Ромашковый гербарий

             Тяжёлая дверь распахивается резко, шёпотом потревоженных сквозняком книг разлетается по пространству зимний дух: сладковато-свежий, колючий, с привкусом горячей выпечки и обжигающим холодом ветра, оседает снежными комьями, остаётся мокрыми каплями, такими же праздничными, отражающими далёкие огоньки украшенных домов — кажется, на его крыше тоже мерцает гирлянда, откуда только взялась.       Лосяш вскидывает голову, морщится от ярких бликов на снегу у порога, и щурится в наступивший сумрак — Нюша стоит, изукрашенная морозом, в вязаной мягкой шапке, что сползает на её глаза, с отпечатком размазанной ветром и моросью туши на веке, и улыбается до неловкого широко — у ног старые санки, цветные дощечки скалятся следами облезшей краски.       — А с кем ты встречаешь Новый год? — спрашивает скороговоркой, с запинкой, на эмоциях проглотив часть букв, и смотрит выжидающе, с надеждой, стерев из интонации оттенок игривости, которым обычно встречает Бараша.       — Новый год, праздничная моя? — Лосяш задумчиво опускает взгляд к пробиркам в своих руках — этанол и изопропиловый спирт, рядом в колбе оксид железа, на краю стола листы с расчетами прошлого опыта, а сверху обкусанный с трёх сторон бутерброд с сыром, и у левого плеча действительно на календаре горит что-то красное. — А я его, похоже, не встречаю вовсе.       — Глупости, — заявляет Нюша решительно, проскальзывает без приглашения — (Лосяш и не думает возражать, разглядывая вечернюю гостью отстранённо, но с интересом, как умеет только он) — в тёплую комнату тенью мороза и праздника, разбрасывает вокруг себя искры снежных капель, вплетает звон крошечных колокольчиков в горчично-теплый шарф учёного, напевает знакомый мотив, заставляя так же негромко вторить, тянет за собой в новогоднюю ночь, сжимая холодной и мягкой ладонью его — жёсткую, сухую, в следах химических ожогов.       А Лосяш с улыбкой отставляет в сторону реактивы, позволяет широкой тартановой ленте опутать склоненную шею, и выключает свет, роняет мятый комок халата на ближайший стол — сегодня же праздник, он может и подыграть настойчивой девочке, эксперимент подождёт несколько часов — и цепляет на запястье шнурок саней.       — Присаживайтесь.       Нюша отступает, скрипит свежим снегом, прячет румянец за рыжей косичкой — представить только скрежет полозьев, цветастые блики, напряжённую спину в двух шагах от себя, громкий голос сквозь ветер, и это волнительное чувство зависимости от чужих движений, собственной значимости в сильных руках — это нечто далекое, позабытое, словно бы детское — но на самом деле такое незнакомое.       И бормочет неуверенное:       — Я уже слишком взрослая для этого.       — Глупости, неубедительная моя, — Лосяш улыбается, влечет к себе взглядом, повторяя её слова, отдавая праздничный свет обратно — и Нюша решается.       А где-то среди заснеженных холмов скользит светлая тень уходящего года.