Suc(k)Horus

Снотворное, которое порекомендовал Осирис, сработало. Сет опробовал его в тот же день, не возлагая особых надежд, но внезапно таблетки проявили свой эффект: все тревоги как рукой сняло. Он еле дополз из ванной до кровати, решив принять их заранее, так как думал, что им нужно время, чтобы подействовать. Он ожидал мягкой, постепенной сонливости, но никак не того, что его глаза помутнеют и голова потяжелеет в один момент. И в ту ночь он спал как убитый, и даже выстрел из пушки вряд ли вырвал бы его из глубокого коматоза. Минула неделя. О том сне он больше не вспоминал. Но иногда на улице в толпе прохожих или в очереди в магазине ему мерещились неоновые голубые глаза, вызывая щекотное дежавю, но на этом всё. Дни заполнились другими заботами, и было некогда думать о таких глупостях. Он листал сайты по поиску работы, откликался на вакансии, почти ежедневно ходил по собеседованиям, но после них чувствовал себя еще более раздавленным, чем до. Всё, что он находил, ему не нравилось и не откликалось, но куда идти, кроме как по своему юридическому образованию, он не имел понятия. Там манили туманные перспективы, которые казались справедливыми, общепризнанными благами, и, сколько бы он ни щерился на слова Осириса о стабильности и достатке, он понимал, что в этом всем было здравое зерно, и толкал себя навстречу такому будущему. Это была бесконечная борьба с собой, потерянность с привкусом отчаяния, когда он раз за разом откликался на похожие предложения о работе, надеясь, что в этот раз отвращение будет не настолько невыносимым, и он сможет оправдать ожидания — и вполне конкретные брата, и неопределенные свои. В глубине души он сам от себя ждал, что одумается и сможет втиснуться в костюм, который со временем станет удобным и подходящим. Хотя это пугало. Пугало до чёртиков. Казалось тусклой, пыльной смертью, удушливым и сухим лоном безрадостного существования. И он занимался этим из последних сил, втайне желая все бросить и дауншифтнуться куда-нибудь в Азию, чтобы постигать дзен-буддизм. И не работы он боялся, а потерянной жизни, проданной за грош — или за пару грошей. А может, и вовсе за ломаный грош. Труда он никогда не боялся и мог работать хоть сколько — если это приносило пользу хоть кому-то и удовольствие ему самому. А всё вот это, весь тот мир, в котором цвёл и пускал корни Осирис, казался миражом в пустыне, который в одно мгновение испарится. Все эти очень важные дела, переговоры, встречи с партнерами — сплошная иллюзия, в которой каждый раздувает щеки от собственной незаменимости и востребованности, но на самом деле всё это — лишь мыльный пузырь, готовый лопнуть в любой момент. И звук этого хлопка будет оглушающим и страшным, и предчувствие его заставляло застывать всё внутри в напряженном ожидании. Мир, в который он не горел желанием войти, также его не сильно ждал — охраняли его врата строгие эйчарки подвида офисных сирен с тонкими оправами очков. Они придирчиво оглядывали внешний вид кандидата с неловко убранным хвостом красных волос, обычно длиннее их собственных, в подранных кроссовках и вечно сбитыми костяшками и вежливо уделяли ему пятнадцать запланированных минут, в конце обещая сообщить о результатах. Результатах, о которых обеим сторонам всё было заранее известно. Итог был предрешен с первого взгляда холодных глаз из-под слегка тронутых тушью ресниц. Об этом всем он думал, и тяжелые мысли оседали где-то над желудком, вызывая тревожные спазмы. Работы нет, женщины нет, денег — хуй да ни хуя, квартира — наследство и продуманное вложение Осириса, сделанное еще десять лет назад, за что он был благодарен ему, но и это по-своему давило. Из хобби — неостывшее увлечение историей, которую он знал на уровне любителя и симпатизирующего реконструктора, да коллекционирование военных самолетиков, которые теперь стояли на полке угрожающей армадой в количестве