фальшивка

Ты со мной

Не потому что я тебе нравлюсь

Я знаю

Мне всё про тебя рассказали

Я с тобой

Потому что влюбилась как дура

Но, знаешь

Зато я почувствовала себя живой

Ты со мной — Ваня Дмитриенко & Lina Lee

      В баре Люпин по вечерам обычно многолюдно, но как-то так получается, что когда хотя бы один из них приходит, вся публика разом испаряется. Вот и сегодня к полуночи в зале стало на удивление пусто, но Татао всё равно разливает дорогой виски по роксам. Золотисто-янтарный напиток окутывает шарики льда, принимая форму сосудов. Ровно три стакана — она привычно расставляет их по местам и бросает взгляд на старенькую, но ещё отлично работающую модель Casio на левом запястье. Он скоро будет здесь.       Это её последняя смена. Задание закончено, начальство её отозвало, пора вернуться на службу. Ей больше нечего здесь делать, но чтобы закрыть гештальт, Татао должна разобраться с последним делом. Она ждала этого момента с самого утра. Долго готовилась, но так и не придумала, что сказать. Решила довериться случаю.       Наконец входная дверь наверху распахивается, и деревянные ступени скрипят от тяжёлых шагов. Топ, топ, топ. Единственный посетитель спускается и проходит по старым половицам, не поднимая головы. Усаживается на высокой стул как обычно, придвигает ближе к себе рокс. Татао не отстраняется, стоя напротив него. Узкая барная стойка — единственная преграда между ними, но если он разозлится, она не сможет её защитить.       На радио марафон отечественного джаза: только приглушённая музыка и разбавляет гробовую тишину. Глаза Татао неотрывно следят за движениями длинных мужских пальцев — он барабанит ими по столешнице. Бинты на тонких запястьях загрязнились, пожелтели. Как давно он их не менял? Она бы с радостью помогла ему повязать новые, как раньше, если бы он только разрешил. Хотя маловероятно, что он когда-нибудь вообще подпустит её к себе близко.       Только если захочет собственными руками придушить.       — Подать тебе лимон? — всё же осторожно интересуется Татао. Пальцы замирают, повиснув над лакированной поверхностью. Он резко дёргается, запустив руку под пиджак, и Татао реагирует молниеносно, хватаясь за лежащий рядом нож.       Всего мгновение, и вот уже дуло пистолета утыкается ей в солнечное сплетение, пока клинок прижимается к забинтованному горлу острой стороной.       — Какого чёрта ты здесь делаешь? — как-то чересчур лениво интересуется Осаму, глядя на неё снизу вверх. Его пронзительный мрачный взгляд всегда было трудно выдержать, а сейчас, когда оба его глаза открыты, у Татао внутри всё холодеет от какого-то первобытного ужаса.       Она неуютно ведёт плечами, не двигаясь.       — Работаю.       Дазай сухо усмехается и щурится, протянув:       — Не-е-ет. Работаешь ты не здесь. Ты работаешь в Отделе по делам одарённых, как эта крыса Анго, — щёлк — он демонстративно снимает пистолет с предохранителя. — А я думал, хуже его предательства уже ничего не будет. Это вас в Министерстве учат так хорошо втираться в доверие?       Татао не отвечает, но и не смеет отвести от него взгляд. Не потому что ей стыдно, а потому что она в самом деле боится. Всегда боялась, чего уж там. Будь у неё такая возможность, она бы вообще не соглашалась участвовать в этой операции. Но наверху решили, что одного Сакагучи здесь будет мало: он ведь и так сразу на три фронта должен был работать. Очень ответственно, но ему достаточно доверяли, чтобы выдать такую миссию. Однако доверять значит тоже проверять, поэтому Татао нужна была для подстраховки. Бар Люпин отлично подходил и для приёма сообщений от Анго, и для наблюдения за Одой, и для слежки за Дазаем.       Соблазнение Дазая в её задачи не входило. Его тоже никто не просил заставлять её лезть к нему в трусы. Просто так получилось. Просто рабочие издержки. Сердцу ведь не прикажешь, верно? Особенно если ты — обычный винтик в правительственной системе, а он — необычный убийца из Исполнительного комитета Портовой мафии.       Татао поджимает губы и с шумом выдыхает, неуверенно опуская руку. Двигается медленно, осторожно, чтобы не спровоцировать, потому что знает: если захочет, Дазай без лишних слов и прелюдий выстрелит. Ему её не будет жаль. Такому, как он, наверное, и собственную мать было бы не жаль.       — Само твоё присутствие оскверняет это место, — добавляет Осаму, процедив сквозь зубы. Татао неуютно ведёт плечами и наконец реагирует:       — Я подумала, что уйти, не попрощавшись, будет верхом эгоизма, — она кладёт нож на стойку и отталкивает от себя, позволяя ему проехаться обратно к досточке с лимоном. — Мы ведь должны… расставить все точки над i.       