу остановился, придерживаясь за стену. Состояние все еще было поганым, но оставаться в лаборатории ужасно не хотелось, почему и пришлось довольно убедительно соврать директору. Ощутив странное тепло на своем запястье, он невольно перевел взгляд туда. Гин была рядом и вновь выглядела почти материальной – без искажений чудовищной смертью. Она лишь посмотрела на него, затем улыбнулась и, погладив татуировку на его предплечье, исчезла. Внутри своего сознания Тачихара услышал тихое “Спасибо”, произнесенное тихим детским голосом где-то в подсознании…