шести штук. Бесполезное образование, отпечатавшаяся в голове служба в армии, и в целом всё. Всё, к чему он подошел к своим двадцати пяти с хвостиком. Рука под головой затекла, глаза защипало от непрерывающегося на моргание рассматривания потолка. Сегодня пятница. Еще одно собеседование, очередь в магазине из пьянчужек, отмечающих еженедельный праздник, и бесцельный вечер наедине с подкастом о техногенных катастрофах. Немного расслабляла мысль, что если кто-то не управился с атомным реактором, то как будто неспособность управиться с собственной жизнью — не такая большая проблема. Сеанс самоедства прервала душераздирающая, выворачивающая кишки наизнанку трель звонка. Чертыхаясь, с бухающим сердцем Сет сполз с дивана, на котором морально разлагался, и добрался до двери. — Здорова, брат! Ты куда пропал? Ну-ка… — звучный голос сотряс барабанные перепонки, еще не до конца оправившиеся после дверного звонка. Почти сразу же его заключили в медвежьи объятия, тут же перешедшие в пожимание зада. Буркнув что-то приветственное, Сет отпихнул локтем бесцеремонного Грека и отошёл с порога, впустив в квартиру его и прозрачного Тота. В руках у каждого было по пакету с чем-то знакомо и сладостно бренчащим стеклотарой. — Чего вы вдруг? — почесывая затылок, спросил Сет. Пальцы опять наткнулись на спутавшиеся пряди, прикидывавшиеся грозным колтуном, и он не сразу смог оторвать руку от головы. Он не то чтобы не был рад, но не ожидал визита. И вообще на паузе, на самом интересном месте, стоял подкаст, и вряд ли они захотят слушать вместе с ним про взрыв в четвертом энергоблоке. — Как? — сделал круглые глаза Грек, от которых не стало бы стыдно только камушку. — Ты забыл? Сет смутился. Повисло тяжкое молчание. Он не помнил, чтобы была какая-то договоренность, но это вполне могло быть результатом его отвлеченности в последнее время. В поисках поддержки он обернулся на Тота, но тот, прошмыгнув мимо неслышной мышью, уже расставлял снедь по журнальному столику, стоя к нему спиной. Друзья — это те, кто не ждет твоего приглашения войти и начинают хозяйничать самостоятельно. — Эм… Не… Грек звучно захохотал своим поставленным грудным баритоном, от которого девочки-коллеги укладывались перед ним штабелями. Он хлопнул Сета по плечам и слегка потряс, будто приводя в чувство. — Видел бы ты свое лицо, ха-ха-ха-ха! Нет, мы просто так к тебе явились. Шли мимо и подумали, как же там наш Сет? Давно не видели его недовольной морды! А вдруг что случилось? Дай-ка зайдем к этому негодяю, а то совсем забыл, как каша дома пахнет, — сияя радостью, болтал Грек и подталкивал его в зал, обратно к дивану. Сет не сопротивлялся. Тот уже накрыл поляну и сидел за бутылками пива, такой странно-чужеродный из-за своей академической выправки и аристократических черт лица. Выглядел он так, словно тщедушного ботаника притащили за шкирку к хулиганам, и теперь они заставляли пробовать запрещенные напитки, о которых в его интеллигентской семье даже упоминать стыдно. Но вполне возможно, что идея прийти не с пустыми руками в гости принадлежала именно ему, и он еще дал бы фору тем самым хулиганам в навыке распития. Второй завалился бы за «здравствуйте» и без сопутствующих гостинцев, искренне убежденный, что несёт праздник и радость одним своим присутствием. Плюхнувшись на диван к Тоту, Сет выбрал бутылку своей любимой ипы. Настроение гусеничкой поползло вверх. Приятно, когда о тебе подумали и купили то, что любишь. Вдвойне приятно, когда вот так, без повода, вспоминали о нём и приходили, и это не могло не радовать — даже если вокруг бедлам и срач. Заодно мусор выбросят, когда пойдут восвояси. Сплошные плюсы. — Ну, рассказывай, как дела, — небрежно бросил Грек и открыл пиво. Теперь он сидел сбоку от Сета и смотрел на него своим натренированным взглядом ловеласа, который обычно практиковал на моделях в агентстве. Греком Сет его