Осаму склабится с издёвкой, но пистолет в его руке даже не дрогнул, только плотнее ткнулся дулом под грудь.       — Мы должны? А эти «мы» вообще когда-нибудь были? — он дуется в наигранной обиде и подпирает щёку кулаком, продолжая волком пялиться на неё снизу вверх. — Да ладно. Это же тоже было частью игры, верно? Работа у тебя не из лёгких, а так — возможность выпустить пар с «сосунком» из мафии. Совместить приятное с полезным, так сказать.       Татао на очевидную провокацию не поддаётся. Дазаю нравится вести себя как взрослому, тщательно скрывая тот факт, что он всё ещё ребёнок. Ребёнок, который был вынужден рано повзрослеть, да только ума-то в голове не прибавилось. Он всё так же резок, вспыльчив, по-детски жесток. Татао ему не родительница, но, кажется именно её взрослая «серьёзность» привлекла к ней парня. Она сама бы, наверное, больше поверила в то, что может понравиться Оде, чем его подопечному. Да и с Анго у неё общего было куда больше       Кто же мог знать, что Дазаю нравятся девушки постарше?       Осаму устало выдыхает и отклоняется назад, кладя пистолет на стойку. Он больше не держит Татао под прицелом своего взгляда и опускает голову, завесив лицо всклокоченными волосами. Татао молча следит за тем, как он переливает себе виски сначала из одного стакана, потом из другого. Делает это небрежно, так что напиток разбрызгивается и едва ли не переливается через края, но, кажется, Дазая это не заботит. Он поднимает переполненный рокс и пьёт, запрокинув голову. Алкоголь льётся по его подбородку: что-то стекает по шее, не успев впитаться в бинты, что-то скрывается в мятом вороте рубашки. Ледяной шар неосторожно ударяет его по верхним зубам, и он наконец ставит стакан обратно на стойку.       Татао смотрит на Осаму с горечью во взгляде, как будто сама только что пригубила залпом чуть меньше полулитра. Лично она видит его таким разбитым впервые, и почему-то ей кажется, что даже в последние минуты жизни Сакуноске он держался более достойно. Видеть его таким больно. Ещё больнее осознавать, что она тоже приложила руку к его состоянию.       — Для такого, как я, любовь недоступная роскошь, да? — Дазай глядит на неё как на заклятого врага, а сам улыбается неестественно вымученно для него. — Но ты всё равно решила дать мне шанс. От скуки? Неужели даже не думала, что за это тоже придётся расплачиваться? А-а, или ты надеялась, что меня убьют раньше, чем закончится твоё задание?       Слишком много вопросов — у Татао нет на них ответов.       — Ты первый это начал, — плохое начало для той, кто, вообще-то, должна вымаливать прощение в надежде на пощаду. — Я даже знаков внимания тебе не оказывала.       — И правда, хах, — Дазай безрадостно смеётся, качая головой. — Анго с Одасаку мне всё время твердили, чтобы я перестал к тебе приставать. Но… — он снова смотрит на неё исподлобья — и больше не улыбается. — Когда я вызвался проводить тебя до дома, ты не отказалась. Когда я чуть не истёк кровью у тебя на пороге, ты не оставила меня. И когда я попросил помочь мне с перевязкой, шрамы мои под бинтами ты начала целовать сама.       Непрошенные воспоминания усугубляют ситуацию. Да, наверное, Татао сама виновата в том, что закрутилось между ними. Если бы не проявленная ею слабость, может, и Дазай бы быстро потерял к ней интерес. Глупая, глупая агент Т. Ей и Анго правильно сказал без обиняков: «Ты идиотка, а Дазай-кун про всё узнает и не простит».       Но что это всё же было? Желание перевоспитать «плохого» мальчика? Попытка подобраться через парня ближе к главе Портовой мафии? А может, в самом деле, пресловутая скука. В конце концов, Дазай ей даже не нравился внешне. Да и внутренне, откровенно говоря, не особо. По крайней мере, так она думала, пока не сблизились с ним и не поняла, что за маской жестокого и жёсткого юнца скрывается, в общем-то, не такой плохой мальчишка с потенциалом.       В самом деле, влюбилась как дура. Забыла обо всём на свете, купившись на мужскую харизму. Как будто не знала, что Дазай уже давно не в том возрасте, чтобы меняться в лучшую сторону. В худшую — да.       Татао моргает, отгоняя навождение, и разворачивается, чтобы обойти барную стойку. Дазай наблюдает за ней неотрывно и тоже спускается со стула. Они встают друг напротив друга, глядя глаза в глаза. У неё рост выше среднего для девушки, даже без каблуков, но Осаму всё равно смотрит на неё сверху вниз. Дылда.       — Ты хочешь, чтобы я подтвердила твои догадки? — руки против воли тянутся, чтобы принять закрытую позу, но она упорно держит их по швам, напрягая зудящие пальцы. — Я не буду этого делать. Ни мои, ни твои чувства — не фальшивка. Не обесценивай то, что мы создали вместе.       