прозвал ещё в армии, когда они оба служили, так давно, что уже никто из них и не помнил причины появления клички, и она легла как родная — словно и в паспорте у него было написано так. Имя иногда за ненадобностью забывалось, но его это будто бы устраивало. Он жил по принципу «хоть горшком назовите, только в печь не ставьте». Но нюдсы можете отправить, и тогда мы подумаем над тем, чтобы отдать тебе, детка, эту роль в рекламе обезжиренного йогурта. — Как дела? Да пока не родила, — невесело откликнулся Сет, чокнувшись с ним горлышком открытой бутылки. Следом чокнулся с Тотом и отпил. Горьковатая холодная жидкость оросила полость рта свежестью и вкусом к жизни. Гусеничка настроения стала упитаннее и доползла почти до вершины. — Работу ищу, затрахался уже по собесам ходить. Везде одно и то же, скука смертная. — Скука смертная — это у него в архиве, — ткнул пальцем Грек на прозрачного, почти белого Тота. Тот усмехнулся одними глазами, словно по привычке сохраняя архивариусное молчание. От него пахло пылью знаний и древней бумагой, а ещё клеем и борьбой с книжными червями. — Куда уж нам, научным сотрудникам, до вас, — спокойно ответил Тот. — А что ищешь? — Да по профилю думал пойти, но пока все это какой-то либо беспросветный ад с мизерным окладом, либо условия кабальные. Либо что-то приличное, но ищут с опытом, и всё нравится, даже резюме, но не это, — Сет дёрнул себя за длинную прядь. — Ну и пошли к чёрту. Кто ищет, тот всегда найдет. — Дорога возникает под шагами идущего, — с готовностью поддакнул Тот. — Правильно, — кивнул Грек и придвинулся поближе, закинув руку на спинку за головой Сета. — Твои волосы прямо настоящее сокровище, их нельзя трогать, — и тут же провел ладонью по красному затылку. Тот рассмеялся. — Да хватит уже меня лапать, животное, — Сет увернулся от руки и беззлобно пихнул Грека локтем в бок. Это тоже было обязательной частью ритуала. Грек с трудом сдерживал свою рвущуюся сексуальную энергию на людях, а в дружбе и вовсе был невыносим со своими ежесекундными подкатами из разных категорий испанского стыда. — Я тебя к себе позвал бы, нам как раз нужен сотрудник, — вздохнул Тот, — но ты сбежишь. Я сам сбежал бы уже, если честно. — Я верю, — Сет отпил ещё. Приятное расслабление окутало тело. Он давно не пил, поэтому теперь опьянение подкрадывалось быстрее обычного. Грек всё так же нависал над ним своей бородато-волосатой фигурой, поигрывая соболиными бровями, и от этого зрелища становилось совсем смешно. — А мне, кстати, нужен помощник, — замурлыкал на ухо Грек. — Оплата любовью… Тот закатил глаза и порозовел, быстро опьянев, а Сет со вздохом отвесил еще один удар в бок, и обольститель засмеялся своей же шутке. — Посмотри, какой паскудник, ни руки, ни сердца, сразу ебля! — воскликнул Сет и обернулся на Тота, театрально подняв брови. Тот беззвучно смеялся, сотрясаясь плечами, и пытался унять смех горлышком бутылки, но дрожащая рука мешала стыковке и стекло дребезжало о зубы, отчего Тот начинал смеяться только сильнее. Он уже привык к таким шуткам от этих двух и выбрал для себя роль рефери, если случалось становиться свидетелем очередного словесного поединка между тем, кто желал покрыть всё, что движется, и тем, кто желал сохранить нетронутость своей чести. Даже на полшишечки. — Ах, так вот в чём дело! — Грек также театрально шлёпнул себя по лбу. — Так ты выйдешь за меня? — Никогда в жизни, — покачал головой Сет. Грек не унимался и теперь приблизил лицо совсем вплотную к его. Он заглянул в глаза с самым щенячьим видом, который только сумела изобразить его хитрая физиономия. — А парнем будешь? Сет поморщился, стараясь не рассмеяться. Тот наконец сделал глоток и теперь был занят удержанием пива во рту. — Отстань, борода. — Любовь моя, мы столько вместе, как ты можешь отвергать мои искренние и пылкие чувства к тебе с такой жестокостью! — Грек схватился за грудь и откинулся назад, изображая страдание, но тут его взгляд упал на арахис в упаковке, и он тут же, оценив ситуацию («опача»), обратил всю свою страсть на него. — Дурам своим на съемках будешь про любовь рассказывать! — Ак ы ‘эвнуешь, квасота ‘ая? — с набитым ртом обернулся Грек, больше теперь похожий на жадного бурундука. Он снова пришвартовался к Сету, пытаясь сломить его сопротивление своей приободренной острой приправой харизмой. Сет отклонился ближе к углу дивана и обратился к сидящему рядом Тоту: — Чего он там лопочет? — Я не специалист по древним языкам, — хихикнул тот в ответ, — но, кажется, он спросил, ревнуешь ли ты его. — Очень, Грек, ревную, — заверил его Сет и сменил тон на более драматичный. — Я знаю, что буду не единственным… Тот прыснул от смеха, и Сет рассмеялся следом. Ему становилось всё веселее. Гусеничка паскудного настроения окуклилась и постепенно превращалась в прекрасную бабочку. Хотелось шутить, расслабляться и громко смеяться с самого несмешного бреда. Пиво ударило в голову беззаботными пузырьками, по конечностям разлилась уютная тяжесть. Сидеть с ними вот так было хорошо. Сдержанный Тот по одну сторону, развязный и громкий бородатый Бармаглот — по другую. Впервые за долгое время ему стало спокойно, и все мысли, что терзали его на протяжении последнего времени, осели на дно. — Ты у меня будешь единственным. Я просто коротаю время в ожидании твоего согласия. — Тц, — цокнул Сет и подложил себе под голову подушку, устав удерживать равновесие подальше от Грека. — Долго же ждать придётся тебе. — Сколько? — Не в этой жизни. — Почему это? — Ну я же не извращенец. Грек поднял бровь в недоумении. — Мужеложество противоестественно! — заявил Сет. — Когда это тебя смущала противоестественность! — Грек протянул руку к нему, взял прядку красных волос и потряс кончиками перед носом Сета. — Туше, — резюмировал Тот и отпил из своей бутылки, — один ноль в пользу Грека. Сет обернулся к тонкому архивариусу: — Тот, ты вообще не помогаешь. — Я независимый судья, — лишь пожал плечами он. — Да иди ты, независимый судья. — И вообще это не мужеложство, — запротестовал Грек, — любовь — это вообще не про «ложство»! — Да-да-да, рассказывай сказки, — зевнул Сет. Вторая бутылка терпкого заканчивалась, начинало клонить в сон. Упоминания о любви так и вовсе были для него как снотворное — сразу же хотелось уйти куда-то, где не будут говорить об амурных делах и всех этих умозрительных понятиях. В набухших от алкоголя мозгах закопошилось что-то связанное с той темой, такое же тяжелое и непонятное, как и само это булькающее слово. — Кстати, о любви. Мне тут Осирис деваху подогнал, — вдруг сообщил Сет последнюю новость. — Показывай, — в один голос заявили с двух сторон. Сет замешкался. Слова сами соскочили с языка, не спросив разрешения. Показывать просто так постороннего человека показалось некрасивым. Ему не понравилось бы, если бы его так демонстрировали, как какую-то шмотку с распродажи. — Нет, если напишу ей, то покажу. Пусть сюрприз будет. — Сет, какие женщины? А как же наша любовь? — снова завыл Грек и схватил его за майку. — Ты разбиваешь мне сердце. Как ты можешь быть так жесток? — он лег колючей щекой на его грудь и обнял за торс. Сет со вздохом обнял его за плечи и успокаивающе погладил актера погорелого театра. — Мы будем рады тебя видеть на Новый год и в день защиты детей. Не расстраивайся ты так. Так, в шутках и разговорах, и прошел вечер. Через пару часов была допита последняя бутылка, мусор вручен гостям, а сами гости выпровожены с четкими наставлениями, куда нести черные пакеты. Голова стала пустой от алкоголя, а настроение совсем благостным. Впервые за неделю он не тревожился о предстоящем и настоящем, а наслаждался моментом. Отвратный день реабилитировался и закончился в статусе вполне себе сносного. Теперь можно было со спокойной душой отходить ко