Дазай пьяно ухмыляется.       — Слишком высокопарные слова для бессердечного агента. Тебе не идёт. Выходи уже давай из роли.       Татао упрямо качает головой.       — Я врала насчёт своей личности. Я врала насчёт своей жизни. Но я не врала тебе насчёт того, что я испытываю по отношению к тебе. Ни тогда, ни сейчас.       Улыбка сползает с лица Дазая, и его голос звучит на удивление серьёзно.       — Ну хватит. Не смешно же. Сворачивай свой театр одного актёра.       — Ты не слышишь меня — или просто не хочешь услышать?       Кажется, ничего такого не сказала, но почему-то именно эта простая фраза действует на него как спусковой крючок. Татао не предназначена для работы на передовой, потому что всё ещё не дотягивает до уровня продвинутых эсперов. Осаму вдруг хватает её за руку и валит на барную стойку, зацепив вместе с ней пару стульев. По какой-то причине она даже не пытается ему сопротивляться, когда Дазай хватается за нож над её головой и заносит над ней клинок, угрожая вонзить его между глаз.       — Всё, что я хочу, — шипит Дазай ей в лицо, навалившись сверху так, что воздух буквально выдавливает из лёгких под трескающимися рёбрами, — это чтобы ты просто исчезла. Как будто тебя не было. Пуф! И всё.       Татао стискивает свободной рукой мокрый от виски воротник его рубашки и крепко стискивает, нервно сглатывая.       — Ну повесь меня на своих бинтах, — предлагает она не моргнув и глазом. — Станет тебе легче от этого?       Конечно, не станет — и они оба это знают. Дело же не в этом, не в Татао. Жива она, мертва ли — то, что она подарила Осаму, не уйдёт вместе с ней. Эту никому не нужную лёгкость, веру в лучшее и жажду близости.       Дазая вдруг начинает трясти — рука с ножом дрожит. Он, глядя ей в глаза, замахивается и вонзает нож в миллиметре от её лица, прямо в столешницу. Лезвие заходит слишком глубоко в дерево, и ему приходится приложить усилие, чтобы вытащить его, а потом вонзить обратно. А потом ещё раз, и ещё. Резко, чётко, без лишних слов. Лишь в последний раз ловкость подводит его, и он режет ей покрасневшую кожу на скуле.       Достаточно запаха одной капли крови, чтобы отрезвить его. У Дазая блестят глаза то ли от виски, то ли от непролитых слёз. Он замирает над ней, стискивая её тонкое запястье, пока она продолжает держаться за его воротник. Что он чувствует в этот самый момент? Злость, тоску, волнение? За всё это время она, увы, так и не научилась читать его. Зато сама стала для него открытой книгой.       Татао всё-таки вздрагивает, когда Дазай вдруг укладывается на неё сверху, отбросив нож куда-то за стойку. Он прижимается к ней, тяжело дыша у самого уха, размазывая её кровь из пореза по своей щеке. Этот человек без зазрения совести убивает любого, на кого укажет босс — а её убить не может. Или не хочет. Или боится, что если убьёт, то это станет последней каплей для него.       Отпускать людей из своей жизни всегда тяжело, даже если надо. Мудрые люди часто учат «если любишь — отпусти». Жизнь в мафии научила Осаму не отпускать то, что он любит.       — Перед тем, как оставить меня… — тихо бубнит Осаму, уткнувшись лбом в исколотую стойку. — Одасаку сказал, чтобы я уходил из мафии. Сказал, что я могу… стать добрым и помогать людям. Может… тоже скажешь мне что-нибудь?       Но Татао не имеет права решать что-то за него. Татао — глупый человек, который даже за себя принимает неверные решения. Всё, что она может, это с осторожностью приобнять Осаму за шею, вслушиваясь в его сердитое сопение.       Всё было бы куда проще, если бы её привязанность в самом деле была фальшивкой. Но чувства Татао, как и чувства Осаму, к сожалению, оказались искренны. Теперь им двоим придётся что-то с этим делать.       — Если я стану добрым… — Дазай приподнимается, но смотрит куда-то сквозь неё. В его хриплом голосе звучит призрачная надежда. — …Ты же останешься со мной?       Если Дазай уйдёт из мафии, он больше никогда не станет её целью. Если он не будет её целью, она сможет остаться с ним. Сможет же? Вот так просто: взять забыть об обмане, как будто ничего и не было. Получится ли?       — А ты сам-то сможешь? — Татао говорит тихо, вглядываясь в пустые глаза напротив. — Простишь обман?       Осаму отмирает и хлопает ресницами, уставившись на неё. Портовая мафия не терпит ложь и не прощает предательство. Будь Осаму членом Исполнительного комитета, и он бы не простил. Но ведь он больше не будет частью мафии… так?       Дазай снова опускает голову, ткнувшись носом в стык её шеи и плеча и тихо вздыхает. Если бы он знал, что любить больнее, чем получать удар по почкам, то никогда бы не влюблялся. Но сердцу не прикажешь.