сну. Он, как обычно, принял таблетки и уже почти было заснул, как вдруг очнулся от того, что кто-то тяжелый и горячий сел прямо на него. «Это Грек вернулся, что ли?» — была первая мысль. Нет, не мог, он же лично за ним закрыл дверь на все замки, чтоб, не дай бог, не втек обратно со своей смазливой ухмылочкой. Второй догадкой стал сонный паралич — спит на спине после алкоголя — все условия соблюдены. Но сонный паралич не елозит на ногах так настойчиво и ощутимо. Первым, что он увидел, когда открыл глаза, были когтистые смуглые ладони, лежавшие на его груди, а прямо над ними лицо, скрытое темной полупрозрачной вуалью, приподнятой небольшими рожками. Из-под невесомой парчи на него с бесовским огоньком смотрели те самые пронзительные голубые глаза. — Скучал, сладкий? Снова тот самый голос, глухой и глубокий, с издевательскими нотками. Когтистая лапа взяла его за лицо, подушечка большого пальца скользнула по приоткрытым губам. Под тканью, скрывавшей лицо, мелькнула зловещая усмешка. Сет хотел было свалить бесцеремонного гостя с себя, но тело не принадлежало ему и не слушалось. Он сглотнул и прохрипел, насколько позволили сжатые внезапным спазмом связки. — Ты кто?.. — Для тебя я буду, кем захочешь. Существо на нем довольно мурлыкнуло и разлеглось, прильнув мощной грудью к животу. Два ярких глаза смотрели на него с гипнотизирующей похотью. Это было настолько противоестественно, насколько он только мог представить. В сознании отголоском мелькнули истории о сверхъестественных существах, которые являлись людям в ночи и высасывали их жизненную силу в буквальном смысле. Неужели это… «Суккуб?» — недоверчиво всплыло в памяти, будто сознание сопротивлялось необходимости принять подобную выдумку за факт. Если это в самом деле суккуб, то это плохо, очень плохо… — Слезь с меня, — едва выдавил Сет. Ему стало жутко. И особенно жутко с того, что он не мог отвести от чёрта взгляд. — А если не слезу? — существо приподнялось и оперлось ладонями на грудь Сета, двинув горячими бедрами по его паху. От этого движения кровь прилила вниз, как притянутая магнитом. Резкое, почти болезненное возбуждение. Создание это почувствовало. Оно плотоядно облизнулось и наклонилось к лицу своей жертвы, снова двинув бедрами по твердеющему члену. Коснувшись кончиком острого носа скулы, суккуб оставил теплый поцелуй на шее и томно прошептал на ухо: — Обычно я дважды не прихожу, но тебе повезло… Он заговорщицки подмигнул и лизнул щеку. Прикусил острым клыком мочку с серьгой, прижался всем телом, плотно вдавив в постель, и толкнулся языком в ухо. Послышался шорох скольжения по ткани, и в следующий момент основание напрягшегося члена оказалось в объятиях крупной ладони. Легкое движение вверх, и по венам разлилось лишающее рассудка удовольствие. Сет издал сдавленный стон, не в силах сопротивляться. Мокрый язык и жаркое дыхание казались сладкими. Прикосновения губ распаляли, умелые пальцы снизу касались его так, будто знали, как надо. Тело охватило жгучее пламя похоти, и каждая клеточка занемела в тугой истоме, но он по-прежнему не мог двинуть даже пальцем и оставался лишь наблюдателем в собственном теле, терзаемом проснувшимся желанием. Суккуб спустился ниже, отодвинул одеяло и припал к соскам, оставив за собой дорожку из красноватых, влажных следов, и снова, словно проверяя степень возбуждения своей жертвы, дотронулся напряженной плоти. В бедро уткнулось что-то влажное и теплое, и это прикосновение только добавило жару в распаленное суккубом сознание. Он спускался ниже, дразня своими медленными, жгучими прикосновениями и поцелуями. Юркий язык дошел до низа живота и еще ниже, встретившись с упругой, сочащейся смазкой головкой, и коснулся ее коротко и нежно, оставив почти невинный поцелуй. Но невинного в этом было столько же, сколько оставалось трезвого рассудка в плывущем сознании. Темнота, пьяный дурман, разогретая от тела простынь, чужие прикосновения и тяжесть сплелись в одну странную, извращенную фантасмагорию на гране реальности и сна. Он выдохнул через нос, пытаясь взять себя в руки, но рваное, судорожное дыхание, раскрасневшиеся щеки и до боли бесстыдно стоящий член его выдавали с потрохами. Очевидно издеваясь над несчастным, суккуб медлил. Напряжение внизу стало невыносимо тягучим. Он замер между раздвинутых ног, держа ствол у основания, и только прижимался мягкими губами к головке, поглядывая на Сета с невыразимой чертовщинкой в голубых глазах. Тот посмотрел вниз с немой мольбой, все еще не в силах управлять собственным телом, и хотел было что-то сказать, но связки больше не слушались. Терпеть эту муку становилось невыносимо. Тогда суккуб наклонил голову, продолжив неотрывно смотреть на свою жертву, провел кончиком языка по уздечке вверх, слизнув горьковатую каплю, и глухо проговорил: — Ты этого хочешь? Давление на связках пропало. Почти не узнавая собственный искаженный страстью голос, Сет пробормотал: — Ах… Блять… Возьми его в рот… — Ты просишь? — суккуб еще раз чмокнул головку и тронул ее языком, надавив. — Да… П-пожалуйста… Возьми… Он потянулся рукой к чужой голове, но в этом уже не было необходимости — услышав то, что хотел, суккуб плавно опустился ртом до основания члена, простым движением вызвав новую волну мучительно-сладкого удовольствия, и начал сосать, непристойно и громко хлюпая слюной, с еще большим рвением, чем это было в первый раз. Острые коготки царапнули внутреннюю сторону бедра, когда Сет положил ладонь на затылок и вдавил суккуба носом в свой пах, толкнувшись на всю длину внутрь покорного, влажного рта, который был словно создан для того, чтобы заниматься подобными делами. Это было слишком хорошо, слишком горячо. В таком удовольствии даже не заботил пол суккуба и вовсе не смущал его член, бессовестно упиравшийся в ногу. Всё, что волновало сейчас, — это юркий и жаркий язык, давление умелого рта, упругие и мягкие губы вокруг плоти. Он дарил наслаждение, которое ни с чем нельзя было сравнить — ни один предыдущий опыт и в подметки не годился тому, что происходило сейчас. Дразнящие манипуляции прекратились. Теперь движения рта были быстрыми, ритмичными и четкими — хлюпающий звук раздавался в равномерном, правильном темпе, отчего Сет зажмурился до искр в глазах. Оргазм накрыл медленной, немой волной, растекающейся до кончиков пальцев и подчиняющей удовольствию все тело целиком. Глухо застонав, Сет до боли в костяшках сжал волосы на затылке суккуба и вскинул бедра, толкнувшись до самого основания и упершись нежной головкой в горло. Он снова проглотил все до последней капли. Высунувшись из-под одеяла, суккуб облизнулся и поцеловал ниже пупка. Сет тяжело дышал, все еще отходя от оргазма, — в этот раз он был даже более пронзительным, чем в первый. Суккуб усмехнулся, поднялся на белую грудь и устроился щекой у вздыбленного чувствительного соска. И тут же игриво лизнул его. На груди стало тяжело и тепло. Это нечто вдавливало в кровать собой, и если это был сонный паралич, то это был самый поразительный и уникальный сонный паралич, который сначала создавал эротическую фантазию, а после этого приступал к удушению. Сет едва прохрипел, снова ощутив отзвуки страха в себе: — Да кто ты… Что ты такое… Он еще пытался перебирать в голове ошметки мыслей, которые разнесло, как дома после урагана, но получалось плохо. Все, что он знал, — сейчас ему и жутко, и хорошо, и ему отчего-то приятно ощущать на себе эту горячую тяжесть крупного тела, прижимающегося, как большой котенок. Очень большой котенок. Его шеи коснулись мокрые губы. Чужая ладонь вновь опустилась на низ живота, возрождая схлынувшее было возбуждение. Послышался хрипловатый, бархатный голос: — Я потом расскажу. Теплые пальцы снова провели по всей длине. Кем бы он ни был, этого ему не было достаточно.